Текст книги "Барабаны пустыни"

Автор книги: Ибрагим Аль-Куни

Соавторы: Юсеф Шриф,Мухаммед Швейхиди,Халифа ат-Тикбали,Камиль аль-Макхур,Хайям Дурдунджи,Ахмед аль-Факых,Фаузи аль-Башта,Али аль-Мисурати
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Перебирайтесь как можно скорее на новые земли, – вторил губернатору его заместитель, – и все будет в порядке…

Выслушав добрые советы и пожелания, делегаты ушли, воздав должное мудрости провинциальных властей.

– О аллах, – вскричал Сулейман, выходя из здания резиденции губернатора, – если бы не страх за детей, которые останутся после меня сиротами, клянусь, я бы свернул этому увещевателю шею. – И, сжав в гневе кулаки, тихо добавил: – Не хочу, чтобы они шлялись по улицам и просили милостыню…

Наступал Новый год, снова разливалась река, затопляя все вокруг. И вновь первые страницы газет заполняли репортажи с места событий. Из репродукторов неслись сводки, их сменяли комментарии и информации. «Его превосходительство губернатор лично посетил зону наводнения». Фотографии. Призывы. Передовицы. Броские заголовки. И опять килограмм риса, горсть ячменя или килограмм муки. Новые дыры, заткнутые тряпьем.

И снова к представителю центральных властей направляется делегация. На этот раз их встречает, смачно попыхивая трубкой, новый губернатор.

– Кто вас приглашал в наш город? – вопрошал он своим зычным голосом и, ощупывая глазами делегатов, советовал: – Уезжайте отсюда. Возвращайтесь к себе, в свои родные места. А ко мне ходить нечего.

Но как ему объяснить, что в их деревнях нет ни фабрик, ни заводов, нет ни полей, ни воды, нет никакой работы?

Сулейман Шанабу вышел из лачуги, согнувшись в три погибели. Жизнь ломает и более могучих мужчин. Обернувшись, он бросил взгляд на младшего сына: больной полиомиелитом, этой болезнью бедняков, ребенок заново учился ходить. Болен и второй сын: у него постоянно слезятся глаза. Врачи говорят, что мальчику грозит слепота. А Сулейман так мечтал отдать своего сына в школу, чтобы он выучил Коран, зазубрил ритуальные стихи и читал бы их по праздникам или на похоронах.

Трудная жизнь была и у его сестры. Всего два года назад завершился бракоразводный процесс. Ее бывший муж, познакомившись с иностранкой, уехал на заработки в дальние страны. Его новая жена тешила себя надеждой, что выходит замуж за одного из богатейших людей легендарной страны нефти и получит возможность швырять деньги налево и направо. А в доме Сулеймана прибавились сестра и шестеро ее детей. На его плечи легли новые тяготы. Сулейман пристроил к своей хижине еще одну комнату, там и поселилась сестра с детьми, уповая всецело на волю аллаха. Однажды она чуть было замуж не вышла. Но жених, ненароком узнав от соседей, что у его нареченной детей хоть пруд пруди, тотчас сбежал, надеясь подыскать себе где-нибудь вдову без детей, но, разумеется, с капиталом.

Чтобы прокормить свою возросшую семью, Сулейман стал трудиться денно и нощно. Донимали его боли в желудке, он обращался к врачам – и к местным, и к заезжим, иностранным. Делали ему снимки желудка, выписывали рецепты. Но он предпочитал лечиться травами и терпеливо ждать, когда утихнет боль. Боль проходила, но скоро возвращалась.

Сулейман был вежлив со всеми чиновниками; вынужденный то и дело угождать им, потакать их желаниям, он заискивал перед ними. С некоторых пор в его душе поселился страх, боязнь потерять работу. На что он будет тогда кормить детей, которые верили в своего отца, думали, что ему все под силу?

Сытые, живущие в довольстве чиновники нередко проводят уик-энд на Мальте, а то и в Афинах; кое-кто летает на ночь даже в Рим или Париж. В понедельник они возвращаются в офисы и роскошные виллы. Построенные местными удачливыми торговцами и предприимчивыми маклерами виллы сдаются компании внаем. А она строит в садах вилл плавательные бассейны и фонтаны и платит баснословные деньги за все: за роскошную коллекционную мебель, за кондиционеры, за прислугу, за телевизоры… Каждый день не один раз проходил Сулейман мимо этих зданий, отделанных гранитом и мрамором, зеленых, красных, желтых, светлосерых. В безбрежном желтом море пустыни они казались ярким узором на огромном персидском ковре. Из окон вилл доносились звуки музыки. Крыши ощетинились крестами телевизионных антенн.

А в своей лачуге Сулейман слышит иную музыку: крики и плач детей.

Предмет законной гордости Сулеймана – великолепные, черные как смоль длинные усы, за которыми он старательно ухаживает: подкрашивает, расчесывает и приглаживает доведенными до автоматизма движениями. Никто, собственно, не знает, что побудило Сулеймана отращивать усы. Когда он только начинал свою работу в компании, его густые, с завитками на концах усы привлекали всеобщее внимание, но постепенно к ним привыкли и перестали замечать.

Однажды Сулеймана увидел новый директор филиала. Он только недавно пожаловал сюда из-за моря и решил ознаменовать свое правление, проявив демократизм и интерес к нуждам простых рабочих.

– Сколько лет ты отращиваешь усы? – спросил он Сулеймана.

– Лет двадцать пять, – ответил Сулейман.

– Так вот, у меня для тебя сюрприз! Я решил устроить в твою честь банкет, точнее говоря, мы отпразднуем юбилей твоих усов. Как-никак нам надо думать и о простых людях, о таких рабочих, как ты.

Он вышел из-за стола и, вплотную подойдя к Сулейману, демонстративно пожал ему руку.

В отделе рабочей силы было созвано экстренное совещание. Присутствовали начальник отдела, три его заместителя, руководители других отделов, представитель компании по связи с прессой. Всего человек тридцать, не меньше. На длинном столе – чашечки с кофе, бутылки пива, пепси-колы и виски. Над дверью включили красную лампу и повесили табличку: «Закрытое совещание. Посторонним вход воспрещен».

Первым делом завели досье – кожаную папку «Торжественный обед в честь рабочего Сулеймана Шанабу. Дело № 30».

Далее следовал подробный план предполагаемых торжеств: виды напитков, подарок от компании, порядок его вручения, краткое содержание юбилейных речей и список ораторов.

Дабы сделать приятное юбиляру, начальник отдела предложил, чтобы речь в его честь была произнесена на арабском языке. Присутствующие в недоумении стали пожимать плечами и переглядываться. Выход из положения, как всегда в таких случаях, нашел старший технический советник.

– Я предлагаю, – сказал он, – чтобы все слова речи были написаны латинскими буквами.

Эта блестящая идея была встречена громом аплодисментов. Директор вызвал Сулеймана. В смущении, не зная, что его ожидает, входил он в кабинет, все стены которого были увешаны сверху донизу картами, диаграммами, разноцветными схемами, а стол и столики вокруг заполнены образцами пород и пробами песка.

Раскачиваясь в кресле и не вынимая трубки изо рта, директор объявил:

– Так вот, как я и говорил тебе, в воскресенье, то есть послезавтра, будет устроен торжественный банкет в честь… самых длинных усов… а значит, и в твою честь…

Отпечатали пригласительные билеты и распространили их среди чиновников, экспертов, советников. Приглашения были составлены на трех языках: английском, итальянском, французском. К приглашению был приложен небольшой текст на арабском языке:

«Убедительно просим Вас пожаловать в воскресенье на торжественный банкет в честь самых длинных в компании усов. Форма одежды повседневная. Желательно с женами. Разрешается взять с собой детей. Во время торжественного приема состоится вручение памятного ценного подарка рабочему Сулейману Шанабу».

Служащие компании наперебой пожимали Сулейману руку.

– Поздравляем, Сулейман, от души поздравляем. Да, наш директор – настоящий джентльмен и поистине большой человек.

Когда Сулейман возвратился в свою лачугу, его окружили дети. При виде их у него сердце сжалось от жалости: этот никак не избавится от кашля, другой почти ничего не видит, третий – желтый как лимон.

Он сообщил новость. Всеобщую радость затмила проблема праздничной одежды. Его видавший виды бежевый костюм и пальто с оторванными пуговицами никак не соответствовали торжественности грядущего юбилея, который должны почтить своим присутствием важные господа. Что делать? Пришлось купить у еврея Брахи костюм в рассрочку, в другой лавке взять под залог галстук, лакированные туфли и наручные часы вместо старых, карманных.

Одна из центральных газет, существующая за счет объявлений и рекламы компании, опубликовала на первой странице информацию своего собственного корреспондента под заголовком: «Компания устраивает прием в честь своего рабочего Сулеймана Шанабу».

«Это событие, – писал корреспондент, – следует рассматривать не только как выражение истинного демократизма, столь характерного для нового руководства филиала компании, но и как проявление подлинно отеческой заботы дирекции о нуждах простых рабочих». Ниже была помещена довольно крупная фотография Сулеймана, стоящего у пульта управления сложного агрегата.

Итак, Сулейман приготовил для банкета все необходимое. Осталось написать ответную речь. Он отправился к шейху. Узнав обстоятельства дела, тот с должной серьезностью отнесся к своей миссии и составил Сулейману текст выступления, которое начиналось следующими словами:

«Во имя аллаха, милостивого, милосердного. Помолимся за него, да снизойдет благословение на него и на его пророка…»

Когда Сулейман зачитал вслух эту речь одному из своих друзей, тот резонно сказал, что на банкете будут люди, не верующие ни в аллаха, ни в его пророка, и что эти слова до них просто не дойдут. А затем он поверг Сулеймана в смятение, заметив: «Для такого банкета нужен какой-то особый язык и стиль, даже специальный ритуал».

Тогда Сулейман направился к студенту, который летом обычно подрабатывал у них на нефтеразработках. Тот написал ему свой вариант речи, она начиналась совсем по-иному: «Уважаемый господин директор! Дамы и господа! Господа советники и господа эксперты…»

Всю ночь напролет и весь день Сулейман репетировал речь, точно готовился к выпускному экзамену. В доме было введено чрезвычайное положение, даже дети присмирели.

Наконец наступило долгожданное воскресенье. Ранним утром Сулейман, облачившись в праздничный костюм, отправился в парикмахерскую. Мальчишка-парикмахер без умолку трещал о последних событиях, ценах на помидоры, о кризисах холодной войны, о новых песнях Фейруз, о последних происшествиях в квартале, концертах на сцене кинотеатра «Аль-Хамра», об эффективных средствах борьбы с муравьями. Видимо, иначе он просто не мог работать. Сулейману пришлось услышать и о пользе пенициллина, и о новых средствах против насморка, десятки новых анекдотов и небылиц.

Недрогнувшим голосом парикмахер принялся пересказывать содержание кинофильма, который он видел на прошлой неделе в кинотеатре «Али Баба», и стал изображать героя и героиню. Он рассказывал, не выпуская из рук острой бритвы, которая то и дело мелькала перед глазами Сулеймана. И столько уверенности было в его трескучем голосе, что Сулейман невольно стал прислушиваться. «И вот в этот момент герой вместе со своим другом ворвался…» Что было дальше, Сулейман не услышал: точно молния сверкнула бритва, и он лишился правого уса. Видя в зеркале, как его драгоценный ус медленно падает на салфетку, Сулейман замер на месте, точно громом пораженный.

– Что ты наделал, негодный мальчишка! – взорвался Сулейман яростным криком.

Цирюльник прирос к своему месту. Что случилось потом, можно было узнать из протоколов в ближайшем полицейском участке.

Сулейман сбрил и второй ус.

Целую неделю он не выходил из дому и никого не хотел видеть. Вскоре он получил письмо из компании. «Уважаемый господин Сулейман Шанабу, компания вынуждена с горьким сожалением уведомить Вас, что Вы уволены с работы, так как, не предупредив дирекцию, позволили себе не являться на работу в течение недели. Так как господин директор обещал Вам подарок, то, дабы не нарушать решение дирекции от 5.07. с. г., посылаем обещанное». Сулейман вскрыл пакет. Там лежал вымпел с эмблемой компании. «Есть чем заткнуть дыру в лачуге, – подумал он. – Или, может быть, вернуть им по почте?» Но тут же его пронзила молнией другая мысль: «Куда теперь идти?»

Перевод В. Шагаля и Н. Фетисовой.

© Перевод на русский язык «Прогресс», 1980.

Халим-эффенди

Обычно Халим-эффенди просыпается рано. Сразу же спешит умыться, одеться, наскоро привести себя в порядок. А когда старая служанка приносит завтрак, он второпях вливает в себя чашечку кофе, заедая его куском вчерашнего пирога. Трудно ему стало есть – зубы еле-еле пережевывают пищу. Что и говорить, он сильно сдал за последнее время. Сегодня, бросив случайно на служанку быстрый взгляд, Халим-эффенди вдруг неожиданно для себя заметил, что она тоже сильно сдала за последнее время, будто разом, в один день, постарела. Впрочем, чему удивляться, ведь он взял ее к себе в дом, когда еще был студентом. Сколько с тех пор лет прошло? Страшно не то что сказать, но и подумать.

Двадцать лет уже он работает учителем. Учи-тель! Раньше он произносил это слово по слогам с гордостью. Ему казалось, что нет никого в округе, кто бы мог с ним сравниться. А сейчас?! Подумаешь, учитель! Никакого престижа, особенно в городе. В деревне или где-нибудь в сахарской глуши, говорят, все по-другому. Учитель по-прежнему окружен уважением и почетом. А в городе? Что здесь он видит? Встает ни свет ни заря; по вечерам – горы тетрадей, а по выходным и в дни каникул он только и знает, что бегает по частным урокам. Были бы хоть деньги приличные, а то мелочишка, всего ничего – с трудом хватает, чтобы свести концы с концами. Сколько раз говорил он себе: перемени профессию. Подумаешь, учитель! Ну что тебе стоит стать, например, торговцем. Будут тогда у тебя и деньги, и роскошная большая квартира, и машина. Все, что душе угодно! И будешь ты желанным гостем на всех банкетах и коктейлях. Отдыхать будешь только за границей! Путешествовать по всему миру. Ну что тебе стоит переменить профессию?!

Но что-то все-таки удерживало Халима от этого шага. Что, спрашивается? Сколько раз Халим-эффенди начинал рассуждать вслух, пытался понять самого себя, принимал решение, ругал себя, поносил за слабоволие. Что толку? Вспоминал отца. Ведь тот тоже был школьным учителем. Как он мечтал, чтобы сын пошел по его стопам…

Все меняется в Триполи. Только у него, Халима, все без изменений.

Ну что же, пора и собираться. Портфель, учебники, тетради. Все, кажется, на месте. Ох уж эти тетради, заполненные детскими каракулями! Своих учеников он знает прежде всего по почеркам. Сколько же учеников побывало у него за эти двадцать лет?! Попробуй спроси их, кем они хотят стать. Вот раньше все было просто, многие мечтали стать учителем. А теперь?

Вот, например, Ибрагим, этот отпетый лентяй и тупица, так он, видите ли, хочет быть эстрадным певцом, ни больше и ни меньше, не просто каким-нибудь там провинциалом, а таким, чтобы физиономия его украшала обложки популярных иллюстрированных журналов. Салех, тот спит и видит себя киноактером, а Али – повсюду главный – хочет стать по меньшей мере директором частной фирмы. Надо спешить. До школы стало тяжело добираться. Вот раньше совсем по-другому было, он доходил до нее всего за несколько минут. Теперь путь к школе преградили высокие гостиницы, роскошные магазины, торговые конторы с огромными окнами. Улицы не узнать! Да, что и говорить, мир меняется буквально на глазах. Получают освобождение народы, возникают новые государства. А ты, Халим, по-прежнему учитель! Каждый день приносит тебе одно и то же – ранние пробуждения, тетради… Хоть бы что-нибудь изменилось!

Однажды его приятель – доктор – посоветовал ему: отдохни, поезжай в Европу.

Европа! Ев-ро-па… Он знал ее по учебникам, изучил по книгам, изъездил по атласам. Каждую страну! Каждый мало-мальски крупный город. Но побывать в ней ему так и не довелось. Да, конечно, неплохо было бы отдохнуть, совершить путешествие. Но где взять деньги? Ведь у него как-никак пятеро детей: Талиб, Мухаммед, Махмуд, Ибрагим и совсем еще крошка Суад. Всю эту компанию он должен кормить, поить, выучить. Тысячью нитей связан он с этими четырьмя стенами. С классом, с этой длинной, коричневого цвета доской. В этом классе, помнится, еще учился его старший сын – Талиб. Способный мальчик. Он всегда был самым лучшим учеником. Как мечталось Халиму, чтобы сын его стал учителем. Он твердо верил, что придет время, непременно придет, и слово «учитель» снова, как прежде, будет произноситься с благоговением, и сыну его уже не придется с грустью смотреть на монеты, пересчитывая их перед зарплатой, покупать хлеб и зелень в долг. Ну а он, Халим, что с ним? По-прежнему – на низшей ступени социальной иерархии. Где теперь его однокашники? Куда, например, запропастился тот, которого все за длинные уши и выдвинутую вперед челюсть звали между собой «верблюд». Он вечно проваливался на всех экзаменах. Теперь, говорят, стал дипломатом. Известная фигура в обществе. Надо же, живет себе припеваючи, все время за границей. А ты, Халим? Пишут о тебе в газетах? Кто тебя знает? Твое имя встретится разве что лишь в списках учителей, да знают тебя парикмахер, у которого ты стрижешься уже десять лет, и несколько лавочников в твоем квартале – и все!

Стоило только Халиму-эффенди войти в класс, как неожиданно для себя он заметил, что на уроке присутствует инспектор из министерства. Его лицо вроде бы знакомо Халиму-эффенди. Да, конечно, это его бывший ученик. Как он умело делает вид, что они незнакомы и никогда раньше не встречались. Да, мир меняется. Раньше он сидел за партой в этом классе и не смел возражать тебе. А теперь он начальник.

После окончания урока инспектор надел очки и сделал запись в журнале: «Учитель компетентен, соответствует занимаемой должности, но ему следует уделить больше внимания своему внешнему виду, особенно одежде».

Осел! Это ему, Халиму, следует заботиться о своем костюме? Кто сейчас думает об одежде? Только юнцы… Ну а он уже слишком стар, чтобы забивать себе голову такими пустяками. Только и знает, что вкалывает изо дня в день, делает важное для родины дело: воспитывает молодежь – будущее своей страны.

Однако надо собрать тетради и пойти, пожалуй, домой передохнуть. А после обеда – опять в школу. И так каждый день!

Дома Халим-эффенди взглянул на себя в зеркало.

Да, инспектор отчасти прав – вид у него действительно неряшливый. Костюм перепачкан мелом, точно на него высыпали мешок с мукой. Да и галстук сюда не подходит. Халим попытался найти другой. Но где его найдешь, когда у него всего-то один. А носки? Халим-эффенди бросился к шкафу и вытащил из ящика два носка разного цвета. Никак не подберешь пару, они будто нарочно сквозь землю провалились. А где ручка? Куда он положил ручку? Только что была в руках. Ну вот, слава аллаху, нашлась в кармане. Куда теперь запропастились часы?

Он стал искать их на столе, под кроватью – тщетно. В этот момент к нему подошел его младший сын. Халим-эффенди накричал на него, и бедный ребенок, сжавшись от страха, заплакал.

Однако надо спешить – до звонка осталось совсем немного. Халим-эффенди хватает портфель и на ходу засовывает в него учебники и тетради.

Запыхавшись, он вбегает в класс и, как всегда, старается как можно отчетливей произнести привычные слова: «Встать! Сесть!» Он подходит к доске и четким, каллиграфическим почерком пишет тему урока: «Спряжение глаголов».

Перевод В. Шагаля и Н. Фетисовой.

Ахмед Ибрагим аль-Факых

Страница из «Книги Мертвых»

В первый момент он подумал, что сегодня они просто не пришли в школу. Учитель Абдель Хафиз взял, как обычно, учительский журнал и направился в класс по длинному коридору, на стенах которого были развешаны стенные газеты и рисунки учеников. Дверь в класс оказалась закрытой, не слышалось гула голосов, возни и беготни, как всегда бывало перед началом занятий. Он подумал, что эти чертенята уже, вероятно, придумали себе и оправдание за сегодняшний прогул уроков. Ему, конечно, нужно сразу зайти к директору и потребовать, чтобы тот принял меры. Он решил непременно записать им прогул, несмотря ни на какие оправдания и отговорки. Учитель уже собрался было, даже не заглядывая в класс, сразу повернуть назад, как вдруг до него донесся легкий шум. Он открыл дверь и, к своему удивлению, обнаружил, что все ученики сидят за партами и ведут себя так, будто стали самыми примерными и дисциплинированными мальчиками на свете. Изумленный учитель Абдель Хафиз вошел в класс и сразу же стал искать глазами инспектора из министерства – несомненно, он уже в классе, ибо нет другого объяснения той удивительной тишине, которой встретили его школяры. Кто-то из инспекторов специально пришел так рано, чтобы уличить его в опоздании на урок и сделать ему выговор. Учитель посмотрел на часы и облегченно вздохнул – он пришел вовремя. Инспектор, вероятно, уже стоит у доски, поджидая его. Он поднял голову, но там никого не было. Ну-ну, опять игра в кошки-мышки. Нет, его не проведешь, он-то знает повадки этих инспекторов.

Учитель обвел взглядом доску и стол – может быть, гость спрятался под ним, – но инспектора не обнаружил. Он стоял некоторое время в недоумении, не в силах понять, что же произошло. А произошло что-то странное. Он еще раз обвел взглядом класс, но опять ничего не смог понять. Как будто бы все было как прежде – мальчики сидят на тех же местах, которые он указал им еще в начале года, за окном то же тутовое дерево, вновь покрывшееся листвой, на стене те же рисунки. Даже доска сегодня не сдвинута со своего места. Правда, ученики казались чуть-чуть растерянными. Словом, он не нашел ничего необычного в классе. Ничего, кроме этой странной тишины. Его внимание привлек ученик на последней парте – учитель привык его видеть на первой парте слева.

И, взглянув на первую парту слева, учитель Абдель Хафиз вдруг заметил девушку. Боже, спаси и сохрани! Это же, несомненно, ифрит^[3], искуситель, принявший облик девушки. Охваченный паническим страхом, учитель снова посмотрел на нее. А она спокойно и невозмутимо сидела среди его учеников-мальчишек, как будто они ее давние приятели, как будто это вполне обычно и естественно, что в школе для мальчиков, в классе, где обучаются только мальчики, вдруг появилась девушка! Он с ужасом и удивлением продолжал смотреть на нее. Он не перепугался бы так, даже если бы увидел в классе бомбу, которая вот-вот взорвется. Ведь это школа для мальчиков! Специальная мужская школа. Как же очутилась здесь эта девушка? Нет, учитель Абдель Хафиз не позволит так издеваться над собой. Разве сегодня утром, когда он, как обычно, молился перед завтраком, затем брился, проверял тетради своих учеников и шел в школу, мог он даже помыслить о том, что злой дух в облике девушки появится в классе и усядется прямо перед ним?.. Он всегда считал, что девушек нужно учить другим предметам, нежели мальчиков, и преподавать в женских школах должны представительницы того же пола. Недаром же женские школы обнесены высокими заборами, и железные ворота запираются там на замок. Он был убежден: то, что преподается мальчикам, предназначено только для них, и не может девушка сидеть в одном классе с мальчиками и слушать то, что слушают они. Должно быть, эта девушка заблудилась или проникла в школу через окно. Возможно, все это подстроили нарочно, чтобы досадить ему. Если он станет обращаться с ней, как с другими учениками, он совершит грех и преступление перед законом, и на него обрушится кара небесная.

Опасаясь, что ученики заметят его растерянность и волнение, учитель постарался взять себя в руки и, нахмурившись, произнес:

– Встать!

Она встала… Без всякого смущения, во весь рост. Полная грудь, длинные черные волосы, распущенные по плечам. Да она совсем взрослая девушка, ей впору замуж идти, а не сидеть тут рядом с подростками. Нет, здесь что-то не так.

– Твое имя?

Прежде чем девушка успела открыть рот, ученик, который уступил ей свое место и сейчас сидел на последней парте, ответил:

– Ее зовут Зухра, учитель.

Не обратив внимания на его слова, Абдель Хафиз повторил вопрос:

– Твое имя?

– Зухра Абд-ас-Салям…

Он услышал ее высокий, громкий голос. Кто такой этот Абд-ас-Салям, позволяющий девушке на выданье выходить одной из дома, учиться в школе для мальчиков и общаться с ними? Какой отец разрешает это?

Абдель Хафиз отыскал ее имя в классном журнале – оно было вписано ручкой, а не напечатано на машинке, как имена других учеников. Он совершенно запутался в этом деле. Итак, директору все известно, и он, без сомнения, участвует в заговоре, направленном против него. Абдель Хафиз подумал, что это, вероятно, проделки недоброжелателей, которые возненавидели его за прямоту и честность, постоянно строят ему козни и препятствуют продвижению по службе. Видно, они хотят выжить его из школы. Включить в класс, который он ведет, девушку! Конечно же, ему устроили ловушку! Он забыл, какой сейчас должен быть урок – арабского языка или богословия. Дрожащими пальцами взял мел, подошел к доске, написал дату и задумался. Он как будто впервые осознал, что сейчас семидесятые годы и что он уже больше двадцати лет учительствует. Внезапно почувствовав слабость, он опустился на стул. Девушка все еще стояла. Он сделал жест рукой, который можно было истолковать по-разному: то ли ей нужно выйти, то ли сесть на место. Она бесшумно села, подняла голову и устремила на него взгляд. И тут он решил, что сегодня же подаст заявление об уходе.

Абдель Хафиз стал размышлять о случившемся. Ведь он всегда жил благочестиво и честно, чтил предписания аллаха. Он твердо знал, что место женщины – в дальнем углу дома, подальше от мужских глаз. Потому что, когда мужчина общается с женщиной, рядом с ними всегда третий – дьявол. А если женщина будет общаться с тридцатью мужчинами или с тысячью? Да мир тогда наводнится дьяволами, на земле произойдет катастрофа и наступит день Страшного суда.

Он продиктовал ученикам предложение для разбора и погрузился в свои мысли: закончится урок, он пойдет к директору и подаст заявление об уходе. Именно этого они и добиваются. Для того-то они и прислали сюда эту девушку и посадили ее перед ним. Нет, он не даст им одержать такую легкую победу, он не уйдет в отставку – опыт подсказывает ему, что это было бы ошибкой.

Когда наконец закончился урок, Абдель Хафиз направился к директору. Он был уверен, что тот уже приготовил объяснение. А объяснение оказалось простым: отец девушки – правительственный чиновник, они недавно переехали в этот пригород. Поскольку в районе нет других средних школ, решено было принять девочку в эту школу, тем более что из министерства получено разрешение. Итак, девушка учится в его классе, как выясняется, на законных основаниях. Однако Абдель Хафиз не попадется на такую удочку, ему известны все уловки и хитрости людей, которые вдруг почему-то оказались в органах управления и в министерстве просвещения. И он не побоится вступить с ними в борьбу.

Абдель Хафиз решил, что на следующем уроке он будет вести себя так, как будто ее вообще здесь нет. Не задавать ей вопросов, не брать в руки ее тетрадь, не называть ее имени, делая перекличку, даже не смотреть в ее сторону. Пусть такое явное пренебрежение покажет ей и тем, кто это устроил, что его не удалось провести.

Он вошел в класс и опять подивился необычной тишине перед началом занятий. Ссоры, драки, шум, гам – словно бы и не было их никогда прежде. Лица мальчишек чисто вымыты и сияют, как начищенные лампы. Они стали вдруг заботиться о своей внешности: причесывать волосы, носить опрятную одежду. И бедность их теперь не так бросается в глаза. Учитель Абдель Хафиз будто видел своих учеников в первый раз. Он обратил внимание на то, что в классе чуть ли не впервые нет отсутствующих, и когда он спросил о домашнем задании, оказалось, что его приготовили все. Ведя урок, учитель Абдель Хафиз постепенно обнаруживал и другие перемены, происшедшие с его учениками. Раньше во время урока они не проявляли никакого интереса к предмету, не слушали, отвлекались, болтали. Теперь же отвечали на все его вопросы. Да и сам он ощущал какой-то душевный подъем. Он вдруг впервые осознал важность предметов, которые преподавал. Ученики слушали его с таким вниманием, будто то, что он говорил, было для них самым важным на свете, будто он владел какими-то тайнами бытия. За все двадцать лет преподавательской работы такое с ним случилось впервые. Абдель Хафиз украдкой взглянул на девушку. Так, значит, это она обладает такой силой, которая вершит чудеса! Да она просто чародейка! Из какой страны джиннов явилась она сюда, чтобы сделать то, в чем не мог преуспеть никто другой?! Ведь никто не может заставить учеников учиться – ни учителя, ни родители, ни министерство просвещения, ни другие правительственные учреждения. Дети обладают непокорным и мятежным духом, вечно ссорятся, кричат, устраивают шум, гам и беспорядок. Учеба для них – неприятное и мучительное времяпрепровождение. Но пришла эта девушка, и они превратились из дьяволят в сущих ангелов. Учитель Абдель Хафиз был уверен, что она может совершать и любые другие чудеса, выпустить, к примеру, из рукава стаю голубей или десяток зайцев. Она обладает какой-то магической силой, которой он не в состоянии найти объяснение. Абдель Хафиз еще раз посмотрел на девушку и заметил на ее лице тень смущения и растерянности. На первый взгляд обычная девушка, судя по облику – ливийка. Видно, из состоятельной семьи. Бедность не коснулась ее лица. Оно было красивым и спокойным, как оазис. Он не увидел в ее чертах ничего, что свидетельствовало бы о той силе, которой она владеет. Но в том, что она владеет дьявольской силой, учитель Абдель Хафиз не сомневался. Он убедился в этом еще больше, когда взглянул под парту, за которой сидела девушка: ее ноги были обуты во что-то похожее на копыта осла. Он чуть было не возопил, но вовремя заметил, что это каблуки ее туфель. Учителя охватил панический страх: вдруг девушка рассердится и превратит его в столб, дерево, лягушку или мяукающую кошку. Он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь, – боже, спаси и сохрани! Абдель Хафиз закрыл учебник и вышел из класса прежде, чем прозвенел звонок.

Даже дома учитель Абдель Хафиз не мог успокоиться и странное чувство – будто он совершил какое-то преступление и страшное наказание неминуемо – не покидало его. Образ девушки с ослиными копытами преследовал его. Иногда она оборачивалась драконом, у которого из пасти вылетали огромные языки пламени, иногда превращалась в чудовище с когтями какого-то фантастического зверя. Чтобы избавиться от этих наваждений, он стал громко повторять имя девушки.

Утром следующего дня учитель вдруг вспомнил, что ее тетрадь лежит вместе с тетрадями других учеников. Он дрожащими пальцами раскрыл ее, но, к своему удивлению, не нашел там ничего необычного. Она не использовала ни тайнописи, ни таинственных знаков из «Книги мертвых». Он увидел, что ее почерк аккуратнее и красивее, чем у других учеников. Абдель Хафиз на мгновение задумался, затем взял ручку и поставил ей плохую оценку, несмотря на то, что ошибок в задании не было.