Текст книги "«Шпионы Ватикана…» (О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел)"
Автор книги: И. Осипова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
Соглядатаи
Старый дом священника при французской церкви, который еще с началом боевых действий в Одессе был приведен в нежилое состояние, ремонтировался по частям. К возвращению Красной армии мы занимали в этом доме две скромные квартирки на втором этаже. Поначалу там же находилась крохотная кухня, в которой хозяйничал сам отец Николя; впоследствии кухня переехала на первый этаж: ею ведала старая француженка, позже ей помогала одна русская старушка. Ремонт шел вовсю, активное участие в нем принимал отец Николя в роли то инженера и дизайнера, то плотника и каменщика.
Со временем мы поняли, что наши труды шли скорее на благо государства, чем Церкви. Причем государство не только не выразило никакой благодарности за ремонт принадлежащего ему здания, но доставило нам множество неприятностей в стенах нашего дома. Мало того что мне пришлось без конца ходить по инстанциям, чтобы на нас записали две квартиры и кухоньку, прошло полгода, пока эти несколько комнат были признаны как официально переданные нам внаем (внаем за плату, повторяю, не в собственность и даже не просто в пользование). Мы вложили в дом очень много трудов и средств, но теперь нам казалось большим везением, если для остальных помещений находились жильцы, которым мы могли доверять (естественно, их плата за квартиру шла государству).
Неприятная история произошла с первым этажом. Однажды к нам явился некий тип в штатском и, не предъявив документов, потребовал освободить весь первый этаж – его забирают для военных. Мы дали понять, что помещение нужно нам самим. Тогда он ушел, но предупредил, что нас выселят. Прошло дня два. Однажды вечером около шести, вернувшись из приходской церкви, я увидел во дворе французской церкви сваленные в беспорядке столы, стулья, шкафы, кухонную утварь. Возле них стояли расстроенные отец Николя и обе старушки.
– Что случилось? – спросил я.
– Приходили какие-то люди и все это выбросили с первого этажа. Что делать?
– Предоставьте это мне, – сказал я. И побежал в милицию.
– Ступайте назад, – сказал милицейский чин, – я пришлю проверку.
Когда я вернулся, там уже находился виновник всего этого безобразия, и я пригрозил ему, что МВД с ним разберется.
– МВД? Мы будем повыше, чем МВД, – ответил он и добавил. – Мы и со второго этажа вас выселим, будете жить на улице.
Несмотря на это бахвальство, при появлении офицера МВД он сник, и нам удалось перенести наши вещи внутрь дома. Однако в конечном итоге победа оказалась неполной. Вскоре пришлось уступить военным две главные комнаты на первом этаже. И, как оказалось на следующий день, военные были из организации, стоящей выше органов внутренних дел, то есть из госбезопасности, что было еще хуже.
С тех пор наш домашний покой был нарушен. К нам подселили четырех девушек из Сибири, они носили милицейскую форму, говорили, что служат на почте, в отделе цензуры. Они путались у нас в ногах, пользовались нашей кухней. Легко представить, как мы себя чувствовали в такой «безопасности». И, кроме того, они отпугивали тех, кто желал бы посетить дом священника.
Нужно иметь необыкновенную память, чтобы вспомнить, сколько раз и под какими предлогами большевики донимали нас в те двенадцать месяцев свободы в Одессе. Они являлись к нам в разных обличьях, иногда как грешники, нуждающиеся в покаянии, иногда как благотворительницы, приносящие нам еду, бывали и благотворители, любезно предлагавшие доставить в Москву конфиденциальное письмо в посольство Франции или США[58]58
Пьетро Леони подробно показал на допросах о двух провокациях чекистов. В июне 1944 года перед началом богослужения к нему в храме подошел незнакомец и передал привет от апостольского администратора Марка Глазера, уехавшего в Румынию. На вопрос Пьетро Леони – «где он мог его видеть», – незнакомец ответил, что он был в командировке в Черновцах и там встречался с ним. Пьетро Леони отнесся к рассказу с недоверием, особенно насторожили его настойчивые предложения передать епископу ответ на письмо; он отказался от услуг незнакомца. Вторая провокация была организована в мае 1945 года, когда Пьетро Леони получил записку от бывшего французского военнопленного, прибывшего якобы из Румынии в Одессу, чтобы пароходом отбыть на родину. В этой записке, как показал Леони, «епископ Глазер поздравлял нас с праздником, а также сообщал, что желал бы иметь от нас какое-либо известие. Письмо-записка была написана на латинском языке» (подчеркнуто следствием). И вновь Пьетро Леони не поверил незнакомцу и не стал ничего передавать ему. – Прим. ред.
[Закрыть]. С какой же наглостью проникали они в наш дом!
Однажды, когда мы обедали, явился некий человек, заявивший, что ему в исполкоме приказали произвести осмотр всех комнат, после чего решительно направился на второй этаж. Выскочив из-за стола, я догнал его со словами: «Тише, тише, любезнейший. Прежде всего, покажите ваши документы и приказ об инспекции дома». Тогда он ушел, и только часа через два, когда он вновь появился с выправленными документами, мы позволили ему осмотреть наши комнаты.
– Прошу извинить меня, – сказал я, – что я вас сначала не пустил, сейчас трудно понять, с кем имеешь дело. Столько жуликов ходит по городу, что и не знаешь, кому доверять.
– Это правда, – ответил он, а потом почти в порыве восхваления советской власти добавил. – Когда-то я тоже был жуликом, но советская власть меня перевоспитала, и теперь я честный гражданин.
– Поздравляю вас, – ответил я. – Но, видимо, советской власти еще не удалось изменить ваш внешний вид. Извините за откровенность, но на вашем лице остались некоторые следы прошлой жизни. Поэтому не удивляйтесь, что вначале я отнесся к вам с недоверием. Впрочем, удивляться нечему, только Бог может изменить грешника, возвратив ему внутреннюю и внешнюю невинность.
Несколько дней спустя мы в полной мере оценили значение этого визита – из исполкома прислали тележку, на которой и увезли почти все книги из нашей библиотеки.
Арест
Самым сенсационным в этот период был временный арест отца Николя. Однажды летом, где-то между тремя и четырьмя часами ночи, нас разбудили крики и настойчивый стук в дверь нашего дома. Это была милиция. Спросили Жана Николя, вошли к нему, в течение часа или двух рылись в его вещах и бумагах. Меня пустили в качестве переводчика. В конце обыска забрали некоторые документы и велели следовать за ними.
Это был настоящий удар для меня и для всех тех, кто потом узнал эту новость. Мы надеялись, что к обеду его выпустят. Но в тот день он не появился ни в полдень, ни в час, ни в два, ни позже. Мы решили передать ему еды, при этом мы надеялись выяснить причину его задержания. Но все было тщетно, поскольку это так и осталось тайной даже после того, как на следующее утро отец Николя был освобожден. Весь тот день его продержали в одном помещении с другими задержанными, вечером на допросе стали выяснять подробности его биографии, изучили все бумаги, при этом не дали никаких объяснений своих действий. Возможно, органы НКВД решили внести разнообразие в нашу монотонную жизнь, хотя мы в этом не нуждались. Но уверяю вас, что впервые день показался мне столь длинным. Однако надо было быть готовым к такого рода «вниманию» со стороны советской милиции, ведь как говорит молва: «Кто не сидел, тот будет сидеть, а кто уже отсидел, тот не забудет».
Чуть позже и со мной случилось нечто вроде ареста, это было интересное приключение. 16 августа 1945 года я решил отдохнуть денек, проведя его на пляже на берегу Черного моря. Я вышел из города, держась на юго-запад, и нашел маленькую скалистую бухточку, где не было ни души. На расстоянии полутора километров от этого места находился военный пост, казалось, что никому не было до меня дела, поэтому я спокойно провел там самое жаркое время дня. К вечеру, после того как я искупался во второй раз и уже одевался, ко мне по склону спустился моряк.
– Ваши документы.
– Я оставил их дома.
– Следуйте за мной.
В комендатуре офицер попросил меня назвать имя, фамилию, место проживания и предъявить документы. На что я ответил ему, что, к сожалению, не взял с собой ни паспорта, ни других бумаг, но он может удостовериться в правдивости моих слов, позвонив в районный отдел милиции, или в случае необходимости распорядиться, чтобы меня проводили до дома, где и проверят мои документы. Но не это их волновало.
– Что вы делали на этом берегу?
– Купался.
– Купаются на пляже.
– На городских пляжах слишком много народа, это неудобно для священника. Поэтому я искал пустынное место.
– И пришли сюда, где купаться запрещено и куда посторонним доступ запрещен.
– Извините, я этого не знал.
– Надо было знать.
– Как я мог это знать, если не было никаких знаков? Если бы я что-то снимал или делал какие-то топографические зарисовки, то меня можно было бы обвинить, но так… Значит, теперь я знаю и больше не пойду туда. Это был первый раз, что я купался в Черном море. И он будет последним.
Меня велели обыскать, потом офицер дал распоряжение моряку отвести меня к старшему офицеру. Туда надо было идти по поселкам почти два километра. Сопровождающий шел за мной в двух-трех метрах с винтовкой наперевес и примкнутым штыком, как в атаку на окопы. Я впервые выглядел как преступник, и это на меня очень сильно подействовало, тем более что я опасался, что кто-то из моих прихожан меня увидит. Я попросил патрульного перекинуть винтовку на плечо, уверяя его, что не сбегу и не скроюсь. Но он невозмутимо продолжал держать винтовку наперевес. К счастью, я знал, что нахожусь в стране, где в ходу пословица «от тюрьмы и от сумы не зарекайся».
На командном пункте мне снова стали задавать те же вопросы о паспорте и о том, с какой целью я пришел сюда на берег моря, но теперь ответы не имели той важности. Завязались другие интересные дискуссии, в особенности на религиозные темы. Было заметно, что, несмотря на более чем двадцать пять лет атеистической пропаганды, проблема веры оставалась актуальной. Потом меня переправили в городскую милицию, там до темноты продержали в коридоре, и снова допросы, выпады и угрозы. Возобновились и споры на религиозно-философские и политико-патриотические темы. Наконец, после новых угроз арестовать меня, если я появлюсь в запрещенных местах, меня отпустили. Было около десяти часов вечера.
Глава VII. Апостолат
С большевиками
Приехав на советскую территорию и оставаясь среди большевиков для миссионерской деятельности, я старался найти любую возможность использовать религиозную аргументацию во время своих встреч с официальными лицами. Очень часто я бывал в городском или районном совете. Иногда меня вызывали туда, но чаще я сам шел по делам: налоги, карточки, жилищные вопросы. Почти каждый раз, оказываясь там, я начинал говорить о Боге. Иногда такие разговоры были любопытными и забавными, иногда утешительными для меня, они придавали мужества и внушали надежду на обращение России к Богу.
Часто, возвращаясь из горсовета или райсовета, я рассказывал своему коллеге об этих острых беседах, ценнейших признаниях и утешительных ответах, ведь я говорил с людьми, занимавшими ответственные посты в городской администрации. Порой мы с коллегами спрашивали друг друга, не пришла ли пора исполнения Фатимских пророчеств о России. Я говорил: «Господь Бог в Своем всемогуществе способен изменить этот народ, скитающийся в потемках, и сделать так, что одним прекрасным утром все проснутся с верой в сердцах или, по крайней мере, с предрасположенностью к вере». Отец Николя остроумно добавлял: «В этой стране все делается по „приказу“, но чаще приказ больше похож на „каприз“, и я не удивлюсь, если завтра Сталину придет на ум „каприз“ отдать приказ: всем идти в церковь. Тогда обращение России к Богу обеспечено».
К сожалению, сейчас из общения с большевиками я помню только отдельные фрагменты. Однако же два случая врезались мне в память. Первый, в котором я принимал только косвенное участие, касался депутата городского совета Одессы. Не входя в подробности, скажу, что однажды через свою кухарку-католичку он выразил желание получить хотя бы на время католический молитвенник на русском языке. Я удовлетворил его просьбу. Надеюсь, что эта маленькая книжечка, оставшаяся у него после моего ареста, не просто осталась ему на память, но связала его узами с Вселенской Церковью.
Другой случай такой: я написал письмо Председателю Президиума Верховного Совета Калинину, прося разрешения выдать вид на жительство двум иностранцам, мне и моему коллеге. В милиции нам сказали, что мы можем просить даже о получении советского гражданства, и эта мысль мне даже нравилась, мне казалось, что так я уподоблюсь апостолу Павлу, который сделался «всем для всех», и даже в какой-то степени уподоблюсь Господу нашему, ставшему согражданином всех людей. Однако прихожане энергично отговаривали нас от этого шага: «Упаси вас Бог получить советское гражданство. Завтра же вы окажетесь игрушками в их руках, и никакая человеческая власть не вырвет вас из их лап». Поразмыслив и поняв, что в этом случае наша миссионерская деятельность окажется под угрозой, мы решили ограничиться видом на жительство для иностранцев.
Однако я боялся отказа из Москвы, опасался, что однажды нам скажут: «Возвращайтесь туда, откуда вы прибыли». И тогда прощай русская миссия. И я решился на компромисс, написал Калинину от себя одного примерно следующее: «Если вы не доверяете мне общаться с вашим народом, позвольте мне работать под вашим контролем, но всегда на благо этого народа, которому я посвятил всю свою жизнь. Я знаю, что в Советском Союзе существуют заключенные, концентрационные лагеря для перевоспитания молодых и взрослых преступников, что есть исправительные заведения. Дайте мне возможность общаться с этими морально падшими людьми, возможность свободно и без ограничений нести Дух Божий несовершеннолетним преступникам, и обещаю вам, что вы увидите их чудесное преображение…»
После долгого ожидания мы получили вид на жительство, но мое предложение осталось без ответа. Лишь год спустя в Москве во время допроса, я услышал от следователя саркастическую реплику: «Вы сами просили направить вас в тюрьмы и лагеря для перевоспитания заключенных, теперь ваша просьба удовлетворена, а вы чем-то недовольны…» Дальше будет рассказано, какие возможности выполнять свою миссию предоставлены священникам в этих тюрьмах и концлагерях.
С верующими других конфессий
Однажды ко мне пришел инженер с просьбой наставить его в основах католической веры и дать ему возможность изучить христианскую религию. «Я еврей, – сказал он, – во время немецкой (или румынской?) оккупации жил в гетто вместе с сотнями соплеменников. Чувствуя опасность, я однажды обратился к Иисусу из Назарета с молитвой: „Если Ты в этот опасный момент спасешь меня от смерти, обещаю Тебе, я стану христианином“. Все остальные были убиты, я один спасся. Для меня это стало истинным чудом. Теперь я должен выполнить свое обещание, и вот я, отец, в ваших руках. Научите меня и крестите. Я уже прочитал все четыре Евангелия. Я нашел там чудесный неисчерпаемый источник святости и красоты, конечно, Божественной». Во время крещения инженер проливал горячие слезы радости.
Более обычными были случаи обращения в католичество православных, но как более обычные они не так хорошо запомнились. И я не смогу рассказать о них по порядку; расскажу только один неудачный случай со стариком, бывшим офицером царской армии. И расскажу подробно о втором необыкновенном случае перехода от раскола к единству Церкви.
В первом случае это был царский офицер, уже стариком женившийся на молоденькой польке, слепой от рождения, католичке по вере. Однажды она мне рассказала, что беспокоится о вечном спасении мужа, чья смерть уже близка. Пояснила, что он ни в коем случае не хочет доверить свою совесть священникам, которые находятся в общении с иерархами «возрожденного» православия: он боится, что они донесут на него в органы. Он хочет исповедаться мне. Мы обговорили все сначала с его женой, а потом и непосредственно с ним. Но мне не удалось добиться от него той степени принятия католической Истины, какая достаточна для отпущения грехов и причащения.
В другой раз действовал Сам Святой Дух. Это касалось отца А., украинского православного священника[59]59
Речь идет о священнике Афанасии Михайловиче Шумлянском. Справка о нем приведена в Приложении V. – Прим. сост.
[Закрыть]. Когда в его стране разразились религиозные преследования, он перестал служить. В долгие годы разброда в православном мире он стал размышлять о вопросах Церкви, изучал труды Святых Отцов, какие у него оставались. Вывод был тем единственным, к которому мог прийти искренний искатель истины: истинная, подлинная Церковь Иисуса Христа – та, которая основывается на Петре и его законных преемниках. Открыв камень, на котором зиждется прочный фундамент христианской веры, отец А. ожидал благоприятного времени, чтобы восстановить на этом основании свое духовное здание. Он не шел на компромиссы с православными священниками.
Пришла война, поставила лицом к лицу с жестокой реальностью. Пока другие выжившие православные священники метались между разными автокефалиями, провозглашаемыми православными иерархами, отец А. обратился к митрополиту Львовскому Андрею, прося принять его в общение со Вселенской Церковью. Архиепископ позволил ему служить на имевшемся у него антиминсе, освященном православным архиереем, и пока что искать контакты с украинской униатской Церковью. Во время поездки отца А. на Западную Украину получилось так, что он пришел ко мне в Одессе. Дело было в воскресенье после мессы, которую мы отслужили во французской церкви. В ризницу вошел человек, старый годами, но молодой духом, высокий, с бородкой, истощенный, но улыбающийся и показал мне открытку с ответом митрополита Андрея Шептицкого. Я рассказал о посетителе апостольскому администратору (это было еще до отхода фронта) и представил его. Но в то время все перевернулось вверх дном, и сам отец А. подумывал уйти на Запад. Следовательно, на тот момент, о котором я говорю, он не принял еще никакого решения.
Фронт переместился. Все замолкло. Полтора месяца спустя, когда я уже уверился, что отец А. определенно исчез, в один прекрасный день он, улыбаясь, снова вошел ко мне со словами: «А вот и я». Это было для меня большой радостью. «Значит, мы остались не вдвоем, а втроем», – подумал я. Тогда мы начали действовать, чтобы придать окончательную форму его пути к церковному единству В основном его теологические знания были удовлетворительными, а убеждения более чем достаточными. Необходимо было, все обозрев, кратко пересказать предписанную формулу исповедания веры[60]60
Во время следствия активное участие Пьетро Леони в переходе православного священника в католичество станет для него серьезным обвинением. – Прим. ред.
[Закрыть].
Для решительного шага мы выбрали праздник святых апостолов Петра и Павла по юлианскому календарю. Я поручил новому последователю отслужить мессу, но ему хотелось причаститься у меня на Святой мессе, которую я служил по восточному обряду. Он и впоследствии не хотел служить, но продолжал помогать мне на мессе и в других богослужениях по восточному обряду как псаломщик. При случае мы отправили телеграмму митрополиту Львовскому Андрею с выражением почтения.
Богослужения по восточному обряду
Мы организовали регулярное служение по восточному обряду во французской церкви в субботу вечером и в канун праздников – вечерню и заутреню, а по воскресеньям и в основные праздники – литургию с толкованием Евангелия. Я служил каждое воскресенье по латинскому обряду в приходской церкви и по восточному обряду – во французской. Здесь количество присутствующих мало-помалу увеличивалось.
В Одессе было значительное число католиков, перешедших из православия, которым никогда не говорили, что они, перейдя в католичество, могут посещать службу по восточному обряду. Я постарался довести это до их сознания, что было полезно для объединения и само по себе справедливо. Они посещали богослужения по восточному обряду и по западному обряду, тем самым показывая разобщенному миру, как можно создать единство веры при различии обрядов. Учитывая важность такого подхода, мы решили построить во французской церквушке иконостас. С другой стороны, нужно было сохранить вид алтаря для латинского обряда, который был основным в маленькой церкви, поскольку французская колония считала ее своим храмом.
Так возникла идея построить передвижной и складной иконостас. Наш арест остановил работу на полпути.
Арест отца А
Итак, сотрудничество с нашим коллегой, перешедшим из православия, и его деятельность, пусть и в скромной роли псаломщика, вели к успеху нашего миссионерства среди православных. В последние месяцы очень полезной была и его борьба с советской «Церковью». Отец А., конечно в мирской одежде, посещал православные храмы[61]61
Возможно, что активность священника в православных храмах и привлекла к нему внимание чекистов, и он был арестован. – Прим. ред.
[Закрыть] и, не привлекая к себе внимания, мог слушать проповеди и дискуссии и потом пересказывать нам все обвинения и клеветнические измышления против Папы и нас, которые высказывались в этих храмах.
Он первым среди нас, католических священников, попал в лапы НКВД. Арест не был для него неожиданным ударом, он предчувствовал его. Помню, последние недели он часто применял к себе слова, сказанные Господом ев. Петру: «Когда ты был молод, ты сам подпоясывался и шел, куда хотел; но когда ты состаришься, то протянешь руки, и другой подпояшет тебя и поведет туда, куда ты не захочешь». Перед советским правосудием отец А. произнес достойные слова о Католической Церкви. Поскольку на допросе его спрашивали и обо мне, незадолго до конца следствия мне показали эту часть протокола. После вопроса об отношениях со мной[62]62
На допросе свое решение о переходе в католичество с обращением при этом к Пьетро Леони священник Афанасий Шумлянский объяснил так: «Мне понравилась его краткая, но содержательная проповедь на русском языке». – Прим. ред.
[Закрыть] стоял вопрос: «Как вы решились изменить Родине, примкнув к Римскому Папе?» Затем следовал ответ: «Я был убежден, что спасение религии в нашей стране возможно только с помощью Римско-Католической Церкви»[63]63
Священник Афанасий Шумлянский дал на допросе следующее показание: «Я считал, что Православная Церковь в советских условиях погибает, и единственный выход для верующих – это переход в католичество». – Прим. ред.
[Закрыть].