Текст книги "Конец Желтого Дива"

Автор книги: Худайберды Тухтабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Кинжалом – в самое сердце

Вот таким образом, дорогие друзья, опять все встало на свои места. Остались считанные часы перед тем, как отметут все обвинения, возведенные на меня. «Разнесчастный» директор кафе оказался главарем крупной шайки, которая подпольно изготовляла всякие яства и сбывала на рынках, вокзале, в других многолюдных местах города. Все денежки текли в карман «бессребреника» Аббасова. Решено было составить докладную об обнаруженных махинациях начальнику отделения товарищу Усманову и копию – в Министерство внутренних дел. А пока что – впереди выходной день и еще приятное событие: решил жениться наш сотрудник, лейтенант Нугманджан Насимов. Руководить подготовкой к свадьбе поручили Хашимовой, так что осталась она без выходного.

Я еще никогда не бывал на милицейских свадьбах, и мне теперь было любопытно, как все это будет? Мне казалось, что свадьбу наводнят люди в форме, которые только и будут заняты тем, что отдавать друг другу честь. Однако опасения мои не оправдались. Почти все гости были в штатском, благоухали духами, одеколоном. Вместо команд и рапортов звучали теплые приветствия, светились улыбки.

Я, как мне и было поручено начальством, прислуживал гостям. И это я, сами понимаете, делал с удовольствием и отлично. Успевал помочь поварам, готовящим угощения, разносить пузатые тяжелые чайники, раздуть огонь под самоваром, встретить, рассадить гостей, рассмешить их шуткой. Начало прибывать начальство, и тут оплошал я сам: вытянулся в струнку и поднес руку к виску.

– Отставить! – хлопнула меня по плечу Хашимова. – На свадьбе чинов нет, а значит – и субординации.

– Слушаюсь отставить, келинойи! – ответил я и все-таки отдал честь. Капитан весело рассмеялась, и я опять ее не узнал.

Ну, а свадьбу мы обставили – просто на загляденье! Кругом понавесили гирлянды из разноцветных лампочек, столы украсили божественными розами, которые привез Салимджан-ака. Их мы поставили в корзиночки, что искусно вырезал один милиционер из полосатых арбузных корок..

Даже мясо, которое у нас в кишлаке подают большими кусками, разрезали на мелкие кусочки, красиво разложили на тарелках да сверху еще присыпали не знаю чем. А еды было разной – столы ломились.

Наконец все гости собрались. Каромат-опа поздравила молодых и предложила поднять бокалы за их счастье. При этих словах мне тотчас вспомнились все беды, которые свалились на мою голову из-за проклятого алкоголя, и я выскочил на улицу, чтоб и не уговаривали. Лучше подальше быть от этой проклятой штуки. В потемках налетел на какого-то человека. Приглядевшись, я узнал – кого б вы думали?! – того самого человека, который спал в психлечебнице на кровати у двери и ночами напролет ржал, изображая скакуна.

– Здравствуйте, Ариф-ака, – протянул я ему руку. – Добро пожаловать, входите.

– Молодой человек, я где-то вроде видел вас… Уж не вы ли это, Наполеон Бонапарт?

– Нет, я просто несмышленый жеребенок. Хотите заржу? – засмеялся я.

Ариф-ака тоже захохотал. Я ввел его во двор, посадил за стол к гостям, равным ему по возрасту. Не успел я устроить его, появились еще гости. Навстречу им выбежали родители жениха и все родственники… Кто это, думаю, явился? Оказалось, Салимджан-ака и тот генерал, которого я брил еще в милицейской школе и который сказал мне: «Не знаю, какой из тебя выйдет милиционер, но парикмахер будет отличный». Здороваясь на ходу со знакомыми, они проследовали к месту, где сидели молодые, и сели рядом с женихом.

Я жутко взволновался. Мне захотелось во что бы то ни стало показать генералу, что я все-таки работаю в милиции, а не в парикмахерской. Как подойти к ним? О, догадался! Наложу в блюдо угощения – жареного там, пареного, вареного и поднесу им, а дальше видно будет.

Так и сделал. Поставил ляган[5]5
  Большое блюдо с плоским дном.


[Закрыть] перед генералом и скромно пожелал:

– Приятного аппетита, кушайте на здоровье!

– О-о, да это ты, курсант?! – воскликнул генерал, прервав беседу с полковником. – Ну, как живешь, закончил учебу?

– Закончил, товарищ генерал.

– В парикмахерской обитаешь?

– Нет, у меня служит, – вмешался в разговор Салимджан-ака.

– Но зелен он еще очень…

– Зелен-то зелен, конечно, но верю, когда-нибудь и созреет.

– Вот за это-то и люблю тебя, тезка, всегда живешь с надеждой на лучшее…

Именно в этот момент взяла микрофон капитан Хашимова и прервала нашу приятную беседу.

– Теперь очередь за музыкантами! – провозгласила она.

На двух широких деревянных помостах – сури сидели участники художественной самодеятельности Городского управления милиции – двадцать два человека. Они то настраивали свои инструменты, то слегка промачивали горло, ожидая команды. Не успел стихнуть голос Хашимовой, как они грянули марш. И пошло, и пошло: песни, танцы – все гости повернулись к ним.

Когда музыканты устали, Каромат-опа снова встала и объявила:

– А теперь, с вашего разрешения, слово предоставляется сержанту Сурату Арипову! Наверно, мало кто знает, что Суратджан пишет стихи, поет, сочиняет песни. Суратджан, просим вас, песню о милиции.

 
Народу честно я служу, служу родному краю,
Вот почему меня, друзья, повсюду уважают.
Как дамба, сель остановлю
          и, как вода, – пожары,
Вот почему меня, друзья, повсюду уважают.
 

Вот тебе и знакомец мой, Сурат-ака! Какие у нас, оказывается, таланты!

Голос Сурата-ака был приятным, очень задушевным, с легкой грустинкой, он сам наигрывал себе на танбуре. Слушая его, даже повара забыли о своих служебных обязанностях: побросали ложки-поварешки и стояли, боясь упустить хоть одно слово. Но больше всех песня-стихотворение Сурата-ака понравилась генералу. Он даже не замечал, что привстает с места, когда голос певца становится тише, и садится обратно, когда песня начинает звучать нормально. Сурат-ака умолк, раздался такой гром аплодисментов, что мне показалось: вместе с людьми захлопали в ладоши и гирлянды лампочек, и густая листва деревьев, свисавшая над столами.

– Молодец, братец, молодец! Спасибо тебе! – Генерал на зависть мне освободил рядом с собой место, усадил талантливого сержанта.

– Дорогие гости! – снова прокричала Каромат-опа в микрофон. – Где еще веселиться, петь и плясать, как не на свадьбе?! Мы и будем петь и плясать, и веселиться. Вот рядом с нами сидит наш товарищ Джамал Карабаев. Секрет раскрывать не стану, пусть-ка он сам покажет нам, на что способен. Просим!

Я уже давно приметил, что Джамал-ака сидит вместе с участниками художественной самодеятельности, но никак не предполагал, что он имеет к ним какое-либо отношение. Подумал, грешным делом, что, наверное, обслуживает музыкантов, носит им чай, угощенье. И жестоко, оказывается, ошибся. Капитан встал на ноги, похлопал руками по бокам и пронзительно закричал:

– Ку-ка-ре-ку-у!

Многие гости поначалу не поняли, откуда донесся этот голос. Одни посмотрели на крышу, другие на ветки деревьев, стараясь обнаружить пернатого певца, третьи украдкой взглянули на часы: вроде недавно сели за стол, и уже наступило утро, пора расходиться, а не хочется!..

Капитан закричал во второй раз, как бы желая успокоить введенных в заблуждение. Над столами грохнул смех, а Джамал-ака, с серьезной миной пояснил :

– Мать моя работала на птицеферме и я вырос среди птицы. Тогда и научился подражать голосам кур и петухов. Вот так, например, созывает бравый петушок своих подруг, обнаружив подходящий корм…

И в тот же миг Джамал-ака как бы превратился в настоящего петуха. Опять хохот.

– Завфермой захотелось куриного бульона и он решил изловить жирненькую курочку. Она не дается, убегает, вот так, переваливаясь, возмущенно кудахча…

Смех, восторженные вскрики, аплодисметы.

– На ферме у нас были два кеклика, которые беседовали между собой вот так…

Мне показалось, что внутри у Джамала-ака записаны, как на магнитофонной ленте, голоса всех птиц, и при желании он может проиграть любой из них. Вот поет, разливается трелью соловей, вот кричит перепелка: «пит-палак, пит-палак!» Такого я еще не видывал. Гости были в восторге, не хотели отпускать Джамала-ака, но когда председательствующий объявил, что молодых хочет поздравить уважаемый Салимджан-ака Атаджанов, все притихли.

Полковник, улыбаясь, встал в места, оперся руками о стол, откашлялся, готовясь заговорить. Но вдруг громкий заливистый плач грудного ребенка остановил его. Все обернулись к столам в дальнем конце двора. Оттуда отделилась фигура взлохмаченной женщины с ребенком на руках и пошла прямо на Салииджана-ака.

– Стой! – крикнула она. – Речи говоришь, молодоженов поздравляешь?! Лучше бы ты о ребенке своем позаботился!

С этими словами женщина бросила орущего ребенка на руки растерянного Салимджана-ака, потом повернулась к гостям и, потрясая кулаками, заорала:

– Что ж вы, люди, смотрите, не призовете к порядку этого блудливого пса! Видите ли, он не желает признавать собственного сына, подлец! Об алиментах я уж и не говорю, хоть бы копейкой помог! Обещал, что женится, когда умрет первая жена. Вот уже год, как ее не стало, а он все водит меня за нос! Бери теперь своего ребенка, наглец, сам корми, сам расти!

– Ты это кому говоришь? – спросил Салимджан-ака с совершенно потерянным лицом. Не раз в лицо смерти глядел спокойно, но такое…

– Ах, бесстыжие твои глаза! – завопила женщина опять. – Ты еще надеешься отвертеться?!

– Ты что, сумасшедшая? – Салимджан-ака пожал плечами, беспомощно посмотрел вокруг. – Да я тебя первый раз в жизни вижу!

Женщина прикрыла руками лицо и, громко вопя, кинулась вон из двора.

Вот тебе и свадьба! Вот тебе и веселье! Все оторопело молчали, только крик ребенка штопором ввинчивался в уши. Дикая сцена словно околдовала всех. Первой пришла в себя Каромат-опа. Она медленно, словно боясь потревожить сон этой массы людей, приблизилась к полковнику, осторожно взяла из его рук ребенка. Потом, снова превратившись в капитана Хашимову, резко приказала, ни к кому определенно не обращаясь:

– Бегом! Приведите эту бесноватую обратно.

Пятеро здоровенных парней вылетели на улицу, но через несколько минут вернулись не солоно хлебавши. Женщина словно сквозь землю провалилась.

Свадьба обратилась в траур. Гости маялись, не смели взглянуть друг другу в глаза. Иные кидали на Салимджана-ака быстрые сочувствующие взгляды, другие старались высмотреть, вытягивая шеи, ребенка, который все еще орал где-то возле очагов, третьи осторожно, полушепотом переговаривались между собой:

– Кто бы мог подумать, что полковник… в таком возрасте…

– А я считал его кристально чистым…

– Не зря ведь говорят, душа чужая – потемки…

– Э, бросьте вы, я уверен, что это – наглая клевета… Зы же знаете, сколько у нас врагов.

– Я знаю эту девицу. Официанткой работала в столовой на Чорсу.

 – По-моему, это очень ловко подстроенная западня.

– Как бы то ни было, прямо кинжалом ударили Салимджана-ака в сердце!

– Вот об этом-то я и горюю, друг!

– Добрее его не сыщешь человека, всем помогает, советует…

– Хороший человек, но все же… ребенка своего нельзя бросать.

И вдруг над столами взвился крик:

– Принесите валидол! Скорее! Скорее!

Я глянул и обомлел: Салимджан-ака, схватившись рукой за сердце, упал на стул, беспомощно откинув голову назад. Губы его начали синеть…

Удар за ударом

Полковник не спал всю ночь. Все ходил по кабинету взад и вперед, мучаясь какими-то мыслями. О чем, интересно, он думал? Наверняка, об этих клеветниках…

Да, тут задумаешься. Кто такая женщина с ребенком? Какую цель она преследовала, устроив этот шум?! И почему Салимджан-ака так взволновался, зная, что все это провокация, подстроено специально?! Так ничего и не решив для себя, я уснул беспокойным кошмарным сном. Когда открыл глаза, небо начинало светлеть. Кровать Салимджана-ака была не разобрана. Отсутствовал он и в кабинете. Выбежал во двор – здесь тоже никого. Странно, куда он мог уйти в такую рань? Может, у соседей? Тихо отворив калитку, я прошел к ним. Тишина. В открытое окно видно, как спутанным клубком спят дети. Голова одного на животе другого, ноги третьего на подушке, четвертый лежит поперек братьев и сестер, пятый вообще скатился с постели. Сопят себе спокойненько на стопке одеял, как зайчата, не ведая, что мир этот полон забот и тревог…

Я потрепал Нигмата-ака по плечу. Спросонок он, видно, принял меня за одного из своих сорванцов и пригрозил запустить ботинком, если не оставлю его в покое, но, узнав меня, сел на постели и зевая почесал плечо.

– Надеюсь, нигде не горит?

Я сообщил ему об исчезновении полковника.

– На кладбище, наверное, пошел. – Нигмат-ака вздохнул. – Ты же знаешь его обычай: в любое время может отправиться к жене. Эх, судьба, судьба… Ладно, пошли.

Мы быстро зашагали к кладбищу.

Салимджан-ака сидел на мраморной скамеечке, крепко обхватив голову руками. Под красивым узорчатым навесом горела лампочка. Вся могила была покрыта цветами. Заметив нас, Салимджан-ака виновато поднялся на ноги.

– Простите, друзья, я вас побеспокоил…

– Да какое там беспокойство, – ответил Нигмат-ака. – Но лучше, конечно, уходя вот так, в неурочный час, предупреждать нас. – В его голосе послышались укоризненные нотки.

– Простите. Я сам не заметил, как очутился здесь. Ну и решил посидеть, поговорить, посоветоваться с ней. Когда мне приходилось туго, часть горя она принимала на себя, поддерживала во мне силы, помогала советами. Она и сегодня помогла. Велела не сдаваться, не падать духом.

– Что опять случилось? – встревожился сосед.

– А Хашим не рассказал тебе разве?

– Нет, он ничего не говорил.

– Вот и хорошо, что не рассказал. В свое время все узнаешь, дружище. Здорово меня вчера околпачили! Тут, конечно, была рука Адыла Аббасова, отдаю ему должное: коварен, как шакал, бестия! Что ж, бороться, так вот с такими бороться! Не люблю противника, готового сигануть в кусты от любого шороха. Разве это противник – старушка, торгующая семечками? Тут враз жирком обрастешь, обленишься, не правда ли, товарищ сержант?

– Так точно, товарищ полковник! – вытянулся я. – Торговки куртом тоже не преступники.

Слово за слово, мы и не заметили, как добрались до дома. На завтрак тетушка Лутфи испекла лепешек со шкварками, принесла свежей сметаны. За столом не смолкали смех и шутки. Салимджан-ака всегда становится таким, когда приходит к какому-либо решению: веселым, бодрым, во всем облике его сквозит воля и целеустремленность. Потом отправились на службу. Полковник шагал быстро и крупно, так что я почти бегом едва поспевал, за ним. Прохожие провожали нас взглядами, видно, думали, что мы спешим на происшествие.

Войдя в кабинет, полковник прямо подошел к сейфу, вставил ключ в замок… и тут же, точно от удара током, отпрянул назад.

– Сейф-то открыт, Хашимджан!

– А?! – Я точно прирос к месту.

– Постой, постой, тут ведь… документы исчезли!

– Какие документы?

– Все документы по кафе «Одно удовольствие». Находились в желтой папке. А ее-то как раз и нет. Беги, зови людей!

В диком волнении я выбежал в коридор. Первым, разумеется, сообщил о случившемся начальнику отделения полковнику товарищу Усманову. Весть, которую я принес, поразила его так же, как Салимджана-ака. Потом я зашел в парткабинет, к Каромат Хашимовой. Это был единственный человек, более или менее спокойно воспринявший мое сообщение.

Вернувшись в отдел, я обнаружил, что помещение полно людей. Салимджан-ака лежал на диване, растянувшись во всю длину своего роста. Лицо белое, как мел, одна рука безжизненно повисла… Что это с ним? Неужели… неужели я лишился человека, который мне дороже родного отца?!

– Салимджан-ака!.. – только и смог сказать я: к горлу подступил горький комок.

Часть II
По следам Желтого Дива

Клад директора Аббасова

И вот я возвращаюсь из кишлака. В моем чемодане лежат две банки сметаны, шесть гроздей винограда, восемь слоеных лепешек, горсть джиды[6]6
  Лох восточный (плод дерева с одноименным названием).


[Закрыть], горсть сушеного персика и горсточка сушеного урюка. Все это мне дала любимая моя бабушка и велела отнести в больницу Салимджану-ака.

– Сиди у его изголовья, не отходи ни на шаг, – строго-настрого велела она. – Этот полковник тебе как второй родной отец, держись за него покрепче, и он сделает из тебя человека.

Из кишлака я в общем-то возвращаюсь довольным. Очень приятно было встретиться с дорогими моими папой, мамой, ненаглядными сестренками. Ох и соскучились они по мне: совсем зацеловали, до сих пор болят щеки, словно терли их наждаком. Одно плохо, не удалось встретиться с закадычным другом Закиром. Как раз перед моим приездом его направили в областной центр на совещание передовых доярок. Правда, оно завершило свою работу тогда, когда я еще был в кишлаке, и Закир немедля отправился домой. Но по дороге уснул в автобусе и тот увез его обратно. Так и не привелось нам свидеться на этот раз.

Выйдя из машины на автобусной станции, я решил испытать свою драгоценную Волшебную шапочку. Как бы она не потеряла свою силу… Вот надел на голову, произнес магические слова: «Наверху небо, внизу земля, исполни мое желание, шапочка моя. Сделай меня невидимым». И в ту же секунду стал невидимым.

– Здравствуй, шапочка моя!

– Здравствуй, дорогой Хашимджан!

– Ты ждала меня, шапочка моя?

– Все глаза проглядела, Хашимджан.

– Мне опять нужна твоя помощь, дорогая.

– Если для хорошего дела, Хашимджан, трудов не пожалею.

– Я хочу искоренить преступность, шапочка моя. Ни больше, ни меньше.

– Я готова тебе помогать, Хашимджан.

– Как по-твоему, с чего мне лучше начинать?

– Иди по следам этого самого… «разнесчастного» директора, мой неунывающий друг.

– А ты уже обо всем знаешь?.. Спасибо, дорогая.

– Не стоит.

Вот именно с этого и надо начинать. Поплевав на ладони, я потер руки на счастье – и дунул домой. Оставив чемодан с подарками Лутфи-хола, предупредил в отделении, что жив-здоров, приступаю к работе, и прямиком направился в кафе «Одно удовольствие».

Было уже довольно поздно и дверь знаменитой пищевой точки изнутри была закрыта на щеколду. Но ведь для меня теперь нет препятствий! Повара направлялись в закуток директора для отчета. Разумеется, я тоже присоединился к ним.

– Жалобы были? – сразу приступил к делу Аббасов.

– Какое там! И пикнуть боятся! Знают, что жалобщикам все зубы повынимаем и в руки на память отдадим, – нагло ухмыльнулся один из поваров.

– Правильно, – одобрил Аббасов. – Продолжайте и дальше в том же духе. Собрание считаю закрытым.

Выпроводив всех, «несчастный» директор заперся изнутри, достал из сейфа пачки десяток, пятерок, трехрублевок, уложил их в портфель и не спеша направился к выходу.

Аббасов имел, оказывается, привычку в одиночестве разговаривать сам с собой, как наш мулла Янгок.

Он шел крадущимся шагом по темным запутанным улочкам и бормотал себе под нос, как в бреду. И знаете, что мы с моей шапочкой услышали? Нипочем не догадаетесь!

«…Ну, Салим, как ты себя теперь чувствуешь? Хоть ты и полковник, а в моих руках как марионетка! Правда, плясать под мою дудку тебя не заставишь – упрям ты, ограничен со своей честностью, но в могилу живым – загоню. Уж помучаю, как хочу. Ты ведь чистенький и потому доверчив, прям. А я, я на все способен, мне любая грязь по колено. Много лет назад, когда я был весовщиком на шелкомотальном заводе, ты засадил в тюрьму двух моих старших братьев и отца! Тогда мы предупреждали тебя, но ты не внял добрым советам. И мы поклялись отомстить. И сдержали слово. Это я поднес спичку к облитым керосином стенам, я запер твоих детей в доме! Но ты еще в долгу передо мной… Не будет тебе покоя, Салим, не будет никогда, ни за что!..

Ты, Салим, простодушен и доверчив. Тебе и невдомек, кто я такой. Я же столько лет уже преследую тебя, не даю тебе покоя, разрушаю твое счастье. Это я сбил с пути твоего сына Карима, я заставил его украсть твой пистолет, которым был убит, по моему приказу, сторож ювелирного магазина.

Ты, Салим, верен долгу и присяге, а я верен себе. Ты стремишься покончить с преступностью, а я взращиваю преступников. Правда, немного нас теперь осталось, но остались те, кто умеет – хе-хе! – работать. А как мы обделываем свои делишки, ты убедился на собственной шкуре, полковник! Это мы всучили тебе в руки чужого ребенка – и опозорили на весь город, это я велел выкрасть документы из твоего сейфа – и их выкрали!.. Нет, братец, пока я не погублю тебя, ты будешь гибнуть медленно, в мучениях. Я отомщу за отца…

Всю жизнь я купался в деньгах: покупал дома, машины, все, чего желала душа. Накопил целый сундук золота. И ты не смог прижучить меня. Потому что я – оборотень, и не зря зовут меня Адыл-баттал, Адыл-коварный…»

Нет, братцы, не мог я дальше слушать эти подлые излияния! У меня точно в голове помутилось, всего бросило в дрожь, я разбежался и изо всех сил, как футболист, исполняющий одиннадцатиметровый штрафной удар, пнул прохвоста. Конечно, не следовало бы этого делать, сам понимаю, ошибку совершил. Я ведь хорошо знаю устав: милиционер никогда не имеет права распускать руки. Хорошо хоть я не кулаки пустил в ход…

Осознав свою ошибку, я быстренько подхватил Аббасова под мышки, помог ему встать. Тот удивленно поглядел вокруг, произнес себе под нос «товба» и, отряхнув брюки, продолжал путь. Я двинулся следом чуть поотстав: боялся, что опять выйду из себя.

Адыл-оборотень остановился у больших железных ворот, надавил на кнопку звонка. Не успел он опустить руку, калитка, вырезанная в одной из створок ворот, распахнулась, и в слабо освещенном проеме показалась довольно миловидная, сильно надушенная женщина лет двадцати пяти.

– Ассалому алейкум! – пропела она медовым голосом, кланяясь Аббасову в пояс.

– Меня никто не спрашивал? – хмуро справился тот.

– Нет, никто не спрашивал. – Женщина загремела ключами, запирая за нами калитку. – Что-то давно вы не появлялись дома, я начала было беспокоиться.

– У первой жены обитал, ясно? – оборвал ее оборотень.

По пути к дому я повнимательнее присмотрелся к женщине. Рот ее был полон золотых зубов, словно специально повырывали все ее тридцать два зуба, а взамен вставили золотые. С ушей свисают золотые серьги, каждая величиной с ладонь младенца, на каждом пальце – чуть не по десять золотых колец, по-видимому, с изумрудными глазками – очень уж сильно они сверкали. А браслетов на пухлых дебелых руках я просто не смог сосчитать. Поглядев случайно на ножки женщины, я ошалело помотал головой: ее легкие туфельки тоже были обшиты золотом. О боже, куда я вообще попал: в дом какого-то разнесчастного директора кафе или во дворец шаха, о каких частенько рассказывала некогда моя дорогая бабушка? Да, да, это был настоящий дворец, можете мне поверить!

Дом состоял из восьми комнат, каждая из которых выкрашена в другой цвет. На сверкающие бронзовой краской потолки нанесены разнообразнейшие картины. В каждом углу трельяжи с какими-то особыми зеркалами. А люстры? В восьми комнатах по хрустальной люстре под цвет стен. Темно-красные полированные шкафы, драгоценные вазы, в четырех комнатах по цветному телевизору, в четырех – по черно-белому. И ковры – ярчайшие, ручной работы… Серванты и полки ломятся дорогим фарфором, хрустальными рюмками, фужерами. Могу уверенно сказать: здесь было все, что вы можете купить на какой-нибудь выставке изделий легкой промышленности.

Директор опустился на атласные курпачи[7]7
  Стеганный тюфяк для сидения на полу.


[Закрыть], постланные на полу.

– Потри ноги.

Женщина принялась массажировать жирные ножки бедненького директора.

– Подложи подушек за спину! – последовал новый приказ, который тут же был исполнен.

– Неси ужин.

Тут же подали ужин.

– Налей пиалу коньяка.

Выхлебав содержимое пиалы, Аббасов молча принялся за трапезу. Я давно слышал, как бурчит у меня в животе, поэтому, увидев аппетитные манты на подносе, не смог удержаться. Опустился рядом с любимой женой директора и начал уплетать манты за обе щеки; в считанные минуты уничтожил почти пол-лягана.

– Ну и жрешь ты, куда так спешишь? – рявкнул директор на супругу. – Объедаешь меня!

– Вай, да съела я всего парочку! – испуганно вскинулась она.

– Ха, она еще смеет мне врать! Иди принеси еще.

Через минуту появился второй поднос с горкой манты. Я и на этот раз решил не отказываться от угощения.

– Проверь запоры, включи сигнализацию, – приказал директор, вытирая масляные руки. – И не забудь спустить с цепи собак.

Свет погас везде, в доме оборотня стало темно, как в могиле. Адыл-коварный крадущимися шагами направился к сараю. «Наверняка замышляет очередную подлость», – подумал я, пускаясь за ним. Войдя в темный сарай, Аббасов включил карманный фонарик и стал рыться в захламленном стойле. Наконец, видно, он нашел то, что искал: вдруг куча угля, сваленная в середине сарая, сдвинулась в сторону вместе с полом. Показалась небольшая дыра шириной с ящик из-под чая. Адыл опустился в нее, нажал на какую-то невидимую мне кнопку (теперь я понял, что он искал в стойле); тихо скрипнув, медленно ушла в землю тяжелая железная дверь. Пройдя несколько шагов, Аббасов осветил еще одну дверь. Пощупав руками за филенкой, он нашел короткую веревочку, отцепил ее и дверь словно провалилась. Аббасов ползком опустился вниз, щелкнул выключателем – вспыхнул свет.

Подвал был невелик, метров пять на пять. Сильно пахло сыростью. Вдоль одной стены стояли ящики с коньяком, водкой, дорогими винами. Вдоль другой – ящики с атласом, бархатом. Потолок, стены подвала обложены цементными плитами, а пол – глиняный. Отмерив от двери два шага, оборотень опустился на корточки, стал по-собачьи разрывать землю руками. В углублении появился какой-то блестящий железный палец. Адыл выдернул его, в образовавшуюся щелв вставил ключ, трижды повернул. И вдруг левая бетонная стена подвала начала медленно уходить в землю. Передо мной появилась другая стена, сплошь состоящая из ниш. С одной из них Аббасов снял большой чемодан, открыл крышку. Я еле сдержал крик изумт ления: он был битком набит сто– и пятидесятирублевыми купюрами! В жизни я не видел так много денег. Оборотень небрежно бросил в чемодан давешние пачки десяток, пятерок и трешек, закрыл его, водворил на место. Затем снял другой. Этот был полон разными драгоценностями: золотыми монетами, посудой, украшениями. Адыл-директор взял три золотые монетки, опустил в карман…

А когда он открыл третий чемодан… признаться, я слегка перетрусил. В нем лежали, холодно поблескивая, три пистолета. Один из них Аббасов сунул в карман. Кое-как уняв дрожь в теле, я уже было изготовился прыгнуть на преступника, оглушить и связать его, затем отвезти в милицию. Еле уговорил себя не делать этого: по всему, оборотень готовится на новое, крупное преступление со всей шайкой и, поспешив, я могу испортить все дело. Пришлось по-прежнему молча следовать за Аббасовым. Через полчаса мы поймали такси и помчались в неизвестном направлении.

– Спасибо, шапочка моя! – прошептал я.

– Погоди благодарить, – ответила она. – Самое трудное еще впереди…