Текст книги "Капли великой реки"

Автор книги: Ицуки Хироюки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Хироюки Ицуки
Капли великой реки

КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ЛИШЬ КАПЛЯ В ПОТОКЕ

В ДЕНЬ, КОГДА БЕСПРИЧИННО ЗАНОЕТ ДУША

О самоубийстве я до сей поры думал дважды. Впервые это было во втором классе средней школы,[1]1
  Второй класс средней школы соответствует приблизительно четырнадцатилетнему возрасту.


[Закрыть] а в следующий раз – после того как уже начал писать.

Оба раза я подошёл к этому очень серьёзно, всё продумал и, помнится, для некоторых способов самоубийства даже выяснил технику исполнения. Вероятно, я до такой степени угнетённо себя чувствовал в то время.

Но теперь-то вот – живу же… Оглядываясь в прошлое, не без удивления задаюсь вопросом: как можно было до такой степени загнать себя в угол? Однако я вовсе не думаю, что это была какая-то блажь. Скорее даже для меня, с моей судьбой, в этом не было ничего исключительного, всё было совершенно в порядке вещей. Теперь я считаю большой удачей, что имел такой опыт, к тому же не один раз, а два. И это не профессиональное ощущение писателя, я это говорю просто как один из людей. Якобы раковые клетки, на которые воздействовали облучением и химическими препаратами, становятся ещё сильнее, как и всё, что выживает в условиях агрессивной среды, – так, может быть, и у человека есть такое свойство?

Любой человек, кого бы мы ни взяли, на самом деле живёт в двух шагах от смерти. И такое явление, как самоубийство, не представляет собой чего-то из ряда вон выходящего. Разве ошибкой будет сказать, что стоит лишь протянуть руку – и вот он, «тот свет»? Подобно тому, как случайно можно пересечь разделительную полосу на дороге, человек порой вдруг срывается прочь от повседневной рутины – разве не бывает такого? Наверное, кто-то шагает навстречу смерти без особых причин, просто «надоело всё…». Мы всегда живём на краю, у самой черты.

От подобных мыслей приходит ощущение, что жизнь сама по себе – дело нелёгкое. Особенно это чувствуешь, когда приближается старость. Но ведь в молодости люди страдают ещё больше. Студенты, школьники, да и младшеклассники, совсем маленькие дети испытывают неотрывные от самой жизни горести и страдания. Ничего не меняется и для тех, кто уже окончил университет и устроился на работу, и даже для тех, кто обзавёлся семьёй и детьми. Любому человеку в течение жизни случается оказаться в тупиковой ситуации, и тогда он вздыхает и спрашивает себя: «Ну а дальше что?»

Хорошо бы, конечно, если бы все обладали умением быстро переключаться на позитивный настрой, но в действительности не очень-то это удаётся. И все мы в такие минуты испытываем непередаваемое опустошение, словно выдохнул – и разом из тела ушли все силы. В старину люди так говорили: «Чахнет душа».

«Чахнет» – это значит иссушается, дряхлеет. Так изнашивается старое платье, увядают травы и цветы.

Когда чахнет душа, ни на что не остаётся сил, всё становится безразлично, всё равно. И ведь на самом деле перестают слушаться руки и ноги, всё тело ощущается как не своё.

Кажется, русские называют эту напасть словом «тоска». В московском произношении последний ударный слог слегка тянут: «тоска-а». Вообще, это слово примечательное. Наш писатель эпохи Мэйдзи и знаток русского языка Фтабатэй Симэй,[2]2
  Фтабатэй Симэй (1864–1909) – один из классиков новой японской литературы, возникшей в эпоху Мэйдзи (1868–1912), заложил основы современного литературного языка, испытал влияние русской литературы, занимался её переводом.


[Закрыть] когда переводил один рассказ Горького, взял для названия несколько расхожее выражение «червь сомнений». Но по-русски рассказ называется «Тоска».

Мне не раз приходилось испытывать приступы тяжёлой «тоски». Это бывало со мной в отрочестве, да и после того, как стал взрослым и начал писать книги, случались моменты, когда душа томилась и чахла. В последнее время, когда мне уже к семидесяти, я снова нередко стал испытывать те же ощущения.

Я по-разному пробовал выходить из подобного состояния. Не стану скрывать, ничего у меня, как правило, не получалось. В конце концов не оставалось ничего другого, как ждать, пока свою работу сделает время. Поток времени увлекает с собою всё, и нас снова выносит к скучной рутине повседневного существования. Надо только ждать. В этом и состоит житейская мудрость. И я это понял. Но, хотя я это понимаю, как же всё-таки мучительно пассивное выжидание: просто ждать, пока минуют тяжёлые времена…

«Вино – вот имя средству для забвенья» – говорят, что это слова Синрана.[3]3
  Синран (1173–1262) – буддийский вероучитель, основатель секты Чистой земли (Дзёдо синсю).


[Закрыть] Об этом рассказывает один из сюжетов старой книги, которая называется «Кудэнсё» – «Сборник преданий».[4]4
  «Кудэнсё» («Изустное предание») – сборник изречений Синрана, составленный его учениками и потомками.


[Закрыть] А ещё древние говорили так: «Вино прогоняет все печали». Я считаю, что тем, кто может развеять хандру при помощи алкоголя, сильно посчастливилось. Пусть даже это приносит им забвенье всего лишь на миг. Но что делать людям, которые не могут пить? Гонять на мотоцикле, чтобы развеяться? Или пойти на ипподром? И как-то грустно становится, когда вспоминаешь, что залы игровых автоматов и караоке тоже называют местами, дарящими забвенье.

ЖИЗНЬ – ЧЕРЕДА ГОРЕСТЕЙ И РАЗОЧАРОВАНИЙ

Коль это так, то каждому неизбежно придётся столкнуться с периодами душевного упадка. Но если хорошенько подумать, то разве все мы не ждём бессознательно от жизни снисхождения? В действительности же жизнь совсем нас не балует. В последнее время люди стали думать, что каждый гражданин по конституции обладает естественным правом на счастливую, здоровую и радостную жизнь, но я не считаю, что это правильно.

Разве по сути своей жизнь человека не является цепью страданий? Пусть даже конституция гарантирует основные гражданские права, это не может помочь каждому человеку в его душевных терзаниях и не может избавить от четырёх неизбежных зол: рождения, старения, недугов и смерти.

Пока жив человек, ему уготованы невыносимые страдания и нежданные несчастья, и они действительно часто случаются. Избежать этого нельзя. Можно сердиться, мол, как же так, конституция провозглашает право на счастье и здоровье – а тут… Но поделать ничего нельзя. Главное, надо ясно осознать, что в целом жизнь – это непрекращающиеся страдания. Именно эта мысль поставила на ноги меня, изнемогшего от многодневной сердечной маеты.

Раньше люди говорили так: «Жить – это всё равно что идти долгой дорогой, взвалив на себя тяжкий груз».

Разве могла столь уж измениться человеческая природа за какие-то 300–400 лет? На смену прежним тяготам Средневековья явились новые трудности эпохи модерна, а теперь есть и совсем новые напасти, о которых не слышали встарь. «Этот мир – обман», – сказал с глубоким вздохом перед смертью принц Сётоку.[5]5
  Принц Сётоку (574–622) – древний правитель Японии, принял первую в японской истории конституцию, много сделал для распространения буддизма.


[Закрыть] Что перетянет – груз человеческих страданий в те времена или в наш нынешний век?

Пожалуй, чаши весов уравновесятся, так мне кажется. Тяжесть выпадающих человеку за его жизнь страданий постоянна, и прогресс, цивилизация тут ни при чём. Я также не думаю, что в старину люди были счастливее, чем теперь. У меня есть ощущение, что в эпохи Хэйан и Эдо, во времена Мэйдзи и Тайсё,[6]6
  Способы именования исторических периодов в Японии связаны либо с названием столицы, либо с девизом императорского правления. По названию столицы именуются эпохи Хэйан (VIII–XI вв.) и Эдо (1603–1867), по девизам правления царствовавших императоров – эпоха Мэйдзи (1968–1912) и следующая эпоха Тайсё (1912–1926).


[Закрыть] да и теперь, в наш век передовых технологий, человека гнетёт всё то же бремя забот, оно неизменно.

Но кое-что изменилось. Биологический вид под названием «человек», паразитируя на теле Земли, неестественно размножился, так что это стало разрушительно воздействовать на природу и угрожать существованию планеты. И при этом, прежде страшившийся природных катаклизмов и веривший в сверхъестественные силы, человек по мере научного прогресса начал воображать себя хозяином Вселенной.

Нет ничего плохого в том, чтобы жить, с уверенностью глядя в будущее. Подбадривать себя оптимистическим настроем, верить в человеческую природу и стремиться к мировому прогрессу, жить в любви и созидании, быть гуманистом – это же прекрасно!

Но можно ведь жить и по-другому: исходить из того, что признать злом само существование современного человека. И если эту кромешную тьму земной тщеты прорежет хотя бы один лучик света и ты ощутишь на коже касание тёплого ветерка, то испытать это уже будет драгоценным даром. Более того, мне хотелось бы назвать такой опыт счастливым случаем, чудом. Так может быть, следует поменять самые основы прежнего отношения к жизни, а для начала осознать, что жить для человека – значит непрерывно испытывать страдания?

БУДДА БЫЛ КРАЙНИМ ПЕССИМИСТОМ

В нашей повседневной жизни нам достаточно часто приходится сталкиваться с грубостью и безразличием. Случается, что в груди от этого закипает злость: ну что за люди! Когда-то давно, когда я путешествовал по Советскому Союзу, находившемуся под диктатом Коммунистической партии, мне доводилось по несколько раз в день попадать в подобное положение. Не только среди чиновников, но и среди совсем обычных мужчин и женщин было множество пренеприятных личностей, кичившихся своей маленькой властью. Но и в этом обществе, где-нибудь в глубинке, нередко можно было встретить удивительную искренность и человечность, неподдельное добросердечие. И когда это случалось, становилось так радостно, что трудно подобрать слова, чтобы это выразить.

Есть такое выражение: «капли дождя на иссохшую почву». Именно оттого, что иссушенная земля без влаги покрывается шрамами трещин, обычные дождинки кажутся небесным нектаром. Именно оттого, что вокруг тьма, единственный далёкий огонёк заставляет сердце трепетать.

Все мы изначально убеждены, что жизнь светла и радостна. Мы думаем, что такой уготовило её для нас общество. Но это ошибка.

«В слезах мы в этот мир приходим», – обронил герой шекспировского «Короля Лира». Вот и я здесь не устаю это повторять. В битве, где сильные пожирают слабых, в бессмысленной и смешной пьесе, разыгрываемой на сцене в масштабах земной сферы, каждый из нас участвует не по своей воле, ведь нас туда выталкивают, не спрашивая. «Крик новорождённого младенца – это одинокий голос человека, охваченного ужасом и тревогой» – вот что хотел сказать блуждающий по продуваемой ветрами равнине король Лир.

Кто-то может усмехнуться, мол, очень уж негативный и трагичный взгляд на человеческую жизнь. Но когда-то сам Будда начал с того, что взглянул на бытие человека как на муки рождения, старости, болезней и смерти. Можно сказать, что точка зрения, принимающая человеческую жизнь как она есть, то есть как цепочку «рождение-старение-болезни-смерть», – это самая негативистская философия в истории.

Но проблема-то в том, куда идти дальше, оттолкнувшись от этого посыла. «В слезах пришедший в мир» человек, влачащий на себе ярмо под названием «рождение-старение-болезни-смерть», – есть ли у этого человека, то есть у каждого из нас, выход? Может ли наша жизнь, несмотря ни на что, быть содержательной, полной надежд и стремлений? Или это невозможно? Ради этого вопроса, ответа на который не существует, двадцатидевятилетний юноша Гаутама, он же Будда, пустился в странствие, пожертвовав всем, что имел в своей жизни. Он бросил жену, бросил детей, отказался от высокого положения и славы, оставил спокойную жизнь и всецело устремился по пути познания человеческой природы.

А что, если теперь и нам попробовать исходить именно из крайнего негативизма? Жизнь человека – цепь страданий. Существование человека есть зло и для планеты, и для природы, и для других людей. Человек страдает, независимо от собственной воли дряхлеет, его одолевают всевозможные болезни, и, наконец, человек умирает. В слезах мы приходим в этот мир. В конце мы умираем в полном одиночестве.

Помня об этом, попробуем размышлять следующим образом: а может быть, для человека, который «в слезах приходит в этот мир», есть хотя бы возможность умирать смеясь?

Кажется, что возможность такая очень и очень мала. Однако исходивший из крайне пессимистичной точки зрения Гаутама умер от болезни, по крайней мере, с улыбкой на устах. В повествовании о кончине Будды говорится, что он вернулся к природе, произнося хвалу бросающим на него тень деревьям: «Мир прекрасен!» Он шёл от крайнего отрицания к полному приятию, отталкивался от глубочайшего пессимизма и покинул мир, достигнув в высшей степени позитивного мироощущения. Не потому ли и теперь, спустя два тысячелетия, его жизнь находит отклик в сердцах множества людей?

ОСОЗНАЁМ, ЧТО НИ НА КОГО НЕ СЛЕДУЕТ ВОЗЛАГАТЬ ОЖИДАНИЙ

Мы пришли в этот мир в слезах. В час нашей кончины мы уйдём в полном одиночестве. Пусть даже у нас есть любимые, семья, родные, друзья – они же не будут умирать вместе с нами. Люди живут, поддерживая друг друга, но в конце уходят поодиночке.

Какой бы любовью и заботой не был окружён человек на смертном ложе, встретить свой конец он должен сам, лишь он один за это отвечает.

Вот потому-то родителям не следует возлагать ожиданий на детей. И дети тоже не должны ничего ожидать от родителей. Даже если любишь человека, не жди того же в ответ. И любовь, и забота, и благотворительность – дело добровольное, касается лишь одной стороны, того, кто любит и заботится. Не так ли? Стоит это осознать, и начинаешь смотреть на всё новыми глазами.

Лишь тогда, когда ничего не ждёшь, вдруг оказанные тебе людьми маленькие знаки внимания и расположения воспринимаются как «капли дождя на иссохшую почву». И чувство, которое в этот миг тебя переполняет, есть истинная благодарность. Стоит привыкнуть к заботе, как само собой уходит и чувство благодарности. Поэтому очень важно не привыкать. А для этого только и остаётся – всегда возвращаться к исходной точке, жить, ни на кого не возлагая никаких ожиданий.

Вот почему мужу не следует ничего ожидать от жены. И жене не надо ничего ждать от мужа. И любовь, и семья тоже подвластны «старению, болезням, смерти». Ошибкой было бы подсознательно ожидать, что эти привязанности безусловно пребудут с вами навек.

Пусть даже народ идёт на жертвы ради страны, не надо считать государство или правительство своей опорой. От банков и промышленных предприятий, а также от компаний, в которых вы служите, уж точно ждать нечего. И ни к чему вверять своё сердце и всё, что касается души, буддийскому храму или же церкви. Ждать, что философы и мыслители научат, как надо жить, тоже не приходится.

Ученикам не надо возлагать ожиданий на учителей. Учителя тоже не должны чего-то ждать от учеников.

Но если всё же в классе на какой-то миг возникнет чувство единения между учителем и учениками, это будет счастьем. Это должно вызывать чувство горячей признательности и восприниматься как встреча с чудом. А потом надо глубоко в душе оставить зарубку, память о том, что редко, но бывают на свете такие мгновения.

Записи стираются, но память остаётся. И когда-нибудь, в такую минуту, когда вновь заноет душа, эта память непременно сослужит добрую службу.

СОЧУВСТВУЯ «МАЛЕНЬКОМУ ЧЕЛОВЕКУ»

Мы, люди, – слабые создания.

Когда-то давно я был в Ватикане и, рассматривая огромные фрески Сикстинской капеллы, ощутил странную дисгармонию. «Страшный суд» Микеланджело, прославленный памятник искусства, казалось, давила на меня огромным изображением чересчур мужественного Иисуса. Мне и теперь больше нравятся плоские и условные фигуры людей на картинах предшествующего Ренессансу периода. Истощённые, с выпирающими костями, сгорбленные тела Христа и других персонажей вызывают искреннее сочувствие.

Ренессанс был эпохой, которая мощно возвестила: «Человек велик!» А до той поры, под властью Бога и Церкви, человек мыслился всего лишь как малое, ничтожное создание. Однако у тех людей, считавших себя малыми и ничтожными, наверняка не было нашей сегодняшней чванливости по поводу того, что мы – самые могущественные существа во Вселенной.

Мне хотелось бы вернуться к прежнему представлению о человеке как о малом существе. Ведь, как ни мала капля росы на травинке, в ней тоже явлено бытие неба и земли. Если слово «бытие» слишком высокопарно, можно сказать иначе: «дыхание космоса».

Падающая с неба дождевая вода стекает по листьям деревьев, они роняют капельки на влажную лесную почву, почва впитывает и эту воду. Затем подземные воды пробиваются на поверхность маленьким ручейком, ручей становится речкой, и та пролагает себе путь через равнину, вливаясь в полноводную большую реку.

Судьба капли воды в реке, вверившей себя потоку и уносящейся с ним в море, – это наша с вами судьба. И мутные воды, и воды, загрязнённые отходами, – все воды без исключения вбирает в себя широко расстилающееся море. Наконец нагретая солнечными лучами морская вода испаряется, становится облаком в небе и снова дождём проливается на землю.

Жизнь родилась в море. И пусть сравнение избито, но разве смерть человека – эго не возвращение в море? Возвратившись в колыбель жизни, море, мы вновь возносимся оттуда в небеса, становимся облаком, каплей конденсированной влаги, затем опять дождём, и – опять в путь на землю.

Такова придуманная мной повесть человеческой жизни. Она совсем проста и незамысловата, но в последнее время я всерьёз стал в неё верить.

Ведь это очень свойственно людям – преодолевать комплекс «рождение-дряхление-болезни-смерть» сочинением разных историй, которые потом принимаются на веру.

Люди, которым не остаётся ничего, кроме самоубийства, вольны совершить его. Подобно тому, как бывают моменты, когда человек хотел бы умереть, но не может, бывают и такие случаи, когда при всём стремлении к жизни человек не выживает. И вот поэтому, воображая себя каплей полноводной реки, я естественным образом пришёл к ощущению, что намеренной смерти по собственной воле просто не бывает.

ЧТО Я ПОЧУВСТВОВАЛ ПОДРОСТКОМ НА БЕРЕГУ РЕКИ ТЭДОНГ

Летом моего первого года в средней школе в городе, который теперь называется Пхеньян, я встретил весть о поражении Японии в войне. Школа закрылась, начались сумбурные дни, полные невесть откуда свалившегося досуга. В один из таких дней я решил попытаться переплыть разлившуюся от дождя реку Тэдонг.

Странная это река – Тэдонг, иногда её течение вдруг поворачивает вспять. Кажется, это бывает, когда начинается морской прилив, ведь устье реки выходит в залив Тиннампо (теперешнее его название Нампо). Вроде бы при этом у поверхности и в глубине происходят замысловатые перемены течения. Река широкая, и никакой уверенности в том, что я её одолею, у меня не было, но в свои тринадцать лет я был не в силах побороть вдруг возникшую тягу к сумасбродным приключениям.

Однако, когда я доплыл до середины, меня вдруг охватил безграничный ужас и я стремительно повернул назад, к берегу. Но температура воды и направление течения внезапно переменились. Мои руки и ноги свела судорога, и меня едва не унесло вниз по течению, но всё же как-то обошлось, я не утонул. Я выполз на берег и до самого заката сидел, неподвижно уставившись на вздувшиеся, бурлящие жёлтые воды реки. И вот тогда меня охватило странное ощущение, будто и тело моё, и душу поглотил могучий поток и понёс и я вечно буду плыть вместе с этой рекой.

Я был ещё подростком и, вероятно, в тот раз впервые в жизни смутно ощутил мощное, хоть и незаметное глазу течение, которое приводят в движение силы, именуемые судьбой.

Я и теперь иногда возвращаюсь в памяти к тогдашнему странному чувству. То было удивительное ощущение, будто моя жизнь подчинена каким-то незримым грандиозным ритмам и так будет длиться бесконечно.

С того времени и по сегодняшний день мне довелось повидать немало рек. На моей родине это реки Ябэ и Тикуго, река Онга в районе Тикухо, другие реки острова Кюсю. С некоторых пор по работе я стал много ездить, и всякий раз, глядя на реку, а их множество в нашей стране, я чувствовал то же, что и тогда, когда стоял на речном берегу подростком.

Реки Индии, реки России, реки Китая, реки Центральной и Южной Америки – стоя на их берегах, я неустанно вглядывался в катящиеся воды. В объявленной на военном положении Праге меня угораздило поздней ночью несколько часов проторчать на мосту, по которому ходил герой Кафки, и я не сводя глаз глядел вниз, на чёрные волны Влтавы.

Когда я бываю поглощён этим бессмысленным занятием и время точно останавливается, в моём сердце заклинанием отдаются слова, по сути, очень тривиальные: «Капля великой реки».

«Люди – это капли великой реки».

Всего лишь маленькие капельки, но это капли, из которых состоит великий поток, задающий один из ритмов вечности, – вот что я ощущаю самым непосредственным образом, когда смотрю на воды реки.

Конфуций, Камо-но Тёмэй[7]7
  Камо-но Тёмэй (1155?-1216) – японский поэт и теоретик поэзии, стихи его включены в официальные придворные антологии. Более всего известен сегодня как автор сборника эссе «Записки из кельи», оставил после себя также и другие работы.


[Закрыть] и многие другие черпали вдохновение в образе текущей реки. Мне далеко до отточенных фраз древних, но и во мне, подобно биению пульса всех сосудов в моём теле, трепещет предощущение догадки.

Смерть человека я рисую себе при помощи истории, в которой есть образ «возвращения в море». Ещё в моих фантазиях фигурирует «возвращение на небо», а потом вновь «возвращение на землю».

Когда капли, которыми является жизнь каждого из нас, завершают свой путь, они возвращаются в море. Материнское лоно моря принимает их в себя, и они сливаются с другими каплями, под действием света и тепла превращаются в пар и возносятся на небо. Потом вновь на землю.

Очень наивный образ, как детская картинка, но для меня он убедителен, так и стоит перед глазами.