Текст книги "Капли великой реки"

Автор книги: Ицуки Хироюки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

КУДА УХОДЯТ ЛЮДИ ПОСЛЕ СМЕРТИ?

Попробую порассуждать о старине и о буддизме. Синран, вероучитель эпохи Камакура, был к тому же редким мыслителем, которому удалось утвердить буддизм особого японского толка. Он начинал с того, что принял учение Хонэна,[8]8
  Хомэн (1133–1212) – буддийский вероучитель, основатель секты Чистой земли (Дзёдо).


[Закрыть] который основой всего считал молитву будде Амиде.

Однако я считаю, что углублённое Синраном учение о поклонении будде Амиде не является единобожием в общепринятом смысле. О «мириадах божеств» Синран, правда, не говорил, но признавал существование множества будд и бодхисатв, просто из всех он выбрал будду по имени Амида-Нёрай. Учение Синрана и состоит в том, что надо целиком положиться на одного этого будду. Правильнее даже сказать так: Синран твёрдо верил, что именно милостивый будда Амида протянет людям руку и примет каждого.

Между прочим, люди обычно думают, что буддизм – это культ Будды. А Будда ассоциируется с буддийскими скульптурами, картинами – словом, образом Будды в человеческом обличье, который может быть воспринят зрением.

Однако если внимательно приглядеться к сути учения Синрана, то оказывается, что буддийские картины и изваяния – это ещё не Будда. Изображения имеют всего лишь вспомогательное значение.

За исключением избранных, которые совершают особые ритуалы, внезапно бывают одарены божественным откровением и озарены верой, мы, обычные живые люди, с трудом допускаем существование невидимых божеств и будд, постичь их чувствами мы также в большинстве случаев не способны.

Так рождается символический объект поклонения: скульптура, икона. Кроме того, возникает множество словесных описаний. Но не в этом сущность религии. Установленные в алтаре молельни скульптуры и буддийские картины становятся той лодочкой, которая перевозит исстрадавшегося человека «на тот беспечальный берег», они так и воспринимаются – как источник света во тьме, и это правильно. Нам, заблудившимся, протягивают руку, мы ощущаем, что нас выведут, – и мы признательны за это. Вот потому-то мы поклоняемся буддийским изображениям и, склонив голову, возносим им нашу благодарную молитву.

Но только цель ведь не в этом. Истинное существование, о котором говорит Синран, то место, куда наконец выведут человека, – это Чистая земля, а она дальше, чем буддийские статуэтки и картины. Почувствовать её существование как нечто реальное – вот в этом и состоит вера. И потому в учении Истинной чистой земли Дзёдо синсю, которое основал Синран, а распространил Рэннё,[9]9
  Рэннё (1415–1499) – буддийский вероучитель, проповедник секты Истинной Чистой земли (Дзёдо синсю).


[Закрыть] святыней является имя божества. Имя божества – это написанные на бумаге шесть, восемь, а иногда и десять иероглифов, которым поклоняются. Чаще всего встречается «имя божества» из шести иероглифов, это «Наму Амида Буцу».

Но как можно поклоняться иероглифам? Иероглифы обозначают слова. И значит, Будда для Синрана – это сама формула «Наму Амида Буцу» (вверяю свою судьбу Амида-будде). То есть это совсем не такой образ Будды, который можно было бы увидеть. Будду Синрана увидеть нельзя. Это мир, не имеющий пределов. Это время вечности. Или даже нет, там преодолено само понятие времени. Вот это преодоление времени он и называет словом «Амида».

«Амида» – слово на языке санскрит, записанное китайскими иероглифами. Оно, по-видимому, произошло от амитаюс, что значит «бесконечное время», или от амытаба, что означает «безграничное пространство и всепроникающий свет». Нечто беспредельно огромное было наделено формой и очеловечено – так в словесном предании родился образ будды по имени Амида Буцу.

Слово «Наму» значит «вверить судьбу». «Вверить судьбу» буквально означает преклонить колени, опустить голову и целиком отдаться в чьи-то руки, поклявшись соединить с объектом поклонения свою судьбу. Это представление Синрана о том, что «наму» значит вверить свою судьбу Будде, Рэннё развил ещё дальше и стал проповедовать в народе, будто повторять слова «Наму Амида Буцу» – значит радоваться встрече с Буддой и будто формула эта выражает благодарность.

Пояснение смысла формулы «Наму Амида Буцу» есть в любом вводном сочинении по буддизму. Здесь я лишь в общем виде и весьма вольно изложу выводы.

Среди стариков где-нибудь в провинции часто бывает, что целиком формулу «Наму Амида Буцу» или «Намо Амида Буцу» не произносят, а говорят «Намандабу, намандабу». А многие старики и вовсе бормочут: «Наманда-наманда-наманда».

Конечно же, это изменённые варианты «Наму Амида Буцу». Но даже если не произносить как следует: «Наму Амида Буцу», а просто шептать «Наманда», заветы Синрана исполняются в точности. Ведь Синран устремлял свой взор не на статуэтки и картины с изображениями Будды, а в невидимый глазу мир Чистой земли, неизмеримый, не имеющий границ, противостоящий научно познаваемому миру физических явлений. Ну а то, что принято называть раем и адом, лишь промежуточные пункты на пути – так мне представляется.

Когда в душе я возношу молитву, то совершенно естественным образом с губ срывается: «Наму Амида». Назваться буддистом я бы не решился, скорее, я своеобразный почитатель Синрана, и в этом качестве ощущаю, что мне формула вполне подходит.

Если вам не по душе старомодный обычай повторять «Наму Амида», можно не произносить именно эти слова. Можно говорить «аригато годзаимас», или «спасибо», или «грацце». Достаточно того, что вы чувствуете признательность и в душе благодарите, сложив ладони, просто за то, что в этом жестоком мире вы как-то ещё живёте.

МНЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ ВЕРИТЬ, ЧТО «АД НАМ ВЕДОМ»

Из-за наложения понятий «Чистая земля» и «Рай в Чистой земле» люди склонны думать, что Чистая земля и Райская земля – это одно и то же. Я так не думаю.

Чистая земля – это не рай. И ад, и рай находятся в том самом мире, где человек изо дня в день проживает свою жизнь. Хорошо знакомое изречение из книги «Таннисё»:[10]10
  «Таннисё» – книга изречений вероучителя Синрана.


[Закрыть] «Известное дело, ад» – мне не хотелось бы понимать в том смысле, что после смерти мы непременно отправимся в ад. Я хотел бы думать, что речь идёт об этом, нашем мире, именно в нём мы узнаём, что такое ад.

Именно потому, что нас искушают эгоистичные желания, мы раним друг друга и природу, нагромождаем одну ложь на другую, потому что мы погрязли в страстях, не стоит бояться ада после смерти.

Такого глупца, как я, трудно спасти. Спасти меня, не способного отринуть желания и привязанности? Каждый свой день я проживаю в мучениях, причиняемых мне моими демонами, чудовищными приступами гнева. Вот это я называю адом.

Всем нам это ведомо, и все мы можем считать себя обитателями ада. Страх перед смертью и болезнями… Унижающее других собственное эго и боль униженных… Гнев и ревность…

Но вера – это лучик надежды, прорезающий тьму ада. Так думал Синран. Для того и существует вера, чтобы спасать измученные души. Поэтому само собою устроится так, что живущие в аду вернутся в Чистую землю. Бывает, что и в круговороте дней сумеешь вдруг на какое-то мгновение искренне в это поверить. Вот это и есть рай. Только райские мгновения никогда не длятся долго. В тот же миг восторги рая гаснут, и вновь под ногами каменистая почва ада.

Жить реальностью – это значит жить, непрерывно переносясь из одного мира в другой, то в ад, то в рай.

Тогда «возродиться в Чистой земле» – это не что иное, как уверовать, что все люди, как бы ни прожили они свой век, каплями великой реки возвращаются в океан, а затем вместе с испарениями вновь возносятся в небеса, поверить в эту величайшую повесть о нашей жизни. Я думаю, что именно в этом состоит «естественный закон», к которому Синран пришёл на склоне лет.[11]11
  Естественный закон – буддийский термин, который в толковании Синрана означает отказ от индивидуальных усилий в достижении нирваны и препоручение себя милости будды Нёрай.


[Закрыть]

ОТКРЫТЬ СЕБЯ ЗАНОВО В КАЧЕСТВЕ «КАПЛИ ВЕЛИКОЙ РЕКИ»

Вообразить невидимый глазу и лежащий за пределами реальности мир уже означает неосознанно соприкоснуться с основами религии. Допустимо сказать, что, пытаясь представить себе ад и ощущая его как «ад мира сего», человек, по сути дела, уже вступает в область религиозной веры.

Это может кого-то удивить, но мы, японцы, все живём бок о бок с религией. Когда, глядя на закат, мы впадаем в удивительное, непередаваемое словами настроение или же когда чувствуем страх и неприязнь к густому лесу, когда умиляемся пробившейся сквозь трещины асфальта траве, мы всякий раз невольно прикасаемся к невидимому миру.

Это называют анимизмом, но я не склонен принижать его и сводить к местным верованиям традиционного общества. Мне не по душе рассудочное иронизирование над исконным обычаем простых японцев одинаково почитать духов-ками и буддийских богов, мол, это глупая мешанина верований, синкретизм. Вера слагается не из догматов и религиозных институтов. Это что-то, что рождается из естественных человеческих эмоций.

Ученик средней школы, зарезавший складным ножом-бабочкой[12]12
  Складной нож-бабочка – нож, рукоять которого состоит из двух половинок на шарнирах. В сложенном состоянии лезвие скрыто в пазах охватывающих его рукоятей, при раскрывании рукояти разворачиваются на 180 градусов. Нож, иначе называемый балисонг, был широко распространён на Филиппинах, стал известен после Второй мировой войны в Японии и США, часто фигурирует в боевиках азиатской тематики. Произошедшее 28 января 1998 г. в префектуре Тотиги убийство учительницы связывают с влиянием средств массовой информации, в частности японской телевизионной драмы 1997 г. «Подарок» («Гифуто»), где владение ножом-бабочкой подано как эффектный приём.


[Закрыть] учительницу английского языка, после этого, говорят, с рёвом убежал в туалет и зашёлся в жесточайшем приступе рвоты. Я и этот случай ощущаю, как яркий пример существования контакта с иным, невидимым глазу миром.

Не следует ли современному человеку несколько съёжиться в размерах? Может, не стоит, как в эпоху Ренессанса, без конца возвеличивать человека? Не лучше ли жить скромно, опустив глаза, и помнить о том, как мал и слаб человек?

Поистине, позитивная философия – это изумление человека, который потрясён до глубины души тем, что увидел свет на дне глубочайшего отчаяния. Но, чтобы прийти к этому, нужно непременно опуститься до самой крайней точки негатива, только с этого можно начать. Мы все действительно обитаем сейчас в аду. Но зато мы не будем низвергнуты в ад после смерти. Ведь в ад все люди приходят с рождением. Не в парадиз мечты, где цветут сады и щебечут птицы, являемся мы на свет, и нас здесь не приветствуют с фанфарами.

И всё же среди этого ада нам иногда доводится нежданно встретить маленькую радость, дружеское участие, доброе отношение незнакомого человека или чудо любви. Бывают минуты, когда душа и тело преисполнены отваги, когда наши мечты и стремления делают мир сияющим. Иногда даже бывают мгновения, когда от всей души благодаришь судьбу: как хорошо, что родился в этот мир человеком! А бывает – покатываешься от хохота и вместе с тобой смеются другие люди…

Вот эти мгновения – райские. Рай не где-то в мире ином, не на небесах, не в Западной Чистой земле. Он здесь, среди ада нашего существования. Рай, пожалуй, можно сравнить с маленькими сияющими пузырьками пены, всплывающими на тёмных волнах этого мира, который я называю адом. И уж никак не надо думать, что рай – это последнее пристанище, куда человек попадает после смерти.

«Ад мы уже изведали!» Стоит в этом увериться, и к вам непременно порой станет приходить светлое настроение, когда вы и не ждали. И наверняка вы, доселе корчившиеся в муках, захотите иногда и пошутить, поребячиться.

Хотя жизнь ставила меня в ситуации, когда я думал о самоубийстве, всё же я как-то сумел из этого выбраться – думаю, потому, что сумел задним числом осознать, что этот мир по сути своей хаотичен, жесток, полон горя и мук.

Дело уже давнее, но один мой друг как-то выдвинул себя на выборах кандидатом, и мне пришлось выйти на трибуну и произнести речь в его поддержку. Помню, что его тогдашний лозунг был: «Не хочу снова увидеть лица голодных детей». Указывая на плакат с этим изречением, я как бы в шутку сказал: «А я не хочу снова увидеть лица голодных взрослых. Так будет вернее».

На самом деле я не играл словами и не пытался вызвать смех – таково было моё искреннее убеждение, вынесенное из опыта детских лет. Я встретил окончание войны в северной части Кореи, колонии бывшей Японской империи, и тот период, когда мы были на положении беженцев, подчинявшихся военным властям армии тогдашнего СССР, оставил ряд неизгладимых отпечатков в моём сознании. Некоторые воспоминания живы и поныне, они меня не оставляют.

В исключительных обстоятельствах военного поражения и эвакуации на родину взрослые были для детей существами опасными. Потому что нередко тот батат, рисовые лепёшки или чёрный хлеб, которые детям из жалости давали корейцы и советские солдаты, взрослые, пользуясь своей силой, отнимали. Дети тогда каждой клеточкой тела впитали истину: «Нет никого страшней голодных взрослых».

А ведь был ещё самосуд, изнасилования, доносы, торговля детьми. При этом мой опыт не идёт ни в какое сравнение с тем, что испытали японские поселенцы на территориях, приграничных с тогдашним СССР.

Один старший товарищ, вернувшийся из сибирского плена, с усмешкой рассказывал мне: «Когда зимней ночью вдруг почувствуешь, что на тебя ползёт целая туча вшей, сердце невольно прыгает от радости. Ведь это верный знак, что сосед твой уже лежит холодный. Когда человек умирал, вши разом перекидывались на тёплое тело. Стало быть, завтра утром достанется что-то из одежды товарища – ну и радуешься этим вшам. Если кто-то умирал, то лежавшие с двух сторон от него имели право поделить между собой имущество: обувь, бельё, набрюшник, перчатки…»

Однако впоследствии меня спасло от самоубийства не только сознание того, что «наш мир – это ад». Даже в той исключительной, трагической обстановке, как ни трудно в это поверить, мне ярко запомнилось, что в людях оставалось хорошее: была и честность, и доброта, и взаимопомощь, а иногда и улыбка, даже счастливые и трогательные минуты были, даже свобода была… И среди взрослых тоже были некоторые, кто держал слово и делился едой. Когда такие попадались, мне казалось, что я встретил Будду.

Среди ада был и рай, это правда.

Теперь мы живём, начисто позабыв о том времени. Я и сам такой. Это же надо – порой в итальянском ресторане сетую на качество оливкового масла, в которое макаю хлеб, а в скоростном поезде ругаю обогреватель, поставленный на полную мощность. Какие уж тут вши или блохи, если мы покупаем средства, чтобы обезопасить себя даже от бактерий!

Люди уже с самого рождения появляются в этом мире, отягощённые болезнями. В буддизме считается, что у каждого человека изначально имеется четыреста четыре недуга. И рак, и СПИД когда-нибудь, возможно, будут побеждены. Но преодолеть смерть люди не в силах. С самого момента появления на свет изо дня в день двигаться к своей кончине – вот и вся наша жизнь. Жить – это значит каждодневно идти к смерти, все мы – носители смертельной бациллы, и вакцины против неё не будет открыто во веки веков.

Все встретившие друг друга неизбежно расстанутся. Самые любящие и преданные супруги обречены разлучиться, кто-то уйдёт первым. И лишь до этого дня продлится задушевная близость, которой они сумели достичь. Родители расстанутся с детьми. Как правило, родители уходят и оставляют детей одних на этом свете. Часто бывает и наоборот – как бы то ни было, люди уходят.

Считать, что люди жалки и жизнь их полна горестей, вполне естественно. Не нужно бояться, что такой взгляд на вещи пессимистичен. Ну нельзя же, в самом деле, думать, что от скептического отношения к жизни в мозгу вырабатывается разъедающее организм вредное химическое соединение! Лу Синь[13]13
  Лу Синь – китайский писатель (1881–1936).


[Закрыть] говорил: «Обманутое разочарование равносильно надежде».

Жизнь – это могучая река, а мы подобны каплям, несущимся в её потоке. Иногда вода вздымается стремниной, иногда журчит свои песни, иногда безмолвно катится к морю. И Синран с его «естественным законом», и Нацумэ Сосэки, решивший «довериться небесам, отрешиться от эго»,[14]14
  Нацумэ Сосэки – японский писатель (1867–1916), основоположник японской литературы Нового времени.


[Закрыть] наверное, думали так же.

Наша жизнь – всего лишь капля в огромной реке. Но вместе с бесчисленным множеством других капель она составляет могучий поток, и он неизбежно вольётся в океан. Не пришло ли время нам, мечтавшим лишь о покорении высоких вершин и из последних сил бежавшим к финишу, оглянуться на те полвека, что минули после окончания войны, и увидеть свою теперешнюю жизнь как неспешный ток реки к морю, представить, как капли вновь вернутся на небо?

Каждый человек – капля великой реки. Думается мне, что нам следует опять к этому вернуться и заново начать разговор.

В ЧАС, КОГДА ПОМУТНЕЮТ ВОДЫ РЕКИ ЦАНЛАН…

КРЫЛАТАЯ ФРАЗА: «ЛУЧШИЕ УМИРАЮТ МОЛОДЫМИ»

Есть выражение: «взбаламученный мир». Кажется, это про грязь и дисгармонию нашего мира. Термин, видимо, пришёл из буддизма.

То, как каждый из нас воспринимает время, в которое он живёт, зависит от позиции человека. По поводу современной политики, экономики, медицины, образования у меня даже нет сил вздыхать – настолько ужасной кажется ситуация. Не буду даже приводить примеров. Кажется, можно впасть в уныние уже от одного перечисления их на бумаге.

Однако до сих пор я никогда во весь голос не высказывал сожалений об этом и не выступал в печати с острой критикой. Только в сердцах ворчал себе под нос или порой ронял ироничные замечания. Может быть, потому, что где-то в уголке души свернулась кольцом покаянная мысль о том, что и сам я – всего лишь рыбёшка, плавающая в мутных водах этого мира, полного скверны. Я уже не молод. И я чувствую себя так, словно я – один из худших и дожил до сего дня, своекорыстно расталкивая локтями и обходя множество других людей.

Это чувство не имеет отношения к самодовольному уничижению человека, заведомо ставящего себя на самую нижнюю ступень и разыгрывающего ложную скромность. Это не подвластное доводам рассудка убеждение, укоренившееся в моей душе прочно, словно опорная балка, отчего я чувствую себя пропащей душой, которой нет спасения.

Подростком я встретил весть о поражении в войне на колонизированных Великой Японской империей территориях. А потом среди невыразимого словами хаоса чудом сумел уцелеть, вернулся на родину и дожил до сего дня. Каждый раз, когда я думаю о том времени, взор мой невольно опускается, а голос становится тише. В тогдашнем бесчеловечном месиве я два года прожил без документов, на положении беженца, гражданина побеждённой страны, да ещё и представителя прежнего класса колонизаторов, и это такой опыт, о котором совершенно не хочется вспоминать.

Чем прошедшие через всё и оставшиеся в живых отличались от тех, кто не вернулся, упал на дороге? Может быть, они твёрже верили? Или были сильнее физически, щедрее одарены способностями? Или это были люди, которые никогда не теряли надежды, целеустремлённости, позитивного отношения к жизни?

И вот какой ответ таится в глубине моего сердца. Неведомо откуда звучащий голос всегда возражает на это: нет! Остались худшие, ведь разве все хорошие люди не погибли в пути? Неужели ты забыл об этом?

Те, что в невыносимых условиях не сгинули в пути, остались в живых, были люди с сильным эго, обладавшие самосохраняющей жизненной энергией и стремлением уцелеть даже за счёт других. А может быть, у них была сильная карма и они были более себялюбивы?

Через границу между севером и югом, проходившую по тридцать восьмой параллели, я в мои тринадцать лет со всех ног бежал с младшей сестрой на спине, а за руку тащил ещё младшего брата. Если бы обессилевший брат упал, я без колебаний бросил бы его и продолжал бежать. Бессознательная энергия самосохранения толкала моё истощённое тело бежать и только бежать, вперёд и вперёд.

Спустя годы брат умер от рака, не дожив и до пятидесяти. Он не любил ссориться с людьми. В отношениях со мной он всегда старался уступать и был взрослее, хоть и младше. Его отличало то, что он был тихий, словно ещё подростком устал душой. Когда в тридцать с небольшим я вступил в новую жизнь в качестве начинающего литератора, он, казалось, желал лишь одного – жить в тени за моей спиной.

Сейчас мне больно вспоминать его привычную фразу: «Ну а чем плохо?» Он подчёркнуто произносил это так, как говорят на острове Кюсю, повышая интонацию к концу слова. Бывало, бормочет: «А что, чем плохо?» Так он реагировал на то, как неуёмно я горячился по поводу своей работы или каких-то текущих событий, открыто выражая свой гнев и изливая его на окружающих. Он позволял мне высказать всё до конца, а потом с лёгкой и немного горькой усмешкой ронял своё: «Да чем плохо?» – словно обращал эти слова к самому себе. Его неожиданная смерть отозвалась в моей душе где-то, уже не помню где, подхваченным афоризмом: «Лучшие умирают молодыми».

Меня не покидает чувство, что я грешник, настойчиво цеплявшийся за жизнь и оставшийся на этом свете ценой гибели лучших.

ГНЕВ ЦЮЙ ЮАНЯ И ПЕСНЯ РЫБАКА

Эту историю я слышал давно.

В Древнем Китае жил человек по имени Цюй Юань.[15]15
  Цюй Юань, первый среди великих поэтов китайской древности, жил около 340–278 гг. до н. э.


[Закрыть] Кажется, он жил в эпоху Сражающихся царств, и было это в некотором веке до нашей эры. Скорбя о стране и народе в годину смуты, он изо всех сил старался быть полезным, однако дурные люди, которым это мешало, оклеветали Цюй Юаня, и он был изгнан из родного края, стал жить скитальцем в провинции. Считается, что Цюй Юань навлёк на себя ненависть окружения несравненным талантом, твёрдой приверженностью к справедливости, высокой нравственностью и душевной чистотой.

Уставший от долгих скитаний, разочаровавшийся в тщетных своих усилиях, Цюй Юань, едва держась на ногах, добрёл до берега большой реки Цанлан. Там он вознёс взор к небесам, посылая хулы погрязшему в скверне миру и сетуя в одиночестве. Тут к нему приблизился на лодке рыбак и спросил, отчего он, человек высокого звания, в таком виде.

Цюй Юань ответил:

– Нынче весь мир замутился и все в нём грязны. Нечистота этого мира достигла предела. И в этом мире лишь я один чист и живу по справедливости. Люди все нынче обезумели, словно напились вина и опьянели, и только я один трезв. Вот потому я изгнан со своего поста и оказался в таком положении, в досаде влачу свои дни.

Услышав это, рыбак покачал головой и снова спросил Цюй Юаня:

– Может быть, это всё и так. По-твоему, следует поставить себя выше этого мира и жить, отгородившись от его грязи, но неужели ты никогда не думал о том, что есть иной путь?

Ответ Цюй Юаня был непреклонен. Уж если речь зашла о том, чтобы белое и чистое тело своё осквернить грязью этого мира, то лучше броситься в воды реки и стать пищей для рыб. Цюй Юань сказал, что он, мол, привык жить так.

Тогда рыбак усмехнулся и, отбивая такт ударами по борту лодки, продекламировал несколько строф, а затем уплыл на своём судёнышке прочь. Передают, что песня рыбака была такова:

 
Когда воды реки Цанлан чисты,
Можно омыть в них шнурки своей шляпы.
Когда воды реки Цанлан мутны,
Можно омыть в них стопы.
 

После этого рыбак больше уже не оборачивался и, удаляясь вниз по течению, скоро скрылся из вида.

Про эту беседу Цюй Юаня с деревенским рыбаком рассказывается во многих китайских легендах. У Го Можо[16]16
  Го Можо (1892–1978) – китайский поэт, прозаик, драматург, учёный. Основоположник поэзии на современном разговорном языке. Автор исторической трагедии «Цюй Юань».


[Закрыть] тоже есть пьеса «Цюй Юань».

Людей, подобных Цюй Юаню, немало и в наши дни. Они талантливы, по натуре идеалисты, стремятся жить по справедливости. Для таких людей, я думаю, современный взбаламученный мир должен быть невыносим. Среди тех, кто на своей должности бывает вынужден по приказу начальства как ни в чём не бывало делать отвратительную работу, кое-кто попадает в тюрьму, а иные накладывают на себя руки.

Цюй Юань – безупречный человек. Но для тех, кто живёт в нашем мире, есть некая правда и в дерзких словах безымянного рыбака, этого нельзя не признать. Пусть воды реки замутнены и грязны, но разве не сгодятся они для того, чтобы вымыть испачканные ступни?

Воды великой реки бывают мутными, а бывают и чистыми. Хотя обычно они, пожалуй, всё-таки мутны. И что толку проводить свои дни, сердясь и бранясь по этому поводу? Разве не остаётся нам лишь делать то малое, что в наших силах? Так я думаю, а сам в это время втихомолку оттираю грязь со своих запачканных ступнёй.