Текст книги "Дело полковника Петрова"

Автор книги: И Горбатко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Миссис Петрова – это единственная женщина из советского персонала, которая носит одежду и использует косметику западного производства, и по этой причине она ощущает некоторую неприязнь со стороны других сотрудников и их жен.

Они никогда не проявляют инициативу в знакомстве, не обеспечив себе определенной гарантии безопасности и не создав определенных предпосылок для подхода к интересующему их лицу.

Несколько позднее Петров приехал из Канберры и, как показалось, специально, чтобы нанести мне визит. Он интересовался моим мнением в отношении некоторых членов Русского общественного клуба, а также информацией об их биографиях, личных качествах и связях. Он был очень приветлив, как бы чувствуя, что наша дружба достигла такой стадии, при которой мы оба должны оказывать друг другу помощь.

В ответ на мою информацию, Петров со своей стороны сообщил мне то, что он, очевидно, специально приготовил для меня в качестве предупреждения. Когда я вез его на машине в аэропорт Маскот к его самолету, он внезапно спросил: – Как часто вы встречаетесь с Лидией в последнее время ?

Услышав мой ответ о том, что я не встречался с ней ни раньше ни сейчас, он посмотрел на меня с серьезным видом и после некоторой паузы произнес:

– Вам лучше прекратить знакомство с ней. Ничего хорошего ждать от неё не приходится. Я поспрашивал её и выяснил, что она сообщила мне много всякого вранья и о себе, и о своем прошлом, и о своем отце. Она рассказала мне, что он живет в Москве и дала его адрес. По этому адресу и близко нет человека с такой фамилией. Вам следует быть с ней очень осторожным. Я думаю, что она связана с какой-то молодежной антисоветской организацией в Сиднее. Было бы хорошо, если бы вы смогли кое-что выяснить о ней и сообщить мне об этом. Мы оба можем заняться этим вопросом.

Я проявил сдержанность в ответе, притворно демонстрируя некоторую степень удивления и возмущения и, одновременно, как бы отказываясь верить, что Лидия может быть обманщицей. Если он говорил искренне, то именно такова и должна была быть моя реакция, если же это была проверка, тогда такая реакция была для меня наиболее безопасной.

По мере развития наших отношений я смог последовательно создать у Петрова впечатление, что принял его предупреждение к сведению.

Предупреждение или не предупреждение, но вскоре уже стало не нужным общаться с Лидией, так как в мае 1952 года Норт предложил мне прекратить встречи с ней. Очевидно, Служба безопасности уловила, как в кругах, связанных с советским посольством, воспринимают Лидию. Отныне она перестала иметь для нас какое-либо значение.

С точки зрения Службы безопасности Лидия больше не располагала возможностями по получению информации, а моя связь с ней могла не понравиться Петрову и другим моим контактам среди советских представителей и отрезать меня от основного канала информации.

Глава двенадцатая

Я стал понимать, что хороший агент выслушивает инструктаж без возражений и по своему его интерпретирует, а, если способен, то и предвидит инструкции заранее. Именно поэтому я ничего не сказал, когда Норт порекомендовал мне проявлять особый интерес к советскому посольству, хотя как раз этим я уже занимался в течение почти двух лет. Полученные мною инструкции означали для меня, что если Служба безопасности и думала в этом направлении, то и я не терял времени напрасно.

Я не выполнял лишь один пункт инструктажа – не посещал Русский общественный клуб. Сообщение Лидии Петрову о моем уходе из клуба не осталось без последствий. Хотя в то время, когда Лидия сообщила эту новость, Петров отреагировал на неё безразлично, в его сознании она отфиксировалась, так как через некоторое время он предупредил меня в отношении Лидии и порекомендовал мне, а фактически приказал, держаться от Русского общественного клуба подальше.

Он сказал, что сам он держится от него, по возможности, подальше.

– Люди там, – пояснил он мне, – не представляют большого интереса ни для вас, ни для меня. Кроме того, в места, подобное этому, наверняка должны проникать агенты полиции. Всякий, кто там отирается, обязательно привлечет их внимание.

Это стало одним из существенных моментов в развитии моих отношений с Петровым, ясно указывая на то, что он полностью воспринимает меня как друга, а наши отношения – как доверительные до такой степени, что готов придать им конспиративный характер. Было ясно, что на этой стадии Петров пришел к выводу о том, что я – подходящий материал для превращения в агента МВД.

Пока все это происходило, я активно продолжал деятельность в организации сторонников мира. Я стал одним из её ведущих официальных лиц, представляя организацию на различных мероприятиях. В августе 1952 года я присутствовал на встрече, проводившейся в здании федерации учителей на Филлип стрит, на которой передавались наказы делегатам, избранным для участия в конференции сторонников мира в Пекине, а также проводился сбор взносов для покрытия расходов на их поездку. Это была обычная практика вытягивания из непосвященных людей денежных взносов на деятельность организаций сторонников мира. Лишь у немногих хватало твердости принародно отказаться сделать хоть какой-то взнос. Я обычно вносил два, а иногда десять долларов.

К концу этой встречи ко мне подошла известная на таких мероприятиях женщина – Лили Уильямс, которая была секретарем Профсоюза конторских служащих в период, когда в нем верховодили коммунисты. После победы в профсоюзе группы ALP она стала секретарем руководимого коммунистами Еврейского совета по борьбе с фашизмом и антисемитизмом.

_ Мы оказались в затруднительном положении, доктор, – сказала она.

Мы надеялись, что руководителем научной группы поедет доктор Рубинштейн, но он говорит, что не может, так как не исключает возможности неприятностей на работе. Не могли ли бы вы поехать вместо него?

Речь шла о докторе Чарльзе Рубинштейне, который в то время занимал один из руководящих постов в Ассоциации по борьбе с туберкулезом. Я сказал ей, что эта идея мне по душе. Следуя разработанной тактике, я должен был так ответить, однако надо признаться, что бесплатная поездка за границу была для меня действительно большим соблазном.

На следующий день я встретился с Лили Уильямс и одним из представителей коммунистического Еврейского совета. Они спросили меня, смогу ли я так устроить мои личные дела, чтобы после конференции в Пекине отправиться вместе с группой делегатов на конференцию сторонников мира в Вену, а затем в Москву и другие страны за железным занавесом. Когда я сказал им, что смогу, они заверили меня, что сумеют раздобыть финансовые средства для покрытия моих расходов. Я знал, что даже при таком раскладе вещей мне следует в первую очередь выяснить мнение по этому вопросу как Петрова, так и Службы безопасности.

Лили Уильямс знала о моей связи с советским посольством, поэтому когда мы остались наедине, я дал ей понять, что для того, чтобы быть полностью уверенным, мне необходимо кое с кем посоветоваться.

– Понимаете, – сказал я, – мне очень хочется поехать, но я не могу сказать об этом нашему другу. У вас совсем другое дело; надеюсь вы понимаете, что я имею в виду.

Лили с соответствующим заговорщическим видом подтвердила, что понимает. Я почувствовал, что одновременно достиг четырех целей: сохранил возможность для дальнейшего развития отношений; сообщил Лили достаточно, но не слишком много, чтобы не превратить наши отношения в союзнические; оказался в ситуации, которая могла произвести значительное впечатление на Петрова и приобрел определенные заделы для долгосрочного планирования моих мероприятий.

Мы с Лили договорились, что с моим окончательным ответом по этому вопросу не следует затягивать, и я пообещал связаться с ней в течение трех дней – к следующему понедельнику.

В воскресенье утром я уже ехал в Канберру для беседы с Петровым. В пути я пытался продумать правильный вариант организации личной встречи с Петровым. Я знал, что он уже начал рассматривать меня в качестве своего агента и будет ожидать от меня осмотрительных действий. Он рассчитывает, рассуждал я, что, поддерживая с ним практически агентурные отношения, я не стану привлекать внимание к нашим взаимоотношениям, выставлять напоказ нашу с ним связь перед другими сотрудниками советского посольства.

Как мне следовало бы поступить, если бы я был агентом Петрова? Я решил, что наиболее простым и осмотрительным решением будет позвонить ему из Гоулберна – ближайшего к Канберре городка, чтобы он мог сам предложить свой вариант встречи. Очевидно, это было правильное решение с моей стороны, потому что, когда я позвонил ему в посольство, он предложил мне приехать к нему домой в течение следующих двух часов.

Петров ожидал меня в одиночестве, сообщив мне, что его жена занята работой в посольстве. Едва только я начал свой рассказ, как Петров принялся отчаянно жестикулировать. Какое-то время я был в полном недоумении, но быстро сообразил, что он старается дать мне понять, что его в его доме установлены подслушивающие устройства. Я считаю, что такие предосторожности со стороны человека, который постоянно живет в мире шпионажа, вполне объяснимы. Использование подслушивающих микрофонов даже в туалетах не было новостью для его связей, поэтому я последовал за ним в садик за домом, который был изолирован и окружен высоким забором.

Петров был полностью за то, чтобы я присоединился к отъезжающей делегации.

_ У вас прекрасное объяснение всему этому, – сказал он. – Вы

врач, вас посылает австралийский народ, от этого никому не может быть никакого вреда.

Фактически Петров убеждал меня в том, что эта поездка не скомпрометирует меня в глазах австралийских властей.

У меня были все основания для удовлетворения от того, как я повел себя с самого начала этой ситуации, так как по мере продолжения разговора стало ясно, что Петров уже заранее знал о событиях, о которых я его проинформировал. Явным признаком этого явилось то, как он сказал мне: Вы наверняка окажетесь одним из тех, кого изберут среди делегатов конференции для поездки в Москву и оттуда в Вену – и добавил: Я дам вам адреса нескольких лиц , которым вы сможете позвонить по приезде в Москву.

Наша беседа длилась немногим более получаса, и вскоре я уехал. Петров проявлял нетерпение и некоторое беспокойство по поводу моего присутствия в его доме.

Вернувшись в тот же день в Сидней, я немедленно встретился с Нортом и проинформировал его, что Петров не возражает против моей поездки за границу, и все, что мне теперь необходимо, так это одобрение со стороны Службы безопасности. Норт выразил сомнение в том, что такое одобрение будет получено. Он высказал предположение, что его Управление займет по этому вопросу такую позицию, что моя работа слишком важна для Австралии, чтобы согласиться на риск моей поездки за границу, что все это мероприятие может быть ловушкой и что нельзя исключать возможность моей физической ликвидации. В любом случае он пообещал довести до меня принятое решение как можно скорее.

Несмотря на это, в понедельник я сообщил Лили Уильямс, что готов поехать. Одобрение поездки со стороны Петрова не оставляло мне иного выбора.

Однако теперь Служба безопасности заставила меня изрядно подергаться, наглядно продемонстрировав, что никакой агент не пользуется её полным доверием. Через несколько дней после нашего разговора Норт сообщил мне, что, по мнению Службы безопасности, я должен ехать. После долгих дискуссий было решено компенсировать мне потерю заработка из-за перерыва во врачебной практике на время моей поездки в размере ста долларов в неделю, а после возвращения домой и возобновления практики выделять мне субсидию в размере ста долларов в неделю до тех пор, пока мои собственные гонорары не достигнут этой цифры.

Не успели мы ещё утрясти эти вопросы, как начались колебания и нерешительность. Каждую неделю Управление меняло свое мнение на одной неделе они считали, что мне следует ехать, на следующей – не следует. Это ставило меня в неудобное положение перед организаторами поездки. Мне пришлось выискивать благовидные предлоги на случай, если в итоге пришлось бы от поездки отказаться

Одним из самых надежных предлогов была ссылка на то, что за мной числится задолженность по налогам, и я до сих пор не смог её урегулировать. Чиновники налоговой службы задерживали накануне отъезда из страны людей куда более известных чем я, так что предлог был убедительным.

Однако, в конечном итоге выяснилось, что ни один из этих предлогов не потребовался, так как в конце концов делегация не выехала из Австралии. Премьер-министр Мензис отказался выдать паспорта её членам. Служба безопасности наверняка за несколько недель знала о подготовке такого решения и его предстоящем обнародовании, однако предоставила мне возможность барахтаться в трясине бесполезных интриг.

Я, обоснованно или нет, но истолковал такое умолчание Службы безопасности как недостаток доверия к моей надежности и способности сохранить информацию в тайне от моих связей среди коммунистов. Особенно меня разозлила мысль о том, что они, вероятно, полагают меня неспособным сыграть предназначенную мне роль, если я заранее буду располагать такой информацией. А ведь я почти три года готовил себя как раз к такой роли.

С самого начала моего сотрудничества со Службой безопасности я пришел к выводу, что агент не сможет должным образом выполнить порученную ему задачу, если не живет постоянно в этой роли даже в отношениях со своими близкими друзьями и нейтральными связями, не имеющими к этому отношения. Практика показала, что я был прав. Никакой агент не добьется успеха, если он пытается выступать в одном обличье перед друзьями и в другом – перед врагами. И когда друзья консервативных убеждений стали покидать меня, это послужило для меня лишь мне лишь доказательством того, что я успешно воплощаю мою теорию в жизнь.

Появившиеся публикации о запрете Мензиса на поездку вызвали невероятный ажиотаж в кругах коммунистов. Уже через пару часов после заявления премьер-министра организаторы поездки стали искать возможности обойти этот запрет.

Тем членам делегации, у кого были британские паспорта, порекомендовали уезжать независимо от остальных, и правительство ничего не могло с этим поделать. Среди тех, кто уехал, были священник Алэн Брэнд и Алек Робертсон. Брэнд, который не был коммунистом, но чье имя с тех пор часто мелькало в организациях, связанных с коммунистами, был просто известным человеком; Робертсон был активистом, имевшим за плечами годы работы в различных организациях, на которых коммунисты могли оказывать влияние.

Тем членам делегации, кому не выдали паспорта, было рекомендовано ожидать указаний. Среди них был и я, хотя я продолжал утверждать, что все ещё пытаюсь добиться от налогового ведомства снятия претензий ко мне. В это время ко мне обратился Леонард Лэмборн, которого исключили из лейбористской партии за участие в делегации.

– Вы едете сегодня с нами? – спросил Лэмборн.

Один мой приятель из числа коммунистов позвонил мне в то утро и сообщил, что готовится некий план. Мне не сообщили никаких подробностей, но я умолчал об этом в разговоре с Лэмборном. Я лишь сказал ему, что слышал о некоем плане и пытаюсь урегулировать мои отношения с налоговым ведомством.

Лэмборн понизил голос: – Мы отправимся с Центрального вокзала в 18 45, – произнес он.

Я сделал вид, что очень удручен. – Если бы мне только удалось добиться этого проклятого согласия налоговиков, – сказал я. Лэмборн обменялся со мноей ещё несколькими словами и уехал.

Теперь я знал, что делегация уезжала в Брисбен, но мне не было известно, что планировалось дальше. Я немедленно связался с Нортом и люди из Службы безопасности бросились на поиски по всему штату Куинсленд. Все это закончилось в Северном Куинсленде, где делегаты окончательно признали свою неудачу и отправились по домам.

Осталось неясным, что они надеялись достичь своими действиями и каким путем надеялись выехать из Австралии. Я тоже недоумевал, пока через несколько недель не встретил Джофа Андерсона, активиста Австралийского общества дружбы с Советским Союзом, который рассказал мне о том, что на самом деле произошло.

Мы договорились с пилотом самолета, что он доставит нас в Китай, рассказал он. – Собирались взлететь со взлетной полосы на Северной Территории. Но нам не было известно, что именно это место было объявлено зоной повышенной безопасности из-за того, что там был обнаружен уран. По этой причине пилот не смог посадить туда самолет.

Глава тринадцатая

Возможно, это было и к лучшему, что я не уехал делегатом на конференцию сторонников мира, так как вскоре произошли события, которые показали, что я, наконец, достиг своей цели и стал настоящим участником советской шпионской сети, по крайней мере вторым человеком в глазах Петрова.

Все началось с того, что в тот вечер Петров позвонил мне по телефону и предложил встретиться в семь часов на Кингс Кросс. Мы с ним перекусили, и затем я повез его на машине к гаражу Сент Джеймс на Краун стрит, чтобы заправиться бензином.

Петров вытащил из кармана помятый листок бумаги и показал мне какую-то фамилию и номер телефона.

– Мне нужен адрес этого человека, – сказал он.

Я взял у него листок. – Сейчас добуду вам его, – сказал я и пошел к телефону, чтобы отыскать адрес в телефонной книге.

После того, как я нашел адрес и передал его Петрову, он позвонил, коротко переговорил и вернулся ко мне.

– Мне необходимо увидеться с этим человеком, но, по-видимому, придется взять такси, – сказал он. – Думаю, что это довольно далеко от города.

Он произнес это таким тоном, который давал основания предположить, что он просто проявлял деликатность и не отклонил бы моего предложения отвезти его туда, если бы я его высказал.

– Я отвезу вас, – сказал я. – Меня это не затруднит.

Когда мы приехали на место, я сказал ему, что подожду его в машине. Я всегда старался создать у Петрова впечатление, что не намерен вмешиваться в его дела, и что в любой ситуации инициатива принадлежит ему.

Петров отсутствовал несколько минут, а затем вновь появился и окликнул меня:

_ Заходите, доктор, заходите.

Хотя в то время мы называли друг друга по фамилии, он всегда в присутствии посторонних людей называл меня "доктор". Очевидно, он считал это хорошим тоном.

Когда я вошел, Петров представил меня находившемуся в комнате высокому мужчине, а тот, в свою очередь, познакомил меня со своей женой и детьми. Я буду называть этого мужчину мистер Икс.

Они произвели на меня впечатление очень приятной семьи. Интеллигентность и ум мистера Х были видны сразу же, несмотря на его застенчивую манеру поведения Его жена выглядела привлекательной и образованной, а дети – милыми и хорошо воспитанными. Но они явно контрастировали с окружающей их обстановкой. Их жилище было бедным, а мебель-простоватой. Произнеся несколько вежливых слов, миссис Х и её дочери покинули комнату.

Петров сразу же приступил к делу. Это свойственно советским людям они не тратят времени на пустяки.

– Я уже направил ваше предложение в советскую Академию наук, – сказал он мистеру Х, – и получил оттуда ответ, в котором говорится, что там им очень заинтересовались и рассмотрят его. Но, естественно, вначале им нужно получить детальную информацию о вашем изобретении.

Я был удивлен и не мог понять, что человек, живущий в таких посредственных условиях, мог предложить такого, что заинтересовало бы советских ученых. И только когда Петров и мистер Х начали обсуждать детали ситуации, я понял, что мистер Х тоже ученый.

– Завтра я собираюсь отправиться в Канберру, и мне к этой поездке нужна от вас подробная информация, – сказал Петров. – Иначе со следующей дипломатической почтой мы ответа не получим.

Мистер Х согласился с тем, что все нужно подготовить к следующему дню. Он показал несколько страниц рукописного текста с диаграммами и сказал: Вот тут у меня все, и я вечером это напечатаю, чтобы подготовить к завтрашнему дню.

Петров настойчиво уверял мистера Х, что если его изобретение примут, то ему очень хорошо заплатят.

– Поверьте мне. Нет сомнений в том, что вам заплатят крупную сумму денег. Вы вполне можете доверять мне.

Мистер Х заверил Петрова, что он доверяет как ему, так и советским ученым. Затем он неоднократно подчеркнул, что материальное вознаграждение для него – не главное.

_ Но вам обязательно заплатят, – запротестовал Петров. – Вы можете быть в этом абсолютно уверены.

Он явно не мог понять другого мотива заинтересованности, кроме материального. Ему трудно было воспринять идеализм мистера Х.

Мистер Х больше не протестовал, хотя было очевидно, что он был искренен, когда говорил о том, что финансовый аспект изобретения для него не главное. Он пояснил, что мог предложить свое изобретение Соединенным Штатам, но предпочел не делать этого по принципиальным соображениям. Для него лучше безвозмездно передать изобретение Советскому Союзу, чем согласиться принять за него деньги от Соединенных Штатов. Мистер Х предложил передать рукопись Петрову на следующий день на улице недалеко от его офиса.

Тут вмешался я: – Не будет ли лучше, – обратился я к Петрову, – если рукопись приму я? Я хорошо знаю это место, и меньше вероятность того, что такая передача привлечет чье-то внимание. Кроме того, я буду на автомашине.

Петров немного поколебался, но, в конце концов согласился с тем, чтобы я встретился с мистером Х около его офиса в 16-45, а с ним самим – на улице Кингс Кросс в 17 часов.

Я специально предложил промежуток времени всего в четверть часа между моими встречами с ними, чтобы снять возможные подозрения Петрова.

Рано утром на следующий день я встретился с Нортом и изложил ему мой план действий. У меня не было намерения дожидаться мистера Х на улице согласно условиям, которые он оговорил. Я как можно раньше пришел в его офис, незаметно для посторонних привлек к себе его внимание и направился на улицу. Он вышел вслед за мной на улицу и вручил мне конверт с документами. Я с облегчением заметил, что конверт не заклеен.

Взглянув на часы, я заметил, что у меня осталось всего двенадцать минут.

Прыгнув в машину и позабыв о правилах дорожного движения, я помчался на встречу с Нортом. Буквально за несколько минут он снял с документов фотокопии.

Мы проделали это так быстро, что я прибыл на встречу с Петровым за пять минут до назначенного им времени и по выражению облегчения в его глазах понял, что его доверие ко мне выросло на несколько пунктов.

С этого времени я закрепился в положении доверенного лица Петрова, его ближайшего доверенного лица. Для этой шпионской работы он выбрал меня в качестве помощника, причем более важного, чем любой из его советских коллег. Другими словами Петров, являясь руководителем резидентуры МВД в Австралии, был теперь готов использовать меня в качестве своего помощника.

Этот случай имел почти немедленные последствия. Мы сидели за ленчем, когда Петров коснулся темы фотографирования.

– Есть возможность дешево купить фотоувеличитель, – сказал он. Только что прибыли два экземпляра, и я могу взять один из них для вас, а другой для меня. Они поступили в адрес чешского консула Кафки, и нам не придется платить за них таможенную пошлину, так как он получил их с дипломатической скидкой.

– Я бы очень хотел купить такой увеличитель, – сказал я, понимая, что если Петров поднял этот вопрос в беседе со мной, то за этим должно что-то стоять. В любом случае, я намеревался вести игру с дальним прицелом.

– Как мы об этом договоримся? – спросил я. – Мне можно положиться на вас ?

– Да, я все устрою, – сказал Петров, – и через несколько дней дам вам знать.

У меня не возникло затруднений с получением согласия Службы безопасности на такой финансовый расход, и примерно через неделю Петров и я забрали фотоувеличители из чешского консульства в Сиднее.

Они были довольно громоздкие, и мы с Петровым даже при наличии помощника из числа сотрудников консульства изрядно повозились, прежде чем разместили их в моей автомашине.

_ Какого черта он собирается с ними делать? – задавал я себе вопрос.

Петров ответил мне на него, когда мы привезли их в мою квартиру. Он тщательно показал мне, как собирать их и как с ними обращаться, а затем сказал: – Это только часть фотооборудования, которое вам потребуется. Давайте сейчас съездим в город и купим все остальное.

Стало ясно, что Петров хотел, чтобы я научился пользоваться оборудованием для проявления и увеличения фотографий, однако у меня не было ни малейшего представления о том, что предстояло фотографировать. Первой пришла в голову мысль о том, что он, вероятно, предпринимает шаги по созданию фотолаборатории, как оборудования для нелегального аппарата, который может стать необходимым в случае объявления чрезвычайной обстановки.

Тем не менее, я поехал с ним в магазин, где мы купили все необходимое оснащение и материалы для процессов проявления и печатания фотографий.

Впоследствии Петров дал мне дополнительные инструкции на случай ряда обстоятельств, однако он никогда не касался вопросов практического использования этого оборудования, хотя и настоятельно предупредил, что его необходимо постоянно держать надежно спрятанным, за исключением тех периодов, когда он обучает меня его использованию. Это подтверждало мои догадки о том, что Петров хотел снабдить меня оборудованием и обучить правилам пользования им в порядке подготовки меня к той работе, которая может потребоваться, если мне когда-либо придется остаться в Австралии одному в качестве советского агента.

Что касается мистера Х и его диаграмм, то через несколько месяцев после того, как я принял от него конверт с бумагами, я пошел в Ассоциацию писателей на лекцию, которую должна была прочесть Хелен Палмер, незадолго до этого возвратившаяся из Китая. Мистер Х был среди присутствующих и кивнул мне в знак того, что узнал меня. После лекции мистер Х приблизился ко мне и тихо произнес: – Мне до сих пор ничего не известно о тех материалах.

Я ответил ему, что они остались у Петрова и что я выясню, как можно ускорить это дело.

Излишне говорить, что я, конечно, ничего не сделал в этом плане, но несколькими неделями позднее Петров сам сообщил мне, что советская Академия наук сочла материалы не представляющими интереса. В её ответе говорилось, что такое устройство уже известно.

Я мог бы сказать мистеру Х каков будет ответ и не дожидаясь сообщения из Москвы. Все произошло по типичному для таких ситуаций шаблону. Советская бюрократия никогда не признает, что у неё чего-то нет или ей что-то не известно, и таким образом она получила информацию, вне зависимости от её ценности, задаром.

Петров теперь все чаще приезжал в Сидней, и моя активность в качестве агента возросла многократно. Затраты времени на работу по линии Службы безопасности увеличились настолько, что это стало негативно влиять на мою профессиональную деятельность и серьезно сокращать мои заработки. Период, когда моя деятельность в качестве агента занимала лишь мое свободное время, безвозвратно прошел. Работа в интересах Службы безопасности стала составлять подавляющую часть моей деятельности.

Я встретился с Нортом и прямо обрисовал ему суть сложившейся ситуации.

Я сказал ему, что из-за недостаточного внимания к моей профессиональной работе я упускаю такую часть заработка, что мое финансовое положение становится неустойчивым. Если не будет найдено какое-либо подходящее решение этой проблемы, то мне придется просить у них неоплачиваемый отпуск, чтобы посвятить все время моей медицинской практике и поправить мои финансовые дела. Я выразил удивление тем, что Служба не замечает, насколько возрос объем моей работы в её интересах, который выполняется за счет моей профессиональной деятельности как врача.

Норт ответил, что понимает мое положение и пообещал доложить об этом своему руководству. В результате довольно долгой дискуссии, в ходе которой Служба не проявила склонности к щедрости, была достигнута договоренность о регулярной выплате мне двадцати долларов еженедельно, а также компенсации моих расходов по мере представления детальных отчетов. Это до некоторой степени облегчило мое положение, и следует отметить, что Служба не стала заниматься мелочной проверкой представляемых мною отчетов.

По моему мнению, не было никаких сомнений в том, что Служба пошла на эту договоренность лишь по той причине, что её руководство начало осознавать реальное значение моей работы с Петровым. Теперь они почувствовали, что мои отношения с Петровым дошли до той стадии, на которой стало возможным получение важной информации из советского посольства.

Глава четырнадцатая

Теперь Служба безопасности внесла существенные изменения в мои отношения и условия связи с Нортом. Были приняты меры по повышению конспирации в работе, хотя и до этого не отмечалось явных проколов.

Отныне наши встречи с Нортом стали назначаться только на вечерние или ранние утренние часы. Для проведения встреч мы всегда выезжали за город, причем каждый ехал в своей автомашине, приняв самые серьезные меры по выявлению возможной слежки. Машины парковали в разных местах. Обычно я сидел в своей автомашине с погашенными огнями и незапертой дверью. Через одну или две минуты пешком, как будто из ниоткуда, подходил Норт и садился ко мне в машину.

Затем мы обычно уезжали в другое место за несколько миль. После того, как я парковал машину, мы пересаживались на заднее сидение, где и проводили беседу при свете специального электрического фонаря, который Норт всегда возил с собой. Свет его лампы был приглушен, однако при малейшем признаке движения мы гасили его совсем и сидели в полной темноте до тех пор, пока не исчезала причина беспокойства.

По окончании беседы, я отвозил Норта на первоначальное место встречи. Он покидал меня так же бесшумно, как и появлялся. Я никогда не знал и не пытался выяснить, где и как далеко он прятал свою автомашину.

Некоторые из тех мест, которые мы выбирали для наших встреч, подошли бы для произведений Эдгара По. Я вспоминаю моменты суеверного страха, возникавшего у нас в уединенных местах, где ветер вздыхал в деревьях, а неподалеку вырисовывались могильные плиты.

К этому времени я был вынужден прекратить мое сотрудничество с сиднейским симфоническим оркестром. Фактически я был оттуда уволен из-за соглашения между Австралийской радиовещательной комиссией и Союзом музыкантов о том, что среди музыкантов оркестра должно быть не больше десяти процентов лиц, родившихся за рубежом. Гражданство здесь не имело значения; речь шла просто о том, родились ли вы в Австралии или за её пределами.