Текст книги "«Шпионы Ватикана…» (О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел)"

Автор книги: И. Осипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

С пассажирами

В дороге я стал читать Новый Завет, который накануне вечером вынул со дна чемоданчика; заодно стал объяснять Евангелие своему сержанту, тут подсела проводница. Слушали с интересом, но на первой же станции вышли на перрон, после чего сержант сел напротив, а проводница больше не подходила, думаю, испугалась возможных последствий. Позже подсели два охотника, с утиной охоты под Рязанью. Один, узнав, что я католический священник, стал поносить Папу и Ватикан, что, мол, они за капитализм и против угнетенных.

– Вы уверены? – спросил я с иронией.

– А то нет, – ответил он. – У Ватикана шпионы везде, он сильный и богатый.

– А откуда он богатый, не скажете?

– А оттуда, что католики обязаны исповедоваться за деньги. Знаете, сколько набирается?

– Что за чушь. Я в своей жизни не получил ни гроша за исповедь. Ни один католический священник никогда не получал денег за исповедь.

Вскоре мы сошли с поезда. Сидевшая неподалеку от нас женщина на прощание слегка кивнула мне: словно соглашалась с истиной, которую в кои-то веки отстаивают открыто. Дальше мы поехали на электричке до станции Быково, в тридцати шести километрах от Москвы.

На даче

Дача, куда меня должны были поселить, находится в четверть часа ходьбы от станции. Офицер привел меня, когда все двадцать пять иностранцев смотрели кино. Мне сообщили, что отца Венделина Яворку только что отправили в Чехословакию; рассказали также, что всю компанию возили в Москву на экскурсию, и сопровождавший офицер отругал водителя за то, что тот свернул с маршрута в район, который не показывают иностранным туристам.

На даче мы сидели как узники: не было колючей проволоки, но дачу окружал двухметровый забор; днем и ночью участок охраняли двое солдат, правда, без оружия. Но жилось нам неплохо: нас откармливали, чтобы показать цивилизованному миру, какие мы упитанные. Мы снова учились пользоваться ножом и вилкой, сами брились, могли брать книги из библиотеки, оставшейся от генерала Паулюса: тот, после того как сдался Советам, проживал на этой даче.

Хотя у нас имелись не все современные удобства, наш быт был несравненно лучше, чем в лагере, и мало чем отличался от быта советских людей. Например, не было приемника, но у многих ли советских семей он был? О телевидении твердили по московской трансляции, но единицы смотрели его. Это изобретение мне привелось увидеть только в родной деревне, затерянной среди гор между Тосканой и Эмилией. В те дни я впервые увидел реактивные самолеты, знаменитые МиГи: на огромной скорости они пролетали над нами, свидетельствуя о советской военной мощи.

У кого были при себе деньги, те могли заказывать товары из Москвы, их потом привозил старшина, ежедневно туда ездивший. Две вещи удивляли: во-первых, что не только в лагере, но и в обычных магазинах не было сахара; во-вторых, высокие цены на все.

После суеты моей ускоренной отправки из лагеря, теперь все, казалось, застопорилось. На мои вопросы подполковник Леонов, наш начальник в Быкове, отвечал, что, мол, ждем еще итальянца, по имени Данте Угетти. Наконец 9 мая тот прибыл из Сибири – к огромной моей радости: приятно было поговорить с земляком, и появилась надежда на скорый отъезд. Действительно, началось движение…

В столице

Дня через два нас отвезли в Москву купить приличной одежды. Везли машиной. Сколько лет я не ездил на машине! С тех самых пор, как НКВД пригласило меня зайти к ним на «пять минут». Эти пять минут только сейчас подходили к концу.

В Москве я в третий раз. Но только сейчас удалось ее рассмотреть: есть красивые дома, улицы, парки, появляются даже небоскребы, хотя не слишком красивые. Москва гордится лучшим в мире метро, и действительно, кругом мрамор, мозаика (и везде мозаичная физиономия Сталина), люстры, эскалаторы. Даже сторонники Сталина упрекали потом строителей, что они израсходовали огромные средства на метро, в то время как население остро нуждается в жилплощади.

Когда мы проходили мимо Кремля, я попросил майора показать нам Красную площадь, но он сделал вид, что не слышит. Видно было, что ему не терпится отправить нас на дачу и что он ужасно боится, как бы кто-то из нас не отошел в сторону. Потом он сообщил, что отъезд назначен на 13 мая и что он лично сопроводит нас до Вены. Сержанту он велел показать нам метро и отвезти в Быково.

13 мая

Дома я объяснил Данте Угетти, что дата отъезда предвещает нам много хорошего: «13 мая – годовщина явления Мадонны в Фатиме. Мы в надежных руках». Наступила заря долгожданного дня. Утром от нас потребовали заявление, что мы не имеем материальных претензий к советской власти. Днем дали еды на дорогу: консервы и хлеб на четыре дня. После досмотра багажа мы в сопровождении офицерского чина пешком отправились на станцию.

Поздним вечером приехали в Москву, на метро добрались до Киевского вокзала. Там нас встречал малоприятный майор, а перед отъездом подошел подполковник Леонов, начальник быковской дачи, человек не спесивый; он пожал нам на прощание руку и сказал, что в итальянских газетах про нас уже пишут.

После полуночи поезд тронулся. Мы были в купейном вагоне, где можно спать, разложив матрас: две полки внизу, две наверху. Только ночь с нами в купе ехал четвертый пассажир, советский офицер, остальное время мы были втроем. Майор не желал общения с посторонними: он не пустил нас в вагон-ресторан, а велел принести горячее нам в купе и сам расплатился. Попытки пассажиров поговорить с нами он пресекал и не терял нас из виду ни на одну минуту, даже когда мы выходили по нужде.

На Украине

В поезде я написал несколько открыток в Одессу и коллегам, и товарищам по заключению. Утром 16 мая проснулись в Чопе на границе России и Венгрии.

Благодаря авторитету нашего майора таможня проверила нас среди первых и даже не слишком строго, видно потому, что Угетти и я всю дорогу вели себя смирно, послушно выполняя его указания: потратить все советские деньги и уничтожить подозрительные записи. Тем не менее таможенники поморщились, увидев мою самодельную богослужебную утварь и переписанные части Священного Писания.

Прощай, СССР!

И снова в поезде, через Будапешт проехали ночью. В Веславе нас встречал посол Италии в Австрии[161]161
  «Акт о передаче Петра Леони» итальянскому послу, подписанный 17 мая 1955 года, стал последним документом в деле Пьетро Леони. – Прим. сост.


[Закрыть]. Приехав в Веслав в восемь утра, мы выехали оттуда в половине девятого вечера по центрально-европейскому времени. В Веславе состоялся первый из длинного ряда самых сердечных приемов, который мне оказало множество людей, в том числе незнакомых.

На машине мы отправились в Вену, в университетскую церковь, в которой служили отцы-иезуиты. У меня было одно желание: причаститься Святых Даров в красивом храме, в точности соблюдая все предписания Католической Церкви. Потом мне передали приветствие и благословение Понтифика. Торжественный прием нам устроило посольство Италии итальянская колония в Вене.

Это было только начало: то ли началось потом, с момента, как утром 18 мая мы ступили на итальянскую землю в Тарвизио, и до прибытия в Премилькуоре, где я обнял свою почтенную мать и всех родных и друзей. Вслед за тем, в праздник Вознесения 19 мая, меня ждал спонтанно организовавшийся триумфальный прием в Риме. И, наконец, особая аудиенция у Святого Отца, который братски меня поцеловал и похвалил одним кратким словом «молодец!», сказанным от всего сердца. И тут я подумал о той радости, с какой душа в небесах, в сопровождении ликующих сонмов блаженных, предстает перед Христом и слышит: «Благий рабе и верный! Вниди в радость Господа твоего» (Мф. 25, 23).

Послесловие

17 мая 1955 года Пьетро Леони был восторженно встречен в Вене: приемы в посольстве и у нунция иезуитов, толпы почитателей, многочисленные интервью корреспондентам газет; с 19 мая все повторилось стократно в Италии. Он принимал это с благодарностью, но благодушно, без героических поз, говорил в ответ самые простые слова о своей преданности Церкви, вызывая к себе огромную симпатию. 22 мая после общей службы с его участием в церкви иезуитов в Коллегиуме «Руссикум» состоялась пресс-конференция. На вопрос корреспондента: «Доволен ли он возвращением на родину?» – отец Пьетро ответил, что, конечно, доволен, но… «как я могу забыть тех, кого я оставил там». Вскоре отец Пьетро был назначен духовником студентов Коллегиума «Руссикума».

В середине 1950-х политика правительства Италии по отношению к СССР стала меняться, и в Ватикане стал поддерживаться дух открытости в отношению РПЦ, а в «Руссикуме» появились студенты из СССР. Пьетро Леони не мог понять и принять это, открыто высказываясь в статьях против коммунистов, пытался убедить начальство, что у них появились информаторы чекистов. Но это вызывало негативную реакцию в Ватикане. Атмосфера отчужденности и непонимания братьев мучили отца Пьетро, и когда поступило предложение выехать миссионером в Бразилию, он сразу же согласился. В 1959 году Пьетро Леони выехал в Америку, а по приезде был направлен на служение в русскую миссию в Монреале, став помощником отца Ледита, позднее – его преемником. С 1965 года стал окормлять заключенных в местной тюрьме, тогда же и больных в госпитале. В 1971 году решил расширить храм: и своими руками выполнил работу каменщика и окрасил купол. Его активное служение привлекало все новых прихожан. 26 июля 1995 года во время купания в озере отец Пьетро скончался, успев исповедаться накануне. Днем и вечером были отслужены панихиды по латинскому и византийскому обрядам.

* * *

Среди выпускников Колледжа «Руссикум» и западных университетов были люди разных национальностей: поляки, украинцы, белорусы, чехи, словаки, французы, итальянцы и даже американцы, – и все они готовы были нести людям веру в Бога, веру, которую большевики в течение многих лет пытались силой искоренить из народного сознания. Священники-миссионеры, готовившиеся для служения в России, избрали нелегкий путь – обращение неверующих к истинной вере, а верующих иных вероисповеданий обратить в католическую веру через пропаганду восточного обряда, чтобы сохранить православные народные традиции, и объединить всех их с Католической Церковью. Эта «цель, исключительно духовная, достойна, чтобы ей посвятить жизнь и пожертвовать собой». И ради этой цели они готовы были принять муки, готовы были даже умереть…

Несомненно, что власти имели достаточно оснований для арестов и осуждения людей, нелегально перешедших границу и живших по подложным документам. И священники-миссионеры, конечно, понимали, сколь трагично может сложиться их судьба в России. Но шли на это сознательно, и эта готовность к самопожертвованию не оставляла их ни в тюрьмах, ни в лагерях. Их служение Господу отличал дух апостольства, дух мученичества в гонениях последовать за Христом «вплоть до смерти и смерти крестной».

Приложение I
Воспоминания прихожан католических храмов в Одессе

Вспоминает Ядвига Каталуб[162]162
  Родилась в 1920 году в Одессе. Окончила школу. В июле 2000 года, при записи воспоминаний, была прихожанкой храма Св. Петра. В 2008 году скончалась. – Прим. сост.


[Закрыть]

Отец Петр Леони прибыл в Одессу еще при немцах, остался служить в храме и при советской власти. Я пела в церковном хоре. Обычно службу проводил отец Леони, а отец Жан Николя играл на органе. Жили они в церковном доме: на втором этаже жил отец Петр, на третьем – отец Жан. Отец Петр собирался делать иконостас, он даже показывал мне книгу, в которой были иллюстрации картин, покрытых сусальным золотом. Но сделать это он не успел, его с отцом Жаном арестовали.

Отец Петр был маленький, худенький, волосы и бородка светлые. С прихожанами отец Петр говорил на русском языке, проповеди и Евангелие читал также по-русски. Вел службу в восточном обряде, и прихожане к этому относились хорошо. На службу приходили даже неверующие люди, которые интересовались этим обрядом. Вообще, на службе было всегда много народу, в церкви нашей пели даже артисты из оперного театра, у нас и Иван Козловский пел <когда посещал Одессу>. Многие приходили, чтобы послушать хор. Когда отца Петра просили причастить больного или отпеть умершего, то он всегда навещал своих прихожан.

Нас, прихожан, вызывали в НКВД и требовали отвечать на много вопросов. Когда меня вызвали, то спрашивали:

– на каком языке и о чем говорят священники между собой;

– носит ли отец Петр с собой пистолет;

– почему отец Жан ходит по городу в шортах (он в городе ходил в светской одежде);

– какую трубку курит отец Жан и так далее.

Я сказала им, что моя вера не позволяет мне быть шпионом. И после этого вызова по возвращении сразу же рассказала все отцу Петру О пистолете он сказал, что только с крестом ходит. Других прихожан тоже вызывали и требовали от них доносить на священников.

А потом священники исчезли, в нашу церковь сразу же пришли с обыском, а потом многих прихожан тогда вызывали на допросы. И в нашей церкви долго не было вообще священника. О наших священниках никаких сведений не было много лет, лишь после освобождения из лагеря отец Петр написал нашей церковной старосте – уже из Италии. А отец Жан после освобождения уехал во Францию.

Вспоминает Анеля Мицкевич[163]163
  Родилась в 1920 году в Одессе. Окончила школу. В июле 2000 года, при записи воспоминаний, была прихожанкой храма Св. Петра. В 2008 году скончалась. – Прим. сост.


[Закрыть]

Я хорошо помню отца Петра Леони, мне было тогда лет шестнадцать. В то время мы ходили молиться в церковь Св. Петра на Екатерининской улице, так как храм Св. Климента в 1936 или 1938 году уже взорвали. Прибыли отец Петр и отец Жан в Одессу перед самым уходом немцев и пробыли здесь совсем немного, всего несколько месяцев. Отец Петр был среднего роста, худенький, волосы светлые, глаза голубые. Отец Жан был молодой, жизнерадостный, а отец Петр был аскет, какой-то отрешенный, не от мира сего. Смотришь на него – будто святой идет… Недаром прихожане говорили про священников, что они остались в Одессе на жертву.

Помню еще, что если кто звал их исповедать больного или отпеть умершего, то они всегда приходили. Арестовали их внезапно, просто они исчезли. Прихожане стали искать их, долго искали, запрашивали власти, и только через год стало известно, что они в тюрьме. Кто-то из прихожан сказал, что нужно собрать одежду, так как из передали, что совсем оборвались. Передачу для них взяли, а когда мы пришли – их уже в тюрьме не было.

Вспоминает Станислава Петросова[164]164
  Родилась в 1920 году в Одессе. Окончила школу. В июле 2000 года, при записи воспоминаний, была прихожанкой церкви Успение Пресвятой Девы Марии. В 2008 году скончалась. – Прим. сост.


[Закрыть]

Отец Петр венчал меня в 1944 году, мне тогда было двадцать четыре года. Он же готовил моего мужа Александра, уже взрослого, к первому причастию. У мужа одновременно было и первое причастие, и венчание. Наш храм Св. Климента в 1936 году взорвали, так что мы ходили в другие храмы: церковь Св. Петра на Екатерининской улице или кафедральный храм Вознесения Господня.

Отец Петр был худой, невысокий, русый, очень хорошо говорил по-русски. Был талантлив, в самое короткое время овладел польским языком. Проповеди говорил и Евангелие читал по-русски, а вся служба шла на латинском. Когда кто-то заболевал, то носил причастие, исповедовал и посещал больных.

Отец Петр всегда умел владеть собой, на любое плохое известие или злость отвечал улыбкой и спокойствием – полное самообладание. В общем, был тихим, спокойным, но впечатление было, будто от него исходила какая-то святость.

За ними постоянно следили, да и за нами, прихожанами. Мне было так страшно, когда за мной следили. Я один раз с трудом убежала от слежки, когда надо было выполнить поручение отца Петра. А потом их арестовали прямо на улице. И они пропали, и долго не было никаких известий о них.

Приложение II
Воспоминания соузников

Вспоминает Юрий Трегубов

<Лето 1953 года>

Нежданно-негаданно назначена лекция. Тема: Партия и советский народ в борьбе за мир. На лекцию пришло много народу. Всем было интересно, как офицер МВД в золотых погонах будет читать доклад для заключенных. При этом подмывало, что можно будет даже задавать вопросы!

– Возможность задавать вопросы чекистам, – говорит один, – это признак близкого конца света и пришествия антихриста!

Доклад всех разочаровал. Ничего нового. Все старо, избито, давно известно.

Несмотря на возможность подискутировать, желающих являться на подобные лекции стало немного, и начальство прибегло к испытанному способу – сразу после доклада давать киносеанс. Это опять подняло «процент» посещающих лекции.

Приехал какой-то подполковник читать доклад на тему «Советский гуманизм». Тема, что и говорить, особенно интересная для лагерников. Подполковник начинает с Адама, говорит о высокогуманной миссии советского народа. Как мутный ручей текут восхваления советского строя!

– Советская власть вас не только карает. Она еще и милует. Указом Президиума Верховного Совета СССР из-под стражи освобождается ряд лиц – по амнистии, по пересмотру дел, по актировке. Где вы видели такое милосердие? Миллионы уже освобождены, а это только небольшой процент всех тех, кто будет освобожден. Вот так…

В зале гробовая тишина.

– Лектору можно задавать вопросы, – говорит заместитель начальника лагеря, восседающий за председательским столом, – но организованно и по очереди. Вот вы первый, – обращается он к поднявшему руку румыну.

Тот встает.

– Гражданин начальник, вы сказали, что советская власть освободила уже миллионы и что это только небольшой процент тех, кого освободят. Если миллионы – небольшой процент, то сколько же сидят в лагерях? Полстраны!

В зале оживление, смех. Кто-то кричит:

– Верных сорок миллионов! Вот это действительно гуманизм!

Из-за кулис показывается лисья физиономия одного лагерного активиста, которому сидящий с края опер делает какие-то знаки.

– Эй, руманешти, уноси свою голову, – кричат из зала румыну.

Румын начинает пробираться к выходу. Тут вскакивает итальянский священник per Leoni – как его все зовут – и на вполне приличном русском языке кричит:

– Не верьте обманщикам-чекистам! Не верьте этой безбожной власти! Чекисты вас обманывают, боритесь с ними!

Все обомлели. Председательствующий вскочил и начал, размахивая руками, кричать:

– Что вы здесь речи произносите? Приедете на родину – там и митингуйте!

Поднялся гвалт. С большим трудом удалось утихомирить горячего Леони. Между прочим, после этого выступления его все-таки посадили в изолятор, – несмотря на гуманизм советской власти[165]165
  Трегубов Ю. А. Восемь лет во власти Лубянки. Записки члена НТС. М.: Посев, 2001. С. 254–255.


[Закрыть].

Вспоминает Жан Урвич[166]166
  Выдержки из: Urwich J. Fara Pasaport prin URSS. München, 1976. C. 192.


[Закрыть]

<Лето 1955 года>

И вдруг из конца зала прозвучал голос на русском языке с итальянским акцентом: «Кто подпишет Стокгольмское воззвание, тот подпишет свой смертный приговор. Лучше жестокая смерть от атомной бомбы, чем продолжение этого „счастливого рая“, в котором мы находимся». Зал буквально взорвался. Возникшую суматоху и шум нельзя было унять. Митинг сорвался. Все пошло кувырком.

Конечно же, это был отец Пьетро, который пользовался среди заключенных[167]167
  Здесь и далее курсивом выделен текст составителя.


[Закрыть] очень высоким авторитетом и большим влиянием. Его самообладание и манера держать себя с лагерным начальством снискали ему уважение всех.

После митинга отец Пьетро был вызван оперуполномоченным и обвинен в открытом подстрекательстве заключенных против советской власти. Причем в качестве доказательства, политрук сделал нечто, что возможно было только в крайних случаях: он раскрыл имя своего информатора, доносившего о разговорах в бараке. Отец Пьетро вновь был посажен в барак усиленного режима.

Но случилось чудо неба! Приблизительно через 10 дней он был освобожден.

Сообщение об отъезде патера Леони в Рим в момент, когда этого никто не ожидал, вселило много надежд и радости. Этот человек дал нам уверенность, что он сообщит свободному миру, в который он вернулся, трагическую и невероятную правду о стране «матадоров» гуманизма и братства народов.

Приложение III
Воспоминания священников

Вспоминает священник Романо Скальфи[168]168
  Возглавляет католический фонд «Христианская Россия» (Russia Cristiana).


[Закрыть]

В 1951 году я поступил в Коллегиум «Руссикум». С отцом Пьетро Леони я познакомился в Риме, когда он в 1955 году вернулся в Италию. Знаю, что он встречался с Папой Римским и подробно рассказал ему о положении верующих в России. Он в течение года был нашим духовником и не раз служил у нас мессу по восточному обряду. Со студентами «Руссикума» он встречался несколько раз и произвел на всех большое впечатление своей ясностью и смиренностью. Он ничего не требовал для себя – это был святой человек. Был он невысокого роста, очень худым, на лице выделялись очень блестящие глаза.

Я уже тогда знал, что он в России прошел лагерь, и он рассказывал нам, что в Одессе на него доносил православный священник. Удивительно, что по отношению к нему у отца Пьетро не было никакой ненависти. В то время в Риме стал выходить на итальянском языке журнал «Русские Известия» под руководством отца-ректора, и я сотрудничал в нем. В одном из номеров была напечатана большая статья об отце Пьетро.

В Италии преобладали тогда левые настроения, и даже среди священников. Все с надеждой смотрели на Хрущева, особенно когда в Рим прибыл главный редактор «Известий» Аджубей с женой, дочерью Хрущева. Все думали, что если мы открываем душу и протягиваем руку коммунистам, то в России что-то изменится. Все говорили о мире с коммунистами, и только отец Пьетро говорил всем: «Не верьте им! Там ничего не может измениться». В своих статьях в журнале иезуитов он очень резко выступал против коммунистов, и это вызвало негативную реакцию в Ватикане.

Наверное, отец Пьетро понимал бессмысленность своих выступлений в этой атмосфере эйфории и надежд, поэтому и попросил направить его в Канаду, где всегда была большая украинская община. Перед отъездом туда отец Пьетро приезжал к нам в Милан в нашу общину, где нас было трое священников, выпускников «Руссикума». Служил он у иезуитов, но встречался с нами, и мы с ним серьезно обсуждали нынешнюю ситуацию в России. При этом он часто говорил нам: «Они не понимают, что там происходит на самом деле». Он знал, что при Хрущеве ситуация в России не изменилась и там также преследуют верующих.

Меня больше всего привлекало в нем его честность и бескомпромиссность – он всегда и всем говорил только правду. Но главное, что восхищало, – его самоотверженное служение Богу и Церкви.

Вспоминает священник Антонио Санти[169]169
  В 2000 году был настоятелем храма Св. Петра в Одессе. Воспоминания записаны в июле 2000 года.


[Закрыть]

Я начну издалека. Лет двадцать пять назад, в семидесятые годы, мы приехали в СССР как простые инженеры, работали в разных строительных компаниях и на разных стройках. В то время я был членом общины Петра и Павла в Италии, и мы приехали сюда не для какой-то конкретной акции, а как миссионеры. Мы готовились к этой миссии.

В последние годы жизни Брежнева стали происходить некоторые изменения в стране, усилился контроль за иностранцами, так что меня уже предупредили, что я буду выслан. На сборы дали двадцать четыре часа, потом задержали, посадили в изолятор и очень быстро выслали. Я вернулся в Италию, поступил учиться и начал писать книгу о своей жизни в СССР. Готовя эту книгу, я прочел много книг: Солженицына, Вальтера Чишека и других; среди них была и книга Петра Леони.

Потом я был послан миссионером в Канаду, в монреальскую общину, где жил в то время отец Петр. Мы встретились, кажется, это было весной восьмидесятого года. В то время отец Петр был настоятелем в греко-католическом приходе, было ему тогда около семидесяти двух лет. У этого прихода была небольшая и очень приятная часовня, в которой и проходили службы.

Отец Петр был небольшого роста, светленький, улыбающийся, с горячим итальянским характером. Я, как «солдат, вернувшийся с фронта», рассказывал ему свою историю, а он немного рассказал о себе. Россия стала для него родной, и он ощущал себя изгнанником со своей родины. Он сказал, что его работа в Монреале в среде греко-католиков – это лучшее, что он и его друзья могут сделать. Отец Петр еще не подозревал, что через десять лет можно будет поехать с миссией на Украину.

В нем была внутренняя уверенность в неизменном течении истории и в Божьем провидении. Отец Петр относился к России по-своему, для него Россия была родиной, землей, к которой он принадлежал, как Иерусалим для евреев, живущих в диаспоре. Я не помню, чтобы он вспоминал о пережитых трудностях, у него обо всем сохранились самые светлые воспоминания. Восточники, которые работали в СССР, приобретали самое главное русское качество – это терпение. Византийский обряд на Западе приобрел многие черты западной Церкви. А отец Петри приобрел некоторые черты русского характера – уверенность и терпение. Именно он и другие, кто служил в России, были словно истинные свидетели восточной Церкви.

Отец Петр совсем не сожалел, что оказался в Канаде. Он, выполняя свою скромную роль в греко-католической общине Монреаля и занимаясь детьми из эмигрантских семей украинцев, совсем не считал себя важной персоной, был очень скромен. Уже после того, как я немного пожил в Канаде, я понял, для отца Петра Леони и подобных ему миссионеров Канада была тем самым местом, где они готовили возвращение.