Текст книги "Киви"
Автор книги: Игорь Лебедев
Соавторы: Ирина Железнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Архитектура большинства церковных зданий традиционна, но можно встретить и странные сооружения из бетона и стекла, которые легко спутать с каким-нибудь ультрасовременным выставочным павильоном, особенно если крест водружен не над зданием церкви, а поодаль от нее, на высоком металлическом шесте, напоминающем радиомачту.
Вспоминается такая деталь.
В небольших гостиницах Новой Зеландии на ночном столике обязательно увидишь Библию в кожаном переплете. На ее титульном листе указано, что распространением библий занимается специальная организация, которая ставит своей целью «донесение слова господня» до тех, кто какое-то время находится вдали от дома и от своего духовного пастыря. Далее разъясняется, что в это число входят останавливающиеся в гостиницах, моряки на кораблях и заключенные в тюрьмах.
Однако религия религией, но рядовой новозеландец чаще находит отдохновение от мирских забот в весьма мирских развлечениях.
– Хотите посмотреть, где новозеландцы бывают каждый вечер? – спросил Алек Рид накануне нашего вылета в Сидней. – Поедемте. Я покажу вам.
Мы подъехали к сооружению, напоминающему летние кинотеатры в наших южных городах. Только вместо экрана и рядов стульев здесь было несколько десятков столиков и длинная, занимающая всю стену стойка. В ее блестящей хромированной поверхности отражалась батарея расставленных по полкам бутылок с яркими наклейками.
Алек предложил нам попробовать новозеландского пива.
Худой, высокий бармен с гладко зачесанными редеющими волосами, в клетчатой рубашке с галстуком бабочкой сжал в руке похожее па пистолет приспособление, от которого куда-то за стойку тянулся тонкий длинный шланг, и «настрелял» нам по кружке пива. Это заняло всего несколько секунд. Пиво не просто наливалось кружку, а, поступая под давлением по шлангу, мгновенно ее наполняло. «Пистолет» бармена как бы стрелял струей пива.
– Не удивляйтесь такому скоростному методу обслуживания, – сказал Алек. – Сейчас без четверти пять, поэтому народу еще немного. Но после пяти сюда не попадешь.
«Пивной сад» («beer garden») был окружен довольно высокой каменной стеной, по которой вились незнакомые нам субтропические растения. Почти все столики были свободны, и только в углу потягивали пиво нескольку вполне добропорядочных старушек в кокетливых шляпках с цветами.
Через четверть часа «пивной сад» стал быстро заполняться посетителями. Начиналось то, что новозеландца называют «пятичасовым столпотворением».
Дело в том, что в Новой Зеландии в пивных заведениях запрещена законом продажа пива и спиртных напитков после шести часов вечера. Исключение делается лишь для закрытых баров при гостиницах, но там обслуживают только тех, кто живет в номерах.
Никто не помнит, когда и почему был принят этот закон, но он строго соблюдается. Приводит же это к тому, что ежедневно после работы тысячи новозеландцев спешат «утолить жажду» до шести часов. Вот тогда-то бары переполнены до отказа, и бармены непрерывно «стреляют», наполняя ежеминутно подставляемые кружки. Местный любитель пива ухитряется менее чем за час поглотить его столько, сколько европеец выпивает за целый вечер, проведенный в баре.
Что же получается? Закон, который, казалось бы, призван ограничить потребление спиртных напитков, наделе привёл к обратным результатам. Бары процветают. Многие из них огромны. В некоторых может разместиться одновременно более пятисот человек.
Это, однако, не означает, что среди новозеландцев много пьяниц. Напротив, их, пожалуй, даже меньше, чем в большинстве западноевропейских стран. Да и пьют киви главным образом пиво. Пиво – их национальный напиток.
Любопытно, что пивоваренные компании, которым принадлежит большинство баров и «пивных садов», нисколько не стремятся изменить устаревший закон. Ведь посетители за час «столпотворения» выпивают не меньше, чем если бы бары были открыты до позднего вечера. Зато из-за коротких часов работы можно сэкономить на зарплате обслуживающему персоналу.
* * *
Не обошлось в эти последние дни в Окленде и без официальных встреч. Делегация была принята мэром города Д. Робинсоном. Встреча эта намечалась еще надень нашего приезда в страну. Но самолет запоздал, и она не состоялась. Впрочем, и во второй раз она тоже чуть было не сорвалась.
Перед встречей с мэром нам хотелось отгладить костюмы. Отнести их в ближайшую мастерскую вызвался тринадцатилетний сын Этола Морриса.
В назначенное время он пошел за ними, но вернулся с одними пиджаками. Повесив пиджаки на спинки стульев, мальчик позвал отца на кухню. Через минуту Этол пришел к нам в комнату. Он едва мог говорить от смеха.
– Сын вернулся из мастерской с ультиматумом. – сказал он. – Мастер заявил ему, что русским придется явиться за брюками самим, если они не хотят идти к мэру в одних пиджаках. Этот шутник всегда что-нибудь придумает!
Немного обеспокоенные, так как нам уже пора было ехать к мэру, мы двинулись в мастерскую.
Мастер, жизнерадостный парень в аккуратном синем халате, встретил нас у входа.
– Привет русским! Очень рад вас видеть! – воскликнул он. – Ваши брюки, конечно, давно готовы. Извините, что я прибег к такой хитрости. Просто хотелось пожать вам руки.
Мы, конечно, не были в обиде на этого веселого, дружелюбно улыбавшегося новозеландца и с удовольствием обменялись с ним рукопожатиями. Деньги за работу мастер наотрез отказался принять.
– Носите на здоровье! Мне не каждый день приходятся гладить костюмы советским друзьям, – сказал он.
Д. Робинсон принял нас в своем кабинете в большом белом здании муниципального совета на Куин-стрит. Стены кабинета украшали гравюры, на которых были изображены Лондон, Париж и другие города. Некоторые из них были с дарственными надписями.
Мэр долго беседовал с нами, расспрашивал о наше впечатлениях, рассказывал о проблемах, встающих перед муниципалитетом Окленда в связи с быстрым ростом города, интересовался, как разрешаются такие вопросы больших городах Советского Союза. Прощаясь, он обратил внимание, что мы вновь взглянули на гравюры.
– Я надеюсь, что в недалеком будущем к этой коллекции прибавится Москва или Ленинград, – с улыбкой сказал мэр.
* * *
Но вот и последний вечер в Окленде. Нас пригласил к себе Уоллес Нелсон, большой друг Советского Союза.
Нелсон – самый известный в стране пчеловод. Он в течение многих лет возглавлял новозеландскую организацию по пчеловодству и по сбыту меда. Друзья говорили нам, что именно благодаря ему Новая Зеландия вышла на одно из первых мест в мире по потреблению меда, и мед стал частью «национальной диеты».
В популярности меда мы смогли убедиться сами. Где бы мы ни были, его всегда подавали к завтраку.
Небольшой одноэтажный домик Нелсона, казалось, весь пропах медом. В пристройке к нему хозяин разместил полулабораторию-полумастерскую. Здесь он разрабатывает новые методы содержания пчел, создает свои системы ульев. Стол и полки были завалены грудой литературы по пчеловодству из всех стран мира.
На крыше пристройки мы увидели три больших улья.
– Это все, что у меня осталось, – пояснил Нелсону – Раньше меньше пятидесяти ульев я никогда не держал. Стар стал. Но все же не хочется расставаться с любимым делом. Теперь я больше пишу, консультирую и т. п.
Жена Нелсона, пожилая, но еще красивая женщина, усадила нас за стол и угостила медом, который оказался на редкость душистым и вкусным. Мы похвалили его.
– В Советском Союзе мне приходилось пробовать сорта и получше, – сказал Нелсон. – Я был у вас несколько лет назад и познакомился со многими пчеловодами. Сейчас веду с ними переписку.
И Нелсон с большим энтузиазмом стал рассказывать о достижениях советских пчеловодов. Он заметил, что в Советском Союзе есть огромные возможности для развития пчеловодства.
– Мне уже далеко за семьдесят, – говорил он, – но я с радостью в любую минуту поехал бы снова в Россию, чтобы поделиться опытом.
Было уже девять часов вечера, когда вдруг послышался шум подъехавшей к дому машины. – Через несколько мгновений раздался стук в окно. Жизнерадостный бас спросил:
– У вас советские гости?
Наши хозяева и мы выглянули в окно. Среднего роста мужчина в синей рубашке с распахнутым воротом, улыбаясь, приветствовал нас. Обращаясь к Нелсону и его жене, он сказал:
– Не ведите себя, как монополисты. Все хотят встретиться с советскими людьми. Я их сейчас увезу.
Процедура знакомства была краткой.
– Зовите меня просто Билл, – предложил новый знакомый.
После шутливых пререканий с Нелсонами он усадил нас в свою маленькую машину, и через несколько минут мы были у него дома.
Билл представил нас своей семье – двум молоденьким дочерям, их мужьям и двум внучатам, возраст которых измерялся месяцами.
– Будущие друзья Советского Союза! – с шутливой торжественностью провозгласил Билл, указывая на внучат.
– Я уже давно овдовел и живу один, но сегодня собрал всех своих, чтобы они могли повидаться с вами, – объяснил он.
Зятья Билла, молодые парни лет по двадцати пяти, вначале вели себя несколько скованно. Они только смотрели на нас и молча улыбались.
– Ну, что ж вы молчите, ребята? – пробасил Билл. – Наконец-то перед вами русские. Самые настоящие. Ведь у вас же полно вопросов. Не стесняйтесь.
Зятья, казалось, только этого и ждали. Перебивая друг друга, они стали расспрашивать нас обо всем: о наших профсоюзах (это особенно интересовало одного из них, рабочего-механика), о том, как русские проводят отпуск, о новом жилищном строительстве, о том, как одеваются и какие прически носят русские женщины (этот вопрос был задан после того, как одна из дочерей Билла шепнула что-то на ухо своему мужу) и даже о том, катаемся ли мы по-прежнему зимой на тройках с бубенцами.
Беседа стала общей. В ней не участвовали только внучата Билла. Уложенные друг возле друга на широком диване, они давно уже сладко спали.
На прощание гостеприимная семья преподнесла нам шкатулку, сделанную из кусочков древесины местных деревьев. На внутренней стороне крышки были перечислены их названия: тотара, рева-рева, тава, кахикатеа, риму, матаи.
– Это вам на память, – сказал Билл. – Не забывайте, что в Новой Зеландии у вас есть друзья и что их дружба так же прочна, как самые крепкие из этих деревьев.
* * *
Пребывание в стране, где вы раньше не были, – это не только знакомство с новыми местами. Это прежде всего, цепь встреч, встреч с десятками, а иногда и с сотнями людей. Некоторые встречи быстро забываются, другие же остаются в памяти надолго, порой навсегда.
С той минуты, как мы вышли из самолета на аэродроме Вэнуапаи и до того момента, когда на том же аэродроме мы поднимались в самолет, на котором улетали на родину, нас все время окружали друзья. Мы воочию убедились, насколько сильны среди новозеландцев чувства симпатии и дружбы к Советскому Союзу.
И если жюль-верновский герой Паганель вывез из Новой Зеландии татуированную на груди птицу киви, то мы увезли в своем сердце память о людях, о гостеприимных киви, рабочих, фермерах, стригалях, студентах, профессорах, общественных деятелях, школьниках пакеха и маори, далеких друзьях из далекой страны.
ПЕСНИ И ЛЕГЕНДЫ МАОРИ
УТРОМ РАНО У ВАЯПУ
Музыке и слова Хеми Пирипата[11]
Утром рано у Ваяпу
Море синее шумело,
Море грозное шумело,
И о камни бил прибой.
Припев:
Люблю, люблю
Я моря шум.
Несет забвенье он
От грустных дум.
Но, тебя завидев, волны
Вдруг, красавица, утихли.
Волны гордые утихли
И склонились пред тобой.
Припев:
Люблю, люблю
Я моря шум.
Несет забвенье он
От грустных дум.
Море синее тихонько
Песню нежную запело,
О любви оно запело,
Вторя сердцу моему.
Припев:
Люблю, люблю
Я моря шум.
Несет забвенье он
От грустных дум.
Ты послушай песню эту
И мою узнаешь тайну,
Ведь поведал сердца тайну
Я лишь морю одному.
Припев:
Люблю, люблю
Я моря шум.
Несет забвенье он
От грустных дум.
ПЛЫВИ, КАНОЭ!
Музыка и слова Хеми Пирипата
В путь, каноэ, по волнам,
Плыви веселей, каноэ!
Пора домой вернуться нам,
Стремимся мы к родным берегам,
Туда, где ждет Теароа.
Богат улов, есть с чем вернуться нам домой.
Ударь сильней веслом… На небе тучи…
Греби быстрей под ветра свист и вой…
Греби быстрей… Вот берег… Здравствуй, дом родной!
КАРО
Песня с пой
Музыка и слова Тамати-Хамапере
Быстро-быстро скачет пой
Моей Каро, моей Каро.
Он послушен ей одной,
Милой Каро, милой Каро.
Э-хи-не!
Даже звезды шлют привет
Моей Каро, моей Каро.
В нашем па прекрасней нет
Милой Каро, милой Каро.
Э-хи-не!
Э-хи-не!
Припев:
Сердце Каро счастья ждет,
О любви она поет.
Вьется шнур в ее руке,
Пой танцует на шнурке.
Пой кружится, Веселится.
Хи-не!
Как красивы и плавны
Все движенья милой Каро.
Не хочу другой жены,
Кроме Каро, кроме Каро.
Э-хи-не!
Я невестой назову
Скоро Каро, мою Каро.
С нею жизнь я проживу,
С милой Каро, с милой Каро.
Э-хи-не!
Э-хи-не!
Припев:
Сердце Каро счастья ждет,
О любви она поет.
Вьется шнур в ее руке,
Пой танцует на шнурке.
Пой кружится,
Веселится.
Хи-не!
Ко те тау о те ате,
Ко таку Каро,
Анана!
Капай![12]
ХАЭРЕ РА
Песня расставания
Музыка и слова Маэва Камхау
Час, грустный час
Прощанья настает.
Синее море
В даль тебя зовет.
Припев:
Нашу с тобой
Любовь я сберегу.
Помни о той,
Что ждет на берегу.
Я остаюсь
Совсем, совсем одна.
Лодку уносит
Быстрая волна.
Припев:
Нашу с тобой
Любовь я сберегу.
Помни о той,
Что ждет на берегу.
КАК МАУИ ПОЙМАЛ РЫБУ-ЗЕМЛЮ[13]
У Мауи было несколько имен. Таков был обычай. Называли его и Мауи потики, что значит Мауи-младший, и Мауи нукарау – Мауи-обманщик, и Мауи атаман – Мауи-хитрец, и Мауи тоа – Мауи-смельчак, и еще имел он много разных имен.
Мауи любил подшутить над своими четырьмя братьями и часто ссорился с ними. Братьев особенно раздражало то, что ему всегда удавалось поймать больше рыбы, чем им. Они не знали, что Мауи догадался сделать на своем рыболовном крючке острые зазубрины, чтобы рыба с него не срывалась.
Братья завидовали Мауи и, уходя на рыбную ловлю, под разными предлогами старались оставить его дома.
Однажды, когда установилась хорошая погода, братья Мауи с вечера подготовили свое каноэ к выходу в море. Мауи понял, что они опять не собираются брать его с собой. Ночью он прокрался к каноэ и спрятался под настилом на его дне.
С рассветом братья взялись за весла и пустились в путь. Они были уже далеко от берега, когда перед ними неожиданно предстал Мауи.
Увидев его, братья хотели повернуть назад, но Мауи не дал им этого сделать. Он взял и отодвинул берег подальше. Это не составило для него большого труда: ведь он с детства обладал волшебной силой.
– Вот увидите, я вам еще пригожусь, – сказал Мауи, обращаясь к братьям.
Он схватил резной деревянный ковш и стал вычерпывать им воду из каноэ.
Делать было нечего, и братья молча заработали веслами.
Они добрались до того места, где обычно ловили рыбу, и один из них поднял камень, служивший якорем, чтобы бросить его за борт.
– Постой! Не надо! – крикнул Мауи. – Здесь рыбы мало. Поплывем дальше.
Братья вновь взялись за весла. Они направили каноэ в открытый океан, туда, куда они заплывали в тех редких случаях, когда ближе к берегу им ничего не удавалось поймать. Через некоторое время они достигли нужного места, но Мауи вновь помешал им бросить якорь.
– Послушайте меня, братья! – воскликнул он. – Я покажу вам место, где вы наловите полное каноэ рыбы.
И снова братья послушались Мауи. Они все гребли и гребли, пока земля не скрылась из виду.
– Ну, а теперь бросайте якорь и насаживайте наживку на крючки! – скомандовал Мауи.
Только братья закинули крючки, как рыба сразу начала клевать. Скоро каноэ стало оседать под тяжестью улова.
– Пора возвращаться. Каноэ полно рыбы, – сказали братья.
– Э, нет! – возразил Мауи. – Ведь я еще своего крючка не закинул.
По тону Мауи братья поняли, чт® он опять что-то затеял.
– Ну ладно, попытай свое счастье, – проворчали они, – хоть рыбы у нас и без того довольно. Того и гляди пойдем ко дну.
И они принялись вычерпывать воду из каноэ.
Не ответив ни слова, Мауи достал спрятанный под набедренной повязкой крючок. Это был особенный крючок. Он был сделан из кости и украшен раковиной пауа и пучком волос из собачьего хвоста. Мауи привязал крючок к льняной бечеве, лежавшей на дне каноэ.
– Дайте мне наживки, – попросил он у братьев.
Но братья, которым Мауи порядочно надоел, молча отвернулись от него. Тогда Мауи ударил себя кулаком по носу и вымазал крючок брызнувшей из ноздрей кровью. Потом он небрежно закинул свою снасть в воду. При этом он произнес каракиа – заклинание:
Дуй, вакаруа, ветер с северо-востока,
дуй, мауаке, ветер с юго-востока;
пусть крючок мой будет верен,
пусть крючок не оборвется,
пусть зацепит то, что нужно,
пусть зацепит рыбу-землю,
землю, скрытую в глубинах,
пусть зацепит рыбу-землю,
за которой я приплыл.
Братья в изумлении смотрели на Мауи.
Но вот бечева натянулась, и Мауи весь напрягся, почувствовав, что на крючке большая рыба. Каноэ накренилось и зачерпнуло бортом воду.
– Что ты делаешь, Мауи? Ты нас потопишь! – крикнули братья в ужасе.
Но Мауи ответил им словами, которым суждено было стать пословицей: «То, что попало Мауи в руки, из них не уйдет!»
И несмотря на то, что волны захлестывали каноэ и что братья едва успевали вычерпывать из него воду, Мауи не выпускал бечевы из рук.
Он знал, что рыба, которая схватила его крючок, была не просто рыба, а рыба-земля, земля, принадлежащая Тонпануи, внуку Тангароа, Повелителя Океана. Вот почему он изо всех сил тянул бечеву, помогая себе еще одним заклинанием:
О Тонгануи,
что ты упорствуешь там, внизу?
Мой крючок – волшебный крючок,
твоя рыба поймана,
она ослабевает,
я тяну ее вверх…
Пусть она всплывет,
пусть волна схлынем с ее спины.
Сделай это, внук Тангароа!
Но рыба-земля не хотела сдаваться. На мгновение она поднялась на поверхность, но потом снова нырнула до самого дна.
Казалось, океан обезумел. Волны вздымались и пенились. Фонтаны брызг взлетали до самого неба.
Братья Мауи сгрудились на дне каноэ и дрожали от страха. Но Мауи не выпускал бечевы.
Громко, стараясь перекричать рев океана, он произносил слова каракиа, которое придает силы и делает тяжелое легким.
Рыба-земля уступила Мауи. Она всплыла на поверхность, и братья Мауи увидели, что на ее спине растут деревья, стоят дома, горят костры, живут люди. Они едва могли прийти в себя от удивления. Так вот какую рыбу выудил Мауи – рыбу-землю!
Мауи хотел отблагодарить богов за удачу, которую они ему послали. Он покинул братьев, предупредив их, чтобы они в его отсутствии не трогали рыбу.
– Я вернусь, и тогда мы разделим ее, – сказал он. – Лучшие куски нужно отдать Тангароа и другим богам.
Но как только Мауи оставил их одних, братья вынули ножи и принялись чистить и разделывать рыбу. Боги разгневались на них, и рыба-земля стала прыгать и биться в их руках, как самая обычная рыба. На ее до этого гладкой спине возникли горы и холмы, а, когда солнце поднялось высоко над горизонтом, рыба Мауи затвердела, и уже ничто потом не могло сделать ее вновь гладкой и ровной.
Маори помнят о том, как Мауи выудил рыбу-землю. Вот почему они называют Северный остров, который и впрямь похож на рыбу, Те-Ика-а-Мауи (Рыбой Мауи). Южный же остров некоторые из них считают каноэ, с которого Мауи поймал чудесную рыбу, и потому называют его Те-Вака-а-Мауи (Каноэ Мауи).
ХАТУПАТУ, ЕГО БРАТЬЯ
И ЖЕНЩИНА-ПТИЦА
Хатупату, его мать, отец и три его старших брата жили на острове Мокоиа, что лежит посредине озера Роторуа.
Однажды летом, в то время, когда созревают ягоды пурири и лесные голуби кереру так наедаются ими, что едва могут летать, братья Хатупату отправились на ловлю этих птиц и взяли его с собой.
В густом лесу между озерами Роторуа и Таупо они соорудили шалаш и каждый день, захватив силки и копья, отправлялись в глубь леса. Хатупату они всегда оставляли на стоянке; он должен был ходить за водой и следить за тем, чтобы не потух костер, а вечером, когда они возвращались, нагруженные добычей, ощипывать принесенных ими птиц.
Птиц братья коптили и укладывали в сосуды из высушенной тыквы и в корзины, сплетенные из коры тотары. После этого они готовили вкусный ужин и, наевшись доотвала, ложились спать. Хатупату же братья ничего не давали, и ему приходилось довольствоваться жалкими остатками их ужина.
Хатупату долго терпел и наконец не выдержал. Как-то раз, когда братья ушли в лес, он забрался в построенную ими вата (кладовую) и набросился на еду. Он был так голоден, что съел почти все запасы. Зная, что ему не поздоровится, Хатупату решил устроить так, чтобы братья подумали, будто на их стоянку напали воины враждебного племени.
Он сломал шалаш, затоптал костер, разбросал в беспорядке пустые корзины и сосуды из тыкв и даже расцарапал себе лицо копьем* Перед приходом братьев он улегся на землю, притворившись, что ему очень плохо.
Увидев разоренную стоянку и лежавшего с окровавленным лицом Хатупату, братья и впрямь поверили, что стоянка разграблена врагами. Но Хатупату они не пожалели и продолжали обращаться с ним так же, как и раньше.
Хатупату было очень горько и обидно, и он решил снова обмануть братьев.
Через несколько дней, вернувшись из леса, они опять застали ту же картину – разоренную стоянку и «израненного» Хатупату. Но на этот раз братья только сделали вид, что поверили ему.
На следующий день, вместо того чтобы пойти в лес, они спрятались за кустами неподалеку от стоянки.
Хатупату не стал долго ждать и сразу же полез в кладовую. Тогда братья выскочили из-за кустов и набросились на него, а один из них в ярости нанес ему смертельный удар копьем. Опомнившись, они страшно испугались и поспешили закопать тело Хатупату под кучей перьев, ощипанных им птиц.
Чтобы скрыть то, что они сделали, братья продолжали охотиться, и только тогда, когда их корзины и сосуды наполнились копченой дичью, они вернулись домой на остров Мокоиа.
– А где же Хатупату? – спросила мать, выйдя им навстречу и не увидев младшего сына.
– Разве его нет здесь?! – воскликнули братья. – Он от нас убежал. Мы думали, что он уже дома.
Мать пристально посмотрела на них.
– Что вы сделали с Хатупату? – спросила она вновь. – Я чувствую, что с ним что-то неладно.
Но братья не признавались и продолжали настаивать, что ничего о нем не знают.
Тогда мать и отец решили послать на поиски Хатупату маленького лесного духа в образе простой мухи по имени Тамуму-ки-те-ранги, или Тот-кто-жужжит-в-небесах.
Тамуму-ки-те-ранги замахал крыльями и быстро-быстро полетел в лес, туда, где стоял построенный братьями шалаш. Влетев внутрь, он стал кружиться над кучей перьев и вскоре нашел тело Хатупату.
С громким жужжанием Тамуму-ки-те-ранги уселся над головой Хатупату и произнес заклинание, которое должно было оживить юношу.
Через несколько мгновений Хатупату тяжело вздохнул, приподнялся, стряхнул с себя перья, отогнал Та-муму-Ии-те-ранги, которого принял за обыкновенную муху, и, выйдя из шалаша, направился домой.
Но путь через лес был долгим, Хатупату проголодался и, увидев сидящего на дереве кереру, занес копье, чтобы сбить им птицу.
Ему не повезло. Этого же кереру выследил другой охотник – женщина-птица Куру нгаитуку. Говорят, что, когда маори впервые высадились на Аотеароа, они нашли там много людей-птиц, подобных Куру нгаитуку. Эти люди-птицы жили в горах и, несмотря на свой огромный рост и крылья, боялись людей и прятались от них.
Убив кереру ударом длинных и острых когтей, Куру нгаитуку наклонилась, чтобы поднять птицу, и увидела Хатупату. Он показался ей очень смешным и маленьким. По сравнению с ней он и в самом деле был страшно мал. Ведь Куру нгаитуку была ростом с дерево пурири.
Забыв об убитом кереру, женщина-птица схватила Хатупату.
– Я возьму тебя к себе домой, ты останешься у меня навсегда, – сказала она.
И она отнесла Хату пату в свою пещеру. Там на жердочках сидело множество прирученных ею птиц, а по углам прятались ящерицы, тоже ручные.
Хатупату пришлось остаться у Куру нгаитуку. Женщина-птица обращалась с ним хорошо и кормила его гораздо лучше, чем его собственные братья. Она давала ему мясо кереру, попугая кака, туи и других птиц, а иногда приносила ему убитых ею крыс и пекапека – маленьких летучих мышей. Но увы, все это было сырым! Куру нгаитуку не варила и не жарила своей пищи. Бедный Хатупату давился и ничего не мог есть. Только тогда, когда Куру нгаитуку уходила на охоту в лес, ему удавалось сварить кое-что из того, что она ему давала, и утолить мучивший его голод.
Шел день за днем, и Хатупату все чаще стал подумывать о том, как бы сбежать от Куру нгаитуку и вернуться домой к отцу и матери.
Однажды утром, отправляясь на охоту, Куру нгаитуку спросила Хатупату, чем бы он хотел полакомиться.
– Принеси мне птиц, что живут вон за тем хребтом, они очень вкусные, – попросил Хатупату и указал на самый дальний из горных хребтов, маячивший далеко на горизонте.
Не подозревая, что Хатупату хитрит и что он задумал сбежать от нее, Куру нгаитуку согласилась сделать так, как он попросил.
Как только она скрылась из виду, Хатупату достал висевшие в пещере плащи Куру нгаитуку – ярко-красный парадный плащ из перьев кака, плащ из собачьей шкуры и льняной плащ с черными кисточками – и скатал их все вместе. Затем, разорвав льняную циновку, он заделал в пещере все щели, чтобы ни одна из птиц и ящериц не смогла выбраться оттуда и предупредить Куру нгаитуку о его побеге, взял под мышку сверток с плащами и, захватив таиаху – боевую палицу Куру нгаитуку, покинул пещеру и быстро зашагал в сторону озера Роторуа.
Однако второпях он проглядел одну-единственную щелочку в стене, и рирориро, маленькая серая певунья, самая маленькая из всех птиц, живших в пещере, выбралась через эту щель на волю и полетела туда, где охотилась Куру нгаитуку.
– Куру нгаитуку! Куру нгаитуку! – закричала она. – Иди скорей! Хатупату сбежал!
Услышав рирориро, Куру нгаитуку побежала к пещере.
– Ноги мои, станьте длинней! – приказала она.
Ее и без того длинные ноги вытянулись, и, сделав всего несколько шагов, она очутилась у входа в пещеру.
В пещере поднялся ужасный шум.
– Хатупату убежал! Он унес твои плащи и твою таиаху! – кричали птицы на все голоса.
Вне себя от гнева Куру нгаитуку бросилась вдогонку за Хатупату.
– Ноги мои, станьте длинней! – вновь повторила она.
Ноги послушались и понесли ее так быстро, что уже через несколько минут в скалистом ущелье между горами она увидела впереди себя его маленькую фигурку со свертком под мышкой.
Оглянувшись, Хатупату заметил женщину-птицу. Но он не растерялся. Он знал волшебные слова, которые могли его спасти.
– Те коуату ней, э, матити, матата! – воскликнул он, что означало – «Раздвиньтесь, скалы! Прими меня, гора!»
Скалы раздвинулись, и Хатупату юркнул в отверстие, которое тут же закрылось за ним перед самым носом Куру нгаитуку.
Сначала женщина-птица оторопела, а потом в ярости стала царапать скалы своими огромными острыми когтями. Следы от ее когтей на склоне хоры и сейчас может видеть каждый, кто проводит по дороге, ведущей от Таупо к Роторуа.
Через некоторое время, решив, что Куру нгаитуку потеряла его след, Хатупату вышел из горы.
Но от взгляда Куру нгаитуку никто не мог укрыться. Она сразу же заметила Хатупату и бросилась к нему.
– Раздвиньтесь, скалы! Прими меня, гора! – воскликнул Хатупату и снова исчез в глубине горы.
И так повторялось много раз, пока наконец Хатупату и преследовавшая его женщина-птица не оказались среди кипящих грязевых озер на берегу Роторуа.
Хатупату хорошо знал это место и, спасаясь от Куру нгаитуку, скачками понесся вдоль одного из кипящих озер.
Женщина-птица, забыв, что она намного тяжелей Хатупату, кинулась за ним. Тонкий слой затвердевшей грязи на берегу не выдержал, и Куру нгаитуку провалилась в кипящее озеро. С тех пор ее никто больше не видел.
Избавившись от погони, Хатупату передохнул на берегу озера Роторуа, а затем пустился вплавь к острову Мокоиа.
Дома он застал только мать и отца. Они страшно ему обрадовались, но, когда он рассказал, как с ним поступили братья, они стали громко плакать и сетовать.
Узнав, что братья скоро вернутся, Хатупату спрятался в яме, где хранилась кумара. К приходу братьев он успел облачиться в самый богатый из плащей Куру нгаитуку – в плащ из ярко-красных перьев кака, воткнуть в затянутые в пучок волосы черно-белое перо из хвоста птицы уиа и вдеть в мочки ушей белые шарики из пуха альбатросов.
Сжимая в руке таиаху, острие которой в виде высунутого языка также было украшено красными перьями кака, он вышел навстречу братьям.
Братья едва узнали Хатупату. Перед ними стоял гордый и сильный воин, а по его одежде они поняли, что это вождь. Его глаза метали молнии, он не боялся их больше, он глядел на них гневно и смело.
Все, кто был в па, сбежались, чтобы посмотреть на Хатупату. Они не меньше, чем братья, были поражены его видом.
Братья топнули ногами. Хатупату принял их вызов. Все четверо подняли свои таиахи высоко над головой. Они высунули языки, их лица исказились гримасой ярости. Короткими быстрыми прыжками они устремились друг к другу.
Потом они замерли, держа таиахи острием вниз на расстоянии вытянутой руки от груди.
Отец, мать и все жители па молча наблюдали за началом поединка.
Хатупату, продолжая таращить глаза, быстрым движением прижал таиаху к уху, как бы прислушиваясь к тому, что нашептывали ему вырезанные на конце палицы четыре человеческих лица.
Братья повторили его движение, но все увидели, что; Хатупату более ловок и владеет оружием гораздо лучше. Продолжая бить о землю ногами, братья настороженно следили за ним.
Хатупату перешел в наступление. Большим прыжком он преодолел расстояние, еще отделявшее его от братьев. При этом он с такой легкостью орудовал таиахой, что палица казалась перышком в его руках.
Старший брат подскочил к Хатупату, собираясь нанести ему удар в живот. Но Хатупату с легкостью отбил этот удар и, повернув таиаху острием к брату, ранил его в плечо.
Старший брат упал, но сейчас же второй брат бросился на Хатупату. Через мгновение он тоже лежал на земле, сраженный его таиахой.
Теперь перед Хатупату оставался один противник. С ним он расправился так же быстро и ловко.
Хотя братья Хатупату были смелыми воинами, они поняли, что не в силах справиться с Хатупату, и признали себя побежденными.
– Послушайте меня, воины, – сказал отец, обращаясь к своим четырем сыновьям, – вы умеете сражаться, но я хочу, чтобы вы умели и жить в мире между собой. А если вам доведется воевать, то не воюйте друг с другом и с другими мужчинами вашего племени, обратите ваши таиахи против врага.
Хатупату и его братья молча выслушали эти слова. С тех пор они никогда больше не поднимали таиахи друг на друга.
