355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » И. С. Картер » Обреченность (ЛП) » Текст книги (страница 1)
Обреченность (ЛП)
  • Текст добавлен: 9 ноября 2017, 19:30

Текст книги "Обреченность (ЛП)"


Автор книги: И. С. Картер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

И. С. Картер

«Обреченность»

Серия: Багряный крест (книга 1)

Автор: И. С. Картер

Название на русском: Обреченность

Серия: Багряный крест

Перевод: Afortoff

Сверка: betty.page

Редактор: Екатерина Л.

Вычитка: Eva_Ber

Обложка: Таня Медведева

Оформление:

Eva_Ber



«Я нашел так много красоты в Темноте, когда обнаружил так много ужаса в Свете».

Эзерет Скивел

***

Тебе.

Да, тебе.

Ты знаешь – кто ты.

Ты читаешь это сейчас.

Не отводи взгляд, нет никакого смысла краснеть.

Все эти слова только для тебя.

***

1

Я ненавижу этих людей с их ложным чувством, что они имеют право на всё, и укоренившейся верой, что они заслуживают этого богатства.

Все остальные, кто ниже их, – отбросы человечества, помещенные на эту землю только для того, чтобы обслуживать их потребности. Если только Ваша фамилия не Крэйвен – тогда они тоже падают к Вашим ногам или же точат свои ножи.

Бальный зал – олицетворение роскоши и расточительства для всех тех, кто заполняет его. Это не вежливое общество. Комната может быть набита самыми могущественными и богатыми людьми в Англии, но это не хорошие люди. Тьма окружает их тела, словно аура преступности, и если б они могли увидеть то, что вижу я, когда смотрю на них, они бы возгордились. Они бы хвастались своими нечестивыми делами и оправдывали свои злые действия.

Жены-трофеи с их фальшивыми сиськами и перекаченными ботоксом лицами обсуждают или самый последний скандал, или как лучше всего отчитать своего садовника за неправильную подрезку кустарников. Они презрительно игнорируют других присутствующих в комнате гостей. Это молодые, зачастую восточно-европейского происхождения девушки, которые стоят на коленях у ног своих хозяев, с ошейниками, врезающимися в нежную плоть их шей, и с поводками, привязанными к запястьям владельцев. Все это указывает на то, что эти девушки ни что иное, как игрушки, домашние животные – что-то, что выкидываешь, когда сломаешь.

Я отвожу взгляд от этих девушек, тьму вокруг их владельцев не проигнорируешь и ничего не сделаешь, чтобы скрыть все темные оттенки цветов их душ.

Мне интересно, если бы я могла видеть цвет своей души, выглядела бы она так же, как у этих девушек? Я могу не носить ошейник и поводок, но я такая же узница – отданная во владение, выменянная, умершая.

– Мисс Крэйвен, как приятно Вас видеть. Вы – в белом. Как девственная невеста, готовая к выданью.

Моя кожа покрывается мурашками от отвращения при звуке этого голоса. Его небольшую шепелявость, которую он пытается скрыть за насмешками, вызывает мурашки по всему телу.

– Грант.

Я отвожу свой пристальный взгляд, частично из-за страха, но, в основном, потому, что не желаю видеть вожделение в его глазах. Такой мужчина, как Грант, не скрывает свою извращенную похоть. «Если бы он был рангом выше моего отца, могло бы быть так, что я бы принадлежала ему?» Вместо этого я была в собственности…

– Коул всё ещё не прибыл, чтобы заклеймить тебя, – он оборачивает свою руку вокруг моей талии, впиваясь своими костлявыми пальцами в кожу моего бедра, и ведет меня через толпу гостей вечеринки. – Если он продолжит показывать свое пренебрежение к щедрому дару твоего отца, я смогу получить то, что должно быть моим с самого начала.

Дрожь спускается вниз по моему позвоночнику, пока я удерживаю взгляд прямо перед собой, избегая зрительного контакта с толпой, которая наблюдает за нами с восхищением. Я чувствую их жадные взгляды, они алчно наслаждаются тем, в чём им предстоит принять участие, ожидая с заготовленными ножами, чтобы насытиться моим все ещё бьющимся сердцем, когда его вырвут из моей груди.

Его рука притягивает меня ближе, мы добираемся до компании стоящих кругом мужчин, которые правят этой комнатой. Мой отец стоит в толпе своих почитателей, а остальная часть людей только для того, чтобы греться в лучах его порочности.

Грант наклоняется, чтобы прошептать мне в ухо, и со следующим вздохом я могу ощутить его дыхание.

– Я так надеюсь, что он облажается. Это твое симпатичное белое платье будет выглядеть весьма прекрасно… окрашенное красным, когда я оскверню все твои отверстия и отмечу каждый дюйм твоей чистой и безупречной кожи.

Дрожь прокатывается по всему его телу, и он толкается своей эрекцией в мое бедро.

– Если Коул не захочет тебя, то я хочу. Я собираюсь чертовски сильно оттрахать твою девственную задницу, а к концу ночи ты будешь умолять меня позволить тебе вылизать язычком свое влажное желание с моего члена.

Мой желудок сжимается, желчь подкатывает к горлу, уничтожая весь воздух в моих легких.

Он смеется. Облако тьмы, окружающее его, охватывает нас обоих, лишая меня воздуха и загрязняя мои дыхательные пути его злыми помыслами.

Я закрываю глаза на долю секунды, но мои ноги продолжают двигаться вперед, как ни парадоксально, ища защиту у мужчины гораздо более злого, чем человек рядом со мной.

Моего отца.

– А, Грант. Я вижу, что ты нашел её.

Круг мужчин разомкнулся, позволяя моему временному мучителю предложить меня в качестве главного блюда этого испорченного пира.

– Господа, Алек, – Грант кивает группе, а затем мужчине, ответственному за моё появление в этом мире. – Разве она не выглядит, как воплощение невинности? Коула всё ещё нет здесь, чтобы оценить твой щедрый дар?

Я смотрю на моего отца, который стоит, подобно королю, вершащему суд, люди вокруг него съеживаются от его властности. Он бросает взгляд на Гранта, в них читается явное предупреждение, но, не смотря на то, каким бы льстецом он не был, Грант склоняет голову и отводит свой взгляд.

– Мои извинения, Алек. Я не желал оскорбить, я всего лишь возмущен от твоего имени за его дерзость. Если бы мне было суждено получить такую женщину, как Фей…

– Ты никогда не получишь настолько бесценный дар, как моя дочь. Я нахожу твое высокомерие слишком смехотворным, – глаза моего отца темнеют, и он выходит вперед, пока круг его волков заключает нас в кольцо.

Мой отец на добрые четыре дюйма возвышается над крошечными пятью футами восьмью дюймами Гранта, тон голоса отца становится более властным, и меньший мужчина симулирует напускную храбрость, сталкиваясь с ним взглядом. Уголок его глаза дергается, а вместе с этим водоворот зелёного просачивается из его пор – выдает страх, заметный, по крайней мере, мне.

– Я бы, бл*дь, никогда не сделал тебе подарок, ублюдок, уже не говоря о таком ценном призе, как Фей.

Ещё один шаг вперед, и мужчины находятся лицом к лицу, и если Грант знает, что для него будет лучше, то он отведет свой взгляд и склонится перед королем нашего мира. Часть меня – сумасшедшая часть меня, которая страстно жаждет возмездия для этих мужчин и женщин, надеется, что он продолжит смотреть. Я хочу видеть, как кровь Гранта растекается по полированному дубовому полу этого роскошного бального зала, пока весь цвет оставляет его душу, принося долгожданный взрыв красного в этот мрак.

Я замечаю момент, когда он решает, что его жизнь намного ценнее, чем его гордость, и Грант опускает взгляд, как покорный раб. У моего отца раздуваются ноздри, пока он вдыхает аромат капитуляции мужчины напротив, а мой желудок ухает вниз от разочарования.

– Я так и думал, – мой отец смеется, когда поворачивается спиной к Гранту и беспрепятственно двигается к своему месту в центре стаи, бросая через плечо:

– Присоединяйся, Фей. Коул скоро будет здесь.

Я делаю ошибку, кинув взгляд на Гранта, прежде чем он уходит. Его глаза встречаются с моими, и угроза того, что он сделает со мной, если когда-нибудь получит шанс, написана у него на лице.

Даже после унизительной выволочки, полученной от мужчины, который может забрать его жизнь, не моргнув, эта гнусная змея всё ещё смотрит на меня.

Это делает его глупым.

И эта его глупость делает его даже ещё более опасным, чем я первоначально предполагала.

Идиоты рискуют.

Идиоты игнорируют угрозы.

Идиоты крадут и крадут, пока их не поймают.

Я отказываюсь быть пойманной этим придурком, и я отказываюсь позволить ему видеть во мне слабую добычу. Так что я выпрямляю спину, поворачиваю голову вперед и игнорирую жидкий страх, растекающийся по моей спине.

Сегодня вечером мужчина, который создал меня, отдаст меня животному, которое будет использовать меня так, как посчитает нужным. Я – не больше, чем поощрительный бонус за «хорошо проделанную работу». Большие корпорации вознаграждают своих топ-менеджеров деньгами, отпусками, продвижениями по службе и привилегиями.

Мой отец вознаграждает своих наиболее успешных убийц всеми теми же вещами и даже большим.

Он получит меня.

Его единственную дочь.

Сегодня вечером Коул Хантер будет брать меня, как свою законную преданную жену.

Сегодня вечером мой отец наконец-то получит сына, о котором мечтал всю свою жизнь.

Сегодня я перестану быть собой.

Я буду собственностью.

Я потеряю имя Фей Крэйвен и стану Хантер.

Более подходящее имя для добычи.

2

Я скрываю свою истинную сущность за безразличием.

Моё тело может быть покорно воле моего отца, но мой разум отстранен.

Искусство отступления стало моей единственной передышкой в течение последних десяти лет – навык, который я освоила, наблюдая за моей мамой. Это также была её единственная форма спасения. До того дня, как ей удалось убежать навсегда. День, когда она бросила меня заботиться о себе самой, оставила одиннадцатилетнюю девочку в яме гадюк. Только эти гадюки калечили, разрывали, грабили и насиловали вплоть до финального смертельного удара, и они это делали с улыбкой на лице.

Она оставила меня в суровых и неумолимых руках Алека Крэйвена ― короля «Багряного креста», миллиардера, предполагаемого филантропа, фактически хладнокровного убийцы, работорговца и моего дорогого отца.

Я любила её, потому что она была единственным лучом света в моём черном мире.

Я любила её, потому что она пыталась уберечь меня.

Я ненавижу её, потому что она умерла, пытаясь.

День её смерти стал днем, когда у меня впервые открылись глаза на зло, окружавшее меня. Это был день, когда проявилась моя гетерохромия, вызванная тупой травмой головы и глазниц (Прим.: гетерохромия ― различный цвет радужной оболочки правого и левого глаза). Теперь у меня не только один зеленый глаз, а другой голубой, но я также вижу вещи, которые никто никогда не должен видеть.

Я вижу Вас.

Я вижу ваши грехи.

Я вижу саму суть вашей души.

Это красиво и ужасающе.

Это болезненно, но все же успокаивает.

Это что-то, что я не могу отключить, и это не то, что я когда-либо покажу другой живой душе.

– Я не хочу идти, мама, ты пугаешь меня.

Моим босым ногам холодно на ледяной земле, и маленькие камешки гравия, которыми усыпана наша широкая подъездная дорожка, врезаются в мои ступни, пока моя мама тянет меня к автомобилю.

– Тише, малышка. Нам надо сейчас уехать. Быстро залезай и пристегнись, – моя мать одета не лучше, чем я. Ее атласный пеньюар едва прикрывает её тело, а красный маникюр на ногах выглядят резким на фоне её бледной кожи.

– Но мне нужен Блю. Я не могу никуда уехать без него. Позволь мне пойти и принести его, пожалуйста, мама.

Я рыдала, не понимая, почему меня разбудили среди ночи и вытащили из моей кровати. Я была настолько дезориентирована, что оставила на своей кровати своего медведя, моего лучшего друга, который повсюду был со мной.

Ее рука сжимает мою, и она выдает со свистом воздух.

– Нет! Блю должен остаться. Садись в машину, Фей. У нас нет времени на твои слёзы.

Мама никогда прежде не повышала на меня голос. Этим она напугала меня ещё больше, чем когда вытащила из моей теплой кроватки.

– Мама… – слезы тихо сбегают вниз по моим щекам, пока я забираюсь на заднее сиденье, а мои голые ноги обжигает холод кожи обивки салона машины. – Я боюсь. Куда мы едем? Отец знает, что мы уезжаем?

Её голова нервно поворачивается назад к дому, и я молча наблюдаю, как она кивает затемненной фигуре в дверном проеме. Я предполагаю – мужчине, но в темноте я не могу быть уверена. Она наклоняется, чтобы быстро закрепить мой ремень, её руки так ужасно трясутся, что ей потребовалось несколько попыток, прежде чем она смогла попасть, куда нужно.

Я вижу, как её бледная кожа натягивается на ребрах, демонстрируя каждый контур её костей, и она делает резкий глубокий вдох, практически придавая себе силы, прежде чем отвечает.

– Нет, малыш. Отец не знает, – она выпрямляется и берет моё лицо в свои руки; её большие пальцы мягко вытирают слезы с моей замерзшей кожи.

– Отец никогда не узнает, – ее взгляд встречается с моим, и то, что я там вижу, останавливает мои слёзы.

Я один раз киваю и добавляю шепотом:

– Хорошо, мам.

Она оставляет единственный поцелуй на моём лбу и тихо, со щелчком закрывает дверь, подталкивая её бедром, чтобы гарантировать закрытие замка. Затем она спешит к водительской стороне и запрыгивает внутрь, заводя машину, не пристегнув ремень безопасности.

Она бросает ещё один быстрый взгляд через плечо, и в следующую секунду мы удаляемся от нашего летнего дома в Котсволдс.

Постепенно наш дом исчезает из виду, лишь смутно вырисовывается позади нас, пока мы съезжаем вниз по гравийной подъездной дорожке. Наш единственный свидетель – полная, круглая луна, которая мрачно сияет в иссиня-черном небе. Хруст гравия под колесами машины – зловещий саундтрек к нашему отъезду.

Когда мы достигаем ворот безопасности, они без проблем открываются, и мы выезжаем на асфальт проселочной дороги. Моя мама позволяет себе вздохнуть с облегчением, прежде чем переключает передачу, и машина, набирая скорость, устремляется дальше по неосвещенной дороге.

Примерно в миле от нашего летнего поместья располагается причудливый горбатый мост, достаточно широкий, чтобы проехала только одна машина. Я всегда любила пересекать мосты и выдумывать истории о принцессах, троллях и храбрых рыцарях, которые их спасают. Сегодня нет никаких рыцарей, чтобы нас спасти. Никакие храбрые мужчины не придут к нам на помощь. Нет спасителя, чтобы уберечь нас самих от криков, крови и боли.

Я не уверена в том, что произошло дальше. Всё, что я помню, – крик моей мамы, машину, вильнувшую в сторону, удар на большой скорости, а затем падение. Следующее, что я помню, – вода. Много, много холодной и темной речной воды, проникающей через разбитое лобовое стекло.

– Мама! – крик, срывающийся с моих губ, выходит хриплым, боль, что жжет грудь, намертво прижала меня к сиденью.

– Мама! – несмотря на затрудненное дыхание и боль, я выкрикиваю снова, но мой крик остается без ответа. Я осматриваюсь, мой взгляд скользит по воде, затопляющей салон машины, к бледной безжизненной руке, безвольно свисающей с боку водительского сиденья.

– Мама! – мой крик больше похож на рыдание. Я не могу видеть остальную часть ее тела, но она не двигается, и осознание этого наполняет меня ужасом. Я поворачиваю голову настолько, насколько могу, и пробую пошевелить конечностями. Я должна добраться до неё и привести в чувство, прежде чем мы утонем.

Давление на мою грудь увеличивается, боль проноситься через меня и оседает в моём животе. Я наконец-то смотрю вниз на то, что не дает мне двигаться, и вижу ветку по размерам похожую на маленькое дерево, пронзившую мою грудь прямо под ребрами. Ее конец воткнулся в мою плоть, и кровь смешивается с водой вокруг меня, которая теперь уже достигает уровня колен. Мой взгляд скользит за куском дерева, вижу, как он расширяется к концу, на нем виднеются узловатые ветки и кора.

– Нет! Мама!

Мой пронзительный крик разрывает заднюю поверхность моего горла, повреждая кровеносные сосуды, и наполняющая их жидкость с металлическим привкусом выливается из моего рта.

Ветка, заостренный конец которой вонзился мне в грудь, сначала проткнула кресло передо мной. Вокруг все алое, кресло повреждено веткой, практически разорвано, корпус машины поврежден. Прежде, чем ветка разорвала надвое сиденье, она разорвала на части мою маму. Она находится с другой стороны этого кресла, её тело уничтожено веткой размером с маленькое дерево. Её кожа повреждена, кости сломаны, сердце разорвано в клочья, и её жизненные силы окрашивают речную воду в красный цвет.

Я хочу умереть.

Я хочу закрыть свои глаза и последовать за своей мамой.

Я жду, когда прибывающая вода украдет моё последнее дыхание и унесёт меня отсюда.

Я уже на краю сознания, ледяная вода плещется у моих губ, когда стекло слева от меня разбивается. Закрываю глаза, надеясь, что это предвещает наступление смерти, и делаю один последний вздох.

Приглушенные слова: «Оставь суку здесь гнить», «Забери девчонку. Её можно всегда продать», – вторгаются в мои последние мысли, но жгучая боль в моей груди, заставляет меня заикаться и глотать воздух перед тем, как отступить в приветливую черноту моего разума.

– Фей, ты слушаешь меня, девочка? – глубокий тембр голоса моего отца выталкивает меня из моих мыслей.

– Да, сэр, – я вглядываюсь в его красивое лицо, слишком привлекательное для мужчины, чья сущность запятнана черным.

– Я сказал – пришло время. Коул прибыл, чтобы потребовать невесту, – блеск в его прекрасных голубых глазах цвета океана можно было принять за радость, но гнусный серый туман, который просачивается из его пор, сообщает мне совершенно противоположную истину.

– Да, сэр, – я даю единственный ответ, который могу. Мне уже поведали, что ждет меня, и мне бы не хотелось, чтобы он снова повторял те слова для удовольствия садистов-мужчин, окружающих нас.

Он наклоняется, обнажая в усмешке свои зубы цвета слоновой кости.

– Не разочаровывай меня, девочка. Я рассказал тебе твои супружеские обязанности. Я ожидаю увидеть свидетельство твоей пролитой девственной крови к утру.

Он пронзает меня своим сиянием, но я прекрасно знаю, когда надо показать слабость.

– Отсасывай и трахай его каждой дыркой, что у тебя есть. Ты принадлежишь ему. Он может использовать твою невиновность так, как пожелает, – его глаза мерцают от злобы. – Надеюсь, что в твоих венах бежит кровь твоей шлюхи-матери. Это должно прийти к тебе, как твоя вторая природа, – если мой отец когда-либо хотел меня ранить, он знал только один способ, как это сделать, – упомянув мою мать, но не сегодня, сегодня вечером я была невосприимчива к его ядовитым колкостям; мне нужна была моя сила для другого противника. Я, возможно, и боялась моего отца в течение последних десяти лет, но теперь у меня был другой господин, чтобы подчиняться, тот, кого я никогда не встречала, но слышала рассказы о нём, и если истории правдивы, его порочность вполне соответствовала порочности моего отца, если не превосходила ее.

– Да, отец.

Он ненавидел, когда я так называла его. Он не любил напоминаний, что я была его плотью и кровью. Он скорее предпочитал быть моим повелителем, чем родственником.

– Не облажайся, девочка, – глумится он, и рукой хватает меня за предплечье и болезненно сдавливает в предупреждении. Я киваю через боль и разворачиваюсь без его помощи, выпрямляя спину и направляясь к двойным дубовым дверям в дальней стороне бального зала.

Гости устремляются через открытые двери – всем не терпится добраться до своих мест – для того, чтобы стать свидетелем гвоздя программы. В нелепой инсценировке патриархальной гордыни, мой отец идет рядом со мной, согнув свой локоть, чтобы вести меня под руку. Я как послушная раба беру его под руку и приближаюсь шаг за шагом к моему предстоящему бракосочетанию.

В банальном спектакле разврата и обыденности я вижу, как мой отец кивает мужчине в дверях атриума (Прим. Атриум – центральное пространство общественного здания), и сразу же откуда-то изнутри большой комнаты раздается звук, как будто маленький оркестр начинает играть свадебный марш Мендельсона.

Я представляю, как многие невесты чувствуют порханием бабочек в низу живота, услышав музыку, объявляющую об их прибытии.

Я испытываю ужас. Он пронизывает мою кожу, наводняет кровь и просачивается в кости.

Музыка, возможно, и объявляет о начале моей новой жизни, но это чувствуется скорее как погребальный звон. Я уже практически могу ощущать на губах, как моя жизненная сущность неспешно покидает мое тело во время следующем судорожного вздоха.

«Не показывай слабость».

«Не позволяй им победить».

«Будь легким ветром».

«Растворись».

Слова моей матери прокручиваются в моей голове, в то время как я предпринимаю бессмысленные попытки скрыться глубоко в себе, где я могу быть просто наблюдателем, а не участником. Ничего не выходит, тем не менее, слова пролетают по кругу всё быстрее и быстрее в моей голове. Каждый шаг вперед ощущается тяжелее, чем предыдущий; как будто я двигаюсь через патоку, пока мой разум участвует в гонках, предпринимая неудачные попытки восстановить некоторое подобие мира.

Каждый из присутствующих поворачиваются, чтобы видеть мою гибель. Их холодные пристальные взгляды и жадные глаза ощущаются, как миллионы острых как бритва булавочных уколов на моем теле. Мои обнаженные руки начинает покалывать, искушение сбежать подальше от этого чувства заставляет мои пальцы подергиваться, движение, которое не остается незамеченным моим отцом. Его рука, что обернута вокруг моей, с силой стискивает мои пальцы, пока мои суставы не начинают хрустеть, немедленно успокаивая спазмы и увлекая мои мысли подальше от ненасытной толпы, что забила коридор, по которому я прохожу.

Хотя мой пристальный взгляд устремлен прямо вперед, я не сосредотачиваюсь ни на чём, даже на мелких деталях, таких, как, например, показушные цветочные композиции или декоративные ленточки. Ничто не интересует меня. Даже сильный запах больших столовых свечей, которые горят в конце каждого прохода, не представляют для меня никакого интереса. Я всё осознаю, но не больше и не меньше, чем понимание, что необходимо переставлять ноги, чтобы сделать следующий шаг.

Когда мы внезапно останавливаемся в конце прохода, это шок для меня. Я сосредотачиваюсь на священнике, который стоит передо мной и что-то произносит. На нем претенциозная ряса, его глазки остановились на моём декольте, не на моём лице. Настоящий мужчина Креста. Но не его присутствие потрясло меня до глубины души.

Мужчина, стоящий справа от меня. Мужчина, которого хотят поглотить мои глаза, несмотря на здравый смысл, говорящий мне не смотреть на него. Я заставляю свои глаза уткнуться в пол, сосредоточиться на его ногах, обутых в дорогие черные итальянские ботинки, которые насмешливо сияют мне в ответ. Все это время тьма переплетается вокруг его ног ядовитыми нитями, заключая в оболочку саму суть его души.

«Сам Дьявол стоит передо мной».

Его аура простирается по всему небольшому пространству между нами, взывая ко мне, соблазняя меня, чтобы украсть мою душу, несмотря на мою видимую силу. Зов слишком мощный, и я поднимаю свои глаза к его лицу.

Его лицо.

Он – полная противоположность моих ожиданий.

Как выглядит Дьявол?

Темный, греховный, соблазнительный, такой неправильный, верно?

Он не такой.

Человек, стоящий передо мной, носит маску ангела. Если этот человек – Дьявол, то он украл лицо у Господа.

Кристально чистые светло-голубые глаза, отросшая, но идеально подстриженная бородка – светлого, золотисто-коричневого цвета, соответствующая золотистым волосам, которые слегка взъерошены и падают вниз ниже плеч мягкими волнами.

Его черный костюм резко контрастирует с чувственной мягкостью его черт, и если этого недостаточно, чтобы вызвать бушующий хаос ярости перед моими глазами, то густое ядовитое облако, которое охватывает его, сделает это.

Другие видят только поразительно красивого мужчину, созданного по подобию Бога.

Я вижу фасад и его гнилую суть, и все же я потрясена.

Моё тело жаждет подойти к нему; мои руки зудят от необходимости прикоснуться к его коже, мои губы покалывает только от одного желания прикоснуться к его губам.

Я – Белоснежка, а он – отравленное яблоко, и, несмотря на это знание, прямо здесь, прямо сейчас я умру только за один его кусочек.

– Фей.

Мое имя на его губах звучит так неправильно.

Так и должно быть.

Это – Тьма и Свет.

Мягкая, пухлая нижняя губа приоткрывается, пока его глаза буквально пожирают меня – это открытое обещание развратных действий, которые ждут меня.

Все же моё тело подчиняется его силе.

Его тени взывают к моей невинности подобно песне сирены.

– Подойди.

Он протягивает руку, раскрывает ладонь, но это не просьба, это – требование, и как хорошая девочка, я повинуюсь.

Прямо в руки ангела.

Ангела смерти.

3

– Подойди.

Она подчиняется.

Хорошо обучена, кроткая, покорная, но при этом смелая.

Её глаза прикованы к моим – это тревожное чувство; как будто она не просто смотрит на меня – она смотрит внутрь меня.

«Она видит зверя под симпатичной внешней оболочкой?»

«Она может услышать острый лязг зубов, пока он пытается выбраться на поверхность, требуя кусать, рвать, и жаждет отметить её нетронутую плоть?»

Её разноцветные глаза многими воспринимаются как изъян. Они не должны усиливать ее красоту, но они это делают. Они ― слой её божественного совершенства на краю неизвестного.

«Она легко сломается?»

«У меня будут часы, дни или месяцы, чтобы подчинить её моей воле, или она распадется на мелкие кусочки сегодня же вечером?»

До встречи с ней мне было глубоко плевать, но теперь, теперь я надеюсь, что она сильна. Я надеюсь, что она будет бороться со мной с каждым тихим дыханием её цветущего тела. Я не хочу ее, скулящую у моих ног, в то время как эти гипнотические глаза будут спокойны, когда я запихну свой член глубоко в её горло. Я хочу видеть искру, пламя, лесной пожар – требование, угрожающее её ненавистью ко мне, чтобы я наказал её и одновременно осмелился проверить её пыл.

Мой член болезненно пульсирует от желания ощутить ее ненависть.

И ей также предстоит возненавидеть меня.

Она может быть только пешкой в этой игре, средством достижения цели, но она моя, и я буду наслаждаться каждой секундой её уничтожения. Она станет подходящей закуской перед крахом Короля.

4

– Подойди.

Толпа исчезает в тумане, рука моего отца выпускает смертельную власть надо мной, предлагая меня моему новому владельцу. Капелька пота скользит вниз по моему позвоночнику, оставляя холодный след, она скользит достаточно медленно, чтобы я смогла прочувствовать её спуск по каждому тонкому волоску на всем пути.

Первое прикосновение кожа к коже – его рука захватывает мою. Осознание этого несется по моим венам. Голос священника воспринимается бормотанием на заднем плане, подобно белому шуму, объявляя наш священный союз перед его праведной паствой, а в моём разуме продолжается гонка образов, чтобы показать воспоминания, которые не является моими, а принадлежит Коулу.

Кровь. Смерть. Пытка.

Я вижу маленькую руку ребенка не старше восьми или девяти лет: большой нож крепко сжат в его ладони, побелевшие костяшки пальцев, решительную руку – не дрожит, ни малейшего колебания в его действиях, когда я наблюдаю последующее кровопролитие. В моем видении я – тот ребенок, я вижу то, что видят они, я слышу то, что слышат они, я чувствую то же, что чувствуют они, и подавляющая эмоция – это апатия. Не ненависть, не страх, только безразличие.

Темноволосый мужчина растянулся обнаженным на кровати с женщиной-блондинкой, она расположилась около него. Оба блаженно спят и не обращают внимания на то, что зло преследует их. Ребенок не колеблется – нет ни тени сомнения, прежде чем он поднимает руку, и она резко опускается вниз, зазубренный нож погружается прямо в яремную вену мужчины. Он использует всю юношескую силу, чтобы вонзить лезвие в его плоть в зверской попытке обезглавить.

Даже когда мужчина клокочет и барахтается, как рыба без воды, задыхаясь без воздуха, который никогда снова не поступит в его легкие, а женщина неистово визжит, ребенок не колеблется. Его взгляд поднимается к лицу безумной женщины: её ноги запутались в простынях, которые пропитываются кровью её любовника. И после одного решительного движения ее крики замолкают, когда то же лезвие перерезает ее горло.

Ребенок не остается и не наблюдает за их смертью. Он не упивается смертоносным буйством, которое спровоцировала его рука. Он просто выходит наружу через дверь спальни, вниз по коридору в комнату, декорированную игрушечными поездами. Ночник окутывает синюю комнату успокаивающим светом, и ребенок замирает на мгновение в нерешительности, его глаза следуют от кровати до смежной двери.

Мой сердечный ритм ускоряется в груди; я не хочу видеть то, что находится за той дверью. Я пытаюсь забрать свою руку у Коула, чтобы разорвать связь, надеясь закончить видение, но его рука мучительно захватывает мою. И я стою неподвижно в большой комнате, окруженная толпой людей, но всё же мои глаза могут видеть только белую дверь, которую толкнули, чтобы открыть, и абсолютный яркий свет обжигает мою сетчатку глаз.

Появляется маленькая стерильная ванная, безукоризненно чистая и, к счастью, пустая, ребенок с оглушительным лязгом бросает нож в раковину. Кровавая капля на заостренном конце стекает с металла на фаянс. Ребенок наклоняется, открывает небольшой шкафчик, и кровавые руки хватают бутылку с отбеливателем. С кончика ножа без усилий всё удаляется, а густая жидкость булькает, стекая по лезвию, омывая его и рукоятку, в то время как маленькие детские ручки льют жидкость, не жалея.

Красный цвет становится розовым, пока отбеливатель делает свою работу и смывает прочь свидетельство резни, которая произошла дальше по коридору. Ногти вычищаются до красной раны, а маленькие руки выглядят болезненно, но крайне чистыми. Нож угрожающе блестит, когда ребенок использует верх своей пижамы в изображениях супергероев, чтобы вытереть оружие. Как только задача выполнена, я вижу пронзительные глаза этого ребенка, уставившиеся в зеркало над раковиной. Кристально чистый светло-голубой цвет глаз на ангельском лице, он спокойно смотрит на своё отражение. Золотистые волосы небольшими волнами завиваются у шеи. Этот ребенок красив, но даже в зеркале я вижу зло, которое вьется вокруг него, лаская мягкую, юную кожу, как любящая рука матери.

Видение о Коуле.

О его первом убийстве.

Первом из многих.

5

– Я провозглашаю Вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.

Самое удивительное, что не слова священника вывели меня из тёмных глубин моего разума, а вежливые неуместные хлопки толпы.

В моем мысленном взоре постепенно угасает образ белокурого мальчика, и я сосредотачиваюсь на безмолвном ожидании, которое буквально наполняет воздух. Груз предвкушения гостей практически обрушивается на мою спину, и я вынуждена выпрямить свои колени, чтобы они перестали подгибаться.

«Чего они ждут?»

Мой взгляд задерживается на священнике, и я замечаю искру волнения, отражающуюся в его равнодушных зеленых глазах. Его рот складывается в почти маниакальную усмешку, прежде чем он искоса смотрит на меня и повторяет свои последние слова:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю