Текст книги "Блуждающий Равноценный обмен 2(СИ)"

Автор книги: Игорь Шилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Шилов Игорь Александрович
Блуждающий Равноценный обмен 2

БЛУЖДАЮЩИЙ

Глава 1

Со стороны просёлочной дороги, уходившей своим поворотом за густой кустарник, послышался скрип несмазанного колеса, потом оттуда донёсся негромкий окрик возницы и только затем, из-за листвы, показалась голова лошади, и остальные части её взмыленного тела. По тому, как передвигалось и выглядело бедное животное, сразу можно было определить, на этот раз без работы никто не останется.

Оставив топор на попечении огромного чурбана, который ещё совсем недавно помогал мне расправляться с его более мелкими собратьями, вышел на встречу двум крепким мужчинам, шагающим по дороге точно в таком же темпе, как и еле плетущаяся, рядом с ними, кобыла. Идти к ним совсем не хотелось, но вязкое чувство безысходности, казалось живущее во мне вечно, толкало вперёд. Где то на пол пути сумел разглядеть содержимое приближающейся телеги и убедиться в правильности первоначально сделанного вывода. Пустых корзин, как это было вчера или позавчера, на ней не было совсем и это радует. Сегодня меня точно накормят досыта, подумав об этом, резко ускорил шаг, но и работать заставят дольше, почти тут же пронеслось в голове. Мысли наложились одна на другую и растворились, как будто и не было их совсем, а поднявшееся настроение тут же упало, до прежнего уровня. Шаги снова стали тяжёлыми и неторопливыми, точно такими же, как и у идущих по пыльной дороге людей.

– Максим! Бросай всё и ступай к сараю! Поможешь разгрузить. Видишь сколько сегодня натаскали – крикнул в мою сторону один из тех, кто сопровождал смертельно уставшую лошадь.

Я кивнул головой в знак того, что всё услышал и не став дожидаться, когда процессия, сильно напоминавшая похоронную, поравняется со мной, развернулся и на этот раз быстрым шагом направился в ту сторону, где стояла крепкая, с необычно высокой крышей, деревянная постройка. Она числится у хозяев хранилищем для разных предметов и инструментов, мастерской, и местом, куда я прихожу ночевать. Под крышей, этого огромного сарая, лежит свежее и очень душистое сено, рядом с ним меня и поселили, позволив самостоятельно выбирать, где устраиваться на ночь.

Взявшись обеими руками за массивную лестницу, по которой мне, как минимум два раза на день, приходиться лазить, стал отодвигать её в сторону. Затем, резким движением, распахнул мощные ворота, валявшимися у стены камнями закрепил местоположение створок и стал ждать, когда с трудом передвигающие ноги путники достигнут вожделенного сарая.

– Ты воду в бочки налил? – задал мне вопрос один из подошедших мужчин.

– Да, ещё утром – ответил я ему.

– Не протекали? – снова спросил он.

– Вроде нет.

– Вроде, или не протекали?

– Да я всё осмотрел, не текло – оправдываясь за предыдущую оплошность, подтвердил я хорошее состояние емкостей для воды.

– Смотри Максим, нам завтра с ними в город ехать, там воду брать негде будет.

– Сам посмотри, не бежит – словно маленький ребёнок, не понимающий хорошо он сделал или плохо, предложил я проверить правдивость моих слов.

– Позови кого нибудь, пускай на ужин возьмут, пока не начали – дал мне указание мужчина, никак не отреагировав на моё предложение.

Я тут же побежал в сторону дома, на ходу представляя, каким сытным будет сегодняшний, пускай и очень поздний, ужин.

В просторной избе было многолюдно и шумно, а ещё здесь пахло чем то не понятным, но таким вкусным и как показалось, очень знакомым. Посмотрел в одну сторону, потом в другую, выбирая, кому же всё таки адресовать послание, но так и не остановившись на ком то конкретном, сказал всем сразу.

– Там зовут. На ужин надо взять – выпалил я и тут же, не дождавшись ответа, снова выскочил на улицу.

На долго задерживаться в этом помещении не стоит. Действует оно на меня очень странно, ни в одной из других построек я себя так не чувствую, даже в бане не расслабляюсь до такой степени, как здесь, а сейчас это совсем не к чему.

Как я и предполагал, работы оказалось много. Сначала отбирали из корзин рыбу, ещё подававшую вялые признаки жизни и раскладывали её по двум огромным, деревянным бочкам, стоящим прямо на телеге. Как раз их, ранним утром, я и заполнял морской водой. Потом выбирали самую крупную, из оставшихся и таскали её в ледник, оборудованный недалеко от сарая. А когда совсем стемнело и запах жареной рыбы уже разносился по всей округе, подготавливали к засолке оставшуюся мелочь. Трудился я наравне со всеми, хотя голова иногда так сильно болела, что приходилось останавливаться и несколько минут ждать, когда боль уйдёт. Шишка на затылке вроде бы и стала меньше, но иногда её присутствие всё же ощущается, точно так же, как и в первые дни моего появления на хуторе.

В огромной железной миске, больше похожей на таз, стоящей прямо посередине дощатого стола, горкой лежала жаренная, с аппетитной хрустящей корочкой, рыба. Местные называют её селёдкой, хотя в моей памяти это название имеет совсем другое изображение. От неё исходил такой аромат, на который не смог бы не обратить внимания даже очень сытый человек, а что же тогда говорить обо мне. Не знаю, всегда ли я такой был или только здесь стал таким, но есть хочу постоянно, днём и ночью, после завтрака и перед ужином, до обеда и после него. Не был исключением и сегодняшний вечер. Я не стал дожидаться остальных, разжёг стоящую на столе лампу, пододвинул поближе к себе блюдо, глядя на которое еле сдерживался, чтобы тут же не накинуться на его содержимое, отломил от огромного каравая горбушку, выхватил из общей кучи, одну из рыбин и только после этого плюхнулся на лавку, всё это время путавшуюся под ногами.

– Ох и здоров же ты жрать, Максим – со вздохом произнёс один из подошедших мужчин, глядя на количество костей, лежавших рядом со мной на столе.

– Да ладно тебе – урезонил его тот, что садился рядом, – работает он не хуже, чем ложкой ворочает.

– Что есть, то есть. Этого у него не отнять, работящий парень. Только всё одно, не прокормить нам его зимой.

– Это да, зимой прокормить сложно будет. Зимой самим впритык хватает – подтвердил слова говорившего, более молодой мужчина.

– Слышь, Максимка. Ты как порубаешь сходи к колодцу, постирайся там, что ли. Завтра с нами в город поедешь, а вид у тебя уж больно неприглядный – сказал тот, что был постарше, неторопливо разделывая костлявую рыбу.

– Ладно, схожу. Только не высохнет до утра – согласился я и засомневался одновременно, так и продолжая работать челюстями.

– Так мы ночью выходить будем, на себя напялишь, пока добираемся, высохнет – настоял на своём, более опытный человек.

Утром, когда мужики собирались, поколол дров, почти в полной темноте, чтобы хотя бы немного согреться. Потом помог, одному из них, запрягать лошадь, а перед самым отъездом ещё и натаскал воды в дом. Кормить на дорожку, нас никто не собирался, но одна из женщин, помня, наверное, о моём постоянном желании чего нибудь пожевать, втихаря всучила холодный кусок жаренной рыбы и краюху хлеба, которые я, как только вышли на тракт, тут же и смолотил.

Шагать в мокрой одежде было противно и холодно, это заставляло идти быстро, намного опережая своих спутников, едущих на телеге. Когда они совсем пропадали в предрассветной дымке, возвращался обратно, а потом снова уходил вперёд. Поэтому так и получилось, что на окраине какого то населённого пункта я оказался раньше всех. Пока меня догоняли, пытался разглядеть близстоящие дома, построенные из красного кирпича. Что такие бывают я помню, но, наверное, от того, что не видел их давно, они на меня и произвели такое сильное впечатление, и заставили остановиться. А может случилось это потому, что показалось, будто бы в памяти всплыли новые воспоминания, связанные с такими же строениями и от этого, застыл на месте, как заворожённый, глядя на обычные каменные коробки. Так ли это, на самом деле, не знаю, зацепиться за них не удалось, приближавшаяся телега и громко разговаривающие мужчины, всё так же сидевшие на ней, отвлекли меня от этих мыслей.

– Этот что ли? – спросил своего напарника один из идущих рядом со мной мужчин, когда мы поравнялись с красивым и, как показалось в темноте, высоким домом.

– Он. Давай к забору пристройся, а то скотину погонят, она нам тут всё потопчет – ответил тот и дал указание мне: – А ты Максим со мной иди, старосту будить станем. Ох и не любит он этого дела.

Старосте действительно очень не понравилось, что кто то, ни свет, ни заря, ломится к нему в двери. Но в дом нас он всё же впустил, хотя ругаться не переставал до тех пор, пока не сел за стол, на котором стояла слабо горевшая, керосиновая лампа и не спросил:

– Ну чего вам?

– Так вот господин староста, этому человеку бумагу бы прописать надо – ткнув меня пальцем, сказал старший из братьев.

– Какую ещё бумагу? – недовольно спросил его, сидящий за столом, абсолютно седой, мужчина.

– Я не знаю, но какую то надо бы. Без бумаги сейчас, в столице, сами знаете каково.

– А кто он тебе?

– Мне никто. Он утопленник – простодушно ответил старосте, мой знакомый.

– Как это утопленник? – перекрестившись, спросил хозяин дома и настороженно посмотрел на меня.

– Да нет. Это он раньше утопленником был, пока мы его не подобрали. Тут видишь ли какое дело приключилось. Возвращались мы домой, лодку уже втащили на берег, стали корзины набивать. А улов, надо сказать, в тот день плохой был. Да откуда же ему быть хорошим? Накануне вон как штормило, но мы в море всё одно вышли.

– Ты мне ещё расскажи, как детей крестил! – перебил говорившего староста, недовольно прикрикнув на него.

– Если желаете, могу и про это – улыбнулся мужик, видимо вспомнив, что то приятное из этого события, не раз проходившего в его жизни.

– Вот же бестолочь! Ну ка давай по порядку. Говори, где вы его нашли? – спросил староста, показав мясистым пальцем в мою сторону.

– Так на гряде. Там, где утёс у нас стоит. Ну ты же знаешь. Мы тебе оттуда ещё, как то раз, рыбу грузили. Ты тогда там застрял, на подъёме – начал объяснять мой знакомый, где они меня обнаружили.

– Помню, не тараторь. Было то, когда, это? – снова прервал его староста.

– Так, пожалуй, дней двадцать прошло, наверное. Чтобы точнее сказать, надо жену мою спросить. Она должна точно знать, потому что в календарь, в тот день, смотрела.

– Ладно и так обойдёмся, пускай будет двадцать. И что, говоришь он прямо там и валялся?

– Ну да. Да мы его и не заметили бы, не оглянись Серёга. Это брат мой младшой. Он здесь стоит, лошадь караулит. Если надо я его позвать могу.

– Не надо, сами разберёмся. Дальше то чего было?

– Дальше то? А. Ну это, оглянулся он. Да чего то в камнях ему и померещилось. Пришлось снова вниз спускаться, а там вон он, валяется. Так ведь было, Максимка?

– Не знаю – ответил я, не сразу сообразив, что обращаются ко мне.

– Хм. Значит говоришь утопленник? – вздёрнув брови к верху, сказал староста.

– Он! Не сомневайся. Да ты же сам знаешь, сколько мы их в том месте, навылавливали, за всё время – обрадованно сказал, стоявший рядом со мной человек.

– Ну да. Место там, прямо заколдованное какое то. Как не год, так человека три вы мне оттуда обязательно притащите. И неймётся же вам? – укоризненно взглянув на гостя, согласился с ним хозяин.

– Ну а как же? По христиански всё же надо делать. Они хотя и мертвяки, но раньше то тоже людьми были. Нечто их, как собак бездомных, в лесу закапывать?

– Это верно. Твоя правда, по людски всё надо делать – снова перекрестившись сказал староста. – Ну а от меня то ты, чего хочешь?

– Так в город мы его везём. Он, по всему видать, либо плыл в него, либо уплывал, оттуда. Так вот и хотим его на место доставить. Не век же нам его у себя держать? Да и жрёт он, не меньше чем та лошадь. Не прокормим такого.

– Это, пожалуй, верно. Держать его, у себя, вы никакого права не имеете. А вдруг он, какая важная шишка или того хуже, государственный человек, тогда как? Одет то он в чём был?

– Да ни в чём, порты на нём были и всё. Покажи Максимка господину старосте, в чём к нам пожаловал – предложил мужчина, пытаясь сдёрнуть с меня не по размеру широкие штаны.

– Не надо – воспротивился староста такому безобразию. – Чего мне от его портов. И без них я ему бумагу выпишу. Чего ж не выписать, коли человек в беду попал? Может и он нам чем поможет, ну, после того, как до места доберётся. Верно ведь, Максим?

– Ну да, помогу – согласился я. – Только я не знаю, куда мне надо.

– Это, как же так? – глядя то на меня, то на стоящего рядом, одного из братьев, спросил господин староста.

– Так тут вишь, какая закавыка вышла. Не помнит он, ни хрена. Вот совсем ничего – сделав скорбное лицо, ответил мой знакомый.

– Ну это ты врёшь! Такого не бывает! На что уж я на пасху упился и то чего то помнил. А здесь! Он что пьяный был? – не поверил сидящий за столом человек, такому заявлению.

– Не, трезвый. Только видать, как раз от этого и забыл всё. Перемёрз видно, вода то уже холоднющая, вот и отшибло у него там все мозги – постучав меня ладошкой по голове, очень серьёзно сказал мужчина, стоящий рядом.

– Постой ка. Как это не помнит ничего? А имя своё то вспомнил? – погрозив ему пальцем, спросил староста.

– Какой там. Говорю же, жена в календарь смотрела, а там именины Максимовы, в тот день, были. Ну, а когда мы разобрались, что он того, ну наоборот не этого, про это и вспомнили. Вот Максимкой кликать и стали. Человек всё же. Не Дутиком же его обзывать?

– Нет, Дутиком это не годится – задумчиво произнёс староста и на какое то время замолчал, но о чём то вспомнив, снова заговорил: – А чего ты от меня тогда хочешь? Чего я в бумаге то, про него, писать стану?

– Так напиши, что мол найден был Максим этот, там то и там то, чтобы хоть что то на руках у него было. А то сцапают по дороге или на рынке, всем тогда достанется.

– Это верно, сцапать могут. В государстве такое творится, это тебе не масленица, баловство допускать нельзя – согласился местный начальник. – Ну Максим то я напишу, это ладно. А отчество и фамилию, какие ставить?

– Так любые напиши. Отчество вон хотя бы Серёгино возьми, в следующий раз будет знать, как оглядываться. А фамилию? Можно Каменев поставить, он на камнях лежал. Можно Утёсов, мы же его возле утёса нашли – предложил проситель.

– Утёсов, мне вроде знакомо – встрял я в разговор, вытащив из своей памяти очередной осколок.

– Ты хоть бы помолчал! – махнув на меня рукой, сказал староста. – Утёсова ему подавай! Ишь ты, какой умный выискался. Может тебя ещё Романовым записать?

– Можно – скромно ответил я.

Мужики почему то сильно заржали, а староста, насмеявшись от души, сказал:

– Ладно без фамилии пока пускай ходит. Напишу, что мол найден Максим Сергеевич и всё. А там, кому надо, пускай сами разбираются.

В доме старосты было тепло. Печку, скорее всего, топили только вечером, но жар от неё шёл до сих пор, так что, когда мы вышли из него, одежда моя окончательно просохла и выданную бумагу я без боязни положил за пазуху, всем телом ощутив её магическую силу. Вот оказывается, как всё здесь устроено, без бумаги ты и шагу сделать не можешь, чудно, однако.

Дальше поехали без остановок и быстро. Мужики, переговариваясь, то и дело вспоминали про городской рынок, рассуждали о торговле на нём, расстраивались по поводу того, что хорошего места там сегодня, скорее всего, им не достанется. А я всю дорогу крутил головой, изучая красивые дома, построенные в основном из кирпичей, разного цвета, едущие по дороге телеги, среди которых попадались довольно странные, такие, у которых колёса были железными и конечно людей, идущих навстречу. Особенно меня интересовали те из них, у кого одежда отличалась от виденной ранее и к которой я уже успел привыкнуть, за это время.

Странная штука, это самое время. Казалось бы, не так много его прошло с того момента, когда привезли меня к себе в дом, в бессознательном состоянии, эти два человека сидящие рядом, но сколько всего изменилось во мне с того дня. До сих пор не забыл его, тот, самый первый день, своей новой, как мне все вокруг говорили, жизни. Помню, как страшно было от непонимания того, где нахожусь и чего вокруг происходит. Так и не стёрлись из моей памяти ужасные картинки, беспрерывно лающей собаки, громко мычащей коровы и жалобно блеющей козы. Не забыл и того, с какой добротой относились ко мне женщины и дети, первое время не отпускавшие ни на шаг от себя и старавшиеся предугадать все мои желания, и потребности. Но больше всего запомнился мне следующий день, тот, утро которого принесло новые запахи, незнакомые до этого ощущения и смутные воспоминания той, старой жизни. Именно тогда я стал осознавать, что окружающие предметы и до этого были знакомы, как раз в тот день полились из меня слова, прямо, как из рога изобилия и жизнь приобрела те краски, которые остались со мной до сих пор. А потом время вдруг резко сжалось и полетело очень быстро, меня загрузили работой, которая помогла вспомнить ещё больше, позволила передвигаться на большие расстояния без боязни, и одновременно с этим забыть о том, что со мной произошло совсем недавно. Через несколько дней, тогда мне так казалось, я вспомнил всё на свете, кроме того, как меня зовут на самом деле, кто я такой и каким образом оказался в этом странном месте. Разобраться с этим не могу до сих пор, хотя что то иногда всплывает перед глазами, какие то не знакомые люди, странные предметы, ещё более странные слова и фразы, от которых становится то очень страшно, то очень смешно. К этому я уже привык, так же, как и смирился с тем, что придётся до конца жизни носить это, данное с лёгкой руки доброй женщины, имя, работать там, куда пошлют и жить рядом с этими, не очень разговорчивыми, но очень добрыми и приветливыми людьми.

Не скажи мне один из братьев, что мы уже находимся в городе, так бы и не знал я про это. Узкая дорога, проходившая то через поле, то через жиденький лес, как то невзначай приютила на своих обочинах невзрачные, деревянные дома, с соломенными крышами, точно такие же, как мы и до этого видели, в двух деревеньках, оставшихся позади. Поэтому на них я совсем не глядел, а зачем, видел уже такие и ничего интересного в них не обнаружил. Но, когда меня известили, что это место не очередной мелкий населённый пункт, а самый, что ни на есть настоящий город, завертел головой, пытаясь найти чего нибудь примечательное. Однако сколько не старался, так ничего, эдакого, на глаза и не попалось. Мне уже стало казаться, что не оправдаются мои надежды, увидеть здесь хотя бы такие дома, какой был у старосты, но узкая улица вдруг взяла и словно расправила крылья. После очередного поворота она стала на много шире и на ней появились дома, из, ранее виденного мной, красного кирпича. Сперва они были высотой в одно окно, а чуть дальше и в целых два. Тут уж я не зевал, смотрел во все глаза, внимательно изучая каждую из построек. Особенно долго заглядывался на те, где крыша была выше, растущих рядом с ними деревьев, как казалось с телеги, подпирающих небо.

Вот теперь я знаю, что такое город и какие бывают в нём дома, думалось мне, глядя на проплывающие мимо, каменные громадины. Но каково же было моё удивление, когда вскоре появились строения ещё выше, высотой аж в три окна, а потом и в четыре, а в одном месте, где дорога была выложена камнем, даже и в пять. Да ещё, к этому в придачу, вдоль этих домов стали прохаживаться люди, по узким, каменным тропинкам, и не по одному или по два, как раньше, а в таком большом количестве, что у меня даже сосчитать их не получалось. Я только успевал поворачивать свою, внезапно разболевшуюся голову, заинтересованно зыркая то на приглянувшееся здание, с каким нибудь вывертом, под самой крышей, то на очередную, одетую в очень странную одежду, девушку, или мужчину с невиданной ранее шапкой, на голове. Ну а когда телега, неожиданно для меня, въехала на шумный рынок, оставив позади высокие ворота, с красочной надписью на самом их верху, тут уж меня и вовсе повело. Увиденное на нём чуть было не довело мои глаза до косоглазия, а гул, висевший над огромной площадью, точно бы лишил слуха, не закрой я ладоням, на время, уши.

Всё, что меня поразило и, в очередной раз, довело до умопомрачения, моих спутников не интересовало совсем. Хотя головами мужики вертели не меньше моего, но делали они это не из простого любопытства, как я, а по необходимости. Эти люди искали место, куда бы можно было пристроиться с телегой, на которой стоял скоропортящийся, как они не раз сами говорили, товар. Его им надо продать сегодня, до завтра он не доживёт, вот и торопятся братья начать торговлю, от этого и нервничают, может быть даже больше, чем я.

Когда же место нашлось и телега была на него поставлена, старший, тут же, запрыгнув к бочкам, стал громко орать, точно так же, как и остальные торговцы. А тот, благодаря имени которого у меня появилось отчество, распряг лошадь и сразу же после этого, не став помогать брату, обратил внимание на меня. Он молча подошёл ко мне, без лишних слов, взял меня под руку и опять же, не говоря ни слова, отвёл в сторонку, подальше от того места, где уже стали появляться покупатели. Первые слова мужчина произнёс лишь после того, как внимательно посмотрел мне прямо в глаза, огладил большой, натруженной ладонью бороду и расправил свои чёрные, словно уголь, усы.

– Вот что Максимка, поговорить с тобой хочу – сказал он мне, после долгих приготовлений.

– О чём? – спросил я, понимая, что оказался временно без дела и от этого немного нервничая.

– Так узнать хочу, не серчаешь ли нас за что? Хотя вроде и не за что – спросил меня и тут же сам себе ответил, чего то стесняющийся человек. – Мы же всё таки не дали тебе сгинуть. Да и потом, кормили, поили, и одежонку с обувкой, какую никакую дали. Скажешь не так?

– Так – подтвердил я слова младшего из братьев, не сообразив, к чему это он клонит.

– Вот и я о том же. И теперь, видишь, довезли тебя до места. По всему выходит, что ты отсюда родом, ну или добирался сюда, по делу какому то. А значит здесь у тебя или родня, или знакомые должны быть. Но помощники из нас, чтобы вместе с тобой искать, где они обитают, плохие. Мы чего смогли сделать для тебя, сделали. Теперь давай сам решай, куда дальше топать – не обычно долго говорил мой знакомый. – От нас тебе вот, гостинец, на дорожку. Тут каравай и две селёдки, мало конечно, но на сегодня хватит. И чего же тогда, всё кажись? Ступай, стало быть, милый друг, с богом. Может узнаешь, чего сам, а может тебя кто приметит. В общем прощевай и не поминай лихом.

Я сначала не понял, о чём говорит мой спаситель, а когда сообразил в чём дело, ни то что не смог ему чего нибудь ответить, а даже пошевелиться боялся, так мне стало не по себе, от услышанного. Тем временем Сергей сунул мне в руки тряпичный свёрток, крутанулся на месте и быстро зашагал к брату, но сделав пяток шагов, не больше, вдруг резко повернулся и пошёл обратно, в мою сторону. Приблизившись, он приветливо улыбнулся, вызвав улыбку и на моём лице, потом, став таким же серьёзным, как и до этого, снял с себя старую фуражку, нахлобучил её мне на макушку и сказал:

– Вот тебе, на память. От меня.

Затем этот, почти родной, человек, развернулся и снова торопливо пошагал в сторону своей телеги, теперь уже, скорее всего, навсегда. От его поступка мне стало так страшно, как не было никогда до этого. Жуть, от происходящего, моментально парализовала всё моё тело, ноги подкосились и затряслись, в голове снова появилась, уже почти забытая, тупая боль, а из глаз готовы были брызнули слёзы, о существовании которых, у себя, я и не догадывался.

Сколько так простоял, в обнимку с селёдкой и хлебом, на краю чужого, шумного рынка, не знаю, время будто бы остановилось, а всё происходящее вокруг замерло и замолкло. Из оцепенения меня вывел вопрос проходящего мимо человека, с испуганным лицом и бегающими глазами.

– Слышь, друг – спросил он, почему то приплясывая на месте, – где тут у них уборная? Сказали, что где то в этой стороне, а тут нет ничего.

– Не знаю – тихо ответил я ему, не совсем понимая о чём он спрашивает. А потом развернулся и пошёл в ту сторону, где на высоких воротах виднелась надпись, «Рынок Южный».

Такого чувства одиночества испытывать мне ещё не доводилось, во всяком случае после того, как меня нашли, я в себе его, так остро, не ощущал. Но даже ни это на меня сейчас давило больше всего, обида, вот что заполняло мои мысли и сердце. Я никак не мог понять, почему они меня прогнали, я же ничего плохого им не сделал? Наоборот, старался быть нужным и работящим, со всеми добрым, и приветливым. Нет, ем я конечно много и поделать с этим ничего не могу, но разве за это выгоняют человека из дома?

Пройдя под воротами повернул в ту сторону, откуда мы приехали, идти в другом направлении мне было просто напросто страшно. Доковыляв до угла забора, за которым бойко кричали продавцы и не менее шумно торговались покупатели, повернул направо, в узкий проулок и пошёл вдоль глухой ограды, ещё крепче прижав к груди содержимое старой тряпки. Топал так до тех пор, пока не упёрся в огромные, деревянные и очень вонючие бочки, стоявшие возле небольшой калитки. Рядом с ними копошились люди, в грязной и местами порванной одежде, они о чём то спорили и громко ругались между собой. Наверное, кто то из них мусор выкинул не туда, куда надо было, вот и кричат друг на друга, подумал я, стараясь держаться от них, как можно дальше. А чего ругаться, взялись бы все вместе, да и убрали, как это делают у нас, на хуторе.

Обойдя эту странную компанию, прошёл ещё не много и наткнулся на стену высокого сарая, оказавшуюся тупиком. Возвращаться обратно не хотелось, сел, прямо тут же, на землю, облокотившись спиной о шершавые доски, развернул тряпку, где так и продолжали лежать хлеб и рыба, посмотрел на них и стал медленно, что мне совсем не свойственно, есть.

Не думал ни о чём, когда ко мне подошёл маленький, худенький, одетый в какие то лохмотья, очень похожий на ребёнка, если бы не его жиденькая бородка, человек и спросил:

– Дашь кусочек?

Я сначала даже и не понял, что он обращается ко мне, а когда до меня это дошло, то просивший уже развернулся и ушёл обратно, в сторону бочек, подставив мне на обозрение свою костлявую спину. Не знаю почему, но я встал, догнал его, легонько стукнул по узкому плечу, а когда он, вздрогнув, обернулся, отдал ему одну рыбину и половину оставшегося хлеба. Старик-ребёнок взял их, посмотрел на меня глазами, полными слёз, потом прижал всё к себе и семеня худыми, босыми ножками, по пыльной тропинке, побежал от меня так быстро, как только мог.

– До чего дошёл человек. Как же это он так? – прошептал я, глядя в след убегающему оборванцу.

Остатки хлеба доел ещё до обеда. Мыслей о том, что это последняя еда, которая имеется у меня в свободном доступе, перед этим, почему то не возникло. Зато желание закрыть глаза и на какое то время забыться, после приёма пищи, образовалось незамедлительно. Противиться ему не стал, всё равно же делать нечего.

Сны меня не мучили, посторонние шумы, от полезного для здоровья занятия, не отвлекали, поэтому, когда покупатели и продавцы покинули торговую площадку, я не заметил. Не заметил и того, когда именно выросла, рядом с бочками, огромная куча мусора и откуда набежало, к ней, столько людей, не обращавших на меня никакого внимания, хотя я находился от них всего то шагах в двадцати. Покинув насиженное место, возле сарая и проходя мимо этой компании, постарался разглядеть, чем они там занимаются. Похоже на то, что эти странные люди снова решали, кто из них виноват в том, почему мусор оказался в не положенном месте, но на этот раз их спор был на много жарче и чуть ли не переходил в потасовку. Постарался по быстрее прошмыгнуть мимо этого места, чтобы ненароком не нарваться на неприятности.

Постоянное чувство голода, покинувшее меня накануне, снова вернулось и на этот раз терзало без жалости. Но, пожалуй, ещё больше, чем есть, хотелось пить. Соли братья, при варке рассола, не жалеют, поэтому и рыба у них получается такая ядрёная, вот она меня сейчас и догнала. Выйдя на широкую, местами с проплешинами, брусчатую дорогу, осмотрелся, пытаясь определить, где в этом месте может быть колодец. Но все постройки, стоящие вдоль улицы, так плотно прижимались друг к другу, что даже будь у них во дворах вода, разглядеть этого всё равно бы не получилось. Направился в сторону рыночных ворот, туда, где в это самое время, какой то человек, пытался закрыть их.

– Дедушка – спросил я мужчину, облик которого позволял обратится к нему именно так, – не подскажешь, где водички попить можно?

– Проходи сынок. В сторожке у меня кадка стоит, в ней возьми – ответил он, прекратив задвигать массивные, деревянные ворота.

Не став дожидаться повторного приглашения, прошмыгнул в оставленный дедом зазор между створками и добравшись до маленького домика, с крохотным окошком по середине стены, открыл покосившуюся, скрипучую дверь, и зашёл внутрь. Деревянная, закрытая дощатым кругом, бочка, стоявшая, на широкой табуретке, в углу, тут же привлекла к себе моё внимание, а лежавший на крышке небольшой ковшик, ещё больше усилил желание подойти к ней.

Напившись только со второго захода, покинул очень уютное помещение, на ходу обдумывая, куда же теперь податься. Не забыв поблагодарить старика, за просто неописуемо вкусную воду, покинул территорию рынка, но уходить далеко от него не решался.

– Ты чего милок, потерялся что ли? – спросил меня дед, уже закрывший ворота на огромный замок.

– Отстал я, от своих. Они домой уехали, а я опоздал. А куда сейчас идти, не знаю – ответил я ему, почти ничего не приукрасив.

– Так шёл бы в общинный дом, там за приют совсем мало берут. Завтра твои небось снова торговать приедут? Встретитесь.

– А где это? – спросил я рыночного сторожа, только лишь для того, чтобы, как можно дольше, не остаться одному.

– В ту сторону ступай – махнул дед туда, куда идти я всё ещё не решался. – Там поворот увидишь, в него не ходи, дальше иди, а на следующем поворачивай, там уже недалече будет. Найдёшь, крыша у него ещё зелёная, да и народ там почитай с утра до ночи топчется.

Метров двести, в указанном направлении, я прошёл, но потом вернулся обратно, кто меня пустит в этот дом, кому я там нужен. На ночь надо где то здесь устраиваться, возле более менее знакомого места и делать это нужно, как можно быстрее пока не стемнело. Выбора особого у меня нет, есть только одно место, где могу чувствовать себя уверенно, возле сарая, за бочками с мусором. Подобрал у забора две узкие дощечки и побрёл сооружать, что то вроде спального места.