Текст книги "Дело полковника Петрова"

Автор книги: И Горбатко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Теперь, после прекращения занятий музыкой, у меня появилось больше свободного времени, и я стал чаще встречаться с Петровым, который, судя по всему, испытывал необходимость во мне все больше и больше. Мы много раз вместе обедали, и он неоднократно намекал, что мне следует обзавестись значительно большей квартирой. Очевидно, ему требовалось в Сиднее укромное место, которое он мог бы использовать в своих целях.

Однажды вечером Петров, вопреки своему прежнему совету, пригласил меня пойти с ним в Русский общественный клуб. По-видимому, у него была при этом какая-то цель, так как я уверен в искренности его прежних слов о том, что он предпочитает не посещать этого места. Пробыв в клубе недолго, мы отправились выпить на квартиру супругов Кларк на улице Макли. Это стало началом странного знакомства и первым из наших с Петровым впоследствии частых визитов в дом супругов Кларк.

После моей первой встречи с Кларками Петров немало рассказал мне о них. Мистер Кларк был старым коммунистом и имел хорошие связи в кругах высоких политических деятелей и государственных чиновников. По словам Петрова, "он лично знаком даже с государственными министрами". По другим высказываниям Петрова я понял, что Кларк был в дружественных отношениях с Пахомовым, который незадолго до этого возвратился в Советский Союз. Кларк занимался стоматологической практикой в Сиднее и, по-видимому, довольно много путешествовал по миру. Он оставлял впечатление процветающего человека и похвалялся тем, что в качестве тайного "красного" агента вступил в члены Либеральной партии, что, якобы, открыло ему вход в высокие политические круги.

Я никогда не выяснял, правда это или нет, но Петров воспринимал его бахвальство всерьез и, по крайней мере, на этой стадии считал, что он может быть полезен. Если Кларк и не был "красным" агентом, то он вел себя явно в расчете на то, чтобы создать о себе такое впечатление. Поступая таким образом, он мог нанести вред своим связям из числа политических деятелей.

Отношения с ним развивались, и в ноябре 1952 года Петров пригласил супругов Кларк на прием в советское посольство в Канберре по случаю советского государственного праздника, попросив меня привезти их туда.

Торжество состоялось в здании посольства, что дало мне возможность составить впечатление о его внутренней обстановке и освоиться в ней.

Сама церемония стоит того, чтобы остановиться на ней особо, так как она отличалась от принятой у нас на праздниках такого рода. Когда супруги Кларк и я вошли в вестибюль, мы встретили сцену с восковыми фигурами. Сотрудники посольства и их жены неподвижно и чопорно стояли вдоль стены в порядке старшинства и с таким видом, будто им предстоял некий торжественный ритуал, для участия в котором им нужно было собрать все свои силы.

Петров стоял отдельно в стороне с таким же церемонным и чопорным видом и представлял гостей в манере, которая соответствовала церемонности и чопорности общей атмосферы. Каждый гость в его сопровождении шел вдоль ряда дипломатов и пожимал руки с таким видом, как будто ему приходится обмениваться рукопожатиями со статуей. Когда это тяжелое испытание закончилось, нас провели в следующее помещение, которое было значительно больше, и где группы людей уже выпивали и закусывали.

Мои обязанности на такого рода мероприятиях состояли в том, чтобы вести наблюдение и пытаться запомнить присутствующих лиц, их численность, а также кто с кем общается. В то же время мне нужно было укрепить свой собственный статус, ненавязчиво демонстрируя мои хорошие отношения с четой Петровых, другими сотрудниками посольства, а также с известными коммунистическими функционерами. Я знал, что это вызовет уважение ко мне со стороны прочей мелкой сошки. Кроме того, при знакомствах с новыми лицами мои связи из числа сотрудников посольства, с которыми я познакомился через Петрова, служили залогом моей надежности.

Например когда я заметил Джима Хили, коммуниста и секретаря Австралийского профсоюза портовых рабочих, я немедленно поприветствовал его. Хили – влиятельный человек в Австралии. Одного его слова достаточно, чтобы у любого судна возникли серьезные затруднения в портах Содружества . И он это уже неоднократно демонстрировал. Ни одна судоходная компания не осмелится бросить ему вызов в сфере трудовых отношений, а попытка любой группы из состава его профсоюза оказать ему противодействие будет быстро подавлена. По вопросам, касающимся положения в промышленности и в области трудовых отношений, он имеет прямой выход на чиновников самого высокого уровня, министров и даже на премьер-министра.

Хили – грубовато-прямой и общительный человек с открытыми и обезоруживающими манерами. Он приятен в компании, а также учтивый и информированный собеседник. В противоположность истеричности многих коммунистов, Хили с его внешностью крупного и добродушного человека производит впечатление устойчивой личности с сильным характером.

Каждому становится ясно, что если когда – либо коммунистическая партия окажется способна использовать в своих целях какой-либо кризис в Австралии, то не номинальные лидеры партии, а именно он станет человеком, определяющим судьбу нации.

Конечно, у Хили множество политических противников, но удивительно то, что те же люди, которые готовы видеть его повешенным за его политическую и профсоюзную деятельность, в личных отношениях с ним проявляют только дружественные чувства. Однако дружеские связи Хили с "враждебными капиталистами" не уменьшают его влияния среди коммунистов. Поэтому с моей стороны было правильным делать так, чтобы меня видели с ним при любой возможности.

Как раз в тот момент, когда мы с Хили, беседуя, потягивали из своих стаканов, я по мимолетным брошенным в моем направлении взглядам понял, что являюсь предметом обсуждения между Петровым и стройным темноволосым молодым человеком. До этого я никогда его не видел и поэтому поставил себе задачу посмотреть на него поближе.

Он был в компании привлекательной молодой женщины, вероятно его жены. Мне удалось незаметно приблизиться к ней и я предложил ей выпить со мной. Выяснилось, что в 1949 году она была в Польше и в Советском Союзе, и её высказывания давали основания полагать, что она благожелательно относится к политическим режимам в обеих этих странах. Она сообщила, что живет в Дарлингтон поинт – одном из фешенебельных пригородов Сиднея.

Я уже подготовил почву для дальнейших расспросов, когда молодой человек, который очевидно наблюдал за нами, появился рядом с ней. Она представила его как своего мужа, и с этого момента мне уже больше ничего не удалось узнать. Он появлялся как будто из ниоткуда именно тогда, когда я был готов возобновить разговор с его женой.

Я был достаточно благоразумен, чтобы не обсуждать в его присутствии вопросы личного плана и ушел с приема, узнав очень немного об этой супружеской паре. Тем не менее для Службы безопасности я сообщение подготовил.

Несколькими месяцами позднее я увидел фотографию в газете, в которой сообщалось, что эта молодая женщина была женой второго секретаря одной из дипломатических миссий. Я снова проинформировал Службу безопасности и, насколько мне тогда стало известно, на этом все дело и закончилось. Однако после этого дипломат и его супруга покинули страну при весьма таинственных обстоятельствах. Эта история показывает, как внешне безобидная встреча может позднее оказаться весьма важной. Хороший агент может почувствовать определенные возможности в ситуации, которая для неподготовленного человека представляется весьма заурядной.

Прием в посольстве и вечеринка у Петровых завершили нашу поездку в Канберру. По крайней мере, внешне все подтверждало, что эти общественные мероприятия укрепили связь между Петровым и четой Кларк. Петров, по-видимому, счел их не только полезными людьми, но и приятными партнерами по вечеринке. Эта новая дружба привела к занятному эпизоду, происшедшему после нашего возвращения в Сидней. История не имела прямого отношения к делу, но о ней стоит рассказать, так как она показывает фривольную сторону характера Петрова, если такого бесстрастного человека можно назвать фривольным.

Кларк всегда называл своих женщин-друзей "своим гаремом" и часто вставлял в разговор упоминания о своих поездках по Египту.

– Вам следует познакомиться с моим гаремом, – часто говорил Кларк как Петрову, так и мне.

И Петров и я были убеждены, что все это пустое хвастовство, поэтому решено было устроить ему проверку. Мы предложили ему провести в его квартире "ночь в гареме", при этом я должен был предстать как египтянин, принц Али Мохамед, а Петров – как паша из моей свиты.

Для завязки затеи я написал Кларку письмо, в котором вспоминал нашу с ним дружбу в Египте и сообщал, что надеюсь с ним увидеться во время моей предстоящей поездки инкогнито в Австралию. К нашему удивлению Кларк не сделал никакой попытки уклониться от такой встречи. Он принял все меры к тому, чтобы в один из вечеров "прибывающему принцу" были представлены три молодые женщины.

Для того, чтобы Петров и я имели хоть какое-то сходство с внешностью реальных египтян, я взял напрокат из костюмерной две фески. При моем темном цвете кожи лица и бороде, а также с феской на голове я довольно легко мог сойти за египтянина. Петрову же при наличии фески вообще не требовалось более никаких театральных реквизитов – он на все сто процентов выглядел как восточный владыка египетский или турецкий. Я приехал на вечеринку один, а Петров должен был прибыть вслед за мной.

Кларк и его жена уже ждали нас, и с ними находились три молодые привлекательные женщины: Мария, Мэри и Джоан, одетые в изысканные вечерние наряды, которых Кларк представил с тщательно подготовленным церемониалом. Кларк хорошо отработал свою часть сценария, а три молодые женщины делали книксены с такой легкостью, которая свидетельствовала о долгой и тщательной подготовке.

Я с напускным равнодушием убедил молодых женщин в моем монархическом происхождении и любезно, но с соответствующим достоинством, принял после ужина чашу с водой и лепестками роз для омовения рук. Для сохранения в отношениях определенной дистанции в разговоре я обращался в основном к Кларку, а уже через него и к остальным членам компании.

– Мой дворец ? О, да, прекрасный дворец. Мраморные колонны и полы. Сераль ? Конечно, конечно.

– Сколько жен ? Позвольте-ка я взгляну . . . . Да, да, тридцать восемь – именно столько . . . . да, тридцать восемь.

– Нет, нет. Они не создают для меня никаких проблем. Конечно, я не нахожусь там постоянно.

Поговорив в таком духе некоторое время, я дал понять, что уделю каждой женщине отдельно по десять минут аудиенции.

– Сейчас я устраиваю визит ко мне компании моих друзей, – сказал я каждой из них. – Они будут моими гостями с момента их отъезда из Австралии и до возвращения обратно, а во время пребывания в Египте они будут располагаться в моем дворце.

– Им будут предоставлены все удовольствия, и я сделаю все возможное для их удобства и развлечений. Однако, справедливости ради я должен упомянуть об одном обычае моей страны, который вы можете счесть довольно своеобразным.

– Нет, нет, позвольте мне договорить. По традиции, существующей уже сотни лет, любая женщина, посещающая мой дворец, который является дворцом моих предков, должна присоединится к обитательницам гарема. Она должна не только расположиться в гареме, но и принять на себя все соответствующие обязанности, равно как и привилегии постоянных обитательниц гарема.

– Это, конечно, могло бы послужить неким препятствием, которое . . . . Как, совсем не препятствие ? Как это мило с вашей стороны ! Я уверен, что вы не пожалеете об этом решении.

Я раздумывал над этими неожиданными ответами, которые свидетельствовали, что для этих молодых женщин пустячок типа гаремных обязанностей не мог стать препятствием для поездки за границу и ощутил некоторую неловкость, когда появился Петров. Вскоре он начал представление, на фоне которого мои аудиенции стали выглядеть просто школьной шалостью.

С феской на голове он не только выглядел как восточный владыка, но и вел себя соответственно. Не испытывая ограничений, которые налагал на меня мой высокий титул, он неумеренно расточал свое расположение во всех направлениях. Одну молодую женщину он ущипнул здесь, другую – там, и с вожделением смотрел на третью. Я никогда не видел Петрова в таком игривом настроении. Он настолько разошелся, что Кларку (уже немного обеспокоенному) с трудом удалось завершить вечеринку к общепринятому в обществе времени, т.е. к одиннадцати часам.

Глава Пятнадцатая

К концу 1952 и началу 1953 года основным предметом озабоченности в кругах коммунистов стало дело супругов Розенберг. Многие припомнят историю этой еврейской супружеской пары, арестованной в Соединенных Штатах по обвинению в шпионаже в пользу Советского Союза и впоследствии казненной.

Коммунисты в Сиднее решили, что Австралия должна принять активное участие в кампании организованных протестов против смертного приговора. В качестве одного из шагов в этом направлении планировалось отправить делегацию к послу США в Канберре.

Основная идея состояла в том, что делегация должна представлять все слои населения страны, а связи делегатов с Коммунистической партией и организациями коммунистического фронта следует максимально завуалировать.

Вероятно, именно поэтому я получил приглашение войти в состав участников делегации.

Однажды утром мне позвонила Лили Уильямс, которая в то время была секретарем Еврейского совета по борьбе с фашизмом и антисемитизмом штата Новый южный Уэльс. Предложив мне войти в состав делегации, она сказала, что её будет возглавлять Том Райт – секретарь профсоюза металлопрокатчиков и член коммунистической группы городского Совета Сиднея.

История, в результате которой Райт и другие коммунисты стали членами городского Совета Сиднея сама по себе представляет интерес. Для того, чтобы захватить контроль над Советом, который управляет финансами города и определяет процент владельцев собственности, лидеры Лейбористской партии убедили лейбористское правительство страны ввести при выборах Совета всеобщее избирательное право и сделать голосование обязательным. Это привело к тому, что все избиратели города по федеральным спискам и спискам штата должны были, вне зависимости от того, являются ли они владельцами собственности или нет, принимать участие в выборах членов городского Совета Сиднея.

Получив таким образом контроль над Советом, лейбористские боссы начали искать возможности сделать этот контроль постоянным. Они решили, что этого можно достичь путем введения в практику выборов системы пропорционального представительства. При этой системе избрание двух коммунистических кандидатов стало на практике автоматическим.

Наличие в городском Совете двух членов – коммунистов вызвало серьезные проблемы во время королевского визита6 в Австралию в феврале 1954 года. Лорд-мэр и члены городского Совета были гостями королевы и герцога эдинбургского7 и, естественно, должны были часто контактировать с ними. Об исключении коммунистов из этого процесса нечего было и думать, тем более, что их поведение не вызывало нареканий. Однако Служба безопасности гудела как растревоженный пчелиный улей до самого завершения королевского визита.

Лили Уильямс устроила мне встречу с Томом Райтом. Мне он показался скромным человеком с хорошими манерами. Он рассказал мне, что относит себя к числу основателей коммунистического движения в Австралии.

С того времени я взял себе за правило время от времени обедать вместе с Томом Райтом, и делать это, в первую очередь, потому, что он симпатичный человек, а кроме того, руководствуясь моей тактикой поддерживать связи с любым высокопоставленным функционером из партийной иерархии.

Став членом делегации, я получил от Лили Уильямс ориентировку по делу супругов Розенберг, а также юридическое заключение по их приговору, которые давали нам возможность подготовиться к встрече с послом США.

Занимаясь общественными делами, я всегда советовался с Петровым и, если бы встретил возражения с его стороны, то отказался бы от участия в любом деле, дав понять какому-либо коммунистическому лидеру, например Джиму Хили, что мне порекомендовали не светиться с этим. Я бы сделал это так, чтобы мой собеседник легко догадался, откуда исходит рекомендация.

Петрова не было в Канберре, и когда я связался с его женой, она сказала, что он находится в Мельбурне вместе с человеком по имени Аркадий Васильев. Я позвонил туда. В подобной ситуации я обязательно поступил бы таким образом и не только для того, чтобы получить мнение Петрова, но так же и с целью проверки информации о его местонахождении.

Петров не высказал возражений в отношении моего участия в делегации.

Этот Васильев, с которым он находился в Мельбурне, позднее оказался важным свидетелем Королевской комиссии, которая расследовала дело Петрова. Будучи натурализованным иностранцем, он работал на машиностроительном заводе в Мельбурне, который производил во время войны узлы для самолетов. Сообщалось, что при этом применялись некоторые секретные технологии.

Петров сообщил Комиссии, что Васильеву был присвоен псевдоним КУСТАР и подтвердил выдержку из документа, направленного из Москвы в резидентуру МВД в Австралии, в котором говорилось: Как вам известно, КУСТАР неоднократно сообщал ряду советских официальных представителей, что он располагает секретами производства авиационных подшипников, предназначенных для работы в тяжелых условиях.

Петров также подтвердил истинность выдержки из другого документа, полученного из Москвы: В целях принятия окончательного решения, просим получить от КУСТАРА и направить нам технологию производства и один – два образца подшипников.

Петров утверждал, что получил от Васильева эти образцы и направил их в Москву, однако Васильев в ответ на это заявил, что передал второму секретарю советского посольства в Канберре Кислицину только не имеющие существенного значения части подшипников.

Нашей делегации к американскому послу по делу Розенбергов после завершения мероприятия не удалось получить ничего, кроме групповой фотографии рядом со стенами посольства.

Встречи с послом не получилось, так как он был в отъезде. Нас выслушал в приемной советник Бэрд. Если бы тема, которую делегация хотела изложить, не была столь серьезной, то ситуация вообще превратилась бы в комическую. Мы все сели полукругом вдоль стен, а Бэрд расположился в несколько удаленном центре полукруга за блестящим столом.

Каждый из делегатов произнес свою речь и, поскольку нас было восемь человек и каждый оказался довольно многословен, то вся процедура получилась весьма длительной. Все это время Бэрд торопливо записывал то, о чем говорилось, как будто от наших речей зависел ход истории. При виде усердия, с которым он выяснял фамилию каждого выступавшего, возникал вопрос, действительно ли он вознамерился сделать точную запись выступлений или хотел запомнить всех нас на случай, если придется встретиться с нами ещё раз.

Если усилия делегации не принесли никаких результатов, то для меня участие в ней имело довольно неприятные последствия. Через некоторое время сообщение о моей активности появилось в одной из газет на польском языке с комментарием, из которого следовало, что я являюсь коммунистом. До этого времени мне удавалось сохранять политическую безликость в польской общине. Там меня считали доктором с, возможно, либеральными, но конечно не радикальными взглядами.

Публичное наклеивание мне ярлыка коммуниста послужило темой слухов среди поляков. В результате, это негативно отразилось на моей врачебной практике, и я оказался объектом социального остракизма. Тем не менее, я не мог позволить, чтобы эти последствия оказали влияние на мою работу по линии Службы безопасности, которая требовала, чтобы я продолжал участвовать в мероприятиях комитета по делу супругов Розенберг. Ведь в конце концов мои усилия должны были возместиться сторицей.

В это время мне удалось арендовать на длительный срок квартиру в доме на Пойнт Пайпер, где Петров выступил в известной сцене в плавательном бассейне. Теперь у меня было место, где я мог держать его под наблюдением и принимать его контакты и связи. Это давало явные преимущества в любое время, но в вечер дежурства в связи с делом супругов Розенбергов это оказалось просто удачей.

Дежурство было организовано накануне казни Розенбергов как пропагандистское мероприятие последнего момента. Перед тем, как уйти из дома для участия в нем я сказал Петрову, что не вернусь в этот вечер и ему придется до отхода ко сну побыть одному.

Я знал, что он примет пару рюмок спиртного и поэтому не удивился, когда, вернувшись домой под утро, услыхал храп Петрова.

Уже в постели мне пришла мысль о том, что по-видимому он принял ещё одну рюмку спиртного сверх своей обычной дозы и теперь крепко спит. Эта мысль немедленно повлекла за собой следующую. Ну не прекрасная ли это возможность подобраться к потенциальному источнику информации? Идея покрутилась у меня в мозгу и я отверг её, потом вновь вернулся к ней и снова отверг, затем обдумал её ещё раз и . . . . Я знал, что если вот так лежать, то ответ никогда сам не придет, но и заснуть я не смогу. В конце концов я пришел к выводу, что попытка – не пытка.

Я спал в основной спальне с одной стороны холла, а Петров находился в гостевой спальне с другого его конца. Рядом с холлом, но ближе к спальне Петрова, находилась дверь в ванную комнату, также поблизости от входа в его спальню в полу была скрипучая доска.

Прежде всего я зажег свет в ванной и оставил открытой её дверь с целью возможного оправдания моего присутствия рядом с гостевой спальней в такое раннее утреннее время. Затем я несколько раз прошелся по скрипучей доске, чтобы проверить её воздействие на спящего. Петров не шевелился. Затем я собрался с духом я сделал первый из ряда переходов между комнатами, в результате которых я скопировал каждый из документов, находившихся в карманах одежды Петрова. Это была совершенно изматывающая операция. Мне пришлось изымать каждый документ по отдельности, переносить его из одной комнаты в другую, копировать его, потом вновь сворачивать до такого же состояния, в котором он был прежде, и затем возвращать его на то же место в том же кармане, из которого он был взят.

Помимо нервного напряжения каждая ходка была тяжелым испытанием для моей наблюдательности и памяти. Попробуйте как-нибудь проделать все это в спокойной обстановке в вашем собственном доме и посмотрите сколько раз вы сможете вернуть документы точно в том же состоянии и в том же положении, в каком вы его взяли.

В ту ночь мне пришлось проделать это десять или двенадцать раз, все время опасаясь, что разоблачение в один момент разрушит результаты моей многолетней работы. Уже совсем рассвело, когда я закончил эту работу и был совершенно без сил.

Но результат стоил этих усилий. Он состоял из сорока или пятидесяти имен и телефонных номеров, черновика письма, начинавшегося словами "Дорогая миссис Олье", и назначавшего условия для встречи с этой леди, а также личных заметок, которые представляли деятельность Петрова в неожиданном свете.

Ценность скопированных мною документов оценить было трудно. Любой советский разведчик обычно всегда носит с собой заметки и документы, которые он считает ценными, полагая, что он сам сохранит все это надежнее, чем кто-либо другой. Конечно можно с достаточным основанием считать, что упомянутая выше информация весьма ценна и что любое из перечисленных имен и телефонных номеров представляют существенный интерес. Заранее полагать, что некоторые из имен принадлежат настоящим агентам было бы преждевременным, хотя в списке фигурировало и мое собственное имя а также имена лиц, известных мне по Русскому общественному клубу как прокоммунистических фанатиков.

Эти имена могли, и я в этом твердо убежден, дать ключ к выявлению всей системы советского шпионажа в Австралии, главой которой был Петров. Нет необходимости говорить о том, что выявление её скрытно от Петрова и состоящих в ней лиц, имело бы большую оперативную ценность, поскольку наблюдение за их деятельностью могло разоблачить всю их сеть. В этом состояло важное значение этой операции.

Был и ещё один момент, возможно, имеющий вспомогательное значение, однако не менее важный. Он присутствует в каждой области человеческой деятельности, а в медицине он известен как профилактическое лечение, так как известно, что предотвращение болезни всегда легче, чем её лечение. Теперь Служба безопасности имела возможность применить эту методику и пресечь в корне "болезнь", которая могла представить угрозу национальным интересам.

Наличие у Службы безопасности этого списка позволяло ей приступить к негласному ограничению доступа подозреваемых лиц к информации, интересующей иностранную разведслужбу, и к властным полномочиям, или же к использованию подозреваемых лиц в качестве канала доведения до противника специально подготовленной дезинформации.

Если Служба безопасности правильно использовала представившиеся ей возможности, то она получила в свои руки инициативу. Любая информация в вашем распоряжении, если противнику об этом известно, становится ценной уже только по той причине, что заставляет противника пересматривать всю организацию его разведдеятельности. Если же противник не знает о наличии у вас этой информации, тогда вы можете вести с ним оперативную игру. Такая ситуация является мечтой каждого секретного агента, и она предоставляет колоссальные возможности.

Такие мысли вертелись у меня в голове, когда я шел на встречу с Нортом для передачи ему моей добычи.

У меня также не выходило из головы одно имя, которое, не знаю почему, но заинтриговало меня, хотя я никогда не слыхал его раньше. Кем, продолжал я спрашивать себя, может быть эта женщина с французской фамилией Олье.

И только через несколько месяцев я выяснил, кто она. Супруги Кларк Алэн и Джоан, как я их теперь называл – пригласили меня по случаю французского национального праздника в один из модных сиднейских ресторанов. В ходе вечера через микрофон сделали какое-то объявление, в котором было упомянуто имя мадам Олье.

– Мадам Олье?, – обратился я с вопросом к Кларку. – Мне кажется я это имя уже раньше слышал.

– Разве вы не знаете ее? – спросил он. – Мне казалось, что вы с ней знакомы. Она – второй секретарь посольства Франции в Канберре. По приезде в Сидней, она всякий раз навещает нас.

Я не стал продолжать разговор, но сразу же вспомнил это имя из письма, которое я вытащил из кармана Петрова.

Глава Шестнадцатая

К этому времени постоянное общение с Петровым настолько вовлекло меня в жизнь советской колонии, что меня уже хорошо знало большинство сотрудников посольства, относясь ко мне почти как члену своего коллектива особенно после того, как я стал консультировать их по медицинским вопросам.

Среди моих пациентов был приехавший на смену Пахомову представитель ТАСС Виктор Николаевич Антонов и его жена Нина. Я познакомился с ними почти сразу же после их приезда в Австралию и сразу же, несомненно с подачи Петрова, они стали проявлять ко мне знаки уважения.

Антонов был застенчивым человеком невысокого роста с коротко постриженными волосами и взглядом, всегда направленным в сторону. Оказавшись в англо-говорящей компании, он обычно занимал место в углу, сцеплял пальцы рук и, если к нему подходили, вежливо раскланивался. Он производил впечатление человека, который не очень понимал, что происходило, и его основной заботой было не сделать или не сказать чего-нибудь неуместного.

С другой стороны его реакция на слова и жесты Петрова не оставляла у меня сомнений в том, что, помимо своих обязанностей по корпункту ТАСС, он выполнял для Петрова функцию оператора связи с МВД. Получив представляющую интерес информацию, он обычно нес её Петрову, и если тот находил её важной, то инструктировал, как её обработать и что именно передать в Москву.

Одной из его основных задач было поддержание связи с Русским общественным клубом с целью поиска возможных кандидатов на возвращение в Советский Союз. Иногда ему это удавалось, и тогда молодой мужчина или женщина, в основном так называемые "новые австралийцы" из числа перемещенных лиц из Европы, отправлялись в "Землю обетованную". Их транспортные расходы оплачивало советское посольство.

Ирония заключалась в том, что для поддержания моей роли мне приходилось присоединять свои усилия, чтобы убедить этих несчастных уехать в СССР. Это – одна из тех трудных ситуаций, в которой постоянно оказывается агент. В какой бы мере ему ни приходилось идти против своих убеждений, он обязан пожертвовать меньшим, для достижения поставленной цели. В работе на секретную службу цель всегда оправдывает средства, хотя каждый делает все, что в его силах, чтобы не причинить вреда невинным людям.

Нина Антонова представляла собой разительных контраст по сравнению со своим мужем. Крупная, крепкая женщина, врач по профессии, по настоящему интеллигентная, с открытой, непосредственной манерой поведения, тонким чувством юмора и искренним смехом, она была единственным встреченным мною советским коммунистом, который обладал чувством юмора в нашем понимании. Из них двоих, несомненно, она обладала более сильным характером и, по-видимому, оказывала влияние на своего мужа.

К этому времени я уже располагал очевидными свидетельствами того, что положение Петрова в посольстве было значительно выше того, которое определялось его официальным статусом третьего секретаря посольства. Это подтверждали новый второй секретарь посольства Кислицын, явно подчиняющийся указаниям Петрова, а также Антонов, стремящийся угодить ему, хотя официально не имел ничего общего с делами посольства.

У меня больше не оставалось сомнений в том, что власть, которую Петров имел над другими сотрудниками посольства и представителем ТАСС Антоновым, являлась результатом того, что он был резидентом МВД в Австралии. Коллеги явно боялись его из-за той власти, которую ему давало его положение. Одним росчерком пера он мог отправить их обратно в Москву.

Я мог сам наблюдать все это, так как в моем присутствии у них не проявлялось скованности и они вели себя так, как обычно ведут себя среди своих. К этому привело сочетание ряда факторов, и главным было то, что они видели уважение Петрова по отношению ко мне. Кроме того, тот факт, что я говорил на их языке создавал ощущение общности. Неважно как любого человека, в том числе и коммуниста, воспринимают в советских официальных кругах, и насколько полезным его считают для советского государства, но если он не говорит по-русски к нему никогда не будут относиться как к своему.