Текст книги "Барабаны пустыни"
Автор книги: Ибрагим Аль-Куни
Соавторы: Юсеф Шриф,Мухаммед Швейхиди,Халифа ат-Тикбали,Камиль аль-Макхур,Хайям Дурдунджи,Ахмед аль-Факых,Фаузи аль-Башта,Али аль-Мисурати
Жанры:
Новелла
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Annotation
В предлагаемый сборник вошли произведения ливийских прозаиков минувшей четверти XX века, охватывающие период подъема национально-освободительной борьбы и осуществления социально-политических преобразований в Ливии после революции 1969 года.
Рассказы посвящены актуальным проблемам ливийского народа: трудной судьбе бедуина, ценой жизни добывающего насущный хлеб для своей семьи в бесплодной Сахаре («Глоток крови»), борьбе с колонизаторами («Похороны»), положению женщины как в городе, так и в деревне («Внеочередная молитва», «Собаки»). Новеллы, включенные в сборник, рисуют правдивые картины из жизни современной Ливии и представляют бесспорный интерес для советского читателя.
Барабаны пустыни
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Али Мустафа аль-Мисурати
Учитель для правоверной мусульманки
Немедленно приезжай
Подарок юбиляру
Халим-эффенди
Ахмед Ибрагим аль-Факых
Страница из «Книги Мертвых»
Саранча
Ибрагим аль-Куни
Барабаны пустыни
Внеочередная молитва
Начало
Начало начал
Дым и огонь
Поток
Любовь
Скорбь
Молитва
Смерть
Рождение
Конец
Похороны
Собаки
Глоток крови
Люди и море
Змея преследует своего убийцу
Молодость и влага – милость аллаха
Хлеб и соль
Мудрая мысль
Грех требовать рая
Проклятье газели
Глоток крови
Нож
Дорога домой
«Папа приехал! папа приехал!»
Камиль Хасан аль-Макхур
Зеленый сундук
Мухаммед Али Швейхиди
Выбор невесты
Масуд пристает к Масуде
Неосуществленные мечты
Фаузи аль-Башта
Выбор
Дерево
Хайям Рамзи Дурдунджи
Прощай, вчерашний день!
Халифа ат-Тикбали
Достоинство
Ради других
Юсеф Шриф
Фортуна
Страдания
Давняя история
СПРАВКИ ОБ АВТОРАХ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
Барабаны пустыни
(современная ливийская новелла)
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Современная ливийская проза молода – ее история насчитывает едва ли более четверти века. Как молоды и многие авторы, чьи произведения вошли в предлагаемый советскому читателю сборник «Барабаны пустыни».
Новелла как жанр арабской литературы появилась сравнительно недавно – на рубеже XIX и XX веков, когда в русле борьбы за национальную независимость началось переосмысление классического наследия, приобщение к лучшим образцам мировой прозы и на этих путях – ускоренное развитие современных литературных жанров. Долгое время в авангарде этого процесса шел Египет, где уже к 20-м годам появилась целая плеяда талантливых новеллистов, считающихся основоположниками этого жанра в арабской литературе.
Ливийская новелла в своем становлении и формировании испытала мощное воздействие египетской прозы. Это объясняется не только географической и в известной степени культурной близостью Ливии к Египту. Не только тем, что многие мастера ливийской прозы, как, например, Али Мустафа аль-Мисурати и Ахмед Ибрагим аль-Факых, получили высшее образование в Египте. Это влияние объясняется в первую очередь демократическим содержанием лучших образцов египетской прозы, ее вниманием к заботам и бедам простого человека, ее народностью и жизнеутверждающим пафосом. Не случайно именно эти особенности оказались близкими и понятными ливийским прозаикам, чьи судьбы неразрывно связаны с движением за национальное освобождение, с революцией 1969 года, с борьбой за революционную перестройку общества.
Влияние, о котором идет речь, отнюдь не исключает самобытности ливийской литературы, ее неизменной привязанности к родной почве. Ярким колоритом, глубинной связью с фольклорной традицией пронизано творчество таких ливийских писателей, как Ибрагим аль-Куни, Юсеф Шриф, Халифа ат-Тикбали и другие.
Разумеется, несколько новелл не исчерпывают всех сторон творчества признанных лидеров ливийской прозы, а также тех, чьи имена сравнительно недавно вошли в литературный обиход. И все же сборник, который мы предлагаем вниманию советского читателя, безусловно, поможет ему ближе познакомиться с заботами и чаяниями ливийского народа, с его борьбой за торжество революционных идеалов, за светлый завтрашний день.
Али Мустафа аль-Мисурати
Учитель для правоверной мусульманки
Вот какая история приключилась со мной в 1949 году.
Жил я тогда в Триполи, был молод и ничего не имел за душой, кроме диплома об окончании Аль-Азхара[1].
Надо было искать работу, чтобы обеспечить себе кусок хлеба. Но что я умел? Писать, читать и преподавать. Зарабатывать журналистикой у себя на родине? Нечего и думать! В этой стране всеобщего безмолвия выходила одна-единственная газетенка, да и та пела с чужого голоса.
С тогдашними властями я был не в ладах, разоблачал их махинации в зарубежной прессе, поддерживал постоянный контакт с газетой «Голос нации» – органом египетской партии «Вафд». Эту газету я регулярно снабжал очерками и корреспонденциями о жизни Ливии, о положении моего народа, старался привлечь внимание ООН к его нуждам. Однако, хотя мои материалы и печатались под крупными заголовками на первых полосах, за свои труды я не получал ровным счетом ничего, даже мелочи, чтобы покрыть почтовые расходы. Так что положение у меня было сложное. Есть-пить человеку надо. Желудку нет дела до твоих идей и принципов. Дошло до того, что я всерьез подумывал: а не устроиться ли мне в какой-нибудь ресторан гарсоном? Сам-то я не видел в этом ничего предосудительного – и сыт был бы по крайней мере, – но что скажут люди? С общественным мнением как-никак тоже надо считаться.
Но вот повезло! Один оптовый торговец предложил мне место секретаря-счетовода.
Я явился на службу в семь часов утра, горя желанием не мешкая приступить к исполнению своих обязанностей.
Мне отвели стол – видавший виды высокий ларь, прикрытый сверху куском картона. Так называемый стол стоял в дальнем углу склада, битком набитого мешками с мукой, луком и углем, ящиками с макаронами, банками с медом, бутылями с маслом и уксусом. Протискиваясь между ними, я погубил свой единственный костюм. Припудренные мукой масляные пятна, жирные штрихи угля – ужас! Несколько обескураженный, я оглядел себя, махнул рукой и взялся за гроссбух. Но фортуна явно повернулась ко мне спиной. Переоценив прочность своего «стола», я оперся на него локтями и, проломив верхнюю крышку, провалился внутрь. Трое взрослых мужчин с трудом вызволили меня из плена. И все же я не унывал. У меня есть работа – это главное.
Однако и с работой дело не заладилось. Это только со стороны просто: приход-расход, дебет-кредит. У меня не было никакого опыта, да и вообще бухгалтерский учет – определенно не мое призвание. Я ошибался, даже переписывая готовые счета, и так запутал их, что в один прекрасный день терпение хозяина лопнуло, и он молча указал мне на дверь.
Народная мудрость гласит: «Все, что тебе пришлось истратить, сторицей возвратится к тебе потом». На знаю, как к кому, а ко мне это «потом» приходить явно не спешило…
Усталый и голодный сидел я вечером в полупустом кафе, подперев рукой щеку, точь-в-точь банкрот, услышавший на бирже сообщение о своем полном крахе. И тут ко мне подошел незнакомый мужчина и, в изысканных выражениях пояснив, что ему рекомендовали меня как человека культурного и образованного, пригласил меня с ним отужинать. Я был в недоумении, но не отказываться же!..
После завершения трапезы мой новый знакомец многозначительно спросил:
– Как вы смотрите на то, чтобы немного подзаработать?
У меня голова закружилась от радости. Недаром говорится: «После сытного обеда дела всегда идут успешнее».
– Видите ли, – продолжал мой собеседник, – мне бы хотелось, чтобы вы дали согласие стать учителем моей дочери.
Право, не представляю, что могло бы обрадовать меня больше. Учить молодую девушку!..
– Как ее зовут? – спросил я.
И тут моего благодетеля будто подменили. Игравшая на губах улыбка исчезла. Глага запылали гневом.
– Как вы смеете?! – вскричал он возмущенно. – Об этом грех спрашивать!
Пораженный, я извинился, сам не знаю за что, и, не говоря более ни слова, стал ждать, что за этим последует.
– У меня есть дочь, одна-единственная, любимая дочь. Вы будете ее учить. А теперь возьмите карандаш и бумагу и запишите условия нашего договора. Да, мы с вами заключим договор, как заключают между собою договоры два государства, и – я настаиваю на этом! – будем строго соблюдать все его положения.
Итак, первое: вы не должны видеть друг друга.
Второе: вы не должны знать имя моей дочери, даже и не пытайтесь узнать, впрочем, так же, как и она – ваше.
Третье: занятия будут проходить в моем присутствии.
Четвертое: если по каким-либо причинам я буду вынужден отлучиться, меня заменит старуха нянька.
Пятое: урок начинаем всегда в одно и то же время – ровно в три часа дня.
Шестое, – продолжал новоявленный законодатель, – моя дочь будет изучать только богословие и арабский литературный язык. Все остальное ей ни к чему.
Говорил он быстро, не давая мне вставить ни слова.
– Седьмое: писать запрещается. Так что никаких тетрадей, бумаги, карандашей.
Восьмое: вас будет отделять друг от друга плотная, глухая занавеска.
Девятое: разговоры на темы, не относящиеся к уроку, исключаются.
Десятое: во время урока не смеяться.
Одиннадцатое: никаких шуток, острот, анекдотов.
Двенадцатое: обойдемся также без песен и стихов.
Тринадцатое: на вопросы отвечать однозначно: либо да, либо нет – и никаких разъяснений.
Таких условий мой новый хозяин продиктовал более двадцати и заключил грозно:
– Не забывайте, я из бедуинов. Понимаете, что это значит? Все вижу, все слышу. Ничто от меня не скроется. Так что не пытайтесь меня обмануть, все равно ничего не выйдет.
Но самое главное было еще впереди.
– А теперь прорепетируем. Вот здесь г. исят довольно плотные занавески. Ну, давайте: я – учитель, а вы – моя дочь.
– Лучше, наверное, – робко возразил я, – если дочерью будете вы, а я, как мне и положено, учителем.
Что тут началось!.. Хозяин сыпал бранью, кричал на меня, как на слугу.
– Я – дочерью?! Да ты знаешь, кто я такой? Гроза пустыни! А мой отец… В округе по сей день его боятся! Ты слышал, как меня величают? Нет? Так вот, заруби себе на носу: «Ночь Страшного суда». Посмотри на меня! Видишь мои усы? На них может усесться сокол!
Честно говоря, мне показалось, что усы его и мухи не выдержали бы, да бог с ним, только бы успокоился.
– Ну хорошо, хорошо, согласен. Все будет, как вы хотите: вы – учитель, я – ваша дочь.
Разделенные занавеской, мы уселись на свои места, и «урок» начался.
– В арабском языке различают три части речи: имя, глагол и частицу. Имена бывают женского и мужского рода…
Закончить мне не удалось. Хозяин сказал, как отрезал:
– Говори только о женском роде!
Все мои попытки объяснить сущность грамматических категорий оказались безуспешными, хозяин твердил упрямо:
– Я человек старых правил, держусь дедовских обычаев и совсем не собираюсь открывать своей дочери глаза на то, чего ей знать не подобает. Она правоверная мусульманка, слепо мне доверяет, полностью подчиняется, носит покрывало, так что…
«Ну и ну, – подумал я, – надо же, как мне не повезло. Уж лучше ходить голодным, чем подлаживаться к этому глупому, упрямому ослу!»
До боли в сердце мне стало жалко бедную девушку, заживо погребенную в стенах отцовского дома, как в глухой темнице.
Наконец хозяин поднялся, но муки мои еще не закончились.
– Эти занавески все же пропускают свет: ты можешь увидеть ее, а она – тебя. Дома я прикажу повесить более плотные. Да, кстати, не забудь: никаких разговоров на посторонние темы, договорились? На урок можешь приносить труды шейха аль-Кафради или в крайнем случае шейха Дахляна. Никаких новых книг я не признаю. Да, лучше всего сочинения шейха аль-Кафради. По ним учился еще мой отец.
– Но шейх аль-Кафради труден для понимания, даже для взрослых мужчин труден, – не вытерпел я. – Что уж тут говорить о молодой девушке!
– А моя дочь умная и понятливая, вся в меня! И не будем спорить. Еще раз напоминаю: я жду тебя завтра, в три часа, без единого листочка бумаги, без ручки или карандаша. Ведь недаром пророк наш великий сказал: «Девушку облучать можно только чтению». Специальный хадис[2] этому посвящен.
Битых два часа втолковывал я ему, что нельзя научить чтению, не обучая одновременно письму, что подобного хадиса вообще не существует и что все эти ссылки на пророка – одно богохульство. Мои доводы могли убедить кого угодно, только не его. Он твердил свое:
– Я человек старых правил, чту дедовские обычаи…
Ах, чего не приходится терпеть ради куска хлеба…
Прихожу я на следующий день, как мы условились, ровно в три. Встречает меня дряхлая старушка. «Я – учитель», – говорю я ей. А она в ответ: «Мусорщики его уже забрали» – и бац! – захлопывает передо мною дверь. Позже я догадался, что она ничегошеньки не слышит.
Являюсь назавтра, стучу. Из-за двери мне говорят, что моя ученица на свадьбе у подруги.
На третий день выясняется, что хозяин в отлучке, а без него, как известно, вход в дом мне заказан.
Проходит целая неделя, и наконец в очередной мой приход отпирает мне сам хозяин, ведет в комнату, усаживается рядом со мной, и занятия начинаются. Время идет, за занавеской ни звука, и вдруг надтреснутое: «Кхе-кхе-кхе». Хозяин опрометью летит на скрытую от меня занавеской половину комнаты. Вопли, крики – ничего не могу понять! Наконец из обрывков разговора выясняется, что за занавеской сидит старуха нянька, а молодая девушка, единственная дочь хозяина, правоверная мусульманка в чадре, свято придерживающаяся всех канонов религии, уже несколько дней назад сбежала из дому с сыном соседа…
– О аллах, что мне делать? Я умру от стыда! – кричит в ярости хозяин и разражается рыданиями. – Не могу больше жить! Утоплюсь в море!
Надеясь успокоить его и отвлечь, я бормочу, что надо бы поискать – не может быть, чтобы девушка даже записки не оставила. Рыдания хозяина становятся еще горестнее:
– Какая записка! Она ведь не умеет писать!
«Жаль его, – подумал я. – Но он сам виноват. И узники бегут из темницы. Их не остановишь ни замками, ни железными засовами. Разве решилась бы девушка уйти из родного дома, если бы не был он для нее тюрьмой? Отец нанял меня, чтоб я давал уроки его дочери. А вышло по-иному – она сама преподала ему урок. Что и говорить, суровый урок, но необходимый».
Перевод В. Шагаля и Н. Фетисовой.
Немедленно приезжай
Перекрывая шум машин и гул работающих механизмов, слышится чей-то голос: «Абдель Басит, к телефону… междугородный… Аб… дель… Ба… сит…»
Этот зов не могут заглушить крики снующих по цехам мукомольного завода рабочих, лица которых, словно маски, густо покрыты мучной пудрой.
Но Абдель Басит ничего не слышит. Он весь ушел в себя, игриво напевая мелодию из популярного фильма. Вчера он просмотрел его пять раз кряду, не покидая прохладного зала одного из захолустных кинотеатров Триполи. А что еще делать после работы, когда вечерами не знаешь, куда себя деть? Появилось свободное время – выпьешь чаю, густого, крепкого, как кофе, по вкусу что колоквинт; чашечку, другую, третью или целых пять, а то и шесть. Ну а дальше что? Прочитать историю об Абу Зейде аль-Хиляли? Он и так знает ее назубок, как-никак не раз слушал ее по радио и перечитывал. Ну хорошо, можно даже пересказать эту историю друзьям. Слово в слово. Они готовы рты открыть от удивления: до чего же складно рассказывает Абдель Басит– И все. На этом развлечения кончаются.
Работает Абдель Басит усердно. Добросовестностью его аллах не обидел. Приехал он в Триполи сразу же, как только убрались оттуда итальянцы и немцы. Поработал гарсоном в ресторане, потом немного пекарем, а теперь – какой уже год! – на мукомольном заводе. В тайне от всех Абдель Басит копит деньги. Пиастр за пиастром. В этом деле он никому не доверяет, заработает лишний пиастр – и тотчас его за пояс, подальше от чужих глаз. Он не курит, не позволяет себе ничего лишнего, питается скромно, ест из одной миски с такими же работягами, как и он сам. Живет только надеждой, что когда-нибудь наступит и для него долгожданный день: наберется наконец у него подходящая сумма, и он сможет жениться. Девушку себе он уже присмотрел.
На дне его сундучка хранится коллекция дешевых открыток с фотографиями Самии Джамаль, Тахии Карьиоки, Софи Лорен и Мэрилин Монро. Стены комнаты украшены разными вырезками из иллюстрированных журналов «Аль-Кавакиб», «Ахер Саа» и других.
Абдель Басит весь ушел в свои мечты и, мурлыча себе под нос полюбившуюся ему песенку, ничего не замечает вокруг.
– К телефону! Слышишь, ты?! – закричал ему прямо в ухо секретарь управляющего.
Отряхивая на ходу с себя муку и вытирая о передник руки, Абдель Басит бросился со всех ног к телефону.
– Алло, алло!
В ответ он услышал приглушенный голос:
– Это я, твой отец, Маруб. Срочно приезжай! Сегодня вечером или самое позднее – завтра утром, первым же рейсом… Слышишь? Немедленно… Я жду…
Юноша было вознамерился спросить отца, что случилось и почему он вдруг так срочно понадобился, да тот уже бросил трубку: слышались короткие, прерывистые гудки. Через телефониста Абдель Басит попытался вызвать отца, но голос на том конце провода ответил, что Маруб сел на осла – и был таков.
Что делать? Раз отец сказал, значит, надо ехать, его слово – закон!
Отец Абдель Басита по сей день живет в далекой деревушке на юге страны. Все его имущество – это несколько пальм, оливковых и фруктовых деревьев. Есть у него и небольшое стадо верблюдов и коз. Скупость и жадность его давно стали притчей во языцех. Порой бывает жесток и несправедлив: олицетворение завещанного нам от прошлого родительского деспотизма. С ним рядом никто в доме не ощущает себя свободным человеком. Он отдает приказы налево и направо и требует беспрекословного их выполнения, благо исполнителей у него хоть отбавляй: добрый десяток сыновей и не меньшее число дочерей. Сколь часто отец женился, столь же часто он и разводился.
Что же все-таки делать? Абдель Басита одолевали тревожные мысли. «Приезжай немедленно!» А зачем, спрашивается? Ведь мать его – самый дорогой для него человек – уже давно умерла. Из деревни пришлось уехать, спасаясь от побоев и упреков новой жены отца. Чего же теперь вспомнили о нем? Дело, видимо, серьезное… Старик вечно ссорится с соседями, задирается с родственниками, домочадцами – то из-за земли, то из-за олив, то во время сбора урожая просто так, без всякого повода.
Стоит ему только помириться с одним, как глядишь – он уже вступил в перепалку с другим. Пожалуй, нет… Тут дело в чем-то другом. Хочешь не хочешь – придется ехать. А ослушаться его никак нельзя – вмиг лишит наследства.
И вот Абдель Басит направляется в контору управляющего выпрашивать себе отпуск на несколько дней. После долгих и мучительных уговоров управляющий согласился отпустить Абдель Басита, но предупредил, что деньги за эти дни у него вычтут из зарплаты. Что тут поделаешь, скрепя сердце пришлось согласиться.
Без подарков не обойдешься. И он решает заглянуть на рынок «Баб аль-Хуррия», чтобы купить сладости, игрушки и прочие мелочи: расчески, дешевенькие сережки, носовые платки. Отцу он выбрал две картины – плод бурной фантазии деревенского художника: на первой – пророк Илья борется с духами, на второй – ангелы и ягнята Авраама.
Прижав к груди пакеты с покупками и картины, одолеваемый грустными и беспокойными мыслями, он вернулся в свой номер, который он снимал последние два года в одной из самых дешевых гостиниц. После обычного ужина – кружки черного, густого, точно сажа, чая – со своими друзьями-рабо-чими он долго и безуспешно пытался уснуть. Сон, как назло, не шел к нему. И опять тревожные мысли лезли в голову.
«Что же там все-таки произошло? Что и говорить, отец уже стар, и странностей у него хоть отбавляй. Наверняка опять с кем-нибудь не поладил или развелся с очередной из своих жен. Может быть, поссорился с остальными сыновьями?
А если умерла старшая сестра? Она всегда была так добра к нему, жалела его. Заменила умершую мать. Неужели все же что-то стряслось с отцом? Вряд ли. Лет ему действительно много, но физически он еще так крепок, да и голос его по телефону звучал довольно громко и властно, как строгий приказ: «Приезжай немедленно».
На следующее утро задолго до восхода солнца Абдель Басит пешком отправился на автостанцию. Там, уже готовые к отправлению, стояли десятки машин военного образца – тех, что приспособили для междугородных рейсов в пустыне. Это были старые, видавшие виды грузовики с деревянными лестницами-приступками, с кузовом, накрытым выцветшим, в пятнах брезентом, с лавками, густо утыканными гвоздями, больно жалящими тела пассажиров.
С трудом пробившись сквозь плотную массу толпы, Абдель Басит взобрался в кузов, нежно прижимая к груди драгоценную сумку: он очень боялся потерять ее в этой толкучке.
Огромный грузовик полз медленно, выпуская в воздух густые клубы удушающего черного дыма. После многочасовой изнурительной дороги, когда, завернувшись в плащи, покрытые густым слоем пыли, усталые пассажиры погрузились в полуденный сон, машина прибыла наконец к месту своего назначения. Но Абдель Баситу пришлось пройти еще четыре казавшихся нескончаемыми километра по песчаной дороге, прежде чем он достиг окраины своей родной деревни.
И всю дорогу опять одна мысль не давала ему покоя: «Что же все-таки произошло?»
Не успел он переступить порог дома, как раздался властный голос отца: «Завтра ты женишься на дочери одного местного феллаха». Абдель Басит попробовал было возразить, но отец, резко прервав его, заметил, что слов своих на ветер он не привык бросать. Он уже сказал свое отцовское слово. И все. Иначе он лишит Абдель Басита наследства и вдобавок проклянет.
А гнев и проклятие отца, как известно, что гнев и проклятие всевышнего. Здесь ничего не попишешь. Надо повиноваться.
В первую же ночь все было подготовлено. Пожаловали соседи, на стол выставили базию – блюдо, подобающее торжественности события. Вскоре прибыл, едва передвигая ноги от старости, почтенный шейх. Зазвучали свадебные песни… Помолвка свершилась.
Все произошло нежданно-негаданно и, главное, в мгновение ока. Интересно, какая она, его нареченная? Ведь он ничего и никогда о ней не слышал. Ему лишь сказали, что она дочь Абдель Аты Сардука. Красивая, похожа на дорогую изящную статуэтку? А если она уродлива, как глиняный кувшин, что тогда? Женитьба – это большая лотерея. Кому повезет – выиграет тысячи. Но можно и проиграть. Тот, кто женится, так и не увидев заранее своей невесты, рискует потерять все: и благополучие, и надежды, и мечты. Что же касается Абдель Басита, то ему на редкость повезло. Его избранница оказалась молодой и красивой. Красивой, как все бедуинки, стройной и черноглазой. Она сразу покорила его.
Ровно неделю провел Абдель Басит в деревне. Пришла наконец пора собираться обратно в дорогу: работа не ждет. Конечно, жену он возьмет с собой, чего ей здесь оставаться. Но отец решил по-своему. Он настоял, чтобы невестка осталась на некоторое время в деревне. Пусть Абдель Басит подберет сначала в городе подходящее жилье, а там, бог даст, она и приедет к своему супругу.
И вот Абдель Басит опять в городе. Пришлось ему расстаться с мыслью о семейном счастье.
Дня не прошло после его приезда в Триполи, как он вновь услышал по телефону голос отца. Те же слова, те же повелительные интонации. «Немедленно приезжай! Первым же рейсом!»
Абдель Басит даже остолбенел от неожиданности. Опять брать отпуск? Что же он заработает в этом месяце? Что там стряслось в деревне? От этого упрямца и деспота можно ожидать чего угодно. Но родитель есть родитель. Ему следует повиноваться. Что ему стоит лишить наследства Абдель Басита и оставить все эти оливы, пальмы, верблюдов и коз другим сыновьям, которые и не смеют ему перечить. И опять приходится уступать.
Вновь Абдель Басит спешит к управляющему. Просит отпуск якобы из-за болезни отца. Снова уговоры и унижения. Ему дали всего лишь один день.
Абдель Баситу и на этот раз повезло. Попутный грузовичок, нагруженный до самого верху мешками с мукой и сахаром, ящиками с углем, бутылями с маслом, после пятичасовой тряски доставил его в родную деревню.
Едва увидев приближающегося к дому Абдель Басита, отец встретил его криками и ругательствами:
– Ее надо проучить! Мерзавка!
– Ты о ком это? – в недоумении спросил Абдель Басит.
– О ком?! Да о твоей жене! Сейчас же разводись с ней. Чтобы ноги ее не было в моем доме.
Тысячи разных мыслей закружились в голове Абдель Басита.
– Что такое стряслось? Что-то очень серьезное?
Отец же продолжал твердить свое:
– Развод. Ни о чем другом я и слышать не могу.
– Но пусть она скажет хоть слово, – пытался защитить жену Абдель Басит. – Что она тут натворила?
– Я тебе сказал – разводись, и баста, – продолжал настаивать отец. – Обо всем я расскажу тебе после. Гони ее в шею. Свинья этакая. Лежебока!
Все попытки уговорить отца ни к чему не привели. Маруб собрал все ее вещи в сумку и ждал, что предпримет его сын. А бедняжка стояла за дверью и плакала безутешными слезами. На все расспросы Абдель Басита она лишь всхлипывала в ответ.
А отец знай свое:
– Она должна сейчас же убраться отсюда. Сегодня же. Если нет – лишу тебя наследства. Не оставлю тебе даже паршивой овцы. Никому не позволю держать в доме эту бесстыдницу!
Никто не смел сказать ни слова. Гремел лишь голос Маруба:
– Она мне понравилась, я заботился о ней, а теперь я ее видеть не хочу. Немедленно разводись!
Что оставалось делать Абдель Баситу?
– Ты свободна, свободна, свободна, – произнес он слова, ставящие точку на его семейной жизни.
Какой грех совершила его жена? Сколько тайн хранит в себе эта скрытая за покрывалом женщина!
Услышав традиционные слова, принятые объявлять при разводе, Маруб моментально успокоился. Тогда Абдель Басит осмелился робко спросить, что же все-таки произошло. На что старик спокойно ответил:
– Я приказал ей, чтобы она подогрела воду, а она, бесстыдница, знаешь что сделала? Заснула, и я битый час ждал, пока она соизволит прийти. Этакая лентяйка!
Мир словно перевернулся в глазах Абдель Басита. Он чуть было не сгорел от стыда на месте. Боже, как же он виноват перед ней! Перед этой забитой бедняжкой.
Первой же попутной машиной он вернулся в город. На свой завод. С болью в сердце и горечью в душе. И с тех пор всякий раз, когда раздавался телефонный звонок, его бросало в дрожь и он слезно молил всемогущего аллаха, чтобы тот избавил его от этих «Немедленно приезжай!».
Перевод В. Шагаля и Н. Фетисовой.
Подарок юбиляру
Сулейман Шанабу – рядовой рабочий. Вот уже много лет зарабатывает он на хлеб, отдавая свой труд одной из крупнейших в мире нефтяных компаний. Вместе с ним гнут спину армии рабочих, легионы служащих, полки экспертов, целый рой разного рода секретарей и секретарш – мужчины и женщины, нанятые со всех концов света. Людей здесь удивительно много, но воспринимаются они не как отдельные личности, а как некое огромное животное на службе компании. Капиталы компании бессчетны. На всех континентах у нее филиалы, отделения и представительства. Компания только и знает, что ищет повсюду нефть и выкачивает ее из недр земли всеми известными способами. На алтарь нефти брошены новейшие научные достижения, коварные политические махинации, полчища изощренных экономистов и хитроумных специалистов. У компании длиннющие и цепкие щупальца и огромные ножищи. Есть у нее и глаза, и уши, шесть или даже семь органов чувств. Каких только людей не встретишь в ее бесчисленных кабинетах! Величественные лысые директора разных рангов, заплывшие жиром чиновники, склонившиеся над кипами сверхсекретных документов, в окружении сейфов разных конфигураций и систем, гор бумаги, бесконечных лент набегающих друг на друга цифр.
Рабочих поставляет компании агент-посредник. Трудятся они от зари до зари за жалкие сорок пиастров в день и скудное пропитание. Этому агенту на откуп отданы все отношения с местными рабочими. Он царь и бог во всей округе, высший носитель власти, никого и ничего не боится; для себя он твердо усвоил одну истину, которой придерживается всегда и во всем: главное – ладить с начальством.
Случилось так, что однажды забастовали рабочие местных нефтеразработок – обитатели палаточного городка в пустыне. Прибыл представитель правительства. Объехал на машине убогий, нищий городишко, сквозь кисею занавесок ознакомился, так сказать, с жизнью трудового люда и, не сказав никому ни слова, направился в кабинет директора отделения компании. Когда он остался наедине с человеком, который олицетворял здесь компанию, между ними состоялся откровенный разговор. Директор явно угадал мысли своего собеседника – тот вышел из кабинета удовлетворенный. Ни одной душе, кроме разве красивой, улыбчивой секретарши, вручившей ему пухлый конверт, так и не удалось понять истинную причину его хорошего настроения.
А тем временем бедняга Сулейман Шанабу молча сидел и, терзаемый заботами, пытался сообразить, как распределить свой заработок таким образом, чтобы его хватило и на питание, и на одежду для детей, и на многое другое. Эти ежедневные подсчеты уже давно вошли у него в привычку. Жил он в квартале, где все дома были выстроены из ржавого железа, обрезков жести и наскоро сколоченных деревянных каркасов. Насквозь проржавевшие цинковые листы служили крышей его убогой лачуге. Спасаясь от холода, который норовил проникнуть в жилище, Сулейман затыкал многочисленные дыры ветошью. В дождливые дни к домам нельзя было подойти. Окруженные со всех сторон грязью, они терпеливо ждали, когда жаркие солнечные лучи осушат землю и многочисленные тропинки снова соединят между собой дома. Десятки раз весь квартал затопляло водой. Казалось, что жизнь покинула его навсегда, но проходило совсем немного времени, и он вновь возрождался. А сердобольные отцы города, отзываясь на страдания своих братьев, спешили облегчить их мучения и раздавали потерпевшим по килограмму риса или муки на семью. Этих щедрот не хватало не то что на обед, но и на ужин. Голод, холод и проливные дожди. И вновь стены домов в городе украшали плакаты: «Неделя помощи жертвам наводнения», «Неделя помощи голодающим». Некоторые раскрывали свои тощие кошельки, другие слезно молили аллаха помочь несчастным, облегчить участь пострадавших, третьи не делали ни того, ни другого. Пожертвования вносили, как правило, люди среднего достатка, да и те, кто победнее. Богатые же, громче всех взывая к милосердию аллаха, не давали ничего.
После очередного наводнения делегаты пострадавших с трудом пробились к губернатору, в его застланный коврами роскошный кабинет. Не предложив им даже сесть, облеченный высокой властью чиновник встретил посетителей словами назидания и упрека:
– Подумайте только, они пришли сюда жаловаться. Да поймите же вы наконец: не потоки воды обрушились на вас, а вы сами преградили им путь. Разве можно было там строить дома? Конечно, нет. Для жилья это место непригодно.
