Текст книги "Слишком неправильно (ЛП)"
Автор книги: И. А. Дайс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 4
Логан
– Давай, Эм Джей! – кричит кто-то в саду, и я невольно поворачиваю голову в ту сторону, внимательно разглядывая троих ребят в бассейне. – Залезай. Вода отличная, – добавляет он.
Тео пожимает плечами и отмахивается от меня, когда я бросаю на него вопросительный взгляд.
– Я ожидал этого, когда Талия сказала мне пригласить всех с работы. Они учатся в колледже.
Это объясняет их наглость купаться в то время, как дом полон более и менее искушенных гостей. Мэр здесь со своей женой. Мои бабушка и дедушка тоже здесь.
Кольт присоединяется к нам с горстью пива, заменяя на этот вечер нашего бармена.
– Они в порядке, – он протягивает мне бутылку Bud Light. – Тот, что на фламинго, – диджей. Он играл на нашей вечеринке Spring Break.
– Ты имеешь в виду ту вечеринку, из-за которой Нико чуть не отправил вам троим уведомление о выселении? – Тео усмехается, бросая взгляд в сторону мужчины, который, как всегда, молча тушуется.
– Вам нужно научиться управлять толпой, мальчики, – говорю я, а затем отхлебываю треть пива. – И в следующем году не забудьте взять несколько новичков для выполнения грязной работы.
– Например, соскребать блевотину с тротуара? – спрашивает Конор, сдувая с лица свои длинные волосы. – Неплохая идея. Молодец, брат, – он ухмыляется, похлопывая меня по спине.
Маленький наглый придурок.
Тройняшкам все еще девятнадцать, но до двадцатилетия осталось всего несколько месяцев, и с каждой неделей они становятся все наглее.
Громкий всплеск доносится до моих ушей, когда кто-то – вероятно, Мэри-Джейн – прыгает в воду. Нико прерывает ее вопли, захлопывает дверь патио и массирует виски, как будто от шума у него мигрень.
Такой хрупкий. Шесть футов три дюйма и триста пятьдесят фунтов веса, но в то же время он редко бывает без AirPod или наушников в ухе, слушая инди-альтернативный рок, поп или что там это за дерьмо.
– Главный совет, – говорю я, глядя между тройняшками. – В следующем году арендуйте несколько тех синих туалетов и придумайте, как вытащить Нико из дома на ночь.
– На чьей ты стороне? – Нико зажмурился, прислонившись к стене. – Ты видел, в каком состоянии был дом после вечеринки, Логан. Почему, по-твоему, я хочу переделать первый этаж? В гостевой ванной на стене большое пятно после того, как какую-то цыпочку вырвало красным вином.
Я разразился хохотом, вспомнив фотографии, которые он прислал в групповой чат на следующее утро после вечеринки две недели назад. Этого не описать. Сломанная мебель, красные стаканчики соло на всех плоских поверхностях, три ведра конфетти и разноцветных сумасшедших ниток.
О, и пианино…
Я был уверен, что тройняшки поплатятся головой за разлитое по столешнице пиво и какого-то засранца, дремавшего головой на клавишах. Нико больше не играет, но инструмент в его гостиной священен. Никому, кроме нашей матери, не разрешается даже дышать в его сторону.
Тройняшкам понадобилось три дня, чтобы навести порядок. Они заменили плоский экран, который оказался в бассейне, и заново покрасили туалет внизу, но не смогли починить несколько разбитых плиток и дыру, которую какой-то идиот пробил в стене головой другого идиота. Сжалившись над Святой Троицей, я послал на помощь свою бригаду подрядчиков. Теперь я владею их задницами, и это пригодится, когда придет время взыскивать долг.
Я похлопываю Нико по спине.
– Ты забыл, что мы вытворяли, когда были в их возрасте? Оставь их в покое. В следующем году они поймут, что к чему. А если не поймут, ты всегда сможешь обналичить их портфели, чтобы оплатить ремонт и профессиональную уборку.
Тройняшки синхронно качают головами, совершенно потрясенные этой идеей. Через два года они получат доступ к портфелям акций, которые Нико создал для них несколько лет назад, и я знаю, что каждый из них уже имеет шестизначную сумму.
Мой к концу года снова достигнет миллиона. В прошлом году я уже обналичил миллион, чтобы купить дом по цене застройщика. На рынке они продаются дороже двух миллионов, но я спроектировал и построил их. Будет справедливо, если я получу его по дешевке.
– Я не умею плавать! – несмотря на закрытую дверь во внутренний дворик, до меня доносится истошный вопль. – Пожалуйста, я…
Я приподнимаюсь, узнавая испуганный голос Кэссиди.
Она не успевает закончить, как ее прерывает громкий всплеск. Двое парней стоят над бортиком бассейна, еще двое в воде с Мэри-Джейн, но Кэссиди там нет. От крика ее голоса тонкие волоски на моей шее встают дыбом. Беспокойство пронзает мой разум, волоча холодные ногти по позвоночнику, пока я жду, когда она всплывет.
Проходят секунды, но ее светловолосой головы не видно. Парни смотрят, ухмыляясь себе под нос, поэтому я и не двигаюсь. Они бы не стояли так непринужденно, если бы с ней не было все в порядке. Проходит еще пятнадцать секунд, прежде чем один из них толкает другого локтем, указывая на воду, и его выражение лица изображает сдержанное замешательство. Я не жду большего.
Они застыли на своих местах, словно раздумывая, каким будет их следующий шаг.
Прыгайте, мать вашу!
Страх пронзает меня насквозь, как стальной осколок. С момента погружения Кэсс под воду прошло почти полминуты. Она должна была уже всплыть. Я пихаю пиво в грудь Кольта, вскакиваю на ноги и пересекаю комнату, устремив взгляд на двух парней, стоящих над бассейном. Их лица с каждой секундой становятся все более сомнительными.
В моей голове, как заезженная пластинка, повторяется: «Я не умею плавать!» Кэссиди, заглушая все остальные звуки. Я распахиваю дверь и перехожу на спринтерский бег, бдительный и сосредоточенный, отпихивая в сторону двух придурков, все еще пялящихся на бассейн.
Не тратя времени на оценку ситуации, я прыгаю в него, целясь в девушку в красном платье, которая опустилась на дно, как якорь.
Она корчится, словно ее неистово трясут невидимые руки.
Я подплываю ближе, мои мышцы тверже камня. Я знаю, почему она так дергается. Я видел такое еще в колледже во время тренировки по плаванию. Один из парней потерял сознание от усталости и опрокинулся в бассейн. Когда он упал в воду, в его легких оставалось мало воздуха, и прошло совсем немного времени, прежде чем кислород иссяк, и он начал яростно биться, как сейчас Кэссиди, тонущая в бассейне моего брата.
Ужас захлестывает мой разум так же, как вода захлестывает ее легкие. Страх сжимает мне горло. Воспоминания смешиваются с реальностью, но адреналин подстегивает меня, все глубже и быстрее.
Три секунды. Это все, что нужно, чтобы добраться до нее, но мне кажется, что я плыву уже чертову вечность.
Три секунды, которых хватает, чтобы она перестала двигаться. Она совершенно неподвижна, в ее теле больше не осталось ни унции кислорода. Она лежит на дне бассейна, руки и волосы плавают вокруг ее головы, рот открыт, глаза закрыты. Я обхватываю ее за талию, притягивая обмякшее тело к себе, и упираюсь ногами в плитку, собирая все свои силы, чтобы подняться, – зрение затуманено, глаза щиплет от хлорки.
Когда мы отрываемся от поверхности воды, я резко вдыхаю, нагнетая кислород в легкие.
Но Кэсс не дышит.
Она не дышит.
Тяжесть неизбежного раздавливает меня изнутри.
Мои братья стоят у края, широко раскрыв глаза и подняв брови. Остальные участники вечеринки тоже снаружи, они наблюдают, как Кольт и Конор подхватывают Кэсс под руки и вытаскивают ее из бассейна.
Секунду спустя я ползу по искусственному газону к тому месту, где она лежит, ужасно бледная и неподвижная. Вода капает с моих волос, носа и одежды, а сердце колотится в груди, как будто оно чертовски пустое.
Она не дышит.
– Вызовите скорую! – кричу я, толкая Кэссиди на спину, мое ухо нависает над ее губами.
Чувство надвигающейся гибели поднимается из глубины моего желудка, захватывая мой бешеный разум. Я щиплю ее за нос, наклоняю голову и дрожащими руками открываю ей рот, а затем накрываю ее губы своими, заставляя набрать воздух в легкие.
Один раз.
Дважды.
И еще раз.
И снова.
И снова.
Ничего.
Ничего не получается.
– Давай, Кэсс, – бормочу я, проглатывая что-то горячее и горькое, застрявшее в горле. Я нащупываю пальцами ее грудную кость и кладу ладонь поверх нее, начиная сжимать грудную клетку. – Давай, дыши. Дыши, дыши… – тихо напеваю я, глухой к окружающему шуму, сосредоточившись на безжизненной девушке с синими губами и белыми, как свернувшееся молоко, щеками. Я вдыхаю в ее легкие еще пять вдохов. – Дыши, мать твою, Кэсс. – Мои мышцы горят каждый раз, когда я прижимаю ее к груди.
– Скорая в двух минутах езды, – говорит Тео позади меня, и в его тоне слышится крошечная доля ужаса, пронизывающего меня и грозящего превратиться в ярко-белую панику.
Этого не может быть.
Она не может умереть.
– Не останавливайся, продолжай…, – обрывает он себя, когда Кэссиди задыхается, борясь с желанием сделать хоть один вдох.
Ее глаза распахиваются, в голубых радужках отражается бездумная животная паника. Дрожь облегчения проносится сквозь меня, словно картинка возвращается в фокус. Она разражается приступом кашля.
– Все хорошо, все хорошо, – говорю я, возвращая ее слабое тело в положение для восстановления. – Ты в порядке, Кэсс. Все хорошо. Успокойся, просто дыши.
Она дрожит на плитке, задыхаясь от кашля, в то время как выкашивает половину проклятого бассейна. Она находит мою руку и крепко за нее держится.
Господи, что… черт! Я не могу сосредоточиться ни на одной мысли.
Я сжимаю ее пальцы, поглаживая линию позвоночника, пока она не перестает выплевывать воду, как распущенный садовый шланг, и я обретаю некое подобие здравомыслия, когда вижу, что она дышит.
Она рывком переходит в сидячее положение, дышит неровно, широко раскрытые глаза смотрят в мои. Вода стекает с ее волос и по носу, щеки испачканы крошечными реками туши.
– Не пытайся говорить, – говорю я. Хлор, должно быть, обжигает ей горло, и разговоры не помогут. – Просто дыши, хорошо? – я обнимаю ее за плечи, вдыхаю глубокий, дрожащий вдох через рот и призываю ее сделать то же самое. – Хорошо, хорошо, – напеваю я. – Вот так. Ты в порядке. Все будет хорошо.
Она обхватывает руками свою хрупкую, дрожащую фигуру, зубы стучат больше от страха, чем от холода. Светлые волосы прилипли к ее шее, когда она обнимает себя, молча, изо всех сил пытаясь сдержать панику.
Мой пульс все еще беспорядочно скачет, но теперь, когда она дышит, я слышу вокруг тихие голоса; я слышу, как Тео все еще разговаривает по телефону с диспетчером.
– Боже, ты напугала меня до смерти. – Талия опускается на колени рядом с нами, заворачивает Кэсс в полотенце и протягивает одно мне. Она прижимает Кэссиди к себе, и к ней присоединяются другие люди, чтобы проверить, все ли с ней в порядке.
Она чуть не умерла. Она не в порядке.
Болтовня становится громче, когда я отхожу, вытираю лицо насухо и протираю полотенцем волосы; мои кости почти испарились, осталась только кожа, удерживающая меня в вертикальном положении.
Я смотрю на бассейн, ищу свою бейсболку, чтобы занять мозг и справиться с бешеными эмоциями, но не успеваю найти ее, как мой взгляд натыкается на того ублюдка, который чуть не утопил Кэссиди.
Я не останавливаюсь, чтобы подумать. Я никогда не останавливался.
Я прыгаю вперед, как пружина, хватаю его за горло, отбрасываю руку назад, а затем на полной скорости швыряю ее в воздух. Мой кулак ударяет его в челюсть. Его голова поворачивается в сторону, и изо рта хлещет кровь. Я бью его снова, ослепленный торнадо эмоций, бурлящим в моей голове. Он разрушает последние остатки моего самообладания так же, как настоящая стихия разрушает города.
Я не могу видеть ясно. Я не могу ухватить ни одной рациональной мысли, когда мой кулак снова и снова сталкивается с лицом этого мудака. Из его носа хлещет кровь. В какой-то момент он выскальзывает из моей хватки и падает на колени, закрывая лицо руками.
До моих ушей доносятся несколько истошных вздохов и возмущенное и испуганное «Логан!» моей матери, словно саундтрек к разворачивающейся сцене, но я не обращаю на это внимания.
И не останавливаюсь.
Я едва могу видеть за облаком красного безумия.
– О чем ты, черт возьми, думал! – кричу я, дергая его за воротник, чтобы поднять его задницу на ноги. – Я слышал, как она кричала, что не может плавать, из этой гребаной гостиной!
Он щиплет переносицу, откидывая голову назад, чтобы увеличить расстояние между нами или остановить кровотечение. Его глаза блестят от страха, а плечи поникли.
– Я думал, она пошутила! Прости, я не…
– Не подумал?!
Нико хватает меня за плечо, впиваясь пальцами в кость так сильно, что остаются синяки, и оттаскивает меня на шаг назад.
– Успокойся, Логан, – тихо произносит он сквозь стиснутые зубы, чтобы только я мог его услышать. – Она в порядке. С ней все будет хорошо.
Сирена машины скорой помощи разрывает полуденный воздух, напоминая мне о Кэссиди. Я оглядываюсь через плечо, где она все еще сидит на земле, крепко прижавшись к боку Талии. Я стискиваю зубы, отодвигая ярость на задний план, но не раньше, чем со всей силы пихаю этого ублюдка.
Через минуту глубокого дыхания я прихожу в себя, когда в сад входят парамедики во главе с отцом. Он смотрит на меня, и на его лице нет ни тени осуждения за мою выходку.
С другой стороны, бледное лицо мамы могло бы соперничать с белизной щек Кэссиди.
Я успокаиваюсь, когда парамедики подключают Кэсс к кислороду и укладывают на носилки, чтобы отвезти в больницу для обследования.
– Как долго она была без сознания? – спрашивает один из них, пока другой накрывает Кэсс одеялом.
Она все еще вздрагивает, на ее красивом лице застыло мрачное выражение, глаза полны испуга.
– Около двух с половиной, может быть, трех минут, – говорит Тео, подходя к парамедику. – Логан начал делать искусственное дыхание, как только вытащил ее из воды.
Я лишь частично сосредоточен на том, чтобы помочь Тео ответить на вопросы. А, мое восприятие событий испорчено дрожью паники, прокатившейся по моим венам до того, как Кэсс начала дышать, и Б, я все еще слишком чертовски нервничаю, чтобы сосредоточиться на чем-то, кроме нее. Большая часть моего внимания сосредоточена на ней, пока она убеждает Талию не ехать за ней в больницу.
Почему, черт возьми, нет?
Кто-то должен пойти с ней. Кто-то должен отвлечь ее. Она чуть не утонула. Она не должна быть одна.
– Уф, отлично! – Талия задыхается, ее акцент разгорается – явный признак того, что она недовольна. – Но позвони мне, когда выйдешь из больницы. И звони, если тебе что-нибудь понадобится. – Она бежит в дом за сумкой Кэссиди.
Через три минуты я наблюдаю, как санитары выносят ее из сада через боковую калитку.
Позже той ночью я лежу без сна, уставившись в потолок в своей спальне. Лунный свет пляшет на белом полотне, отбрасывая тени, которые странным, извращенным образом напоминают мне о безжизненном теле Кэссиди. Она могла умереть сегодня.
Вот так просто.
Еще несколько секунд, и кто знает, вернул бы я ее обратно. Что, если бы я был в ванной? Или у входа в дом, проверяя новую машину Нико. Или дома, чтобы убедиться, что Призрак не съест Ареса.
Что, если бы меня там не было?
Никто больше не обращал внимания на то, что происходило в саду. Как скоро кто-нибудь отреагировал бы и прыгнул в воду, чтобы вытащить ее из бассейна?
Вопросы и «что-если» не прекращаются часами. Часы на тумбочке показывают два часа ночи, когда мой телефон пикает.
Кэсс: Этого никогда не будет достаточно, но это все, что у меня есть… спасибо.
Я перечитываю сообщение десять раз, как будто оно написано на греческом. Мои пальцы зависают над экраном на несколько минут, прежде чем я набираю шутливый ответ, пытаясь снять напряжение. Такое ощущение, что мне поставили трахею, но вместо трубки кто-то засунул в трахею сопло воздушного компрессора и щелкнул выключателем, надув мои легкие, как воздушные шарики.
Я: Мне кажется, у твоего Ангела-хранителя проблемы с наркотиками.
Кэсс: Он уже устал от меня. Он уже давно бездельничает.
Я: Ты все еще в больнице? Что сказали врачи?
Кэсс: Что мне нужно брать уроки плавания и что со мной все будет в порядке. Они выпишут меня утром.
Я: Поспи немного.
Кэсс: Спокойной ночи.
Я набираю ответ, потом удаляю его, потом снова набираю и тоже удаляю. После нескольких попыток я с глубоким стоном бросаю телефон на тумбочку и закрываю глаза.
ГЛАВА 5
Логан
Это неправильно.
Если бы кто-то из моих братьев узнал, что я здесь, они бы никогда больше со мной не разговаривали, но я не могу остановить движение своих ног. Я целый день уговаривал себя не приезжать сюда, но, как видно из того, что я вышел из своего Чарджера возле жилого комплекса Кэссиди этим прекрасным воскресным вечером, мне это не удалось.
Мышцы моих плеч, рук и всей груди напряглись с тех пор, как я вчера выскочил из гостиной Тео. Шквал ужасных эмоций все еще плотно обволакивает мои кости, и я не могу избавиться от них.
Мне нужно увидеть ее своими глазами, чтобы поверить, что с ней все в порядке. Чтобы отменить образ ее пепельного лица и посиневших губ, мелькающий на задней стороне моих век всякий раз, когда я, черт возьми, моргаю.
Сообщение, которое она отправила сегодня утром, когда врач выписал ее из больницы, не смогло унять мою тревогу. Оно до сих пор не утихает в моей груди.
Я не должен быть здесь.
Я не должен… но я здесь.
Вопреки здравому смыслу, я трижды стучу в дверь. От предвкушения у меня покалывает шею и кончики пальцев, а потом кожа покрывается колючками… не в самом приятном смысле.
Черт. Она что, до сих пор здесь живет?
Было бы разумнее подумать об этом до того, как я постучал, не так ли? Прошло три года с тех пор, как я был здесь в последний раз. Что, если она переехала?
Дверь распахивается, и на короткую секунду я успокаиваюсь. Это Кэссиди. Она все еще живет здесь.
И она чертовски голая.
Ну, не совсем, но черное ночное платье кружевное на ее животе и прикрывает только стратегические места. Я думаю, что моя собственная кровь может вызвать у меня ожоги второй степени. Мой пульс гулко бьется в голове, пока я рассматриваю ее, изгиб ее бедра, выпуклость ее груди… Господи, пощади, мать твою.
Ее глаза становятся шире, и ее уже не пепельные щеки розовеют, прежде чем она захлопывает дверь у меня перед носом, и порыв теплого воздуха, пахнущего ее запахом, обдувает мое лицо.
– Подожди! – кричит она, когда мягкие шаги удаляются вглубь квартиры.
Я жду, прижав ноги к полу. Я жду, хотя мне так и хочется выбить дверь, побежать за ней и сорвать ночное платье с этого дымящегося горячего тела. Я жду, хотя мне хочется прижать ее к стене, зажать ей рот рукой и заставить ее кусать мою плоть, пока она кончает на моем члене.
Нет.
Черт возьми, нет.
Этого не будет. Этого не может быть. Если Нико или Тео узнают об этом, мне конец.
Дверь снова открывается, на этот раз шире, и Кэссиди жестом руки приглашает меня внутрь. За те тридцать секунд, что ее не было, она сменила черное ночное платье на серые треники и футболку. Жаль, что она не потрудилась надеть лифчик.
Натянутые соски давят на белую ткань, настолько тонкую, что я могу различить точную форму ее ареол. Мне пора уходить. Я чувствую себя так, словно стою на краю обрыва, пытаясь удержать равновесие и не упасть. Прилив сильного жара разгорается в моей груди и направляется прямо к члену.
– Ты последний, кого я ожидала увидеть, – признается она, прислонившись спиной к кухонной стойке, скрестив руки под грудью, отчего она еще больше выделяется.
Ее глаза выше, засранец. Посмотри вверх.
Смотрю. Не без труда. Сегодня в ее глазах светится неуверенность. Лучше так, чем паника, которую я видел вчера.
Вчера…
Она чуть не утонула, а я здесь, думаю о том, как насадить ее на свой член.
– Я хотел проверить, как у тебя дела.
Маленькая улыбка искривляет ее розовые губы. Те самые, которые вчера приобрели отвратительный оттенок синего.
– Мне лучше. Хочешь выпить? – она открывает холодильник. – У меня есть сок, вода и пиво. Только не Bud Light. Corona.
– Corona – то, что надо.
Нет, блять, не надо.
Пиво – это алкоголь; алкоголь – это нарушение рассудка, а нарушение рассудка, когда я наедине с Кэссиди, – это большое «нет», учитывая мой твердый как камень член. Хорошо, что я в длинной майке, выпуклость легко замаскировать.
Я не меняю ответа, наблюдая, как она с неоспоримой легкостью откупоривает две бутылки. Девушка подающая напитки в ней все еще жива, хотя в прошлом году она бросила работу в загородном клубе, чтобы осуществить свою мечту. Теперь она владеет фотостудией в городе.
Она протягивает мне пиво, глядя на горлышко бутылки, а не на мое лицо.
– Ты мало спала, – говорю я, нарушая неловкую тишину, звенящую у меня в ушах.
– Откуда ты знаешь?
Потому что ты неважно выглядишь, возможно, не самая лучшая фраза для женщины. Я выбираю менее неприятный вариант.
– Ты написала мне среди ночи, а потом еще раз рано утром.
– Я совсем не спала. Больничные кровати неудобны, и кошмары не помогли. – Ее щеки снова разгорелись, как будто она сказала слишком много. – Тебе не нужно было приходить сюда, но спасибо тебе.
– Перестань благодарить меня. – Я делаю глоток из бутылки, переводя разговор в безопасное русло. – Как так получилось, что ты живешь на берегу моря в городе, где почти в каждом доме есть бассейн, и при этом не умеешь плавать?
Она направляется к дивану на другой стороне комнаты, жестом приглашая меня следовать за ней. О том, чтобы присоединиться к ней на диване, не может быть и речи. Слишком близко. Слишком интимно.
Я пересаживаюсь в кресло, стоящее в углу под рядом плавающих полок, прогибающихся под тяжестью романтических книг. Когда я был здесь в последний раз, было темно, и я был слишком занят раздеванием Кэссиди, чтобы обращать внимание на окружающую обстановку. Квартира небольшая, но функциональная. Диван придвинут к стене, несколько растений стоят на подоконнике, а над креслом, в котором я сижу, висит большой торшер.
Кэсс поджимает ноги под себя, сворачивает пушистый плед и поправляет несколько подушек, словно не может усидеть на месте. Когда у нее заканчиваются причины для беспокойства, она берет свое пиво с кофейного столика и смотрит на меня.
– Ни одна из моих семей не додумалась записать меня на уроки плавания, и ни у одной из них не было бассейна. Пляжей тоже не было.
– Семьи? – спрашиваю я, снимая бейсболку. – Во множественном числе?
– Четырнадцать. Я была в приемных семьях шесть лет, прежде чем мне исполнилось восемнадцать.
Как я мог этого не знать? Я знаю, что она окончила университет по специальности фотография. Мне нравилась страсть в ее голосе, когда она говорила о своей мечте открыть студию. Ее любимый цвет – синий. Ее день рождения в ноябре, она не переносит морепродукты и у нее аллергия на лесные орехи. Я знаю ответы на все стандартные вопросы первого свидания, но ничего не знаю о том, что имеет значение.
Почему тебя это волнует?
– Шесть лет и четырнадцать семей? Почему ты так часто переезжала? И как ты оказалась в приемной семье?
Я опираюсь лодыжкой на колено, наблюдая за ней, а она наблюдает за мной, словно размышляя, отмахнуться ли от меня или сделать прыжок веры и рассказать о своем прошлом.
Три года назад она бы не стала колебаться, но сейчас все изменилось. Та связь, которая была между нами тогда, умерла печальной и мгновенной смертью, когда я узнал, что она переспала с моим братом за неделю до того, как мы провели вместе самую незабываемую ночь в моей жизни.
И по сей день я вспоминаю ту сильную тягу в моем нутре, ту непреодолимую потребность иметь ее рядом, прикасаться к ней, целовать и держать ее в своих объятиях всю ночь. Это было, без сомнения, самое странное и захватывающее чувство, с которым я когда-либо сталкивался.
– Мой отец начал пить, когда мне было три года, – говорит Кэсс, царапая уголок пивной этикетки длинным бежевым ногтем. – Через два года мама тоже начала пить. В основном меня воспитывала наша соседка, мисс Джонс. Она кормила меня и бегала за продуктами каждое утро, пока я шла в школу, чтобы присматривать за мной. Мои родители почти все дни были пьяны, а когда мне исполнилось десять, они стали исчезать, оставляя меня одну на несколько дней. – Она печально выдыхает через нос и поднимает голову, чтобы встретиться с моими глазами, тусклыми, лишенными естественного блеска. – Я думаю, мисс Джонс считала, что поступает правильно, когда звонила в социальную службу.
Что за родители бросают своего ребенка на несколько дней? Я стараюсь не представлять испуганную белокурую девочку, сидящую одну в холодном, пустом доме, голодную и встревоженную, но так оно и есть… когда пытаешься не думать о чем-то, не можешь остановиться.
– Считала? Родители пренебрегали тобой, Кэсс. Я бы сказал, что она должна была позвонить им гораздо раньше.
Знание этого не должно влиять на меня так, как влияет. Оно вообще не должно на меня влиять, но я не из камня, и за ребрами у меня раздувается шар печали. Кэсс уже не та маленькая девочка, но, когда она сидит на диване, кажется, что ее глаза не помнят, как улыбаться.
Жизнь несправедлива. Обо мне заботились, меня любили и осыпали лаской всю мою жизнь, я жил в особняке родителей, окруженный братьями. А Кэссиди была брошена на произвол судьбы. Я не могу избавиться от образов, мелькающих в моей голове. Самые причудливые обрывки, дополняющие ужасающую сцену. Я даже не знаю, близки ли они к тому, через что ей пришлось пройти, но тем не менее я их вижу: слезящиеся глаза, грязная одежда, исцарапанные коленки.
– Мои родители были не самыми лучшими, – признает она, слегка пожимая плечами. – Но есть люди и похуже. Некоторые семьи, которые меня приютили… – она качает головой, отгоняя воспоминания. – Я быстро поняла, что голод и одиночество – не самые худшие чувства.
Вопрос задерживается на кончике моего языка. Не заданный. Я хочу знать, что такое худшее чувство, но в то же время не желаю его слышать. Сценарии, множащиеся в моей голове, с каждой секундой становятся все более зловещими. Я и так на взводе, зная, что о ней не позаботились. Я не хочу, чтобы она вновь пережила то дерьмо, через которое прошла.
– Ты когда-нибудь видела своих родителей с тех пор, как тебя отдали в приемную семью?
– Нет. Я даже не знаю, живы ли они еще. – Она грустно усмехается и вдруг выпрямляется, щеки снова становятся теплее. – Прости, я не хотела, чтобы разговор получился таким тяжелым. Это в прошлом. Я уже много лет в порядке.
Господи, что, черт возьми, она со мной делает? Одно слово, и она чуть не разорвала меня пополам. В порядке, но не счастлива? Я не могу не задаться вопросом, была ли она когда-нибудь по-настоящему счастлива. Она точно не выглядит так, как будто когда-либо была.
– Ты уже несколько лет живешь в Ньюпорте, – говорю я, снова меняя ход мыслей. – У тебя было достаточно времени, чтобы научиться плавать.
Тихий стук в дверь застает нас обоих врасплох.
– Прости, это, наверное, Кайя.
Все эмоции, которые я испытывал секунду назад, рассеиваются, и на смену им мгновенно приходит чистый гнев, сжигающий мои вены.
Мне просто чертовски повезло.
Хотя я даже немного благодарен Круэлле за ее вторжение. Каждый, кто связан с этой сукой, автоматически становится соучастником гибели Нико, а значит, приходить сюда было глупой идеей. Несмотря на мои благородные и невинные намерения…
Я. Не должен. Быть. Здесь.
Хотя, учитывая, сколько времени я провел, разглядывая сиськи Кэсс, мои намерения могут быть не такими уж чистыми. Достаточно было бы позвонить, но Логан думает, а не действует.
Глупый урод, этот парень.
– Я ухожу. – Я поднимаюсь на ноги.
На ее милом лице мелькает разочарование, и я сжимаю зубы, не решаясь уйти. Она кивает мне, понимая, что я ни за что на свете не проведу с Круэллой ни секунды. Мы пересекаем комнату, и Кэссиди открывает дверь, чтобы показать саму дьяволицу – стройную брюнетку с поразительно красивой внешностью, которая не соответствует поразительно мерзкому внутреннему миру.
Боже, она так чертовски красива, что ни один мужчина на земле не устоит перед ее очарованием.
Мое присутствие заставляет хмурое, смешанное с удивлением лицо Кайи исказиться, и ее рот открывается.
– Какого хрена ты здесь делаешь? – огрызается она, вскидывая руки.
Я протискиваюсь мимо сучки, ноги работают на автопилоте.
– Не груби, – шипит Кэссиди. – Просто иди внутрь, хорошо? Я сейчас вернусь. Логан, подожди. Пожалуйста.
Дверь в ее квартиру закрывается громче, чем должна, а за мной раздаются мягкие шаги. Маленькая теплая рука сжимает мою руку. Или пытается, по крайней мере. Пальцы Кэсс недостаточно длинные, чтобы сомкнуться.
– Мне очень жаль. Она должна была быть здесь несколько часов назад. Я не думала, что она появится так поздно. – Она обходит меня, ее светлые, почти платиновые волосы кокетливо падают на плечи. – Спасибо, что пришел. Если я когда-нибудь смогу тебе чем-то помочь… Я просто говорю, что я у тебя в долгу.
– Перестань благодарить меня, – хмыкаю я, напуская на себя безразличное выражение лица, чтобы она не заметила, как возбуждающе действует ее рука на мой бицепс. – Ты мне не должна, но если хочешь что-то сделать, найди себе нового ангела-хранителя. Меня не будет рядом, когда ты будешь купаться в следующий раз, а кто-то должен быть рядом.
Она улыбается очаровательной улыбкой, которая впервые достигает ее детской голубизны, окруженной длинными черными ресницами, и воздушный компрессор в моей груди снова разгорается.
Что это за хрень?
Что бы это ни было, оно толкает меня на шаг вперед. Я заполняю ее пространство, возвышаясь над ее стройной фигурой на пять с половиной футов, и чувствую тепло, волнами исходящее от ее тела; свежий, пикантный запах имбиря и лимонов; магнитное притяжение. Она смотрит на меня, не двигаясь, глаза потемнели, зрачки раздулись. Воздух вокруг нас становится слишком густым, чтобы вдыхать его, когда она раздвигает губы, выпуская длинный, дрожащий вдох.
Дверь слева от меня открывается, и один из соседей Кэссиди останавливается на пороге с черным мусорным пакетом в руках. Пользуясь случаем, я делаю шаг в сторону от Кэсс и пропускаю парня. Лишившись ее близости, моя голова очищается от похотливого тумана, а руки сжимаются в кулаки от досады.
Я не могу контролировать себя рядом с этой девушкой.
– Спокойной ночи, Кэсс.
Еще одна разочарованная гримаса.
– Спокойной ночи, Логан.
Двигайся… тупой урод. Беги, мать твою.
И я бегу.
Я выхожу из здания, потому что моя решимость ослабевает, и мне остается либо увеличивать расстояние между нами, либо сокращать его, пока наши тела не сольются в ее постели.
