Текст книги "Жизнь среди слонов"

Автор книги: Иэн Дуглас-Гамильтон

Соавторы: Ория Дуглас-Гамильтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

На тропе мы встретили Кипроно – он рубил дрова со своей женой Алимой и Бибой. Мы шли и слушали отчет Кипроно: сколько слонов бывает в лагере каждый день, сколько кур съедено, как хорошо он ухаживал за газоном и оберегал от слоновьего обжорства наши глинобитные крыши. Мне нравился рассказ о жизни лагеря в наше отсутствие, ибо хотелось, чтобы все здесь хранилось в чистоте и порядке.

У нас должен будет состояться большой коллоквиум по слонам, в котором примут участие многие ученые. Они заслушают Иэна и ознакомятся с результатами его работы.

Несколько дней мы занимались распаковкой багажа, приводили в порядок лагерь, читали груды писем и газет, заказывали провизию и заканчивали подготовку к коллоквиуму. Я поинтересовалась у Джона Оуэна, не смогут ли участники разместиться в гостинице и домике парка. Мне ответили: «Нет». Все предпочитали остановиться в Ндале. Нам во всем обещали помочь: из отпуска вернется Мходжа, к нашему лагерю прикрепят еще двух смотрителей, даже главный смотритель парка Дэвид Стивенс Бабу, сменивший на этом посту Джонатана Мухангу, будет сотрудничать с нами. 5 июня все было готово к приему гостей.

Ночью под песни сверчков и лягушек мы обнаженными искупались в водоеме при свете звезд. Потом мы мокрые шли вдоль реки, обсыхали в еще горячем воздухе и слушали ночные шумы: с шорохом по подлеску пробегали мелкие животные, фыркали буйволы, журчала вода. То была последняя прогулка, завершившая целый отрезок нашей жизни, и я ее никогда не забуду. Через несколько дней все пойдет по-иному.

Как обычно, я проснулась на заре. Солнце продралось сквозь скопления туч, и его ласковые лучи гладили лицо. В корзинке, позади изголовья, верещали Уиджи, Алиша и Амина. Они почесывались в ожидании знака, который позволил бы им перебраться на постель.

Я спустилась по тропинке, вдыхая свежий ароматный воздух, и увидела Мходжу. Он пек хлеб. Иэн слетал на ферму по ту сторону озера за барашком для жаркого. Большая часть еды и напитков была доставлена по воздуху за 90 километров. Надо было одолжить столы, стулья, тарелки, стаканы и столовые приборы в гостинице Маньяры и у администрации парка. У меня был один крохотный холодильник, и следовало заранее сварить и запечь мясо и прочие продукты, чтобы ничего не пропало. Разместить и накормить шестнадцать человек не просто, когда у тебя в распоряжении всего один повар и три смотрителя.

Некоторые участники прибыли заранее; их напоили, кого – кофе, кого – прохладительными напитками, и усадили за доделку карт перемещений и плотности слонов и раскраску цветных диаграмм, которые указывали процентное отношение поврежденных слонами деревьев. Обычно диаграммы демонстрируются в виде слайдов, но увы, электричество в лагере отсутствовало.

Джон Оуэн прилетел на самолете, и ему, как начальству, выделили верхнюю рондавеллу с красивейшим видом. Десмонд Вези-Фитцджеральд прибыл из Аруши в «лендровере» со всем своим хозяйством, в том числе с котелком и кружкой, вмещавшей кварту жидкости. Гарвей Кроз приехал с Нани в автофургоне, набитом детьми, домашними животными, палатками и постельными принадлежностями. Мы разбили их лагерь недалеко от реки, в тени акаций, рядом с Майком Нортоном Гриффитом, главным экологом Серенгети, и его женой Анни. Американец Денис Герлокер, лесовед Серенгети, приехал ознакомиться с судьбой деревьев в Маньяре. Дэвид Уэстерн из Амбосели, который изучал экологию масаев и дикой флоры и фауны, прибыл на машине из Кении. Директор Института Серенгети Хью Лэмпри прилетел из Серенгети на планере, кружа в вихрях и восходящих потоках вместе с грифами и пеликанами. Дэвид Стивенс Бабу, главный смотритель парка, едва успевал приветствовать ученых, прибывающих в Маньяру. Весь день он мотался между дирекцией парка и нашим лагерем; он хотел самолично убедиться, что все в порядке.

Одни гости привезли еду, другие – напитки. Все вооружились карандашами, бумагой, картами. Возбуждение охватило всех. Выросшие повсюду палатки напоминали лагерь колонистов. Не обошлось и без происшествий. Так, Майк, забивая последние колышки в землю, зацепился за корни и свалился вниз на берег прямо в колючий кустарник. Хью, не желая перегружать крохотную ванную комнату, отправился помыться к водопаду, поскользнулся и скатился по скалам, порезавшись и ободравшись.

В центральной части дома стояли два длинных стола, окруженные стульями, на столах лежали бумага и карандаши. В одном углу разместился Иэн со своими картами; в другом была развернута фотоэкспозиция, посвященная маньярским слонам. Полная луна спорила яркостью с костром. Обмазанного маслом и травами барана зажарили целиком. Перевернутые пироги служили и столами и скамейками. Мама Роза одолжила большие глиняные котлы, в которых варили бобы с пряностями, рис под соусом кэрри и различные похлебки. Чтобы еда не остывала, ее держали возле костра. И, конечно, имелись вино и пиво для всех «выходцев из джунглей». Пир затянулся до полуночи. Потом мы постелили постели и наконец в час ночи рухнули на свои матрацы.

Меня разбудил Мходжа, в руке он держал чашку чаю. День был холодный и сумрачный, накрапывал дождь. У меня еще осталось два дела – подать завтрак и удостовериться, что в 8.30, время начала семинара, все сидят на своих местах.

Сулейман заготовил полные чайники и кофейники, а Мходжа подсушивал на костре гренки. Я на кухне жарила бекон, сосиски и варила 30 яиц всмятку. Завтрак мы подали в 7.30, а в 8.30 начался коллоквиум.

Когда все расселись, я приняла ванну. Какое счастье, что все прошло хорошо и наконец можно расслабиться. Я возвращалась к себе, как вдруг почувствовала, что по моим ногам течет горячая вода. Я позвала Мходжу и попросила его немедленно сходить за Мамой Кроз. Он ворвался в ее палатку с криком:

– Скорее, скорее! Мама Дуглас зовет вас! Она заболела!

Нани прибежала ко мне, и я ей сказала, что начались схватки, но происходит что-то странное.

– Ребенок идет, – сказала она.

Я подумала: «Не может быть».

Но она заявила:

– Надо прервать семинар и немедленно отвезти вас в больницу. Ребенок ждать не может.

Я едва умолила ее ничего не предпринимать до конца семинара. Мы потратили на его подготовку два месяца; разве стоило прерывать работу из-за родов? Если Иэн узнает о моем состоянии, он разволнуется и не сможет сосредоточиться.

– Прошу вас, подождите перерыва. Пока будут разносить кексы и кофе, шепните Иэну о детях, которые рождаются в саванне, и что для беспокойства нет причин.

Я улеглась на простыню, расстеленную на цементном полу хижины, и стала ждать. В связи с осложнениями ребенку не появиться без кесарева сечения. Анни Нортон Гриффит, жена Кипроно Алима и Нани Кроз сидели со мной. Присутствие женщин успокаивало, хотя они не знали, что делать. Время тянулось медленно.

В перерыве прибежал Иэн и предложил немедленно отвезти меня в Найроби, но я предпочла ждать до конца. Я сказала, что все идет хорошо. «О'кей, каза рохо!» («Выше нос!» на суахили) – подбодрил он меня и убежал на семинар. Он заявил присутствующим: «У меня мало времени, а потому вернемся к слонам».

– В Маньяре хорошо прослеживаются некоторые факты. Например, популяция слонов увеличилась в результате резкого уменьшения их территории…

Иэн ходил от стены к стене, быстро комментировал заметки и карты. Коллеги слушали его со вниманием. Семинар, конечно, следовало немедленно прервать, но Иэну оставалось еще так много сказать. После доклада он вкратце ознакомил гостей с экологическими опытами.

Он высадил несколько деревьев, чтобы замерить скорость роста акации, из семян, собранных в помете слонов и просто с земли. Семена он поместил в различные виды почв. Специалисты осмотрели деревья и замерили высоту стволов. Мне стало казаться, что конец никогда не наступит. Я ждала, когда начнутся вопросы.

– Очень интересно, – сказал кто-то. – Вы считаете, что семена, прошедшие через пищеварительный тракт слона, имеют больше шансов прижиться и дать здоровое дерево?

– Да, – ответил Иэн.

Они стояли под окном и обсуждали шансы деревьев на выживание, но ни один не просунул голову в окно и не спросил у меня:

– А сколько шансов на выживание у вас?

Наконец семинар закончился. Открыли бутылки, Нани и Анни накрыли на стол. Все поздравили Иэна с блестящим докладом.

Я оделась и спустилась в главный дом в сопровождении жены смотрителя. Все африканцы сидели в тени гардении и выглядели озабоченными. Я помахала им рукой и с улыбкой сказала:

– Все в порядке, завтра привезу вам ребенка.

Широкие улыбки появились на их черных лицах,

сверкнули белые зубы и белки глаз.

– Мунгу атасаидиа (Бог в помощь). Мы будем ждать тебя. Бог даст тебе ребенка.

Сердце щемило от тоски, но и радость не оставляла меня, что меня окружает любимая дикая природа. Успеют ли меня довезти до больницы, где мне помогут родить ребенка? Все было делом случая…

Мы с Иэном доехали до полосы на машине. Все попрощались с нами, машины с исследователями саванны, детьми и животными подъезжали одна за другой. Когда мы разместились в самолете, каждый поцеловал нас, в том числе генетты и мангуста. У самолета не было стартера, и Хью Лэмпри крутанул винт вручную, двигатель взревел, и ветер ударил в лицо. Мы захлопнули дверцы, прокатились по узкой полосе и взмыли, сначала над деревьями, а потом над рифтовой стеной.

На маньярском аэродроме нас ждал Джон Оуэн со своим более крупным и быстрым самолетом. Мы пересели в него и пустились по хорошо освоенному пути.

Самолет подбрасывало в небе, и мой живот разрывало на части от сильнейшей боли, волной проносившейся по всему телу и стихавшей, чтобы через пять минут начаться снова. До Найроби было еще очень далеко. Наступил момент, подумала я, обрести пресловутое британское спокойствие и убедить себя, что ничего особенного не происходит. Во время предыдущего драматического полета с больным Иэном я представляла себе место прибытия, видела, как оно растет на горизонте, а потому забыла о страхах перед вихрями и перестала волноваться. И снова понадобился образ для сосредоточения. Слева в странных розовых бликах показались озеро Натрон и длинные цепочки плывущей красной солевой корки. Я очень любила это пустынное озеро.

Над головой послышались голоса. Установилась связь с внешним миром.

– Говорит «Ист Эйр Сентер». Не можем отыскать вашего врача. Сегодня воскресенье, и он уехал на целый день. Попытаемся прислать карету «скорой помощи».

Мы сели в Найроби в 2.30, а так как прибыли из Танзании в Кению, пришлось пройти иммиграционный контроль и искать такси. «Скорой помощи» не оказалось. Ну и что! Следовало сохранить силы на потом – то был мой первый ребенок, и сердце колотилось от страха. «Если что случится, это будет моя вина, – думала я, – и все из-за моего образа жизни без каких-либо забот о единственно важной вещи в мире – ребенке». Теперь наша с ребенком жизнь зависит от других, от их преданности делу и компетентности.

Час спустя я лежала на больничной койке, а Иэн названивал всем знакомым с просьбой помочь в поисках нашего врача.

Он приехал в 6.30. Адриано Ландра – друг и превосходный врач. Он был решителен и уверен в себе. Его круглое лицо сияло улыбкой. Я поняла: все будет хорошо.

В мое тело воткнули иглы. Я смотрела в громадную белую лампу над головой. Вокруг меня сгрудились лица в масках и шапочках, они смотрели на меня и походили на выходцев из музея восковых фигур мадам Тюссо. Я узнала Иэна по очкам в черной оправе между маской и шапочкой. На нем был зеленый передник без рукавов. Он стоял рядом с Адриано. Мы обменялись взглядом. Раздался голос врача:

– О'кей, можете ее усыплять.

Потом обратился ко мне:

– Теперь медленно считайте до десяти.

Я начала считать, и вихрь унес мое сознание.

Я медленно вынырнула из сна и услышала голоса. В комнате стояло множество цветов. Боль мешала шевельнуться. Глаза отыскали Иэна и остановились на его лице с нимбом взъерошенных волос и вчерашней пылью. Вся моя семья сидела здесь же.

– У вас девочка, она чувствует себя хорошо, сейчас ее поместили в бокс для недоношенных детей. Ее вес – два триста.

В открытое окно светила луна. Теперь я знала, что такое родить ребенка. Мне повезло.

Новость объявили на ферме, и африканцы нарекли ребенка Саба (Семь на суахили), потому что она родилась в седьмой час седьмого дня недели, седьмого дня, месяца и была седьмой в этом поколении семьи.

Глава XIII. Смотри и учись

Юная самочка играет с большой ветвью. Природное поведение, которое использует человек, приучая слонов к переноске тяжестей

Когда Сабе стукнуло три недели и ее вес достиг двух семисот, мне разрешили покинуть Найроби и провести две недели на ферме, чтобы набраться сил перед возвращением в Маньяру.

Иэн отвез нас на самолете в Наивашу. Нас встречали увешанные украшениями африканки в ярких национальных костюмах. Они принесли яйца и кур для нас с ребенком и, выстроившись полукругом у самолета, начали петь, покачиваясь в такт. Кто-то поцеловал меня и руки Иэна за то, что он дал мне ребенка. Событие было важным, и отметить его следовало торжественно. Наутро явились мужчины-масаи. Подойдя ко мне, они взяли мои ладони в свои и плюнули в них. Затем самый старый из них приступил к ритуальной «церемонии плевков». Он открыл мою рубашку и плюнул на груди, чтобы отогнать дьяволов, защитить от дурного взгляда и открыть путь моему молоку. Он плюнул мне чуть ниже затылка, а затем на свои ладони и коснулся ими моего лба. Настоящее слюноизвержение! Но я не могла от этого отвертеться, ибо мне оказывали великую честь, поскольку для масаев ребенок – самое важное в мире. Жизнь должна продолжаться, и продолжается она в наших детях.

В течение десяти дней на ферме появлялись женщины из других племен и по четверо-пятеро поднимались по ступеням дома, чтобы посмотреть на Сабу. Она спала в соломенной колыбели под накомарником; они смотрели на нее и говорили: «Аааах мзури сана!» («Ах, какая она красивая!») Жена Ресона подарила нам курицу, расцеловала нас обеих в щеки, потом воздела одну руку к небу и, прикрыв второй рукой рот, возблагодарила бога за наше спасение:

– Все на ферме рады за тебя, Ория. Все молятся за ребенка и за тебя.

– Но я допустила серьезную ошибку, – сказала я. – Для сохранения имени нужен сын!

– Нет, нет. Такова воля бога. Следующим родишь сына.

Силы прибывали с каждым днем. Наконец я могла гулять по холмам и садиться на лошадь. А потом мы загрузили самолет провизией, пеленками, соломенной колыбелькой и отправились в путь. Обернувшись, я увидела родителей, они стояли рядышком в пустом загоне и с волнением смотрели, как мы уносимся по голубой дороге неба за горизонт.

По возвращении в Ндалу мне показалось, что началась новая жизнь, волнующая и полная неожиданностей. С момента рождения ребенка прошло ровно шесть недель. Комнату украшали дикие цветы, а пол устилал ковер лиловых и пунцовых лепестков, собранных в парке, чтобы отпраздновать наше возвращение. Все сияло чистотой, на огне варился обед, и вокруг вертелись привычные животные.

Мходжа взял Сабу на руки и со смехом поздравил ее с благополучным прибытием в джунгли. Ребенок был не менее важен, чем слоны. Уиджи, Алиша и Амина превратились в красивых сильных зверей. Генетты прыгали с плеча на плечо и изредка обнюхивали Сабу. Только Уиджи не проявляла к нам интереса: она всегда отказывалась признавать нас после долгого отсутствия. Иэн с шумом открыл шампанское и разлил его по стаканам. Мы выпили, засмеялись и расцеловались, на мгновение пойманные в сети счастья незримыми пальцами жизни.

Перед моим возвращением Мходжа, Сулейман и Али отправились в Мто-ва-Мбу, нашли айю (няню) и уже обучали ее. Ее звали Мария. Это была пожилая женщина с мягкой улыбкой. Ее щеки украшали шрамы, характерные для вамбулу.

Мы перенесли сумки, корзины и ребенка в нашу маленькую хижину и вместе со всеми животными расселись на матрацах и вытряхнули скудные пожитки Сабы. Она приняла первую ванну по-дикарски – в желтом тазу, наполненном коричневой речной водой.

Бездетная Мария раньше прислуживала в баре в Мто-ва-Мбу. Она мечтала заниматься Сабой и не хотела иметь дел с мужчинами. Мы пошли обедать. Посреди стола лежал старый львиный череп-подсвечник, принадлежащий Иэну, его так залило воском, что на свету поблескивали только зубы. В Маньяре ничто не изменилось. Все было просто: ребенок стал еще одним членом нашей дикой семьи. Не знаю, кого из четырех детенышей любила больше, потому что приемные дети столь же близки, как и собственное дитя. Раньше я не верила Иэну-биологу, который убеждал меня, что рождение ребенка – одна из самых естественных функций женского организма. Я была уверена в невероятной сложности всего и думала, что мой образ жизни претерпит огромные изменения. Теперь, как у любой матери, во мне проснулся инстинкт защиты потомства.

Меня никогда не интересовали ни акушерство, ни уход за новорожденными. Я была даже немного старовата для первенца, но вместо покупки известного учебника доктора Спока, библии молодых матерей, решила следовать советам Иэна, который настаивал на важности физического контакта матери и ребенка, как это недавно доказал один кембриджский профессор на примере макак-резусов. Что мы знаем о поведении приматов? Иэн убеждал меня в важности этих знаний, и я с жадностью впитывала их.

В начальные часы жизни для малыша-резуса был важен осязательный контакт. Детеныш хватается за мать в трех точках. Двумя руками он держится за шерсть, а сосок не выпускает изо рта. Но на моем теле не имелось шерсти, а мой ребенок был куда менее развит, чем малыш-резус, и приходилось постоянно держать его на руках.

Лучшим методом был, бесспорно, метод африканок. Они носят ребенка на спине в куске материи. Там он защищен от животных и греется от материнского тела. Мать-африканка понимает важность осязательного контакта для своего ребенка, не будучи супругой этолога.

Опыт показывает, что малыш-резус, в ранней стадии своего существования лишенный матери, а следовательно, и осязательного контакта, в дальнейшем не может устанавливать правильных отношений с себе подобными. Иэн все время повторял, что надо избежать такой опасности для нашего ребенка.

Живя среди животных, следовало учиться на их примере. В городе подобные мысли никогда не пришли бы мне в голову; уверена, ребенок был бы закутан в груду красивого тряпья и спал бы в белой колыбельке под накомарником под ахи и охи других мамаш: «Ах, какое чудесное платьице!» Разве у матери есть контакт с ребенком в таких условиях? Меня, конечно, волновал вопрос, можно ли вырастить ребенка, сообразуясь с природой, а не с требованиями социального порядка, которые часто придают излишнее значение гигиене. Можно ли перенять что-либо полезное от животных и что изменится в нашей жизни?

Утром первые лучи солнца проникали через окна и будили меня. Воздух дышал прохладой. Шумела по скалам вода. Одна птичка пела, другая насвистывала. Полусонная, я открывала глаза, потягивалась и осматривалась. Темнота еще скрывала деревья парка, но оранжевые лучи уже касались ручья у подножия нашего дома, вдоль которого темными силуэтами мелькали слоны. Всю ночь они ревели, фыркали и стонали на тропах древесной саванны.

Я натягивала брюки и куртку, выскальзывала из рондавеллы и бегом спускалась по тропинке, идущей по высокому берегу. Однажды я не пробежала и десятка метров, как услышала хруст травы. Я застыла на месте, вгляделась в подлесок и заметила пару белых бивней. Животное стояло в метре от меня. Радуясь, что это слон, а не буйвол, но не зная, как реагировать, я пошла дальше, не спуская с него глаз. Он слегка удивился и на мгновение перестал есть.

В кухне Мходжа готовил чай. В печи пылал сильный огонь, клубился густой дым. Я сказала ему, что чуть не столкнулась со слоном около хижины, а он ответил, что слоны явились поздравить меня с возвращением. Выходя от себя, он прошел чуть не под брюхом одного из них. Мы посмеялись. Слоны ходили и мимо его жилища.

Слоны ломали ветки и ели их на склонах позади лагеря. Это была семейная группа Портии из семейства Сары, которая часто искала пропитание рядом с нашим домом. С восходом солнца оранжевые, красные и желтые полосы исчезли, и ослепительное солнце медленно всплыло над озером. Речка блестела словно зеркало. Было приятно увидеть столько слонов в ранний час; в это время они проводили весь день в разреженном лесу. Счастье – очутиться среди старых друзей после долгой разлуки.

Слоны подошли ближе – из черной массы иногда высовывался хобот или белый бивень. Дул ветер, гоняя пыль у них под ногами. Одна семейная группа покинула речку, уступив место другой. Встречаясь, они приветствовали друг друга – поднимали хобот и клали его в рот встреченным слонам. Это были родственные группы, но я не узнала их. А ведь знала большинство матриархов парка. Я чувствовала себя частичкой их мира и радовалась, когда узнавала их.

То была та же радость, что и оказаться в кафе в Найроби с друзьями, которых давно не видел. Хотелось улыбнуться, кивнуть головой и крикнуть: «Хелло, как приятно видеть вас опять!»

Возвращаюсь в рондавеллу с красными и желтыми чашками, чайником и кувшином молока на подносе. 6.30 утра. Одна из стен комнаты блестит от солнца. На земле, в разных уголках и на разных постелях, спят пять существ, которых надо разбудить. Мы с Иэном размещаемся на матраце посреди комнаты. Рядом с нами, в соломенной корзине, отдыхает наш ребенок, а с другой стороны в другой корзине спят, прижавшись друг к другу, две генетты и мангуста Уиджи. Все потягиваются, позевывают, каждый по-своему вскрикивает. Комната оживает.

Усаживаюсь с подносом на пол и начинаю разливать чай-сафари с привкусом дыма и порошкового молока. Уиджи, а затем Алиша и Амина подбираются к своим чашкам и с мурлыканьем начинают лакать молоко, низко опустив головы. Затем они выбегают во двор по нужде, но делают это без особого энтузиазма. Обычно Иэн сопровождает их, ибо мы совместно занимаемся воспитанием малышей, для которых стали приемными родителями, и каждый из нас влияет на них по-своему. Затем приступаю к кормлению Сабы, но здесь проблем не возникает, поскольку у меня много молока. И слава богу, ведь вода в лагере грязная, пришлось бы помучиться со стерилизацией и сосками. Затем к нашему чаепитию присоединяется Биба, только-только выпущенная из загона. Она входит и принимается за простыни, хотя знает, что белье – пища запретная. Мы гоняемся за ней по лагерю минут десять, пока не отнимаем у нее наполовину изжеванную простыню. Такое утреннее семейное чаепитие заряжает нас энергией на целый день.

Мой зверинец ни на шаг не отстает от меня в моих хождениях по лагерю. Саба сидит в безопасности на моей спине, крепко привязанная кангой (пестрая полоса африканской ткани), и ничем не стесняет моих движений. Биба скачет впереди, а Уидяш издает протяжные боевые крики «ти-ти-ти-ти-ти-ти». Генетты, будучи ночными животными, боятся перебегать из дома в дом средь бела дня, и стоит им оказаться на открытом месте, как они тут же бросаются под прикрытие кустов. Я все время боюсь, что одна из них потеряется, поскольку люблю бродить со зверюшками по лабиринту песчаных тропок. Ветерок с реки доносит запах дыма, леса, бекона и кофе.

С ветки на ветку перелетают птицы. Над цветами порхают бабочки. Привычный стук – кто-то рубит дрова – и крики бабуинов, спускающихся к реке напиться, разносятся над лагерем. С началом дня в долине Ндалы закипает жизнь. И каждый раз я с неподдельным удивлением вижу, насколько точно образ жизни каждого животного соответствует окружающей среде.

Мы тоже свыклись с нашим особым образом жизни и малым количеством людей, окружающих нас.

Мария не задержалась у нас: она поссорилась с Сулейманом, который как-то в 4 часа утра сделал ей загадочное предложение: «Пошли!» Она «идти» отказалась и со слезами убежала. Мне позарез нужна была няня, чтобы заниматься с Сабой, пока я буду снимать фильм. К счастью, постаралась Мирелла и отыскала мне подлинную жемчужину. Мы слетали за ней в Наивашу. Это была пожилая женщина родом с Сейшел по имени Виолетта Тезе, которая занималась воспитанием детей уже несколько десятков лет. Узнав, что ей надо сесть в крохотный самолет, улететь в какое-то затерянное место в лесу и жить среди слонов, она храбро уселась на заднее сиденье, взяла в руки четки, закрыла глаза и кончила молиться уже па земле. Прибывшую Виолетту радушно встретили все обитатели лагеря.

Объем работы ее совершенно не волновал, если к ней относились с должным почтением и придавали ей эскорт: она была уверена, что все львы, леопарды, буйволы, носороги и слоны парка только и мечтали положить конец ее существованию, и она, естественно, не жаждала встречи с ними. Вечерние проводы Виолетты на покой превратились в настоящую церемонию. Впереди шествовал Мходжа с ружьем, за ним шла Виолетта, а за ней – Али с факелом. В арьергарде двигался Сулейман, вооруженный пангой. Переговариваясь и громко смеясь, они поднимались к верхнему дому.

В полдень Виолетта гладила в тени гардении, где располагался ее «двор». Виолетта была незаурядной личностью с потрясающим чувством юмора. Новость о ней разнеслась по всему парку, и по вечерам, перед возвращением домой, к нам съезжались шоферы и смотрители, чтобы выпить чашечку чаю и послушать рассказы Виолетты. Под гарденией собирались и все жители лагеря Ндалы, ставшего наконец единым целым.

Европейцу может показаться, что наш лагерь был затерян в безжизненной равнине. Ничего подобного, он находился среди кипучей жизни – она была повсюду, наблюдала за нами из высоких трав, пряталась в кустарнике или дремала на деревьях. Одни птицы преследуют других или охотятся на мышей и насекомых. В вышине парит коршун, высматривая добычу. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Следить надо за малышами, за домашними животными, за населением птичьего двора, даже за едой. Змеи, скорпионы, мухи цеце, комары, грифы, взрослые генетты, леопарды, львы, буйволы наносили визиты в лагерь и днем и ночью. Я была все время настороже. И только слоны не причиняли никаких забот.

Мы жили среди насилия, но насилие вызывалось необходимостью. Смерть в дикой природе видишь часто, ибо чья-то смерть дает жизнь другим. Страха в нас не было; напротив, мы ощущали громадную радость от причастности к миру Маньяры; следовало только опасаться хищников.

Вскоре после возвращения я как-то вздремнула на солнышке, и вдруг дрожь ужаса пробежала по моей спине. Начинался сухой сезон. Листья и деревья пожухли и поблекли. Ярко-зеленая трава выцвела и приобрела бледно-желтую окраску, отовсюду доносились шорохи. Что-то зашевелилось в кустах; я обернулась и с ужасом увидела позади себя похожую на перископ плоскую голову и серо-желтое длинное туловище кобры. Моего материнского инстинкта как не бывало; забыв о ребенке, мирно спавшем в колыбели на столе, я стрелой вылетела из комнаты и бросилась на поиски Мходжи. Он прибежал, вооружившись палками и пангой.

– Нельзя оставлять грудного ребенка! – сказал он мне с гневом. – Ты что, не знаешь: змеи любят молоко! Его запах притягивает их к детям!

Меня охватил стыд; я решила, что подобное никогда не повторится. А потому приказала немедленно выжечь кустарник вокруг лагеря. Во время этой операции мы обнаружили двух африканских гадюк. И пока трава и кустарник не выросли, Уиджи без труда рыскала повсюду. Змей в лагере больше не попадалось.

С течением времени мы свыклись почти со всем и соответственно перестроили свою жизнь. С Сабой ничего не могло произойти, поскольку днем она находилась под постоянным присмотром няни, а ночью спала с нами. Коза Биба проявляла достаточно ума, чтобы не совершать дальних прогулок без нас. Следовало приглядывать за генеттами, особенно ночью, защищая их от других хищников и генетт, на чьей территории они находились. Только Уиджи была независима и сама защищала себя. Ее маленькие красные глазки всегда были настороже. Если она чувствовала опасность, шерсть ее становилась дыбом, она вставала на задние лапы, шевелила ушами и издавала боевой клич, похожий на пронзительный рев. Такое предупреждение не раз позволяло нам спасти курицу от ястребиных когтей. Однажды мы даже прогнали буйвола, который шел по тропке. Всегда было полезно осведомиться о причине боевого клича Уиджи, даже если она избирала своей мишенью повара.

Если мы отсутствовали ночью, то не закрывали ни дверей, ни окон, поскольку ни одно человеческое существо не решалось нас обокрасть. Как ни странно, но мы защищались от дикой фауны, а фауна защищала нас. Разве есть лучшие ночные сторожа, чем слоны, буйволы и львы? Они держали на расстоянии любого человека-хищника.

В тот период мы приступили к съемкам фильма «Семья, которая живет среди слонов» для телестудии «Англия Телевижн». Их начало совпало с рядом обрушившихся на нас трудностей.

В нашу райскую жизнь вдруг ворвался мир конкуренции. Угрожал нам, в частности, и род человеческий. Наверное, мы слишком долго жили среди животных и не всегда понимали других людей, а это, конечно, отразилось на нашей жизни. Но для будущего следовало познать и этот аспект жизни и научиться быть настороже с себе подобными, а не со слонами и прочими животными, поглощавшими все наше внимание.

Первым ударом оказалось исчезновение генетты Амины. Однажды вечером, играя в прятки с Уиджи и Алишей, она ударилась об оконное стекло, разбила его и выпала наружу. По-видимому, затем она спряталась в кустах и замерла там. Ни мои призывы, ни лакомые кусочки не смогли выманить ее из убежища. Так мы и не узнали, вернулась она к дикой жизни или погибла. Алиша и Уиджи стали совсем неразлучны. Они не расставались ни на мгновение, облизывали друг друга, играли, вместе ели и спали.

Как-то ночью среди мирной тишины нас вырвал из сна пронзительный вопль Мходжи: «Али наме куфа! Али наме куфа!» («Али умер!») Мы с Иэном, который освещал дорогу бледным светом фонарика, выбежали из дома. Иэн никак не мог сообразить, что произошло. Алиша убежал из кухни; на земле и ветках густого колючего кустарника кардиожина виднелись следы крови. Уидяш рыскал в окрестностях. Я взяла его на руки и отправилась на поиски Алиши. Он, по-видимому, неосторожно проник на территорию других самцов-генетт. Мы обыскивали все вокруг до тех пор, пока не потеряли всякую надежду.

Спустя четыре дня, во время нашего послеобеденного кофе, появился Алиша. Он отощал и хромал. Oт него несло дохлятиной. У него была сломана нижняя челюсть, и обнаженная кость гноилась. Одна лапа находилась в ужасном состоянии, а на теле не осталось живого места от сплошных ран. Он направился за утешением к Уиджи, но та отвернула голову и удалилась, не разрешив генетте даже приблизиться.