Текст книги "Капли великой реки"

Автор книги: Ицуки Хироюки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

ЗАГАДКИ, КОТОРЫЕ ОСТАЛИСЬ ПОСЛЕ УХОДА ЛАО-ЦЗЫ

Поскольку я здесь говорил про зубы, мне вдруг вспомнилась одна старинная история. Сейчас расскажу.

В Древнем Китае жил человек по имени Лао-цзы. Второе имя его было Дань. Я думаю, все уже поняли, что речь идёт об основателе даосского учения, личности очень известной.

Лао-цзы – это личность, о которой мы знаем из преданий, и есть даже некоторые учёные, которые ставят под сомнение само существование этого человека, считая его персонажем легенд. Рассказывают множество эпизодов из его жизни, и среди дошедших до нас историй есть следующая.

Когда Лао-цзы был уже стар, в царстве Чжоу случилась какая-то смута и ему пришлось покинуть этот край. А у Лао-цзы был один ученик. Когда-то служил он на чиновничьей должности, да ни с того ни с сего одолели его необычные мысли: что за существо человек, что для него важнее всего, в чём истина? Бросил он свою службу, место надёжное, и пришёл к Лао-цзы.

Этот человек преданно служил Лао-цзы и надеялся узнать от него истину, но мудрец отчего-то ни разу с ним не поговорил серьёзно о своих идеях. Однако мужчина всё верил, что когда-нибудь услышит поучение, и не покидал Лао-цзы, жил при нём, выполняя работу домашнего прислужника.

Но вот, по каким-то неожиданным причинам, Лао-Цзы решил покинуть страну. Брать с собой ученика он не собирался, сказал, что уйдёт один. Ученик был в замешательстве. Ведь если Лао-цзы так и уйдёт, то какой смысл был до последнего дня служить ему и чему же, в конце концов, научил его Лао-цзы? Получалось, что тот человек лишь зря потерял время, так и не сумев ничему научиться. И тут он открыл учителю свои сомнения и взмолился:

– Учитель, я давно уже живу подле вас, пытаясь постичь учение. Но ни разу учитель не объяснил мне со всей определённостью, что есть правда человеческой жизни. Если вы, учитель, так и покинете меня, я останусь во тьме неведения. Прошу вас, учитель, напоследок снизойдите же и на прощание объясните мне только самое главное, всего одну вещь: мол, так и так, вот в чём суть жизни человека, вот в чём правда.

Вот так он поделился своими сомнениями и слёзно попросил. Лао-цзы пристально поглядел в лицо человеку, который так его упрашивал, и вдруг широко разинул рот, пальцем указал внутрь и снова воззрился на ученика. Тот в оцепенении глядел на Лао-цзы, указывавшего пальцем в свой отверстый рот. В чём тут дело, ученик понять не мог.

Наконец Лао-цзы закрыл рот и спросил:

– Теперь понял?

– Нет. Я ничего не понял. Что это значит? – заявил ошарашенный ученик Лао-цзы.

Лао-цзы горько усмехнулся, мол, что с тобой сделаешь… Он ещё раз открыл рот, указал в него пальцем и снова посмотрел на ученика, мол, ну как?

Ученик снова замотал головой:

– Что всё это значит?

Тогда Лао-цзы снова широко разинул рот, указал в него пальцем и спросил:

– Зубы есть?

Ученик покачал головой:

– Нет. Учитель стар, ни одного зуба не осталось.

– То-то. А язык есть?

– Да, язык, конечно, есть, – ответствовал ученик, и тогда Лао-цзы одобрительно кивнул, сел в повозку и тронулся в путь.

Запряжённая волами повозка со скрипом покатилась по дороге из гравия в сторону границы. Покинутый учителем ученик растерянно смотрел вслед. Едва ли не впервые в жизни он по-настоящему сам задумался.

Учитель открыл рот и, указывая в него пальцем, спросил: «Ну как, понял?» Однако ученик не понял, что это значило.

Лао-цзы ещё спрашивал его, есть ли зубы. Зубов не было ни одного. Поскольку Лао-цзы состарился, все зубы у него выпали, ни одного не осталось. Вот на это он и показывал и сам ещё кивнул, согласился. Потом спросил, есть ли язык. Услышав ответ, что язык есть, улыбнулся и тронулся в путь. Так что же подразумевал под этим учитель?

Мне кажется, что этот ученик впервые всерьёз озадачил свой собственный ум, поэтому несколько секунд, а может, и минуту он размышлял так старательно, как размышляют лишь однажды в жизни. И тут вдруг его осенило. Он громко закричал вслед удалявшейся повозке Лао-цзы:

– Учитель! Учитель, я полагаю, вы хотели передать мне следующее. Мол, сами вы стары и зубов у вас нет, ни одного не осталось. Все погнили и вывалились. Но всё же у вас во рту есть язык. Язык остаётся на месте, даже когда зубы уже выпали, он продолжает поддерживать жизнь человека. Обычно язык размалывает пищу, издаёт слова, налаживает дыхание, но прячется за крепкими как сталь, красивыми и сильными зубами, в глаза не бросается, да и формы определённой не имеет, поскольку мягок.

И всё же, даже после того как с годами выпадут красивые, белые и сильные зубы, способные грызть железо, мягкий неприглядный язык продолжает жить во рту, пока жив сам человек. Такова и правда о человеческой жизни. То, что всего важнее, не бывает красивым и крепким. Скорее, мягкое и неказистое, то, что подобно прячущемуся за красивыми зубами бесформенному языку, по-настоящему сильно и долговечно. Такова же истина о мире и человеке.

Не это ли хотели вы, учитель, объяснить мне? Не в этом ли правильный ответ?

Так кричал ученик во весь голос, но Лао-цзы не ответил, и запряжённая волами повозка, скрипя, удалилась по каменистой дороге прочь.

Так рассказывают люди. Эту историю по-всякому передают и приукрашивают.

Так что же такое были зубы для Лао-цзы? И при чём здесь язык? Этот бесформенный мягкий труженик, обычно скромный и прячущийся за зубами? Он проводит с человеком более долгую жизнь, чем красивые, твёрдые, сильные, белые зубы. Если это хотел сказать Лао-цзы, то что он намеревался внушить этим своему ученику? Об этом можно думать по-всякому. Но, как ни думай, никакого окончательного вывода не сделать. Если хочешь извлечь урок из этой загадочной притчи, остаётся положиться лишь на интуицию.

Человеческие зубы и скрывающийся за ними язык. Сам способ мышления Лао-цзы в определённом смысле говорит о парадоксальном взгляде на жизнь. Если бы даже от меня потребовали выбрать, стану ли я жить «как зубы» или «как язык», у меня бы это не вызвало отклика, поскольку я-то считаю, что рождённые «зубами» так с этим и проживут до самой смерти, а кто рождён «языком», тому нет иной жизни, как жизнь «языка».

Это очень старая притча, и есть, наверное, какая-то важная причина того, чтобы нам, в нашей жизни, задумываться о таких вещах. В такие мгновения мы вынуждены осмыслять то, о чём обычно и не думаем.

К примеру, говорят, что для человека очень важно радоваться, и это вполне естественно. Есть даже такой метод лечения – «исцеление радостью». Человек от всего сердца веселится, и его охватывает чувство радости и счастья. И в это время, к примеру, в мозгу выделяются положительные гормоны. Часто в популярном изложении объясняют, что это стимулирует весь организм и повышается его природная сопротивляемость. Действительно, чувство радости повышает иммунитет и мобилизует природную сопротивляемость организма. Я думаю, что всё это не обман.

Только вот одной ли радостью обновляются жизненные силы организма? Я хочу сказать, что, если правильной считать точку зрения, будто бы веселье – это хорошо, радостное настроение – это хорошо, оптимистический взгляд на жизнь – это хорошо, тогда природа и человек, скорее всего, склонны будут отвергать и протестовать против всего, что этому противоречит.

Тогда грусть относительно радости будет уже со знаком «минус». Грусть и серьёзное отношение к жизни окажутся отрицательными характеристиками. Очень легко можно вообразить, что если человеку важно смеяться, то проливать слёзы, плакать – это плохо. Но я вот думаю: неужели и в самом деле так? Ведь в действительности это вовсе не обязательно справедливо.

К примеру, пусть даже человек плачет, это не является лишь признаком слабости и пессимизма, ведь благодаря слезам может возникнуть чувство духовного очищения. Поэтому плач нельзя истолковывать только как слабость, японскую чувствительность, выброс эмоций, сентиментальность. Плакать тогда, когда только это действительно уместно, рыдать, содрогаясь всем телом, – вот чего, по-моему, не хватает современным японцам, а ведь это очень важно.

Точно так же, как важно радоваться, важно и горевать. А что значит по-настоящему горевать? Это значит не только о себе горевать, но и о других, о других людях проливать слёзы.

К примеру, есть человек, который переживает тягчайшие страдания и в будущее смотрит только с горечью, а вы хотите что-то сделать для него, хотите облегчить его боль, развеять настроение и утолить печаль, да только сделать вы ничего не можете. Бывают ведь в жизни такие моменты.

Что бы вы ни сказали – всё бессмысленно. Как бы вы ни старались – вы не можете облегчить боль и страдания человека, избавить его от одиночества. Ощущение бессилия, невозможности помочь другому человеку вызывает невыразимое отчаяние, страдание, боль, заставляет «горевать». И мне кажется, что такое переживание очень важно, в этом смысле горевать человеку необходимо.

От этих горестных чувств человек, наоборот, получает иногда жизненный импульс. Ведь это работа души. Во всяком случае, мне верится, что это так.

И радость, и горе – одинаково ценные человеческие эмоции. Конечно, хорошо быть в радостном настроении, в светлом расположении духа. Но я думаю, что и глубокие страдания из-за действительно важных для человека причин также повышают природную сопротивляемость организма и укрепляют жизненные силы. Когда-то я писал уже про «Мастера веселья».[37]37
  «Мастер веселья» – так называется одна из главок в сборнике эссе Ицуки Хироюки «Подсказки для жизни» («Икиру хинто», 1995).


[Закрыть] Думаю, что очень здорово быть «мастером веселиться». Но теперь мне кажется, что очень ценный дар и в том, чтобы стать истинным «мастером горевать».

ЖЕРТВОВАТЕЛИ И ВОЛОНТЁРЫ

Покойный Эндо Сюсаку[38]38
  Эндо Сюсаку (1923–1996) – известный японский писатель, многие произведения переведены на русский язык.


[Закрыть] произнёс когда-то фразу, которая глубоко запала мне в душу. Он сказал, что человек, который погружён в одиночество и уверен в том, что переносимая им боль и страдание непонятны другим людям, испытывает дважды и трижды более тяжкие муки.

Человек думает, что его боль, страдание и отчаяние не в состоянии разделить медицинские сёстры. И, уж конечно, врачу не понять его. Ни братьям, ни даже родителям этого не передашь. А тем более окружающие и друзья – им этого не постичь. Только он один претерпевает эту боль и муку, только он один должен это превозмогать, а другим никогда не понять его… И вот как только человек так подумает, его боль и страдание возрастут вдвое и втрое.

Я думаю, что это действительно так. И что же можем сделать в этом случае мы? Мы можем чувствовать боль другого человека как свою, но не можем чувствовать вместо него. Не можем заменить его страдание своим, но страдать вместе с ним можем. Если вы человек, вы, конечно же, от природы способны ощутить чужое горе и отчаяние как своё. Разве это не ценный дар?

Для человека, который в подобные моменты принимает чужое горе и отчаяние, это никак не в ущерб его собственной жизни, наоборот, мне кажется, что сочувствующий принимает нечто ценное, чем делится с ним страдающий ближний.

В буддизме есть словосочетание «труд жертвователей», смысл его примерно тот же, что у выражения «работа волонтёров». В основе лежит убеждение, что жертвы во имя других людей приносят счастье жертвователю. Это философия поступков, исходящих из такого убеждения. Труд жертвователя подразумевает так называемые «семь бескорыстных жертв». К примеру, люди состоятельные могут совершать пожертвования в виде денег, это называется «дзайсэ». Есть ещё способ, который называется «муисэ», – «жертва во имя бесстрашия», он состоит в том, чтобы изгонять страх, хоть немного облегчать души людей, охваченных страхом. Способ «гансэ» – «жертва лицом». Вы спросите, что это такое? Так называют добрую улыбку, подобную цветку. Речь о том, чтобы улыбаться людям от души, когда улыбка – точно распустившийся цветок. У людей от этого становится светло на сердце, и можно добиться, чтобы у всех вокруг улучшилось настроение. Когда говорят, что и это тоже одно из важных дел, совершаемых жертвователями, некоторые радуются: вот и хорошо, этим и займусь, дешевле обойдётся! Да только не так это просто.

Есть ещё один способ принесения жертвы – глазами. Так можно его и назвать: «жертва глазами» – «гансэ». Кажется, нужно при этом внимательно смотреть на другого человека. И тогда можно посредством взгляда как бы слиться с ним воедино. Глаза воспримут боль другого человека, всё то, что он не выразил в словах, но хотел бы. Мне кажется прекрасной сама мысль о том, что просто внимательно смотреть на лицо человека уже значит взглядом совершать жертвенную работу.

А ведь есть ещё жертвы, совершаемые словами. Есть жертвы посредством физического труда, а есть жертвы любовью. И наверняка что-то свершается, когда мы просто без слов смотрим на человека и кладём свою ладонь поверх его ладони. Жертва, вероятно, и в том, чтобы улыбаться, подобно цветку, и своей улыбкой утешать людские сердца. Много есть возможностей, и при этом понятие «жертвенного труда» подразумевает, что совершающий этот труд обретёт счастье.

Само выражение «обрести счастье» звучит несколько ханжески, но ничего подобного. Идея вот в чём. Когда человек чувствует чужую боль как свою, он иногда неосознанно издаёт тихий стон. Этот стон оказывает целительное действие не только на того, кому сочувствуют, но и на самого сочувствующего.

Для жизни человеку очень важна радость. Но точно так же можно, по-моему, обновлять к жизни своё тело и душу, если горевать, когда приходит настоящее горе, плакать, когда плачется, болеть душой, когда душа болит.

То, что зовётся человеческим телом, неизбежно стареет, от этого не уйти никому, как невозможно избежать смерти.

Непременно придёт когда-нибудь к смерти даже тот человек, который думает про себя: «Сегодня прожил день – и ладно, глядишь, и завтра буду здоров».

Известный американский хирург Берни Зигель, который долгие годы занимался нетрадиционным врачеванием и выпустил книгу-бестселлер «Что такое исцеление чудом», писал, что для успеха лечения врачеватель должен «осознавать, что сам он тоже непременно когда-то умрёт».

Он объяснял, что этот настрой на то, что сам врач не супермен, что он уязвим и смертен, нужен для налаживания душевного контакта с пациентом, а с контакта и начинается чудесное исцеление, выходящее за рамки традиционной науки.

Мне в связи с этим всегда думается вот что: случайно, невзначай, в один век, в одной стране, в одном городе, в одной местности являются во плоти люди (ведь через несколько десятков лет они навсегда сойдут со сцены!), и вот эти люди понимают и принимают друг друга, живут с ощущением общности чувств – разве не это обогащает души и укрепляет тела, позволяет идти по жизненному пути с ощущением полноты существования?

КАКИМ ОБРАЗОМ ДРЕВНИЙ ЧЕЛОВЕК ВПЕРВЫЕ ВЫРАЗИЛ СВОИ ЧУВСТВА

Мне вспомнился один маленький шутливый спор, который мы как-то завели с друзьями.

Помню, говорили о том, какой способ изначально использовали люди в древние времена для выражения таких чувств, как радость, печаль или гнев. Вот об этом мы и заспорили.

Тогда с нами был перкуссионист Цутитори Тосиюки.[39]39
  Цутитори Тосиюки (род. в 1950) – японский музыкант-перкуссионист, с 1976 г. работает в театральной труппе Питера Брука (см. примеч.41).


[Закрыть] Этот музыкант вышел из джаза. Он в молодости играл «фри джаз» вместе с Сакамото Рюити, но теперь его интересуют звуки эпохи Дзёмон,[40]40
  Эпоха Дзёмон – древний период японской истории, приходившийся приблизительно на X–IV вв. до н. э. Название дано по специфическому узору на керамике, выполнявшемуся путём оттиска верёвочного плетения.


[Закрыть] он ведёт поиск в этнической музыке народов мира или пытается заставить звучать древние бронзовые колокола дотаку, чтобы выявить древнейшие в японской истории звуки. Вот такой экспериментатор-перкуссионист, а проще сказать, музыкант, играющий на ударных инструментах. Цутитори имеет и международную известность как исполнитель музыкального оформления к театральным постановкам такого выдающегося мастера, как Питер Брук.[41]41
  Питер Брук (род. в 1925) – один из выдающихся деятелей современного театра, прославившийся еше в 1960-е гг. Сын эмигрантов из Латвии, он родился и получил образование в Великобритании, работал в США, Франции и других странах мира. Автор множества театральных постановок и книг о театре.


[Закрыть]

И вот музыкант Цутитори высказался в том смысле, что когда человеку впервые захотелось что-то выразить и передать свои чувства, например гнев, горе или радость, то, наверное, он сделал это при помощи звуков.

К примеру, звуки, которые ещё не являются словами, или всяческие восклицания, вопли, хохот, рыдания, стоны, словно от боли, клич радости, когда все чувства на пределе, – это же целый мир без слов, и, наверное, выкрики или хлопки в ладоши появились раньше речи.

Случайно тут же оказалась танцовщица Нагаминэ Ясуко,[42]42
  Нагаминэ Ясуко (род. в 1936) – японская танцовщица, известная исполнительница испанского танца фламенко.


[Закрыть] и она заявила следующее: «Я думаю, что это неверно. Разве не жесты были присущи человеку с самого начала?»

Таким образом, с точки зрения танцовщицы, представлялось, что изначально выражению чувств человека служили движения тела, всякие притоптывания и прочее – словом, ритм. Поскольку мнение было высказано знаменитой танцовщицей с мировой славой, это прозвучало убедительно.

Если же посмотреть с моей точки зрения пишущего человека, то, конечно, хотелось бы верить, что в начале всего было слово. Моё воображение допускает лишь, что, возможно, до слова было нечто, ему предшествовавшее. Под этим «нечто» я подразумеваю таящееся в словах божество или какие-то космические силы.

«В начале было Слово. И слово было Богом». Не обязательно даже цитировать эти слова из Библии, ведь в основе множества религий лежат послания, которые под воздействием незримых сил воплотились в слова основателей той или иной веры, называемых патриархами, первоучителями и пророками. Слова – это не просто знаки, в них заложена невидимая сила, и эту «душу слова» глубоко чтут все религии.

МАГИЯ ДРЕВНИХ И СОВРЕМЕННАЯ МЕДИЦИНА

Недавно я прочёл в газете любопытную статью. Речь шла о звуках, лежащих в основе речи, и там говорилось, что слова, вернее восклицания, с которых японские мужчины начинают разговор со старшими или младшими по социальному статусу, те же, что и у обезьян.

В результате полевых исследований, проводившихся совместно Исследовательским институтом приматов при университете Киото, а также Токийским технологическим университетом, при анализе сходства между приматами и японцами выяснилось, что первые возгласы японских мужчин, звонящих или отвечающих на звонки по телефону, напоминают систему звуковых сигналов, которыми обмениваются при встрече в джунглях шимпанзе.

Если разъяснить подробнее, то японские мужчины обычно при ответе на телефонный звонок, если он поступил от вышестоящего собеседника, отвечают: «А, это господин такой-то?» – а если звонок от нижестоящего, то ответ будет: «О, это ты?» Группа из приблизительно ста пятидесяти студентов и служащих компаний совершала звонки вышестоящим и нижестоящим собеседникам, и в результате записи и обработки первых возгласов, которые служили ответом на эти звонки, выяснилось, что в девяноста процентах случаев соблюдалось разграничение на «А!» и «О!».

Так же и шимпанзе, встречая в джунглях представителей своего вида, если это более сильная и старшая по возрасту особь, растягивают пасть и кричат: «А, а, а!» Если же эго более слабый сородич, напускают на себя суровость и, собрав губы, кричат: «О, о, о!»

У меня есть чувство, что и сам я неосознанно соблюдаю разграничение между «А!» и «О!». Стоит только задуматься о том, что наши предки через миллионы лет донесли до наших дней житейскую мудрость, которую приобрели ещё во времена человекообразных обезьян, как приходят мысли о вечности.

А ещё мне думается, что эти «А!» и «О!», возможно, являются первыми использованными человеком вежливыми словами.

Между прочим, в последнее время в связи с тенденцией признавать зависимость человека от воздействия слов часто говорят, что надо избегать использовать слова с отрицательной аурой, а использовать лишь слова с положительным имиджем. Я считаю, что у живого человека непременно возникают ситуации, в которых не обойдёшься только одним положительным настроем, и точно так же, как необходимы положительные эмоции и слова, важны и отрицательные. И всё же я не могу отрицать, что от врача или школьного учителя ожидаешь употребления слов с положительной окраской.

Раньше я уже писал о «душе слов», так вот, создаётся такое впечатление, что сверх заключённых в слове звуков, значений и передаваемой информации в нём изначально присутствует какая-то энергия, которая может стать животворящей или губительной, в зависимости от желания говорящего.

Даже без рассуждений о «душе слов» вы легко можете себе представить, что может получиться и каково будет настроение людей, если им ежедневно будут говорить что-нибудь вроде: «Ничего с вами не сделаешь! Никакого от вас толка!»

С врачами то же самое, и мои знакомые из стана противников всяческого лечения говорят: «Не люблю ходить в больницу, потому что там непременно скажут что-нибудь и напугают». Сам я тоже уже тридцать лет в поликлинику ни ногой, и главная причина в том, что, как и мои знакомые, я не желаю слышать неприятное, бегу, так сказать, от действительности.

Как-то, прочтя книгу доктора, хорошо понимающего подобные чувства пациентов, я чуть не хлопнул себя по коленке: «Точно! Так и есть!»

Эту книгу написал самый известный представитель американской альтернативной и профилактической медицины доктор Эндрю Вайль, книга называется «Врачующая душа и энергия выздоровления». В главе «Медицинский пессимизм» есть подраздел «Смерть в больнице от колдовства вуду».

Вудуизм – это народные верования, возникшие в Центральной Америке, главным образом на Гаити, от смешения католицизма и религий племён Западной Африки, религия вуду славится тем, что в ней силён элемент колдовства. «Смерть от вуду» – это когда шаманы и лекари насылают на человека проклятия, и он по собственной воле скрывается от людей, отказывается от пищи и в конце концов умирает.

По мнению доктора Вайля, в современном обществе, в оплотах передовой медицины, точно так же насылают проклятия. Он пишет, что это происходит, когда врачи, обращаясь к пациентам, облекают в слова свой пессимизм относительно выздоровления.

«Больше ничего нельзя сделать…», «состояние изменяется в худшую сторону…», «лучше, если вы будете знать…», «осталось полгода…» и тому подобное.

В Америке, где получила развитие концепция «информированного выбора», врачи привыкли прямо говорить о том, как они видят ситуацию, и доктор Вайль, на личном опыте много раз имевший дело с примерами «самопроизвольного исцеления», опрокидывавшими здравомыслие современной медицины, кажется, глубоко проникся верой в человеческий потенциал к восстановлению организма.

То, что надеющемуся на выздоровление пациенту прямо в глаза высказывают пессимистические прогнозы, исходя из данных анализов и прежнего опыта, он называет аналогом насылания колдовской порчи и искренне этим возмущается.

На основании собственного студенческого опыта на медицинском отделении Гарварда доктор Вайль выдвигает одно предложение. Он предлагает внести в учебный план медицинских образовательных учреждений предмет, посвящённый потенциалу слова.

Один мой знакомый врач очень преуспел как раз в этом, он отлично понимает своих пациентов. Вот уже пятьдесят лет, как он имеет в Токио врачебную практику, основанную после окончания войны. В качестве домашнего доктора он в своей округе принимает множество пациентов, и этот доктор говорит, что решающими для успеха являются первые десять секунд врачебного осмотра. Он утверждает, что за десять секунд из первых слов и выражения лица пациента врач должен почерпнуть вдохновение для борьбы с болезнью, а также завоевать доверие больного своим отношением и разговором.

Например, когда к нему пришёл пациент, которого, судя по всему, мучила болезнь сердца, доктор по ритму дыхания и цвету лица определил, что состояние пациента очень опасное. Тогда врач заговорил очень медленно, нарочно, чтобы наладить учащённое дыхание:

– Что случилось? Раз вы сами меня навестили, значит, теперь всё уже в норме…

С действиями же, в отличие от слов, он был очень расторопен, и вот уже дыхание пациента на глазах стало нормализоваться.

Обычно в таких случаях врач тоже нервничает, становится многословным и суетливым, и оттого пульс больного ещё больше учащается, бывают даже случаи, что пациент испытывает затруднения с дыханием.

Этот доктор рассказал, что якобы до войны в медицинских институтах часто использовался термин «применить мунтера». Мунтера – это сокращение от мунттерапия, что по-немецки означает «терапия словом». Терапия – это способность излечить и способ лечения, в модном ныне словосочетании «ароматерапия» оно значит то же. Если врач не завоюет доверие пациента, лечение не даст хороших результатов, соответственно, к каждому пациенту нужен свой словесный подход – вот и учили студентов врачевать, используя силу слова.

Разумеется, этот доктор доверяет передовым методам лечения и применяет их, когда необходимо, но в то же время он ежедневно берётся за свой стетоскоп, помня твёрдо усвоенную истину, что научную медицину приводят в действие слова, в них – сама жизнь человека.