Текст книги "Жизнь среди слонов"
Автор книги: Иэн Дуглас-Гамильтон
Соавторы: Ория Дуглас-Гамильтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Но перед этим следовало вернуть Тони Хартхоорна в Найроби к его работе. А кроме того, я решил уговорить Орию приехать для участия в следующем опыте. Высадив Тони на аэродроме Уилсон в Найроби, я тут же отправился к дому Ории на берегу озера Наиваша.
Часть вторая (Ория Дуглас-Гамильтон)
Глава IX. Мир слонов
Наш дом – странного вида замок, выкрашенный в темно-розовый цвет, с крышей из выцветших на солнце деревянных досок – стоит у подножия зеленого холма на берегу озера Наиваша в Кении. Весь год наша ферма (1500 гектаров холмистой земли – скалы и серо-желтый кустарник) выращивает овощи и корм для скота па полоске плодородной земли вдоль берега озера.
В начале 1969 года, устав от работы на ферме, я решила отдохнуть пару недель и взялась за организацию сафари и поиска натуры для одного рекламного агентства, снимавшего фильмы. Мы объехали всю Кению, нигде не задерживаясь более трех дней.
На прощальном вечере с киногруппой, где присутствующие обсуждали новые методы показа всем наскучивших вещей и в экстазе охали от каждой находки, словно то было само совершенство, вдруг появился незнакомец – пришелец из иного мира в твидовом пиджаке скверного покроя и серых брюках, которые, как выяснилось позже, он одолжил на вечер. Он выглядел растерянным. Будучи хозяйкой, я подошла к нему и спросила, чем он занимается.
– Я по слоновьей части, – ответил он.
Посетитель из джунглей. Для него прием с девушками, изысканной едой, напитками и светской болтовней был исключительным явлением. Он долго и подробно рассказывал мне о слонах, а потом сказал:
– Я только что купил самолет. Хотите слетать в Маньяру и посмотреть на них?
Он объяснил мне, как его найти с помощью радио национальных парков Танзании. Увлекательная перспектива, но меня ждали неотложные дела на ферме. Был самый напряженный период года. Пришлось вернуться домой.
В воскресное утро на нашей ферме царит особая атмосфера. Вокруг дома тишина, только на желтокорых пинкнеях жалобно кричат черно-белые коршуны-рыболовы, да верещат скворцы среди листьев инжирных деревьев и голуби в высоченных пыльных кипарисах. Тишину не нарушает и рев трактора.
В доме, как призраки, мелькают босоногие слуги, готовясь к приему. На веранде накрыт длинный овальный стол: на старинной бело-голубой флорентийской скатерти стоят красные стаканы и яркие керамические тарелки. Мы пригласили друзей, и повар Мойз устроил холодное угощение. К полудню начинают съезжаться гости, они, потягиваясь, вылезают из машин, отряхивают с себя пыль.
Мы садимся за стол, и в доме звучит итальянская, французская и английская речь. Но вдруг мы глохнем от ужасного рева, который эхом перекатывается по крыше дома. Затем шум медленно стихает. Выбежав на газон, мы успеваем заметить на фоне грозовых облаков крохотный силуэт красно-белого самолетика. Он разворачивается и возвращается к нам на небольшой высоте. «Боже, – думаю я, – Иэн. Он сейчас куда-нибудь врежется!» Самолет проносится над нами, и некоторые гости приседают, словно при воздушном налете. Все провожают его взглядом, а он исчезает за холмом и взмывает вверх. Прикрывшись рукой от солнца, вижу, как он кружит над бомами для скота, выбирая место для посадки.
Я бегу по аллее, вскакиваю на свой желтенький велосипед «Бенелли», на полной скорости несусь по красной дороге и машу рукой Иэну, чтобы он не садился. А он пикирует на землю, касается ее и снова взмывает ввысь. Он возвращается на меньшей скорости, перелетает через телефонные провода и скрывается в боме. А там под высокой травой глубокие рытвины! Я обмираю от страха и закрываю ладонями глаза, едва решаясь взглянуть сквозь пальцы. Самолет пересекает поле и останавливается передо мной, по ту сторону изгороди. Чувствую громадное облегчение при мысли, что мне не придется тушить пожар среди обломков самолета. Из кабины выпрыгивает босоногий молодой человек в зеленой одежде. Он широко улыбается, показывает на меня пальцем и заявляет, что на мне пет лица.
– Вы с ума сошли! Здесь полно камней, шипов и ям! – кричу я.
– Не волнуйтесь, – усмехается гость. – Я же вас предупреждал, что этот самолет может сесть где угодно, и не уверяйте меня, что вам не понравился мой выход!
– Потрясающе!
Я спрыгиваю с велосипеда и бросаюсь ему на шею.
– Завтра начинаем обездвиживание слонов, – сказал он, – Хочу, чтобы вы сделали для меня несколько снимков. Готовьтесь, через два часа вылетаем.
Я еще не пришла в себя и растерялась.
– Не знаю. Пока ответа дать не могу. У нас гости, – быстро ответила я. – Сначала надо поесть.
Иэн уселся на багажник велосипеда, и мы направились к дому.
Внезапно полил дождь; капли хлестали по лицу, а платье насквозь промокло. Мы взбежали по большой полукруглой лестнице в дом. Я представила Иэна родителям и друзьям. Его появление было сенсацией для Наиваши. Даже старый Мойз, повар, пожал ему руку и пожелал счастливого пребывания на ферме.
– Скажите, молодой человек, вы всегда так пилотируете самолет? – спросил один пожилой мужчина, только что прибывший из Европы и мало знакомый с африканским образом жизни.
– Нет, не всегда, – ответил Иэн. – Я надеялся, что меня пригласят к столу, и хотел посмотреть, чем меня будут кормить.
Вскоре перед ним стояла тарелка, наполненная доверху, и мой отец со смехом воскликнул:
– Ого-го! Когда вы ели в последний раз?
Мать, сидевшая на другом конце стола, рассказала Иэну свою любимую историю: как она впервые летала со своим братом в 1910 году во время Аэронавтической выставки в Париже, где братья Райт и Блерио демонстрировали свои летательные аппараты. Одетая в длинную юбку и широкополую шляпу, она сидела на приступке меж ног брата, который надеялся, что сей дополнительный груз помешает самолету задирать нос.
– Вы тоже летали? – спросил Иэн у отца.
– Конечно, но очень давно. Я пилотировал «Спад» над Доломитовыми горами во время первой мировой.
Иэн тут же рассказал отцу о своих слонах и о датчике температуры в ухе слона, который он надеялся извлечь на следующий день.
– Одолжите мне Орию на несколько дней! – попросил он. – Мне нужны помощники.
– Ладно, но перед взлетом приготовьте полосу в коровьем загоне, – ответил отец. – Не желаю оказаться свидетелем несчастного случая!
Мои родители Марио и Жизель Рокко приехали в Африку в 1928 году поохотиться на слонов в Бельгийском Конго (ныне Заир). Целый год они скитались по стране, разбивая лагерь то здесь, то там. Появление моего брата Дориана положило конец их путешествию. Они поселились в Кении.
Спустя некоторое время родители купили ферму, где родились моя сестра Мирелла и я.
Вскоре недалеко от Наиваши нашли золото, и мы тоже стали промывать песок. Позже мать увлеклась скульптурой и ваяла целыми днями. Отец занялся разведением ирландских скаковых лошадей. Меня усадили в седло с четырех лет, и я научилась держаться на лошади не хуже заправского ковбоя.
Все наши знания о слонах были почерпнуты из увлекательных рассказов об охоте и любимых книг, в частности о Бабаре, царе слонов, придуманном нашим двоюродным братом Жаном де Брюнофф. С раннего детства мы привыкли считать слона царем зверей. И если нам на дороге встречался слон, мы почтительно смотрели на него издали, ведь он мог перевернуть нашу машину так же легко, как мы страницу книги.
Однажды вечером 1940 года по радио объявили то, чего так опасались мои родители: Муссолини объявил войну. Появилась полиция, окружила ферму и увезла отца. Итальянец, – значит, «враг». Мать оказалась «союзницей», ибо была француженкой, ей разрешили остаться. Власти конфисковали прииск. Мы продали лошадей, перепахали ипподром; нас не приняли в школу, и мы росли дикарями. Любимым времяпрепровождением была охота в холмах, где бродило множество буйволов, антилоп канна и зебр. Мать, будучи не в силах справиться с нами, отдала нас на воспитание молодому морану (воину) масая Ресону. Он научил нас всему необходимому для жизни среди дикой природы. Ресон по-прежнему живет с нами, в его ведении находится 500 голов скота.
Наконец одна американская миссионерская школа согласилась принять нас в свои стены. Когда война кончилась, вернулся отец. Он поседел и был подавлен четырехлетним пребыванием в лагере для военнопленных в Южной Африке. Необоснованная враждебность к нам рассеялась как дым, и меня отправили в другую школу, откуда вскоре выгнали за плохое поведение и подбивание остальных воспитанниц на бунт за улучшение пищи и условий существования.
После сего эпизода мать сочла, что меня следует приобщить к цивилизации. Меня отправили в «отделочные» школы Парижа, а затем Рима, дабы навести лоск хорошо воспитанной девушки. Ужасающая скука продолжалась до тех пор, пока я не начала посещать кафе экзистенциалистов на правом берегу Сены, где, вырядившись в черное, сидела и слушала Сартра и Кокто, мечтая о Кении, стране солнца и тысячи приключений.
Всю жизнь меня пожирала всепоглощающая страсть к открытиям. Я путешествовала, изучила пять языков и испробовала не одну профессию. Но каждый раз, когда успех был близок, очарование исчезало и я бросала свое занятие. Сначала, вдохновленная красками Африки и ее жителями, я создавала ткани и модели для домов мод, потом занялась фотографией и кино, надеясь запечатлеть красоту и дух любимых мест.
В воскресенье, когда прилетел Иэн, никто не работал, и все рабочие фермы собрались поглазеть на самолет. На нем красовалась надпись «5У – КIХ», которая произносилась «кикс». Добрая сотня мужчин, женщин и детей, разодетых в праздничные одежды, окружила самолет. Размер бомы не превышал 450 шагов от загородки до загородки, но она шла под уклон против господствующего ветра, и Иэн уверял меня, что длины ее хватает. Добровольцы собрали камни, засыпали ямы и вырубили кустарник т. е. ликвидировали все те ловушки, которых Иэн чудом избежал при посадке. К вечеру довольно приличная взлетная полоса была готова. Иэн решил испробовать ее. Он усадил меня в самолет, застегнул ремень, прокатил до загородки в верхней части уклона, развернулся, дал газ и дернул за рычаг рулей высоты. Мы без труда поднялись в воздух; люди внизу жестикулировали и хлопали в ладоши, а мы сделали круг над их головами, домом, фермой, слетали к холмам и сели. Наше приземление походило па нежный поцелуй бабочки, правда весьма страстной бабочки.
Мы привязали самолет к двум здоровенным камням, чтобы его не опрокинули жестокие порывы ветра, проносящиеся в это время над озером.
Иэн заночевал у нас, а наутро мы набили «Кикс» свежими овощами, апельсинами, сливками, маслом, мясом и вином. С восходом солнца тяжело груженный самолет взлетел в холодном вязком утреннем воздухе и взял курс через озеро на юг.
В тот чудесный прозрачный африканский день мы любовались рифтовой долиной, которая пересекает всю Кению. Перевалив через горы, окружающие озеро Наиваша, мы снизились и полетели на высоте 300 метров над саванной. Длинные вереницы скота тянулись к пастбищам, поднимая за собой тучи пыли. Иногда внизу змеилось русло речушки или мелькала маньятта (деревенька) масаев, но в основном эта обширная страна была необитаема. Близился сезон дождей. Над нами ползли тяжелые тучи, а их тени скользили по земле. Еще ни разу я не летала так низко и как завороженная впитывала в себя красоту Африки.
Мы пролетели над озером Натрон. Было жарко, и Иэн вынул одно из стекол. От сильного запаха серы перехватило дыхание. Воды озера Натрон насыщены солями, и оно покрыто солевой коркой – розовой, фиолетово-красной и коричневой, – в проломах которой сверкают кроваво-красные лужи. Там гнездятся фламинго, но человеком здесь не пахнет. Вода озера казалась зеркалом, в южной оконечности которого «плавал» действующий вулкан Ол Донио Ленгаи.
Мы летели, едва не касаясь крылом сей пустынной местности, а в моей памяти проносились воспоминания об авиакатастрофах: в 1914 году после четырнадцати часов полета отца сбили австрийцы. Он чудом спасся, а командир австрийской эскадрильи был настолько уверен в его смерти, что пролетел над обломками самолета и сбросил венок. Иэн рассказывал мне, что его отец, возвращаясь после продолжительного полета над Германией в 1944 году, сгорел в разведочном самолете «Москито», который вспыхнул во время вынужденной посадки, а недавно в Камеруне, в Западной Африке, разбился его дядя. Почуяв мои страхи, Иэн успокоил меня, сказав, что маленькие современные самолеты типа «Кикс» значительно надежнее своих предшественников.
– Даже если откажет двигатель, – прокричал он, – мы легко спланируем на берег озера.
Сквозь знойную мглу мы различили зеркало вод Маньяры. Сначала надо было пролететь над лагерем, чтобы за нами приехали. Под нами стлался густой лес с непроницаемой листвой, лишь изредка прерываемый кусочком древесной саванны с акациями. Слоны виднелись повсюду. Вдруг я увидела домик, реку и два дерева, словно воткнутые в землю у обрыва. Рядом стоял человек, он помахал рукой, но нигде я не увидела машины.
Мы продолжали путь над парком, зная, что за нами уже отправились на место приземления. Мы развернулись, спикировали прямо на край обрыва, где начиналась полоса, и сели. Я обрадовалась, что наконец нахожусь на твердой земле. Пока шла разгрузка, появился открытый «лендровер» с надписью на дверце «Исследования маньярских слонов». Он остановился около нас, и из него выпрыгнул ассистент Иэна Роберт, красивый, хорошо сложенный парень лет восемнадцати. На нем были только шорты и нож у пояса. Это босоногое существо со спутанной гривой черных волос больше походило на дитя джунглей.
Я спросила Иэна, откуда он. Он объяснил мне, что Роберт состоял ассистентом в Институте Серенгети, но из-за слишком длинных волос его выслали в Маньяру. Мысль, что наши современники не признают длинных волос, тогда как в 1790 году молодого человека с короткой стрижкой могли лишить наследства, показалась мне забавной.
Иэн тут же осведомился, готово ли оборудование для обездвиживания и поддерживает ли Говард контакт с Кровавым Ухом. Роберт ответил, что слона недавно засекли у Ндалы и Говард с Мходжей следят за ним. Говард рассчитывал, что мы встретимся через пару часов.
Спускаясь по склону, я обратила внимание, что большинство толстокожих осталось там, где я их видела с воздуха. У въезда в парк Иэн выбрал одну группу, въехал прямо в стадо слонов и выключил двигатель. Мы стояли метрах в двадцати от них. Слоны едва шелохнулись. Только малыши повернулись к нам задом, а крупные самки стали наблюдать за нами: их головы застыли, хобот повис, а уши раздвинулись в стороны. Вдруг, откуда ни возьмись, появилось громадное животное со вздернутой головой и широко расставленными ушами, похожими на крылья. Нацелив на нас бивни, слониха сделала четыре устрашающих шага к нам, возвысилась над нами во весь свой рост, качнула головой вправо и влево, яростно хлопнула ушами, взметнула передней ногой тучу пыли, скрестила ее с другой ногой и остановилась. Я так и обмерла со страху.
Затем слониха пронзительно затрубила, протянула хобот вперед, опять взметнула пыль, потом повернулась и удалилась комической рысцой клоуна в слишком широких штанах, характерной для походки слонов. Слониха вернулась в группу и всех взбаламутила. Послышались рев, ворчание, хрюканье. Наконец она застыла, повернувшись к нам боком, подняв голову и сверля нас пронзительным взглядом.
Повернувшись к Иэну, я как можно спокойнее спросила:
– Не слишком ли это опасно?
Он улыбнулся, дал знак молчать и принялся делать пометки, наблюдая за другой группой слонов под деревьями.
– Не бойтесь Боадицеи, – сказал он. – Она очень раздражительна, но только блефует. Мне хотелось показать ее вам, это благородная дама Маньяры, матриарх крупнейшего семейного сообщества.
Я еще никогда не подходила так близко к слонам и с величайшим удивлением узнала, что главой семейной группы является самка. Раньше я думала, что во главе стада стоят суровые громадные самцы.
Вокруг нас было 20–30 слонов. Иэн ткнул пальцем в мирно пасущегося слона.
– На него мы собираемся нацепить радиоошейник. В честь Роберта мы назвали его Радио-Роберт.
Боадицея еще дважды тряхнула головой, и Иэн медленно выехал из кустарника на дорогу, всю в колдобинах. Мы проехали мимо зебр, сделали безуспешную попытку найти львов, пересекли несколько пересохших речек и песчаных отмелей и наконец по узкой дорожке двинулись в лагерь.
Я услышала шум водопада и увидела текущую внизу реку, познакомилась с Мходжей и Мшакой, поваром Иэна. Они с Робертом принялись разгружать машину, а меня Иэн повел по лагерю.
Его дом расположился на краю обрывчика под широкой сенью двух деревьев. Он был сложен из камня и покрыт глинобитной крышей. Две рондавеллы стояли метрах в тридцати друг от друга, а между ними находилось прямоугольное помещение. Рядом стоял еще один маленький домик: половину занимала кухня, другую – ванная. Вокруг рос густой кустарник, вырубленный лишь на узкой полоске земли, примыкавшей к дому. Петляющая тропинка вела через густую растительность наверх, к водопаду. Там стояла еще одна каменная рондавелла с остроконечной глинобитной крышей и широкими окнами, затянутыми накомарниками. Рядом рос громадный куст дикой гардении. Мои апартаменты. Выше, у самого водопада, стоял последний домик. Из него открывался самый чудесный вид. Два дерева, акация тортилис и терминалия, вцепились обнаженными корнями в отвесный склон и склонились над домом. Вода падала в широкий водоем, и ветер доносил до нас брызги. Я уселась на скалу, где то и дело появлялись и рассматривали меня агамы, голубые с ярко-оранжевыми головками. Слова были лишними. К чему восклицать: «Как красиво!» Разве очевидное нуждается в словах?
Когда мы вернулись в главный дом, меня представили двум мангустам – Пилипили и Ндого (Перец и Малыш на суахили). Они любили лишь Иэна, и он платил им взаимностью. Пока Мшака кормил нас завтраком, они носились под столом и до крови кусали меня за пальцы ног. Нам подали типичный завтрак холостяка: мясные консервы, вареная картошка, консервированные овощи. Правда, стол еще украшали громадная салатница со свежими фруктами и сливки с нашей фермы.
Остатки завтрака Иэн скормил сбежавшимся на зов курам. Это были африканские куры, выросшие в суровых условиях и умеющие ускользнуть и от коршуна, и от генетты, и от прочих мелких хищников.
Наскоро поев, мы тут же отправились на поиски Говарда и Кровавого Уха. Говард сидел в «лендровере» под акацией у моста через Ндалу. На дверце машины торчала антенна, на голове у него были наушники, а на коленях – маленький черный ящичек. Он ткнул пальцем в сторону рощицы, давая понять, что слон там. Говард проверял записи и, видимо, был доволен результатами работы.
Мы, тихо разговаривая, отошли в сторону. Говард показал мне записи. Стрелки на верхней панели ящичка указывали температуру слона. По ней Говард строил кривую. Указав на всплеск кривой, он объяснил:
– Этот скачок произошел в тот момент, когда Кровавое Ухо вышел из леса и увидел машину.
Хотя животное внешне не выглядело обеспокоенным, его волнение выразилось в неожиданном подъеме температуры. Я вдруг поняла, что ничего не знаю о слонах.
Когда Говард был готов, Иэн надел наушники, взял антенну и сделал мне знак следовать за ним в густом кустарнике разреженного леса. В ушах звучало «пи-пи-пи» радиопередатчика. Подняв антенну и поворачивая ее из стороны в сторону, мы могли следить за движением нашего невидимого подопытного среди густейшей растительности. Иэн влез на дерево и тут же обнаружил удалявшегося слона. Мы приготовили шприц с транквилизатором и зарядили ружье. Иэн, Говард и Мходжа двинулись вперед, а я – вслед за ними. По собственной глупости я осталась в сандалиях вроде шлепанцев, в которых всегда ходила на ферме, и еле поспевала за ними – обувь все время соскакивала, и вскоре я сбила ноги в кровь. Кто мог знать, что изучение слонов требует передвижения пешком? В парках такого не было. Я боялась даже вскрикнуть, лишь бы не помешать Иэну, но он почувствовал неладное, велел Мходже идти рядом со мной, и мне сразу полегчало.
Вдруг сухо щелкнул выстрел, и что-то забилось в кустах, но ничего не было видно.
– Попал, надо торопиться! – сказал Мходжа и снял с моей шеи фотоаппараты. Он рванулся вперед с моим фотоснаряжением в одной руке и ружьем – в другой. Я бежала за ним, едва успевая отводить от лица ветки. Трехметровая стена спутанной зелени скрывала все, и мы как-то неожиданно очутились рядом со слоном, сидящим среди кустов, как собака. Удивительный спектакль. Животное моргало и раз или два повело ушами. Слон дышал медленно и глубоко – каждый вдох секунд через десять. Он поднял хобот, принюхиваясь к нам, затем оперся о бивень. Тот скользнул и с глухим стуком ударился о землю. Иэн объяснил мне, что слон находился в полном сознании, слышал, чувствовал и видел нас, но не мог двигаться.
По радиотелефону вызвали Роберта на «лендровере». Иэн взял из машины двадцатилитровую канистру, вскарабкался на спину слона, как на скалу, и принялся поливать ему голову и плечи. В это время Говард перерезал швы на ухе слона, вскрыл вену и извлек крохотный цилиндр – термистор. Затем проделал то же самое с артерией. Кровь текла ручьем – ее набрали для анализов. Затем Говард быстро закрыл надрезы. Мходжа пытался замерить анальную температуру слона с помощью небольшого термометра. Как ни смешно, но это надо было сделать, и Мходже пришлось вырыть яму под хвостом слона, чтобы добраться до нужного места.
Какими же маленькими выглядели люди рядом с этой громадиной! Впервые в жизни я стояла рядом с живым слоном и смотрела ему в глаза. Они были полуприкрыты, но изредка длинные изогнутые ресницы вздрагивали и по щеке скатывалась громадная слеза, словно он беззвучно плакал. Он казался печальным. Под нижней губой у него росла бородавка, а кожа напоминала растрескавшуюся от жаркого солнца болотную грязь. В морщинах кишели клещи и прочие паразиты. Светлые клещи, разбухшие и громадные, висели на шее, ушах, брюхе – там, где кожа потоньше; размером они были с добрую виноградину. В течение всей операции Кровавое Ухо не шелохнулся. Только кончик хобота раскачивался из стороны в сторону.
Минут через двадцать Иэн впрыснул ему противоядие и дозу антибиотиков, чтобы предупредить воспаление ран. Затем мы отступили в плотную тень деревьев, чтобы он спокойно очнулся. Первым признаком возвращения к жизни было легкое движение ушами. Потом он поднял хобот и кончиком его обнюхал воздух во всех направлениях, нет ли чужого запаха. С трудом он оторвал свою громадную массу от земли и застыл, поводя ушами. Мы стояли довольно близко от него, он нас слышал и чувствовал, по не выказал никакой агрессивности. Когда Иэн убедился, что все в порядке, мы ушли. Все радовались, что операция прошла успешно.
Мы вернулись в лагерь, утолили жажду прохладительными напитками, и мужчины занялись последними приготовлениями к завтрашнему обездвиживанию юного самца Роберта.
Из мотка приводного ремня вырезали ошейник; передатчик тщательно упаковали в коробку из стекловолокна и оставили все на просушку. Затем приготовили клейкую ленту для крепления передатчика на ошейнике и раскрасили его в желтые и голубые цвета. Вся вторая половина дня прошла в проверке снаряжения. Включили передатчик и послушали в наушниках его «бип-бип».
Я не переставала оглядываться по сторонам. Как в любом лагере, вся жизнь сосредоточилась вокруг одного дерева. Под густой гарденией около кухни стоял большой деревянный ящик (сундук-сафари), служивший столом для глажения, а вокруг него шесть табуретов, на которые усаживались Мходжа и повар, когда беседовали со смотрителями и заезжими шоферами. Хотя нижние ветви были обрублены, дерево давало густую тень. Почва в этом месте была твердой – ее топтали и подметали несколько лет подряд. Около гардении лежала большая коллекция черепков и костей, в основном слонов и буйволов, собранных по всему парку. Иэн определял по ним возраст животных, изучая по большей части челюсти. С другой стороны дерева, под гарденией поменьше, стояла хижина из зеленого металла, служившая складом, а еще дальше, за колючим кустом Cardiogyne, пряталась прямоугольная глинобитная хижина, побеленная известью, где жили смотритель и повар.
Ванная комната располагалась по соседству с кухней. Там были ванна, дуга, умывальник, унитаз и изобилие проточной воды, цвет которой менялся от светло до темно-коричневого. Подогреватель, топившийся дровами, давал горячую воду. На одной из стен прилепились гнезда чернохвостых ласточек.
Лагерь понравился мне с первого взгляда. В нем царила какая-то суровость. Голые стены комнат без каких-либо декоративных элементов, кроме светильников и ножей. Никаких штор. Совершенно функциональная мебель. Но ели с тарелок, пили из стаканов, а чай и кофе подавались в самых настоящих чашках. В холодильнике всегда были пиво, вода и фруктовый салат. Имелись интересные книги, а одежда ежедневно стиралась. Минимальный, а возможно, и максимальный комфорт для молодого человека, живущего в джунглях.
На закате солнца мы с Иэном отправились купаться к водопаду, а потом приоделись и поехали в гостиницу, куда нас пригласили отобедать друзья. Начался дождь, и Говард дал нам свой «лендровер» с крышей. Из гостиницы мы ушли часов в десять. Я чувствовала себя изнуренной после первой встречи с маньярскими слонами. Мы катили по выбитой дороге, похожей на «стиральную доску», по направлению к лагерю, и мне казалось, что «лендровер» трусит, словно лошадь.
Парк под нами купался в странном свете полной лупы, окруженной флотилией дождевых туч. Желто-зеленое озеро в оправе из тумана посреди черного, молчаливого леса выглядело оазисом в пустыне. Когда мы въехали в Граунд Уотер Форест, мимо нас вдоль дороги пронесся гиппопотам, весь в розовых и черных пятнах. В свете фар он походил на бочонок с ножками и свинячьим хвостиком.
Мы проехали километров шесть по парку, и вдруг «лендровер» скособочился и, подпрыгнув, остановился. Метрах в пятнадцати от нас на склоне холма мирно паслись слоны.
– Боюсь, лопнула шина, – сказал Иэн.
– А слоны? – с испугом спросила я.
– Пустяки. Носороги и буйволы опаснее. Попробуем сменить колесо.
Но домкрат куда-то подевался! Мы попытались отвести машину на обочину, чтобы снять шину, но куда там. Что делать: ночевать в машине без всякой защиты от комаров или пешком вернуться в здание администрации парка, в дом для посетителей? Мы выбрали второе.
Днем домик казался совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы, а потому я не беспокоилась, хотя мой наряд не подходил для прогулок по парку. Укутанная в тончайшую кангу (африканское платье), перетянутую в талии поясом с красными камнями и позолоченными колокольчиками, и в сандалиях, которые едва держались на ногах, я казалась себе ученой обезьяной, бредущей по дороге под звон бубенчиков. Слоны удалились, но их присутствие ощущалось.
– Не волнуйтесь, они не причинят нам никакого зла, – сказал Иэн, когда мы проходили мимо, – лучше всего разговаривать, петь песни, да и колокольчики звенят.
Батарейка в фонарике почти села, и на дороге светился лишь неяркий кружок; изредка, и то сквозь тучи, проглядывала луна. Хрустнули ветки, потом мы услышали фырканье, хрюканье и рев удалявшихся слонов. Дважды мы наткнулись на буйволов, и нам пришлось прятаться за деревьями, бросать в них камнями и кричать во всю глотку, чтобы прогнать их.
Подойдя к первому мосту, я было отказалась идти дальше, передо мной словно высились стены крепости. Ноги болели, и даже простая мысль о ходьбе причиняла боль. Но мы все же двинулись вперед. Иэн орал ужасные боевые песни шотландцев, в которых речь шла об английских лошадях, чьи копыта купались в крови шотландских горцев. Когда мы очутились в лесу, окруженные безмолвными, призрачными формами, я представила себя Орфеем в стране теней.
В непроницаемой тьме присутствие слонов на дороге успокаивало. Они бесшумно скользнули в кустарник и исчезли.
Деревья были слишком гладкими, чтобы взобраться на них. Как же уязвим человек без ружья в царстве крупных хищников! Единственным нашим оружием были пять чувств и разум. Я кожей ощущала на себе взгляд желтых глаз голодного хищника, ноздри которого щекотал мой запах. Человек, охотник из охотников, превратился в этой черной дикой безбрежности в беззащитную добычу, мелкое, слабое и безоружное существо.
В конце концов мы добрались до въезда в парк и преодолели последние 800 метров до домика. По пути мы встретили первого носорога и спрятались за скалу.
Ветер дул в нашу сторону. Мы принялись хлопать в ладоши и бросать камни, и недоумевающее животное убежало. Путь был свободен, и мы вскоре очутились на веранде дома. Было далеко за полночь. Внутри нас ждали широкие деревянные постели, застеленные чистыми простынями. Как в сказке. Мы уснули глубочайшим сном в этом гнезде, свитом человеческими руками, а утром нас разбудил голос Говарда.
На обратном пути через лес Иэн сказал:
– Не хотел вас пугать понапрасну вчера вечером, но здесь бродит лев-людоед, который недавно сожрал на большой дороге местного жителя.
Вначале я не поверила ни единому его слову. Это скорее походило на реплику из фильма компании «Метро Голдвин Майер». Когда мы подошли к покинутой машине, Роберт и Мходжа уже заменили колесо. Они подтвердили слова Иэна о льве. К завтраку мы вернулись в лагерь.
В утреннюю программу входило обездвиживание молодого красивого слона, который следовал за изгонявшим его семейным сообществом Боадицеи. Говард и Роберт все приготовили, но мы запоздали. Иэн опасался, что не разыщет Боадицею. Все мое существо жило в предвкушении приключения. Я зарядила фотоаппараты, рассовала объективы по карманам пиджака, специально сшитого для хранения всяческих фотопринадлежностей. Мы с Мходжей и Иэном двинулись в одну сторону, а Говард и Роберт – в другую. Контакт поддерживался с помощью рации.
После безуспешных наземных поисков Боадицеи мы решили отыскать ее с самолета и вернулись на взлетную полосу. Через десять минут Иэн засек слониху со всем ее многочисленным семейством в тени акаций вдали от дороги. Меня поразило, как легко он узнал животное с высоты; мне это казалось чудом. Он раза два или три облетел стадо.
– Скорее всего, она направляется к большому болоту, – сказал он. – Будет там через полчаса. Подождем ее у края леса.
Четверть часа спустя мы уже сидели в машине. И вскоре обнаружили Боадицею со всем семейством. Матриарх на голову возвышалась над остальными и как бы бросала вызов: а ну, подойди! Некоторое время мы наблюдали друг за другом. Иэн показал мне других самок, глав семейств – Леонору, Тонкий Бивень, Закорючку – и очаровательную старую слониху, которую мы назвали Жизель, по имени моей матери.
