Текст книги "Храм"

Автор книги: Игорь Акимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Говорят, что клоун – это судьба. Неверно. Клоун – это человеческий тип, это в ДНК впечатано.

Когда генерал жевал, получалось не очень внятно, и оттого слова теряли плотность, от них оставался только звук.

– Клоунада – ваша сущность, Илья. Убежден: вы всегда страшились взглянуть на себя в зеркало, потому что чувствовали, что под клоунской маской увидите клоунское лицо. Лицо Гуинплена. Вот вы и накладывали на свое лицо побольше штукатурки, как в театре кабуки, чтобы никто не разглядел вас. Чтоб и самому не думать – и даже забыть – что находится под нею, под этой маской... На вас и сейчас маска, только теперь вы – Робин Гуд, Робин Хороший.

Большими глотками он отпил больше половины стакана, взглянул на вино, однако ничего о нем не сказал.

– Знаете, Илья, зачем я все это вам излагаю?

– Догадываюсь.

– Ну?

– Вы хотите, профессор, чтобы я со своими людьми присоединился к вам.

– Не вижу связи.

– Связь очевидная, профессор. Вы даете мне понять, что я вам интересен, и потому – несмотря на всю мою никчемность – когда настанут другие времена – возможно – примете участие в моей судьбе, не дадите мне пропасть. Каждый владыка хочет иметь при себе шута.

– Интересная версия, – кивнул профессор. – Кстати – о других временах... У вас есть какие-то соображения?

– Ничего конкретного, – сказал Илья. – Наука. У каждого процесса своя синусоида. У этого процесса, – он кивнул на куривших возле коновязи боевиков, – синусоида очень короткая. Чует мое сердце – скоро поедем со свадьбы.

Генерал покивал, снова взял стакан и зачем-то снова взглянул в просвет. Естественно, ничего не увидел: кто же самодельное вино очищает?

– Похоже, что так, похоже, что так... Прольется кровушка... – Его глаза вдруг расширились, и в голосе прорезались иронические нотки. – Тем более, молодой человек, вам не помешало бы прилепиться к большой акуле!

– Как раз с больших акул всегда и начинают, – сказал Илья. – И возле них-то больше всего крови. А мне она – вот где. – Илья провел пальцами поперек своего горла. – Я и так ее пролил уже слишком много.

– Это как же понимать – «слишком»?

– Слишком много для одного человека.

– Слишком много крови не бывает, – сказал генерал. – Ее всегда мало.

– Значит – вы вампир, – засмеялся Илья.

От судьбы не уйдешь.

Он уже все рассчитал и подготовился. Оставалось последнее: объявить парням, мол, делим общак (свои ценности он сберегал отдельно) и расходимся каждый в свою сторону. И тут появился Петро, а с ним – несколько десятков головорезов. Их отряд разбили, но для них это не стало предостережением, знаком судьбы: уцелел? – уноси ноги! Нет, они увидали в этом новый шанс. Теперь они могли воевать не за деньги, а ради денег. То есть, не воевать, а грабить. Они могли бы и сами управиться, так ведь куда веселей, когда тебя ведет на дело фартовый человек. Это не половина успеха – это все 99 %. А Илья своим фартом как раз и был знаменит. «Мы тебя нанимаем, – сказал Петро, – будешь нашим командиром. Шалить не вздумай. У меня с чувством юмора не густо. Чего-то не пойму – разбираться не стану.»

Когда начинаешь рассуждать о смысле жизни, банальности становятся неудержимыми, как понос. Оно и не удивительно: каждый об этом думает (уточняю: пытается думать), а поскольку достоверной информации об этом нет, то закрывает пустоту – как глаза мертвеца – штампованными медными пятаками. Выше был процитирован шедевр «от судьбы не уйдешь»; теперь напрашивается (как у нашего истерзанного гения: «читатель ждет уж рифмы „розы“...») следующий перл: «нет счастья в жизни». И ведь все по делу!

У Петра были два бронетранспортера, обшитый сталью КрАЗ, крупнокалиберные пулеметы и безоткатная пушка. Пришлось спуститься в предгорья. Исчезнуть из банды не составило бы труда, но бандиты знали про Марию. Исчезнуть – чтобы когда-то потом вернуться? Но куда, на ее могилу?..

Илья смирился. Будь что будет.

Потом появился Строитель – и это еще больше запутало ситуацию.

Потом Илья заинтересовался кладом. В существование клада он верил и не верил. На самом деле, думал Илья, никакого клада нет, а есть лишь фантазии, легенды и мираж. Мечта. Слишком много вокруг этого чертовщины: звон несуществующего колокола, проявление на пустой фреске черного ангела... Простому человеку только дай повод, такого насочиняет! На сказочках воспитаны. Это в крови. Зачем думать, если можно вспомнить? Но стоит задуматься, и становится очевидным, что это всего лишь чьи-то мистификации. Ночные шутки. Подмалевать гуашью старую фреску или разбудить округу записанными ударами колокола – большого ума не надо. В пасторальной тишине, когда даже шепот различим на десятки метров, ударить из мощнейших динамиков инфразвуком, – никакая психика не выдержит. Но Матвей... По сути, на другой чаше весов был только невероятно щедрый жест Матвея. Только он. Но большего и не надо: этот жест перевешивал все доводы разума. Вот так, за здорово живешь, вышвырнуть миллионы... Представить такое Илья не мог. Но это было, и только легенда о кладе давала этому хотя бы какое-то объяснение.

После неприятного эпизода с засадой Илья увел банду подальше на юг – и там затаился. Мы должны переждать, пока нас не перестанут искать, – сказал он Петру. У него был план; простой – проще некуда. Но может быть, именно такой план и сработает, думал Илья. Собственно говоря, выбирать было не из чего – ничего умней ему не приходило в голову. Он ждал сигнала от Искендера. Сразу после сигнала нужно было отправить банду в налет (цель была подобрана в первые же дни), а самому, сославшись на нездоровье, остаться в лагере. Таким образом он выигрывал несколько часов. Конечно – мало, но можно и успеть. Прежде всего – вывести из-под удара Марию. Отправить к родичам, заслать подальше. Если прямо объяснить, что ей грозит, неужто упрется? Но ведь не дура же!.. Так и скажу: все из-за меня, кругом виноват, – но так сложилось! В отношениях потом разберемся, а сейчас надо спасаться. Спасти себя и будущего ребенка... Потом – к Искендеру. Не за кладом; с кладом ничего не случится; столько лет ждал – еще подождет. Надо схорониться вместе с Искендером, пока не убедимся, что власть раздавила Петра. А она его раздавит; сейчас не те времена, чтобы в открытую на бронетранспортерах разъезжать. Вот в этом и была соль замысла: Петро возвращается после налета, обнаруживает, что Илья сбежал (а куда Илье деться? – мимо хаты Марии у него дороги нет), разумеется, сбежал не с пустыми руками, разумеется, чтобы успеть его догнать – каждая минута на счету. Что делать Петру? Ночью у него был бы шанс незаметно проскочить, но задержишься до ночи, никого не догонишь. Ему придется поспешить! И все же не успеет. Найдет только мой «хаммер» во дворе Марии, а нас – нет. Тогда он вспомнит об Искендере. Искендер – мое доверенное лицо, и зачем-то же я его оставил в храме. Вопрос – зачем? Ведь не для спасения души! Петро кинется в храм; рабочие скажут ему, что я только что был здесь, и мы вдвоем ушли к дому Марии. Только что! Значит, нужно найти схрон, где мы втроем затаились. Они перероют дом и двор, завязнут в этом поиске – тут Петра и прихлопнут. Мобильные группы перекроют дороги, через пару часов войска заблокируют село, сверху прижмут вертолетами, – куда ему деться!..

Такой был план. Ничего умней Илья придумать не мог. И оправдывал себя тем, что как раз из-за предельной простоты этот план и может сработать.

Наверное – мог бы. Но не сейчас; а в ту пору, когда волна несла Илью вверх, когда все у него получалось – и большое, и малое. Но волна докатила до невидимого берега – и рухнула. Сейчас Илья был никакой, нуль без палочки. Он разбился при падении – живой, но мертвый, Демон поверженный, одни только очи живут, отражая тень неторопливо приближающейся смерти... Ему бы еще как-то потянуть время, потянуть паузу, дождаться, когда внутри него концы сойдутся с концами, все наладится, аккумулятор начнет набирать силу; дождаться, когда чувство подскажет приближение очередной волны, – вот! вот она! – упругая, нетерпеливая, уже обнимает, уже отнимает вес; еще немного – и понесет!.. Вот тогда бы и пускаться в авантюры. Простая, сложная – все бы получилось...

Увы, план Ильи имел принципиальный дефект: в нем противник был лишен самостоятельности. Противник был, как привязанная веревкой скотина: куда потянут – туда и пойдет.

Причина возникновения этого дефекта лежит на поверхности: Илья привык действовать наскоком, вдруг, ошеломив не ждавшую опасности жертву. «Надо ввязаться в драку – а там разберемся». Когда это приносит стабильный успех – привыкаешь к мысли, что в стране дураков большего и не требуется. Есть и еще одно соображение: быть может, Илья вообще не понимал окружающих людей? Когда живешь клоунадой, важны не сами зрители, а их реакция; важно производимое тобой впечатление.

Петро, конечно, не был семи пядей во лбу, но он был хитер и покрестьянски мудр. Он видел, с кем имеет дело, и догадывался, что Илья не смирится с переменой своей судьбы. Странная пауза, предложенная Ильей, подсказывала: он чего-то ждет. Под черепушку не заглянешь; начнешь допытываться – получишь ложь. Что мог ждать Илья? Информацию. Сигнал. Информацию мог принести человек (вероятнее всего – Искендер), либо она будет передана по мобильнику. Связной исключался; если есть радиосвязь – глупо посылать человека за сотни километров по стране, где в любой момент можно напороться на патруль или засаду, а жизнь не стоит и гроша. Поэтому Петро заплатил толковому ловчиле – и тот познакомил его со специалистом местного СБ по прослушке; очень хорошо заплатил этому специалисту – и получил контроль за мобильником Ильи. И когда Илье (в третьем часу пополудни) пришла эсэмэска «Жду Искендер» – через несколько минут об этом знал и Петро.

Илья не спешил; во всяком случае, так показалось Петру. Петр никогда не слышал выражения «держать паузу», но лаконичность послания подразумевала немедленные действия, а Илья вел себя, как обычно. Расстелил бурку в тени ореха, и то ли дремал, то ли делал вид, что дремлет; потом велел всему отряду почистить оружие – и сам занялся своим шпалером; потом смотрел по телевизору футбол. Ночь прошла как обычно. Петро умел ждать; амплуа охотника он знал в совершенстве. Жертва была перед ним; жертва жила своей жизнью, не подозревая, что на ее шею уже давно наведено перекрестье прицела. Оставалось плавно, в натяжку, нажать курок. Но прежде эта свинья должна показать, где под землей находится обнаруженный ею трюфель

Разговор состоялся сразу после завтрака. Илья был нетороплив и как бы весь в своих мыслях. Сказал, что давно задумал один налет (назвал место, цель и способ нападения). До сих пор обстоятельства не благоприятствовали, но вчера он получил информацию, что случай наконец представился. Действовать нужно немедленно. Сам он занемог, но Петр управится и без него.

Место предстоящего налета было на юго-западе, Искендер – в храме – на севере. Тут и дураку ясно, что этот фраер хочет выиграть время, и времени ему нужно совсем немного...

Петро достал свой револьвер, уселся на лавку напротив Ильи, и направил револьвер ему в живот.

– Вот что, командир, – сказал Петро. – Твой план хорош, и при следующей оказии мы это дело обязательно провернем. А сейчас я подниму людей – и поведу их к храму. Осталось решить, как быть с тобой. Если ты открываешь карты, что там надыбал Искендер, – едешь с нами и по-прежнему в доле; будешь темнить – пристрелю. Убивать тебя мне не с руки, ты человек полезный. Но иначе я поступить не могу. У тебя минута...

Как объяснить, почему Петро не стал дожидаться ночи?..

Правда, и ночью пришлось бы проезжать и КПП, и пункты ДПС, и все же ночью меньше глаз, ночью у людей совсем другие реакции; ночью проще договориться и больше шансов, что этот договор останется в силе после того, как ты исчезнешь во тьме. Но они отправились сразу. Петро отобрал десяток лучших своих парней, спрятал их в кузове КрАЗа за мешками молодой кукурузы, – и вперед. В другое время он бы дождался ночи. Возможно, он бы даже не заметил ожидания, просто выкинул мысли о предстоящем деле из головы – и все. Но более вероятно, что оно досталось бы ему не дешево, как и всякое ожидание приговора судьбы, о котором хотя и не знаешь, но чувствуешь его томительное приближение, которое давит, давит, как пока невидимая гроза, и тогда места себе не находишь, маешься, тоскуешь, и единственное спасение – в действии. В любом! – но непременно радикальном. Сломать, разбить, броситься навстречу, – только бы убить тварь, именуемую временем...

Петро слишком долго ждал. Он слишком долго был в неведении, ожидание перегрело котел – и котел взорвался. Такое бывает с каждым: знаешь, что нужно действовать иначе – рассудительно, спокойно, обычно, – но в том-то и дело, что настоящую эмоцию невозможно остановить. Вспыхнув, она должна прожить свою жизнь. И лишь когда ее жар иссякнет, когда вместо внутреннего огня эмоцию будет двигать только инерция, – лишь тогда разум сможет опять захватить кормило. В распоряжении разума будет лишь одно спасительное средство: компромисс. Но компромисс подразумевает согласие двух сторон; иначе говоря, он возможен только в отсутствие дурака, потому что дурак предпочтет сломать – но сделает по-своему.

Илья наблюдал это как бы со стороны; все понимал – но не остановил Петра. И правда – зачем? Вероятная гибель не тронула его сердца. Когда он понял, что раскрыт, он вдруг почувствовал страшную усталость. И безразличие. Ко всему. Еще накануне ничего подобного не было; накануне была игра (или Илье казалось, что идет игра), ожидание входило в ее условие и ничуть не давило; он все знал наперед; оставалось дождаться – и сделать. Петро забрал у него все. Не тогда, когда явился со своими бандитами, а лишь теперь. И пусть это «все» было только надеждами (а чем еще он мог жить?) – Петро их раздавил. Впереди была пустота. Ничто. Только теперь Илья понял, что Петро с первой же минуты знал, что заберет его жизнь. Это ведь так очевидно... Очевидно – когда разглядишь это перед собой... Сколько раз говорил себе: не лезь вперед рогом! Если нет энергии, если тонкие структуры не работают, интуиция молчит, – сделай паузу, отойди в сторону...

Сбивая со следа, КрАЗ петлял по проселкам; где было возможно – избегал мостов. На место попали уже под вечер. На улицах не было ни души.

– И как это бабье различает, кто под камуфляжем? – искренне удивился водитель. – Должно – из предыдущего хутора успели предупредить...

– Все различают, – глухо сказал Петро. – Иначе бы нас уже знаешь сколько раз остановили?..

Сказал – и только после этого сам осознал. Ведь сотни километров проехали без единой задержки. Маскарад и воинский номер на машине были, так сказать, хорошим тоном, входили в правила игры: постовые при последующей проверке должны были иметь основание заявить, мол, ничего подозрительного не заметили; в самом деле – поди разберись, кто там под униформой... Оказывается – их пропускали. Их пропускали, чтобы понять их цель...

Только сейчас Петро осознал, какую сделал глупость. Не ошибку – именно глупость. Ведь если бы он задумался хотя бы на минуту – и все-таки бросился сюда, – это была бы ошибка. Но он бы никогда такой ошибки не сделал! – хотя бы до ночи переждал. И даже ночью... Да что там говорить! – сейчас он не понимал, как это произошло. Какое-то затмение, помрачение рассудка. Словно кто-то отключил в нем способность думать, подталкивал под локоть: действуй! действуй!.. Почти пять часов были в дороге – и о чем ты все это время думал?..

Вот еще одна банальность в нашу коллекцию: если Бог хочет наказать, он лишает человека разума.

КрАЗ подлетел к храму и замер перед входом. Петро тяжело выбрался на брусчатку и с тоской поглядел в сторону села. Сто лет назад здесь можно было бы держать оборону хоть месяц – пока не закончится еда и патроны. А сегодня и штурмовать никто не будет. Обложат по периметру, обстреляют с вертолетов химией – сами выйдем.

Илья стоял рядом, смотрел на едва различимый образ над воротами. Тоже хорош, подумал Петро: за всю дорогу – ни единого слова. А ведь мог бы сказать: «опомнись! что ты делаешь?..» Разве не вижу? – он с первой минуты все понимал... Может, еще не поздно развернуться – и дай бог ноги?..

– Как думаешь, командир, каким временем располагаем?

Илья еле заметно скривил губы, обращение «командир» его позабавило. Поглядел на часы, потом на небо. Встретился глазами с Петром. Взгляд Ильи ничего не выражал. Пустота.

– Его уже нет, – сказал Илья. – Хотя... если сегодня в округе дежурит трус или идиот, который начнет страховаться, согласовывать каждый свой шаг... тогда, считай, еще вся ночь твоя.

Петро это и сам понимал. Какую карту вытянешь. Как в «очко». А игрок он был азартный, и сейчас был в своей стихии. Тянуть – не тянуть... Подначки Ильи – вот чего ему недоставало. Тянуть!

Его парни неспешно выбирались из кузова, разминали замлевшие ноги.

– Ахтунг!

Голос Петра был жестким, наполненным энергией, исключающим сомнения. А немного иронии – так это для настроения. Если начальство шутит, значит, все складывается, как надо.

– Один пулемет здесь, в воротах, второй – на крышу. О малейшем изменении обстановки докладывать немедленно. Всем – полная боевая готовность.

Он опять повернулся к Илье, тихо сказал: – Вот так! – и решительно вошел в храм.

XXI

Петро вошел – и остановился. Привычка. Взгляд мгновенно охватил пространство храма – и понизу, и строительные леса. Никого. Кроме мужика, который лежит навзничь посреди храма. Живой – это сразу видать. Странное место для отдыха. Вот подойдешь к такому метров на пятьдесять, а он вдруг сядет – и в упор из «калаша». Бывало всякое, на войне затейников хватает. На войне дураки долго не живут.

Петро отошел в сторону, к колонне, и стал на нее мочиться. Если это засада – пусть она достанется Илье. Толку от него уже не много, больше мороки. Хорошо бы, чтоб схватил сейчас пулю. А то ведь придется сделать это самому: овощ созрел. Как говорят в кино: ничего личного. Убил – и забыл. И все-таки, если его пристрелят вот так, в деле, тогда и мыслей у ребят не будет никаких. Естественное – оно самое лучшее. Естественное – это судьба; тут и говорить не о чем.

Лилось хорошо, в паху легчало. Петро смотрел, как моча стекает по колонне, как она расплывается обильной лужей по мрамору, проявляя скрытый пылью рисунок, – и слушал. Вот Илья прошел половину расстояния... подходит... Жаль. Всегда одно и то же: ждешь, надеешься на случай, а потом приходится все делать самому...

Илья еще с порога понял, кто лежит посреди храма. Не разглядел (хотя в храме было светло, свет был не обычный, особенный, словно в воздухе плавала тончайшая золотая пыль, от этого все предметы потеряли плотность, все четкие линии исчезли; impression, подумал Илья, сюда бы Ренуара или Моне...), именно понял. Почувствовал. Все эти месяцы Илья старался не думать о Строителе, гнал возникающие в душевной пустоте мысли о нем. Но этот старик жил в Илье, они занимали пространство одного тела, как жильцы – коммунальную квартиру (общая кухня, общая прихожая, общий туалет), поэтому, даже если ты не разговариваешь с соседом, время от времени ты сталкиваешься с ним.

Илья остановился возле босых натоптанных ног Строителя. Старик был изможден донельзя, пепельная кожа обтягивала кости большого лица, закрытые глаза провалились в иссиня-черные ямы. Что Маша нашла в нем? Почему именно от него захотела ребенка? Ведь она – моя половина, моя, это несомненно. Ведь только с ней я стал самим собой, стал настоящим. Только с ней я наконец-то смог жить с собою в мире. Потому что, слившись с ней, я обрел равновесие... И ведь она тоже была счастлива со мной. Это было видно. Она столько раз говорила мне об этом. Правда, ребенка от меня не хотела. А от этого старика понесла сразу. Значит, в нем есть нечто, чего ей недоставало? И когда она это получила, она ощутила себя женщиной, ощутила в себе неудержимое женское предназначение? Ощутила себя полной...

Илья опять окинул взглядом старика. Не представляю! не представляю, как это можно любить. Я готов поверить, что он – святой, готов поверить, что силой духа и целеустремленностью он в сотни раз превосходит меня. Не зря же его выбрал Господь. Но любить... Ведь для этого... для этого...

Мысли Ильи стали рваться (сил не осталось думать; сил вообще ни на что не осталось; я превращаюсь в растение, подумал Илья; я еще могу чувствовать, но осознать эти чувства, превратить их в мысли...), – и тут старик открыл глаза. Илья видел, что старик его узнал, но это узнавание ничего не шевельнуло в нем. Даже не напомнило о Маше. Я для него всего лишь информация, понял Илья. Он принял информацию к сведению и не впустил дальше лобных долей мозга. Мне никогда не найдется места в его сердце. Я для него не существую.

– Нужна помощь? – спросил Илья.

Вопрос повис в воздухе. Он был, как шарик: слишком мало собственной массы, чтобы попасть по адресу. Шарик уже уплывал прочь, когда смысл вопроса дошел до сознания Н. Небольшое усилие – и шарик возвратился. Вопрос был непростой. Конечно, помощь нужна, признал Н. Но если ее принять... Дело не в том, что жилы рвал. Я знал, что должен сделать это сам – вот и все. И то, что на стройке не оказалось людей, что все куда-то делись, только подтверждает мою правоту: Господь убрал всех, чтобы на последних метрах я не смалодушничал, чтобы исполнил все так, как Он задумал. Задумал ради меня, ради моей души. Ради спасения моей души, уточнил Н.

Но искушение не исчезло, оно все еще было здесь. Кажется, в Евангелиях упомянут какой-то мужик, который, когда Христос совсем изнемог, подставил свое плечо и помог дотащить крест, припомнилось Н. Что-то в этом роде... Но даже если так, если даже так оно и было, разве это избавит меня от мысли, что может быть я всю жизнь шел именно к этому действию, всю жизнь готовился к нему, – и вот в последний момент...

Н сел. Это получилось неожиданно легко. Вот посижу немножко – и встану, решил он. Поглядел через плечо. До солеи было совсем близко – так это теперь ему представлялось.

Откуда-то возник Искендер, присел рядом на корточки.

– Что с вами, шеф? Да на вас лица нет!.. – Искендер только теперь обратил внимание на крест. – Боже! И эту штуку вы один тащили от самого дома?..

Возле Ильи теперь стояли еще несколько человек. Н даже не пытался их разглядеть. На уровне его лица были только их автоматы и поясные ремни, увешанные воинским железом.

– Он нам нужен, Искендер? – Голос жесткий, плоский, исключающий психологические глубины. Голосдействие.

– Полагаю, мы и без него управимся.

– Тогда кончай базар. Веди.

– Да ты погляди, Петро, в каком он состоянии!.. – Судя по интонации, Искендера не впечатлила жесткость этого Петра. – Командир, – сказал он, – что у тебя во фляжке?

– Вода. – Это голос Ильи.

– Ну дай хоть воду... – Фляга возникла перед лицом Н, вода была теплая и в первый момент не принесла облегчения. Искендер это понял. – Ребята, у кого есть что-нибудь покрепче?

– С каких пор, Искендер, ты не выполняешь приказы? – Жесткий голос окрасился нехорошей эмоцией. – Повторяю: веди.

– Это Строитель. – Голос Ильи тоже изменился: по-прежнему бесцветный, он отвердел противодействием.

– Да хоть слесарь-сантехник, хоть сам дьявол! Сделаем дело, тогда и вытирайте ему сопли...

Н все-таки поднял голову и разглядел его лицо. Палач. Такая у него работа, такова его функция. Человек, который живет без души – и не знает об этом. И не задумывается об этом. Оно ему не надо. Впрочем, если у него нет души, – какой же он человек? Это нечто иное...

Зрение, слух, обоняние уже вернулись к Н, но думать он пока не мог. Пожалуй – и незачем.

– В самом деле, Искендер... – Это опять Илья.

– Ванька! И ты, Кочерга: привяжите его... ну хотя бы к колонне, чтоб под ногами не путался. – В голосе палача ничто не выдавало удовлетворения оттого, что он взял верх. Ведь иначе и быть не могло.

Сидеть было трудно, и Н опять опустился на спину. И закрыл глаза. Вот отдохну еще немного... На душе было светло. С крестом хорошо вышло, просто замечательно. Если бы крест принесли рабочие – что бы мне от этого досталось? Да ничего! А так – это мое. Мое навсегда. Смог! Все-таки смог... Правда, еще чуть-чуть не дотащил, но уж с этим-то я справлюсь, прямо сейчас и справлюсь. Такие вещи нужно доводить до конца, иначе потом всю жизнь будешь жалеть: оставалось несколько метров – и смалодушничал. Ну уж нет! – удовольствие себе не испорчу... Но устанавливать крест сегодня не буду. Во-первых, не смогу. Я всю жизнь был реалистом, и сейчас реально оцениваю свои силы. Не смогу... А во-вторых, это вовсе и не обязательно. Ведь главное – то, в чем весь смысл, – я исполню до конца. А установить крест – это совсем иное действие. Я бы даже сказал – техническое. Тут можно согласиться на помощь пейзан. Но конечно и сам поучаствую; в этом что-то есть. Я сейчас не могу назвать – что именно, но я помню, что я знал это, и знаю, что такого случая нельзя пропускать...

Какие-то двое ходили возле, что-то искали, но найти не могли, и оттого чертыхались.

– Послушай, Ванька! – В неожиданно громком голосе было радостное возбуждение. – А что, если мы его пришпилим?

И он громыхнул чем-то железным.

– Ну ты даешь! – отозвался второй. – Идея классная... Только вот Петруха нам за это не накостыляет?

– Да на кой этот дед Петрухе? Ты что – не видел, как он закипел из-за него на чурку? Не бери в голову. Они уже и позабыли о нем.

Н почувствовал, что его берут с двух сторон за руки, и открыл глаза.

– А ну, дед, помогай, а то заставим – самому придется шевелиться...

Н приподнялся – и его переложили, спиной на стойку креста. Две сильных цепких руки отвели его правую руку в сторону и прижали к перекладине.

– Вот так годится?

– Сойдет.

– Ты хоть знаешь, куда забивать?

– А чего тут знать? Удобней всего – в ладонь, но ты же видишь, какой он здоровенный. Вырвет руку. Я думаю – лучше вот здесь...

Н повернул голову. Один бандит держал его руку, прижимая ее к перекладине не только усилием, но и весом всего своего тела, у второго в руках был молоток и толстый пятидюймовый гвоздь. Ведро с гвоздями стояло рядом. Инстинктивно – прежде, чем мозг успел дать команду телу сосредоточить всю энергию в руке, – Н дернулся, пытаясь освободиться, подтянуть к себе руку, однако усилие получилось неожиданно слабым, даже жалким. Какое-то трепыхание, а не усилие.

– Но-но, не балуй! – обозлился бандит, и еще сильней придавил руку.

Собраться – и внезапным рывком...

Н не почувствовал, как гвоздь прикоснулся к коже, не почувствовал, как он прошел сквозь тело. Н услышал удар молотка – и едва уловимое ответное содрогание креста. Еще три удара – уверенных, наотмашь – видно, что привык управляться с молотком, – и руку отпустили. Боли не было. Н поглядел; гвоздь торчал из руки немного выше запястья. Точнее нельзя было разглядеть, потому что рукав ватника закрывал это место.

– Вот и молодец, дедушка. Еще потерпи маленько – и свободен.

Левую руку Н отдал покорно. Не столько потому, что теперь сопротивление было бессмысленным, сколько из-за внезапного ступора. Он видел, слышал, но воспринимал окружающее как бы со стороны. И себя видел как бы со стороны, вернее – сверху, как бы чужими глазами.

С левой рукой у бандитов получилось не так ловко. Может быть потому, что Н не сопротивлялся, а первый опыт был удачным, но они допустили небрежность, гвоздь вошел наискосок, и из раны потекла кровь.

– А, черт! – обозлился один. – Надо было прижимать сильней, тогда бы и вошло аккуратно.

– Да хрен с ним! – искренне отозвался второй. – Какая тебе разница?

– А если вытечет?

– Засохнет.

– Нет, Вань, я что-то задел.

– Ну, задел – и задел. Пошли...

Боли не было, только ощущалось тепло толчками вытекавшей крови. Рукав ватника закрывал рану, но по положению руки (она лежала не плоско, а немного в наклон) Н понял, что гвоздь пробил артерию ulnaris. Надолго меня не хватит, подумал Н. Это была констатация – без малейшего эмоционального окраса. Мысль была пустой – и потому не способной родить следующую, которая могла бы подтолкнуть к действию.

Ничего нового. Никогда не знаешь, что обнаружишь, перевернув очередную страницу. Я обнаружил чистый лист...

Тело становилось все легче; одновременно из бездонных клеточных глубин поднимался холод. Когда он поднимется к сердцу – я уже этого не почувствую. Уточним: я этого не буду знать, потому что мозг уснет раньше...

Н очнулся оттого, что кто-то тряс его за лицо, а затем (сознание уже почти прояснилось) даже шлепнул по щекам. Открыл глаза. Это был председатель. Он стоял рядом на коленях. Когда их взгляды встретились, председатель опустился на пол и перевел дух.

– Слава Богу!.. Не боись – я тебе не дам пропасть...

Он быстро снял с себя пояс, заголил, как мог, на левой руке Н ватник, но получилось не достаточно высоко. Надо было отпороть рукав.

– У тебя есть нож?

Н еле заметно качнул головой: нет.

Председатель соображал быстро.

– Прижми руку, – сказал он и чуть придавил левую ладонь Н. – Вот так.

Отпустил – и сразу громыхнул выстрел. Именно громыхнул. Звук взлетел под купол, там сфокусировался – и рухнул, многократно усиленным. Но от пола не отскочил, сразу погас.

– Давай заодно и вторую освободим.

Еще один гром.

Председатель бережно поднял обе руки Н, сняв их с обезглавленных гвоздей, и теперь уже без труда выпростал его левую руку. Сноровисто перетянул ее ремнем. Ухватил Н под мышки и усадил, прислонив спиной к штабелю досок.

– Открой глаза. Открой глаза! – Он опять легонько похлестал по щекам, и когда глаза Н открылись – попросил: – Ты только не спи! Думай про Марию, о чем хочешь думай – только не спи!..

Где-то наверху (если судить по звуку – на третьем ярусе строительных лесов) застучали доски. Бежали двое. Вот остановились.

– Эй, мужик! ты чего здесь пальбу устроил?..

Чтобы их увидеть, нужно было поднять голову. Н смог это не сразу. Зато он увидел, как председатель, стоявший на коленях спиной к бандитам, отклонился назад, а когда выпрямился – в его правой руке был ручной пулемет. Председатель держал его за ствол. Еще два неуловимых движения – левая рука перехватила ствол, а правая скользнула к спусковой скобе, – развернулся – и от пояса, не целясь, послал несколько пуль. Пять-шесть, не больше. Теперь Н видел, куда стрелял председатель. Оттуда отвечали вспышки сразу двух автоматов. Пули стучали вокруг – тупо в дерево и звонко в пол. Потом пули перестали стучать, хотя вспышки еще продолжались; один бандит, обмякнув, повис на металлических перилах, потом соскользнул с них и долго-долго падал вниз; второго пули отбросили к стене; он так и остался там сидеть, прислонившись к стойке; он уже не шевелился, а автомат все еще жил, то замолкая, то – как бы спохватившись – напоминая о себе очередными двумя-тремя выстрелами. Наконец и он угомонился.