Текст книги "Дело полковника Петрова"

Автор книги: И Горбатко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

После пятинедельного путешествия по морю я вернулся в Сидней хорошо отдохнувшим, но с серьезными проблемами. Дело в том, что я уже несколько лет был женат, и надо сказать, что мой брак не был благополучным. Моя жена отправилась вместе со мной в поездку на Новую Гвинею, но, несмотря на благоприятную окружающую обстановку, нам не удалось сгладить наши разногласия. Через несколько месяцев наш брак распался, и я испытывал разные чувства, но только не счастье. Я более чем когда-либо очень хотел возобновить разведывательную работу, которая отвлекла бы меня от моих личных проблем.

Теперь мое время было почти поровну поделено между игрой на скрипке и врачебными осмотрами пациентов, в основном прежних пациентов, которые последовали за мной с Южного побережья. Затем наступил важный день, когда я вошел в офис Юджина Гуссенса в Консерватории. Я сыграл для него соло на скрипке и он предложил мне работу в качестве скрипача в Сиднейском симфоническом оркестре.

Вскоре после этого, 10 августа в моем офисе раздался телефонный звонок. Звонивший не назвал своего имени. Он просто сказал, что хотел бы встретиться со мной по поводу заявления с просьбой о приеме на работу, которое я написал некоторое время назад.

Он описал свою внешность и сказал, что на следующий день в три часа дня будет стоять у входа в здание, где находится мой офис, одетый в серый плащ и серую шляпу. Мне нужно было не показать, что я его узнал, а только направиться обратно в свой офис, а он последует за мной.

Помещение, которое я занимал, было на первом этаже в конце длинного коридора. На следующий день без двух минут три я оставил приоткрытой дверь моего кабинета и двинулся к выходу из здания на улицу. Коридор был темен, и меня не могли видеть с улицы.

Ровно в три часа у входа появился мужчина в серой шляпе и сером плаще. Больше поблизости никого не было. Я выдвинулся вперед и откашлялся, затем повернулся к нему спиной и пошел по коридору в свой кабинет. Я слышал его шаги за моей спиной, и вот уже мужчина в серой шляпе вошел за мной в мой кабинет, тихо закрыв за собой дверь.

Том Ист выглядел высоким, худощавым и смуглым. Его карие глаза смотрели весьма дружелюбно, и на вид ему было за тридцать лет. Он сказал, что моя просьба о приеме удовлетворена, хотя никто не может быть уверен в том, что мои прежние посещения Билла Барнуэлла не были замечены иностранными агентами. Если это так, тогда моя ценность как агента равна нулю.

Однако я согласился поработать в течение испытательного срока и возобновить мои контакты в Русском общественном клубе и Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом, а также других организациях коммунистического фронта, уделив особенное внимание группам интеллектуалов в составе этих организаций. Он дал мне номер телефона, по которому я мог связаться с ним, и сказал, что мне присвоили псевдоним Бейкер, Джек Бейкер, который мне следует использовать всякий раз, когда потребуется связаться с ним.

Вот так появился Джек Бэйкер. Нет, Майкл Бялогуский не умер, совсем нет. Просто отныне каждый из них стал очень тесно связан с другим.

Ист заявил, что мне полагается выплата в десять долларов в неделю. По его словам это будет компенсацией моих дополнительных расходов. Впервые я принял деньги, и это меня не обрадовало, так как я чувствовал, что выплата мне денег на расходы делает меня в какой-то мере обязанным, чего я хотел бы избежать. Но я не мог себе позволить оплату этих расходов за свой счет, как бы ни были они малы.

Я пообещал Исту звонить и докладывать о развитии ситуации, и он исчез так же тихо, как и появился.

Через несколько дней я посетил Русский общественный клуб и возобновил мое знакомство с его секретарем Фредой Ланг. Я коротко рассказал ей о моих делах с тех пор, как я последний раз виделся с ней и дал понять, что хотел бы посещать мероприятия клуба. Я попросил её не счесть за труд и сообщать мне всякий раз, когда будет интересный фильм или лекция.

Фреда Ланг была австралийкой румынского происхождения. Она с удовольствием внесла новую фамилию в список адресов посетителей клуба, особенно когда узнала, что я занимаюсь врачебной практикой в Сиднее и надеюсь на её расширение за счет прибывающих польских и прибалтийских иммигрантов. Мои комплименты относительно её модной внешности были ею благожелательно восприняты, и я ушел с ощущением, что отныне я буду желанным гостем в Русском общественном клубе.

В последующие несколько недель я встречался с Томом Истом время от времени. Встречи назначались на окраине города, и мы приезжали порознь на трамвае, принимая меры к тому, чтобы нас не заметили вместе. Я рассказал ему, что в результате моего визита к мисс Ланг я получил приглашения и пару раз посетил проводившиеся в клубе киновечера.

Там я увидел чету Клодницких и они, судя по всему, были очень довольны тем, что мы встретились. Меня немедленно представили известным членам клуба, показали библиотеку и фактически заставили подписать заявление с просьбой о принятии в члены клуба. По моему мнению, у них не только не было в отношении меня никаких подозрений, но напротив, они считали, что я с симпатией отношусь к советскому строю.

Примерно в это же время Лейбористская партия Австралии охарактеризовала Австралийское общество дружбы с Советским Союзом и Русский общественный клуб как организации коммунистического фронта. Над любым членом Лейбористской партии, который сохранял членство в этих организациях нависла угроза исключения из партии. Эта угроза получила в прессе широкое освещение и безусловно затруднила вербовку новых членов. Клуб всегда рассматривал членство в своих рядах человека, не связанного с левым движением, весьма желательным, так как возникала надежда, что такой человек приведет с собой ряд своих друзей, что открывало новые возможности для пропаганды. Я полагаю, что именно это явилось причиной того, что меня приняли в члены клуба так быстро.

Среди людей, с которыми я познакомился в клубе с самого начала были два медвежьего вида русских с фамилиями Разумов и Смирнов. Разумов выполнял функции некоего мажордома и выглядел из них двоих более благопристойно. По возрасту ему было около пятидесяти, и он имел могучее телосложение. Его огромная голова возвышалась прямо из плеч, а шея вообще отсутствовала. У него было широкое смуглое лицо, подозрительный взгляд через очки в роговой оправе и коротко подстриженные коричневые волосы на голове. Обычно он одевался в плохо подогнанный темный деловой костюм с угловатыми плечами на советский манер. Он владел птицефермой недалеко от Ливерпуля, но выглядел скорее как переодетый вышибала, чем как фермер.

В этом он отличался от Смирнова, который тоже выглядел как вышибала, но не переодетый. Тот тоже выделялся могучим телосложением, но выглядел намного грубее, не носил очков, а воротник его рубахи и руки были неизменно и невероятно грязны. Смирнов был настройщиком пианино и по субботам выступал в качестве хозяина танцевального зала и представления в кабаре. Он обычно провожал гостей до их столиков и был невероятно доволен своей ролью.

Меня с самого начала, а ещё больше впоследствии, поразила одна черта, общая для всех членов клуба. Эти люди все без исключения были безнадежно разочарованы в жизни. В Русском общественном клубе чувство разочарования было всеобщей чертой. Его сознательно эксплуатировали и культивировали в извращенную ностальгию по всему русскому советского образца. Эти потерянные души готовы были часами просиживать над прекрасно изданными иллюстрированными советскими журналами, которые специально в этих целях выставлялись в библиотеке. Они были рады обнаружить в них подтверждение своему убеждению в том, что ответ на их проблемы лежит не в них самих, а причиной их бед является порочная капиталистическая социальная система. Это был легкий ответ на все вопросы.

Несмотря на первоначальный успех моего закрепления в клубе, я воздерживался от попыток сразу же принять активное участие в его делах. Я считал, что лучше постепенно позволять активным членам клуба втягивать меня в эту деятельность. Это, в конце концов, повысит в их глазах мою ценность и поставить меня вне подозрений.

В октябре я встретился с Томом Истом в последний раз, по крайней мере, на несколько предстоящих лет. Он сказал, что в дальнейшем со мной будет поддерживать контакт другой оперативный сотрудник.

Мне было жаль, что Ист уходит. Трудно представить себе что-либо другое, что сближало бы людей так же, как разведывательная работа. Вероятно, это происходит из-за режима секретности встреч и чувства доверия и взаимосвязанности, которое такие встречи порождают. А возможно это потому, что сообщения агента зачастую носят настолько личный и сокровенный характер, что при окончательном уходе курирующего оперативного работника у агента появляется ощущение, будто уходит и часть его самого.

Глава Восьмая

Через несколько дней у меня раздался загадочный телефонный звонок.

– Вы, доктор, время от времени встречались с моим другом, – произнес голос на другом конце провода. – Скажите, не могу ли я попросить вас о встрече?

В то время я замещал врача на одиннадцатом этаже здания T G в Сиднее и , естественно, предложил, чтобы звонивший пришел ко мне на следующий день в четыре часа дня.

К назначенному времени от меня ушел последний пациент, и я сидел, глядя через окно на улицы, запруженные транспортом и снующими пешеходами. Дверь лифта открылась и закрылась. Несколько секунд я внимательнослушал, но не услышал никакого звука, хотя чувствовал, что там кто-то есть.

Я вышел через приемную комнату и остановился около двери. У окна рядом с лифтом спиной ко мне стоял крепкого сложения мужчина. Он повернулся ко мне. – Я звонил вам вчера и мы условились о встрече на сегодня в четыре часа дня. Вы можете меня принять?

Я провел его в офис и закрыл дверь.

Джоф Скотт был в возрасте около сорока лет.

Короткой стрижкой темных волос, усами и выправкой при ходьбе он был похож на бывшего военного. Мне понравилась его открытая, благожелательная манера поведения и я почувствовал, что мы с ним хорошо поладим. Он дал мне номер телефона для связи и после короткой беседы ушел.

В течение последующих нескольких месяцев я проводил все больше и больше времени в Русском общественном клубе. Я возобновил свое членство в Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом и начал посещать там встречи, лекции и фильмы. Стало ясно, что каждой из этих организаций руководит сравнительно небольшая группа людей. Мое положение позволяло выяснить их взаимоотношения и порядок старшинства.

Ввиду тесного взаимодействия между этими организациями, я решил сосредоточить свои усилия на работе в одной из них, полагая, что другая в любом случае узнает о моей деятельности. Мой выбор пал на Русский общественный клуб. Здесь у меня был благовидный предлог для участия в делах без политической ангажированности. В частности, я хотел улучшить мой русский язык и интересовался новостями из Польши и Советского Союза – в основном новостями научного и культурного характера. В библиотеке клуба было много советских журналов, и там говорили на русском языке.

Я посещал кабаре в клубе по субботним вечерам, объясняя это тем, что "в ночных клубах Сиднея нет никаких развлечений, а посещения настолько дороги . . . . и там надоедают голливудские фильмы." Вот так я объяснял мой интерес к посещениям Клуба.

Некоторые из членов клуба помнили меня ещё по моим студенческим годам, и мое знакомство с доктором Джеймсом и его друзьями в Тирруле, по-видимому, тоже сыграло свою роль. За недолгое время меня стали воспринимать как ценного нового члена Клуба.

– Мы очень рады видеть вас, доктор, среди нас, – сказала как-то вечером в библиотеке Клодницкая. – Тут столько работы, а у нас не много людей, на которых можно положиться. Я думаю, что вы можете во многом помочь нам в развитии культурного направления в деятельности. Ох уж эти представления кабаре по субботним вечерам! Не кажется ли вам, что они являются примером дурного вкуса? Но что мы можем поделать? Нам нужно иметь какой-то источник дохода, и эти вечера дают нам его. Что бы я хотела, так это поставить русские пьесы и организовать лекции по советской музыке, искусству и науке.

– Мы можем так много узнать из Советского Союза. Там не тратят время на глупые представления кабаре по вечерам, потому что они заняты более нужными и более полезными вещами. Нам нужно привлечь больше молодых людей, начать работу драматического кружка, дискуссионных групп, чтобы они сами увидели, что принимают участие в серьезном деле. Мы не должны позволять им плыть по течению бесцельного и расточительного прозябания австралийской жизни. Могу я рассчитывать на вашу помощь, доктор?

– Ну конечно, – заверил я её. – Я буду просто рад сотрудничать с вами, если, конечно, позволит время. Как вы понимаете, мои пациенты и занятия скрипкой отнимают у меня много времени. Если бы не это, я бы мог много сделать. Я чувствую, что мне самому нужно многое узнать о Советском Союзе, прежде чем я смогу учить кого-то.

Клодницкая отклонила мое возражение. – Вы просто очень скромный человек, доктор, – сказала она. – Как насчет того, чтобы прийти к нам на обед в один из предстоящих вечеров? Мы смогли бы у нас поговорить об этих вещах в более благоприятной обстановке, чем здесь. Обещайте мне, что придете.

Клодницкие жили на Аддисон авеню в Роузвилле, типичном пригороде северного побережья. Жизнь там в стенах коттеджей и садиках протекает как в замедленном кино. Коттеджи стоят нестройными рядами, и их архитектурный дизайн свидетельствует о довольно слабых и неуклюжих попытках самовыражения. Дом Клодницких явно нуждался в ремонте, а сад изрядно зарос сорняками. Когда я позвонил в колокольчик, дверь широко распахнулась и хозяева встретили меня с распростертыми объятиями.

– Мы так рады вашему визиту, доктор. Пожалуйста, проходите же.

Они говорили оба одновременно, затем мы вошли внутрь дома, где находилась более молодая пара.

_ Это наш сын Билл и его жена, – сообщили они.

Внешне я уже знал Билла. Он был киномехаником и крутил фильмы в Русском общественном клубе и в Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом. Я также припомнил, что Юнис Пентон как-то упоминала его имя как переводчика советских фильмов. Все знали его под именем Билл Клод. Смуглый и сухощавым, он носил очки и говорил практически без акцента. По виду он выглядел занятым и замкнутым.

После обеда разговор перешел на дела клуба. Повела его Клодницкая.

В комитете есть только несколько человек, на которых можно положиться при проведении настоящей прогрессивной работы, – сказала она.

_ Другие нерешительны, боятся или сомневаются. Иногда я прихожу в

такое уныние от недостатка у них желания работать и недопонимания, что у меня возникает ощущение утери моего влияния на дела в клубе!

– Ты не должна так говорить, мама. Глаза Билла блеснули за стеклами очков. – Если ты сдашь позиции, вся твоя работа пойдет прахом. Ты просто обязана продолжать работу в клубе и пытаться получить любую возможную поддержку. Этих людей нужно вначале воспитать, прежде чем они поймут, насколько они не правы в своем противодействии прогрессивной политике.

Да, конечно вы должны продолжать. Я решил, что теперь моя очередь

подбодрить её. – Я сам вижу, какую невероятную работу вы проводите, и я уверен, что вас ценят значительно выше, чем вы думаете. Совсем недавно миссис Бримл говорила, что не может даже себе представить, что бы они в клубе делали без вас.

Клодницкая просветлела: – ООна действительно так сказала? Миссис Бримл искренняя и прогрессивная женщина. И хороший работник. Скоро у нас в клубе состоятся выборы, и я бы очень хотела видеть вас в составе нового комитета. Вы окажете нам эту честь, доктор?

Ее маленькие глазки внимательно смотрели на меня.

– Я был бы рад принять участие в выборах, – произнес я после короткой паузы, – но я не знаю, сколько времени мне удастся выкроить. Я настолько занят, что, с ответственностью относясь к клубу, не могу просто так согласиться на какую-либо должность. Я полагаю, что вы, миссис Клодницкая, понимаете, что, в принципе, я был бы рад сделать это. Сама идея мне нравится, но у меня нет возможности взять на себя обязанности члена комитета, и это только лишь по причине недостатка времени.

Клодницкая продолжала убеждать. – Мы и не ожидаем от вас выполнения каких-то обязанностей. Одно только ваше присутствие на заседаниях комитета будет иметь большое значение. Вы и образованны и прогрессивны, нам нужны такие люди, как вы.

Я скромно улыбнулся, но не ответил. Вскоре после моего визита к Клодницким состоялось общее собрание членов клуба, и меня избрали одним из девяти членов комитета. Четверо из них были "прогрессивными", которые в делах клуба слепо следовали советской официальной партийной линии. Четверо других были "умеренными", то есть, симпатизируя Советам, они пытались вести дела, не создавая впечатления, что клуб находится в союзе с крайне левыми. Это разделение голосов зачастую создавало ситуацию, при которой баланс власти зависел от меня. Как только нужно было принимать важное решение, ко мне заранее подходили миссис Клодницкая и Разумов и обговаривали тактику действий. Со временем стало привычным, что когда предстояло голосование, я занимал позицию в поддержку советской линии.

Вскоре после этого Клодницкая и Разумов при моей активной поддержке склонили комитет к принятию решения о том, что в члены клуба может быть принято любое лицо "прогрессивных" взглядов, вне зависимости от национальности. Это новое правило было введено специально для того, чтобы пригласить в клуб нескольких опытных коммунистических активистов, таких как Бела Уинер. Бела была шумной, неутомимой и фанатичной. Еврейка по этнической принадлежности, маленькая ростом, смуглая и вся в морщинах, она была искушенным и закаленным активистом Коммунистической партии.

Одной из обязанностей Белы было встречать в порту корабли, знакомиться с моряками и приводить их в клуб. Бела неплохо владела несколькими иностранными языками, поэтому её "улов" состоял из лиц многих национальностей.

Это была часть долгосрочного плана по пропаганде идеологической доктрины коммунистов. По субботам моряков приводили в клуб на вечерние представления кабаре и Бела не жалела усилий, чтобы они чувствовали себя там, как у себя дома. Обычно это были молодые люди, зачастую почти мальчишки.

Нередко я видел их группами по шесть – семь человек за столом, заставленным напитками и закусками. Гортанный голос Белы пробивался через грохот танцевального ансамбля и гомон толпы, излагая им идеи. Часто раздавались взрывы хохота, которые быстро затихали. Головы мужчин наклонялись вперед, чтобы не упустить ни одного слова из того, о чем говорила Бела, теперь уже с напряженным или задушевным видом.

Немного позднее мальчишек поведут в библиотеку. Затем в понедельник или вторник их пригласят на кинопросмотр. Это обязательно будет советский или чешский фильм, а при входе организуется сбор пожертвований.

– Не беспокойтесь, если к тому времени у вас уже не останется денег, неоднократно слышал я, как говорила Бела. – Я знаю, что вы, ребята, любите повеселиться. В любом случае вы можете прийти сюда свободно. После фильма будет небольшой ужин и немного музыки. Если вы не смогли прийти сюда в этот раз, не забудьте сделать это в ваш следующий заход в Сидней. Вот здесь адрес и номер телефона. Я вам дам ещё карточек, чтобы вы могли передать их своим друзьям . . . .

Последние месяцы1949 года оказались лично для меня тяжелым временем.

Я получил письмо с известием о том, что умерла моя мать. При её смерти около неё не оказалось никого из нашей семьи. Когда я покидал Польшу, моего отца не было с нами. Он и впоследствии не смог вернуться к моей матери и, по-видимому, умер раньше неё в концлагере.

Мой брат Стефан тоже уехал. После моего отъезда из Польши в 1941 году я не получал известий о нем до 1942 или 1943 года. Потом пришло сообщение, что он бежал из немецкой зоны оккупации и оказался на Ближнем Востоке. Он не смог взять мать к себе, так как они оба опасались, что она не перенесет тягот переезда.

Последний раз мы с матерью обменялись письмами в 1945 году. Она тогда работала врачом-стоматологом в государственном учреждении. Я выправил документы на её приезд в Австралию, но польские власти отказали ей в разрешении на выезд.

С отъездом из Польши моего брата, у меня там не осталось никого из близких. Это имело определенное положительное значение для моей работы со специальными службами Австралии. Теперь я знал, что если о моей деятельности станет известно в Польше, мне не придется опасаться репрессий в отношении моих близких.

В это время я получил циркулярное письмо из Комитета борьбы за мир на Тихом океане с призывом о пожертвованиях средств на направление одной делегации в информационную поездку коммунистический Китай. Я, естественно, послал деньги и через несколько недель узнал из прессы, что делегация уехала в Пекин. Еще через несколько недель я получил приглашение принять участие во встрече с тремя членами этой делегации, которые только что вернулись из Китая.

Всемирное движение сторонников мира было одной из величайших политических мистификаций нашего времени. Мы все помнили, как в конце войны Сталин обещал, что Советский Союз не будет вмешиваться во внутренние дела западных демократических государств. Для того, чтобы продемонстрировать свою добрую волю, он приказал распустить Коминформ – высший орган международного коммунистического движения.4 Западные политики наблюдали и выжидали, однако им не пришлось долго ждать, чтобы понять, что главная цель международного коммунизма осталась неизменной – добиться контроля над западными правительствами любыми имеющимися в распоряжении коммунистов средствами.

Именно поэтому появилось Всемирное движение сторонников мира. Во всех странах, включая и Австралию, активисты коммунистических партий устанавливали связи с людьми, известными своими революционными симпатиями, со священниками, политиканствующими в рядах левых, а также со всеми теми, кто был известен своей приверженностью гуманитарным лозунгам. Этим людям позволили встать во главе Всемирного движения сторонников мира, а коммунисты потихоньку переместились на второй план.

Неудивительно, что поначалу Движение сторонников мира добилось определенных успехов и признания. Подавляющее большинство населения стран Запада ненавидело войну, и сама мысль о возможности войны с применением ядерного оружия могла привести в ужас любого здравомыслящего мужчину или женщину.

Несмотря на это, только небольшая часть австралийского общества активно поддержала Движение сторонников мира. Большинство людей усмотрело в нем стремление коммунистов подорвать доверие к парламентским формам управления государством. Именно отсюда произошел их лозунг: "Если вы сами не добьетесь мира, ваше правительство втянет вас в ещё одну войну агрессивную войну ! Вступайте во Всемирное движение сторонников мира и поднимайте ваш голос против войны и агрессии!"

Эти и подобные им лозунги стали повседневными призывами активистов Движения за мир, и естественно, что в то время, когда организации сторонников мира ещё не были четко названы прикрытием коммунистического фронта, некоторые добропорядочные и неопытные люди оказались втянуты в них. Такие люди, привлеченные высокопарными лозунгами, оказались одураченными и, в результате лести, а также одной-двух поездок на конференции за границу становились законченными "борцами за мир", готовыми вербовать новых одураченных. Этот процесс продолжается, так как энергичные и умелые коммунистические активисты продолжают свою деятельность за кулисами.

В Сиднее было две основные организации: Азиатское и Тихоокеанское движение сторонников мира (АТДСМ) и Совет сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Первая организация была специально создана, чтобы привлекать одураченных людей. Наиболее способных и активных членов АТДСМ приглашали присутствовать на встречах Совета сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Со мной все произошло по общей схеме. Я посетил одно или два собрания сторонников мира и затем стал членом АТДСМ. После посещения ещё нескольких встреч мне предложили стать кандидатом в члены исполнительного комитета. Я согласился при условии, что мое имя не будет фигурировать в заголовках. Это соответствовало отработанной мне линии поведения, согласно которой я, якобы, опасался за последствия работы в политически сомнительных организациях. Я чувствовал, что мне, как врачу иностранного происхождения, следовало твердо придерживаться такой позиции, в особенности в связи с тем, что в числе моих пациентов было много новых австралийцев, то есть иммигрантов, среди которых широко распространены антикоммунистические настроения.

Очевидно моя деятельность в АТДСМ не осталась незамеченной, так как вскоре я был избран членом исполнительного комитета, а затем приглашен на встречу Совета сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Вскоре я вступил в эту организацию, где реальная власть принадлежала Биллу Голану (вице президенту) директору средней школы для мальчиков и давнему члену коммунистической партии. Он был умным человеком, хорошим оратором и опытным активистом.

Спустя некоторое время я был избран в исполнительный комитет Совета и стал его казначеем.

Глава Девятая

Голливудские шпионские фильмы о "рыцарях плаща и кинжала" дают неверное представление о секретном агенте. Колоритного супермена с накачанными мышцами на самом деле не существует. Я убедился, что мне нужно было играть много ролей и выступать перед людьми в разных качествах. При этом особенно важны определенные знания психологии людей и хорошая память.

Иногда, несмотря на интенсивную практику, моя способность к запоминанию подвергалась серьезному испытанию. Однажды на встрече участников Совета мира штата Новый Южный Уэльс, которых оказалось около тридцати человек, мне пришлось запоминать, чтобы впоследствии подготовить донесение, время моего прибытия и начала встречи, имена всех присутствующих и, по возможности, их адреса и профессиональные занятия.

На некоторых встречах могло присутствовать значительное число абсолютно незнакомых мне людей. Иногда меня знакомили с вновь прибывшими, а иногда приходилось собирать информацию, прислушиваясь к чужим разговорам. Если невозможно выяснить точные установочные данные людей, то приходилось запоминать их физические особенности, чтобы впоследствии можно было подготовить их описание, в том числе ориентировочный возраст, рост, телосложение, строение лица, цвет волос и глаз и другие характерные признаки.

Кроме этого нужно было ещё запомнить и весь ход встречи: повестку дня, содержание проектов различных резолюций, кем они выдвигались и, наконец, сам характер обсуждения, который зачастую также представлял интерес для Службы безопасности.

И здесь мы подходим к другому сложному аспекту работы секретного агента: никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что тот или иной эпизод или высказывание представляют интерес для Службы безопасности. Это в значительной мере зависит от сопутствующих обстоятельств. Например, от того, кем и как сделано высказывание, кому оно адресовано, и другие связанные с этим факторы.

Иногда, как видно из дальнейшего, новые события и случайности представляют имевший место в прошлом инцидент совсем в другом свете.

Особенно мне пришлось быть начеку, когда в 1950 году я встретил Ивана Михайловича Пахомова – корреспондента ТАСС и его жену. Нас познакомила в Русском общественном клубе Клодницкая.

– Познакомьтесь с нашим доктором, Иван Михайлович, – произнесла она своим обычным искусственным тоном. – Он у нас не только врач, он также превосходный скрипач и играет с сиднейским симфоническим оркестром. А ещё важнее то, что он ведет большую работу в комитете нашего клуба.

Мы обменялись рукопожатиями. Пахомов был мужчина невысокого роста в возрасте за сорок, смуглый и лысый, с круглым жирным лицом. Он был тучен и двигался медленно, почти тяжеловесно. Его жена, блондинка, была немного выше его ростом и казалась значительно моложе его. Внешне она выглядела как типичная советская молодая женщина – безвкусно одетая, плохо ухоженная и без макияжа.

Они поселились в квартире их предшественника на улице Кэнди19, Кингс Кросс в сиднейском квартале псевдобогемы. Вскоре после нашего знакомства они пригласили меня к себе в прямой связи с моей профессией. Пахомов заболел. Я сел на край его постели, чтобы осмотреть его, с трудом пытаясь скрыть отвращение к окружающей меня грязи.

Уже приготовившись писать рецепт, я заметил небольшое насекомое, ползущее по краю сероватой простыни. Поначалу я не мог поверить своим глазам, но при повторном взгляде не осталось никаких сомнений – это был большой темно-красный клоп.

– Анна Михайловна, здесь недостаточно света, – поспешно обратился я к Пахомовой и вскочил с постели. Весь остаток дня у меня было неприятное ощущение, что моя одежда кишит паразитами. Однако, невзирая на клопов, мне необходимо было поддерживать контакты с Пахомовым. Как корреспондент ТАСС, он мог быть связующим звеном между советским посольством и его агентами в Сиднее и представлял оперативный интерес.

Он был чрезвычайно саркастичным человеком, и насмешничество было его второй натурой. С ним невозможно было вести нормальную беседу, так как он всегда искал в высказываниях двойственный смысл и цинизм, и с подозрением относился ко всякому замечанию. Что бы ни было у другой страны, у Советского Союза, по мнению Пахомова, все всегда было лучше. Каковы бы ни были достижения какой-либо страны, достижения Советского Союза всегда были значительнее. Он был уверен, что говорит правильные вещи по любому поводу, в котором было заинтересовано его посольство. Как мне кажется, его основной проблемой была мания преследования беда в той или иной мере свойственная всем официальным советским представителям.

Исходя из этого я скорректировал свою линию поведения. Это дало положительный результат, так как вскоре отношение Пахомова ко мне явно улучшилось и стало, можно сказать, дружеским. Иногда я встречал Пахомова у Клодницких. На таких встречах гостями хозяев дома были, в основном, известные представители клуба, лица русского происхождения или с просоветскими симпатиями, а также их профессиональные или деловые связи, которые могли оказаться полезными.

Во время этих встреч супруги Клодницкие и другие члены клуба обращались к Пахомовым с явным почтением, если не сказать с подобострастием. Вскоре мне стало ясно, что Клодницкая, будучи президентом клуба, ожидает от Пахомова руководящих указаний в отношении клубных дел. Она стремилась получить его совет по каждому мелкому вопросу.