Текст книги "Конец Желтого Дива"

Автор книги: Худайберды Тухтабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Бабушка хочет уволить меня из милиции

Сегодня двадцать седьмое. Вот уже целый месяц, как днем и ночью ношусь я с фотоаппаратом, магнитофоном и, разумеется, чудо-шапочкой, фиксируя каждый шаг преступников. Сегодня будет подведен итог моим трудам. Впрочем, этого дня с нетерпением ожидал и «разнесчастный» Адыл Аббасов. Именно сегодня «учитель» должен собрать свою шайку в подземелье на окраине города: кого премирует, кого угостит оплеухой, будет строить новые преступные планы. И, конечно, распределит обязанности между «учениками»: кто должен развозить ворованный товар, кто продавать, а кто продолжать чернить милицию.

Ждет этого дня и Толстячок, который поначалу непременно заскулит, что у него похитили всю выручку, но «под пыткой», то есть схлопотав от главаря пощечину, все-таки выложит положенную сумму. А горилла-кукурузник, само собой, выдует три-четыре пиалы коньяка и будет на седьмом небе!

Спекулянт Ариф и Муталь-татуированный расскажут, как провели за нос милицию. «Во как надо работать, учитесь» – не преминут они похвастать. Ну и так далее – даже продолжать противно!

Словом, сегодня шабаш желтых дивов. Если в древние времена они, согласно легендам, отмечали свои праздники на горе Кухиноф, то нынче, конечно, опять соберутся за городом, в подземелье Бабы-яги.

Сегодня также праздник Янгибагской милиции, точнее, – извините, немного поторопился, – сегодня преддверие праздника. Настоящие торжества наступят завтра, когда все преступники будут у нас в руках. Этого радостного мига ждут все – начиная от работников райотдела и кончая Министерством. Сегодня ночью произойдет последний бой против всего того, что в протоколах по этому делу будет сухо значиться: «Воровство», «клевета», «взяточничество», «спекуляция», «жульничество», «покушение на убийство».

Место боя – подземелье Бабы-яги. Кто знает, вполне возможны и жертвы, и ею может стать Хашимджан. И уйдет он из жизни с пулей в сердце, не успев сказать последнее «прости!» своей любимой бабушке… Я с трудом сдерживаю разыгравшееся воображение и, проклиная свою совсем еще детскую физиономию, стараюсь придать ей подобающее выражение суровой мужественности…

Мы собрались на последнее оперативное совещание. Вот они – все участники операции «По следам Желтого Дива»: я, то есть сержант Хашимджан Кузыев, мой непосредственный начальник, то бишь Салимджан-ака Атаджанов, полковник Али Усманов и энергичный начальник уголовного розыска товарищ Халиков. Все мы озабочены тем, как без особых инцидентов изолировать преступников; поэтому должны разработать тщательнейший план операции и не позже одиннадцати часов представить его в горотдел милиции на утверждение. А время, как известно, не ждет, надо торопиться. И вдруг – надо же! – откуда-то с улицы доносится крик:

– Ха-а-ши-и-им! Хо-о, Ха-аши-и-им!

Я подскочил на месте: так ведь это голос бабушки! Сердце мое затрепыхалось – а вдруг что случилось?

– Ха-а-ши-и-им!

Да, точно, бабушкин голос. Я его узнаю среди тысячи других. Так кричать может только она. Бывало, если я куда-нибудь запропащусь или заиграюсь допоздна, она забиралась на крышу, прикладывала руки ко рту рупором и звала меня точно так же: одновременно ласково и с обещанием взбучки.

Но сейчас-то?! Я за сотни километров от родного кишлака и, поди заберись она хоть на крышу колхозного правления, я бы все равно ничегошеньки не услышал. Фу ты, мне, верно, померещилось. Бывает ведь так, когда человек очень соскучитея, ему видятся и слышатся все те, по ком он тоскует…

– Ха-а-ши-и-им! – повторилось еще раз, громче и требовательнее.

– Бабуля моя! – вскочил я с места и выбежал из кабинета.

Так и есть, бабушка взобралась на скамью у входа, во все горло выкликает мое имя. Длинное платье опоясано белым платком, на голове темная шаль, в руке сучковатый посох, который она всегда берет с собой в дальнюю дорогу. Молоденький милиционер пытался ссадить бабушку с ее пьедестала: «Бабушка, нельзя здесь так орать, вы ведь находитесь у храма охраны общественного порядка!» На что та отвечала: «Отойди, не мешай! У нас все места общественные! Где хочу, там и кричу!» Затем опять затянула:

– Ха-аши-и-им!

– Бабушка!

– Хашим! Жеребеночек мой!

И пошло, и пошло, сами понимаете: объятия, поцелуи, всхлипы, похлопывания по плечу, опять объятия, опять поцелуи…

– Жив, мой жеребеночек?

– Жив, бабуля!

– Дай-ка обнимемся еще разок, свет моих очей. Ты почему это письма не пишешь домой?

– Служба, бабушка, времени совсем не хватает.

– Ах, чтоб пропала она, твоя служба! Изволновалась я вся! Иди теперь, поздоровайся с папой.

Обрадованный, я и не заметил отца. Стоит в сторонке – в пальто с бобровым воротником, на ногах кирзовые сапоги, на голове – шапка-ушанка. Пальто такое длиннющее, что полы волочатся по земле, как у иных городских модниц. Но не думаю, что пальто такое он приобрел в погоне за модой: купил первое, что попалось на глаза, вот и все. С плеча папы свисал тяжелый до отказа набитый хурджин. Он даже не догадался опустить его на землю, вовсю смотрел на меня. Глаза его влажны.

– Папа!

Он не спеша опустил хурджин на землю, сдержанно обнял меня, словно стесняясь. «Папочка», – пробормотал я, прижавшись к нему. Мне было почему-то жаль отца. Нелегко ему, бедняге, приходится: мама с бабушкой вздохнуть не дают, целыми днями в поле пропадает, а выдастся свободный часок – и тогда не отдыхает, все что-то мастерит, лишь бы руки были заняты!

– Смотри, как ты вырос, а?! Настоящий джигит! – сказал отец, вытирая ладонью глаза.

– Мама как, жива-здорова?

– А что ей сделается? Жива!

– А Доно, Айшахон?

– Бегают все…

– А Закир? Как у него дела?

– Неплохо, работает. Его наградили медалью. Сейчас на пальто носит.

– Ну и Закир!

Обмен информацией прервала бабушка.

– Кузы, хватит лизаться, поднимай хурджин да пошли, – скомандовала она.

– Товарищ Кузыев!

Я обернулся. У подъезда стоял Али Усманов. Я направился к нему.

– Хашим! – строгим окриком остановила меня бабушка. – Иди сюда.

– Товарищ Кузыев! – с некоторым раздражением опять позвал Али Усманов. Я невольно подтянулся, снова шагнул в его сторону. Но не тут-то было.

– Сейчас же вернись назад! – не менее строгим, чем полковник, голосом приказала бабушка и грозно стукнула своим сучковатым посохом об асфальт.

Вот так минут пять метался я, как олух, не зная, куда идти: послушаешь одного – другой рассердится, угодишь другому – первый обидится. Хорошо хоть полковник ушел и через минуту у выхода появился Салимджан-ака.

– Э-э, гости к нам пожаловали, да какие дорогие гости!

Он первым поздоровался с папой, который оказался на его пути, хотел было подойти к бабушке, но, видно, вовремя вспомнил, что я представил ее однажды колдуньей, осадил назад. А бабушка – что и говорить! – и не собиралась с ним обниматься-миловаться, о добром здоровье справляться. Она прицелилась указательным пальцем вытянутой руки в грудь полковника и немедленно пошла в атаку.

– По-моему, это и есть твой приемный папочка?!

Салимджан-ака опешил.

– Здравствуйте, уважаемая! – пробормотал он сконфуженно. – Милости просим… Однако подождите немного, мы советовались тут с Хашимджаном и надо бы…

– Знаем мы эти совещания! – взорвалась бабушка. – Хашим больше у вас не работает. Увезу его в кишлак. Он и дома может быть прекрасным парикмахером.

– Но послушайте, бабушка…

– Хашим, сдай эту их фуражку и точка! – И чтобы яснее обозначить этот знак препинания, бабушка снова стукнула палкой об землю.

Ну, значит все. Теперь и не вздумай кто перечить моей бабуле – хоть полковник, хоть генерал – знай, будет долбить посохом землю и стоять на своем.

– Вот ты скажи мне, начальник, – продолжала наступать меж тем бабушка. – Сколько уже Хашим у вас работает, а вы ему даже завалящего леворвера не выдали; почему а? Только и знаете, что заставляете его брить ваши бороды да стричь волосы!

– Да о чем вы говорите, почтенная?..

– Не я говорю, весь кишлак говорит. Куда ни пойдешь, одно и слышишь: «Внук Бибирабии в городе не нашел себе работы получше, чем идти парикмахером в милицию!» Стыдно, стыдно издеваться над мальчиком.

– Но ведь это неправда! – вскричал полковник.

– Вы мне мозги не крутите! – закричала бабушка, точно разговаривала с папой. – Если неправда, то почему не доверили ему один несчастный леворвер? Бедненький мой внучек приехал домой, как в воду опушенный, ни леворвера, ни свистка, ни даже кобуры! Не могу войти в дом, где собрались хотя бы две женщины! «Ой, соседушка, Хашим-то, верно, опять надул вас, он, наверное, нигде-то не работает, бездельничает в городе, а вам говорит, что служит в милиции. Не то разве был бы он без леворвера?» Извели совсем, бесстыжие…

Я уж вроде вам говорил, как умеет смеяться Салимджан-ака. Вот и сейчас от его хохота задребезжали стекла во всех окнах райотдела. И пока он смеялся, бабушка наблюдала за ним с отвисшей челюстью. «Все. Дело мое конченое. Оперативное совещание могут проводить без меня», – подумал я невесело. Эх, бабушка, бабушка! В детстве все за уши дергала, боясь, что я не стану человеком (вон какой лопоухий стал из-за этого!), а теперь, именно теперь, когда я вроде стал человеком, заявилась сюда со своим посохом и хочет все испортить!

Салимджан-ака, конечно, быстренько раскусил в чем дело, попросил нас подождать, убежал в райотдел, а через минуту выскочил обратно. Видно, отменил совещание.

– А теперь, дорогие гости, поедем ко мне домой, – объявил он твердо. – Что же разговаривать посреди улицы! Сейчас подойдет машина. Дайте сюда хурджин, Кузыбай, так, кажется, вас зовут?

– Да, – признался папа, но хурджин, отдавать не стал.

Через минуту к нам подлетела черная сверкающая «Волга», мы сели в нее и отправились. На душе у меня было так муторно, что я не особенно прислушивался к беседе. Между тем, она приняла интересный оборот.

– Скажу я вам, Кузыбай-ака, замечательного сына вы вырастили, – осторожненько начал разговор Салимджан-ака.

– Кхм, да уж и не знаю… – кашлянул пала в кулак, искоса взглянув на бабушку, точно испрашивая совета, соглашаться или не соглашаться.

– Будь он неладен, этот замечательный-то, – тотчас подхватила бабушка, не замечая или не желая замечать папиного взгляда. – Знаю я его, шельму! Но вы не всему верьте, что он говорит: наполовину-то он наверняка привирает…

– Нет, сейчас вашему Хашимджану завидуют все! – продолжал полковник гнуть свое. – Он, конечно, и созорничать любит, и пошутить, но дело свое знает туго…

И пошло, и пошло, в жизни никто меня так не хвалил! Мне стало так приятно, что чуть не уснул блаженным сном на бабушкином плече. И всех успехов, оказывается, я достигаю потому, что неуклонно выполняю все заветы и мудрые советы моей дорогой бабушки. У Хашимджана, по словам полковника, нынче такой авторитет, что без него не решились закончить государственной важности совещание.

– Вот, говорила же я тебе! – вдруг обернулась бабушка к отцу. – Говорила тебе, что не нужно слушать болтовни этой сопливой Хаджар!

– Но вы же сами подняли весь этот шум, – робко вставил папа.

– А что было делать, захотелось мне повидать моего недотепу, – сказала бабушка дрогнувшим голосом, повернулась и чмокнула меня в лоб. – Гляди, Кузы, какой красавец-парень вырос, а? Сынок, Салимджаном вроде тебя звали… скажи, сынок, и вправду, он не парикмахером у вас?

– Хашимджан сейчас выполняет задание большой государственной важности, – веско ответил полковник.

– Слава богу, дожила я до дня, когда про Хашима сказали доброе слово.

– А как вы думали?! Мой сын! – попытался папа слегка возгордиться, но бабушка тут же цыкнула на него и он притих.

Тем не менее бабушка, кажется, постепенно успокаивалась. Поверила, что я тут не бездельничаю и даже не цирюльничаю.

– Вот вернусь в кишлак, бог даст, припеку язычок сопливой Хаджар! – пообещала она, окончательно остывая. Потом просительно глянула на Салимджана-ака:

– Но, сынок, очень прошу вас, если случится, что Хашим поедет в родной кишлак, то вы уж его без леворвера не отпускайте.

– Будет сделано, бабушка! – шутливо козырнул полковник. – Велю не один, а два револьвера прицепить! И обязательно – свисток!

– Ну а я уж стану за всех вас молиться! – пообещала бабушка.

Дома, едва Салимджан-ака направился было к кухне, бабушка остановила его.

– Не надо, сынок, беспокоиться. Чайник чаю мы уж как-нибудь сами вскипятим. А вы сейчас же езжайте на службу, ведь у вас полно важных дел, и как бы Хашиму не попало из-за меня, старой.

Когда уходили, она остановила меня у двери.

– Хашим, это твоя машина? – спросила шепотом.

– Моя персональная, – прихвастнул я на всякий случай.

– Приезжай на ней в кишлак. Пусть увидит сопливая Хаджар.

– Слушаюсь, бабушка.

Советчик директора

Поскольку некоторые стороны нашего дела абсолютно секретны, я вынужден умолчать о подробностях совещания, плана захвата преступников, обысках, а также не стану называть имена участников оперативных групп. Могу лишь сказать, что ответственность за руководство операцией взял на себя полковник Али Усманов. Ну, а если вам очень хочется, могу раскрыть еще одну деталь: старшим группы захвата назначили некоего сержанта, думаю, догадались, кого именно. Кроме того мне поручили сколотить вспомогательный отряд из общественников, дружинников-спортсменов и так далее. Часам к трем я справился с этим заданием. Из пенсионеров в отряд вошли Муслим-бобо и Мерган-ата, прославленный стрелок времен борьбы с басмачеством, братья-близнецы боксеры Хасан и Хусан, участковый милиционер Сурат-ака; в общем, я подобрал людей что надо: если потребуется, тигра голыми руками возьмут. Я не стал говорить, для чего собрал их, предупредил только, что необходимо в двадцать ноль-ноль собраться в отделении и быть в готовности.

В моем распоряжении еще семь часов времени. Я мог бы, конечно, поехать домой, всласть наговориться с папой и бабушкой, и если они привезли толченой джугары (а они непременно привезли ее), то поел бы гуджи, хорошенько сдобрив ее катыком и красным перчиком. Но меня не отпускало беспокойство. А что если вдруг, именно тогда, когда расставлены все сети, Адыл-хитрец сделает очередной финт и навострит лыжи? Говорила же Шарифа, что у него где-то есть свой человек; а вдруг этот тип знает про наши планы? Нет, как ни хочется встретиться с близкими – дело прежде всего: я ни за что не должен выпускать его из поля зрения, я должен следовать за ним как тень.

– Как ты думаешь, шапочка моя? – обратился я к своей советчице.

– Ты решил верно, Хашимджан, – одобрительно отозвалась она, и я со спокойной совестью отправился в кафе «Одно удовольствие». Здесь, как всегда, было многолюдно; хвост очереди торчал на улице, столы заняты, некоторые посетители едят стоя, кое-как пристроив посуду на подоконнике.

В шесть часов мы с директором отправились в неизвестном мне направлении. Это обстоятельство само по себе не очень-то беспокоило меня. Главное – не отстать от милого своего спутника, слышать каждое его слово и наблюдать каждый шаг.

Мы подъехали к запущенному дому, над подъездом которого висела вывеска с облупившейся краской: «Юридическая консультация». Нас встретил такой же ширококостный, как Адыл Аббасов, грузный человек с плоским лицом, лоб его был испещрен сетью мелких морщин, точно кожа старых, негодных ичигов.

– О-о, Адылджан, каким ветром вас занесло в нашу контору?! – Человек вскочил с места с завидный для его нездорового вида и солидного возраста проворством.

– Люблю почаще видеться с друзьями, – ответил Аббасов, пожимая руку приятеля. – Муку привезли вчера?

– Целых три мешка, Адылджан, три мешка! Доброта ваша не знает границ.

– Для друзей я готов и жизнью пожертвовать, почтенный Шакирджан.

– Пусть продлятся дни вашей драгоценной жизни. Ну, ну, я чувствую – вы здесь неспроста. Так давайте к делу!

Итак, из этой беседы мне удалось установить, что юрисконсульта зовут Шакиром и что он и есть тот самый законник, по советам которого и творит все свои махинации Адыл Аббасов. Выходит, Салимджан-ака не ошибался, когда говорил, что у этого лиса Адыла есть какой-то сведущий в правовых делах дружок.

– Вот это небольшой подарок от меня вашей жене, – Адыл Аббасов достал из кармана золотое кольцо с изумрудом. Законник Шакир подскочил на месте, глаза его алчно заблестели.

– О-о, стоит ли, вы ставите меня в неудобное положение! – с этими словами он выхватил кольцо из рук Аббасова и поспешно спрятал в карман, боясь, что приятель вдруг возьмет да раздумает ставить его в неудобное положение.

– Ох, щедры вы, щедры, Адылджан.

Но Аббасов уже не слушал его. Он раскрыл портфель, покопался среди бумаг и вынул знакомое мне прощальное письмо Шарифы.

– Вот посмотрите, какую еще добрую весть я вам принес.

«Законник» молча пробежал глазами письмо, расстегнул ворот рубашки, просипел вмиг охрипшим голосом:

– Поздравляю, поздравляю… Это точно, что она отдала концы?

– Точно.

– Выходит, дни полковника тоже сочтены?

– Будем надеяться!

– Вот-вот! – радостно хихикнул Шакир. – Вначале его выгонят с работы, а там и в тюрьму загремит. Видите, Адылджан, вы не прогадали, следуя моим советам. Письмо она писала собственноручно?

– Сама писала, конечно.

– Во всем остальном можете положиться на меня. Сегодня же вечером напишу заявление в Министерство. Задам ряд вопросиков. До каких пор, дескать, будет гулять на свободе взяточник Салим Ата-джанов, который к тому же втоптал в грявь честь женщины? Заявление, конечно, будет написано «от имени трудящихся…»

– Хорошо. Мясо вам нужно? Баранина. Вчера только получили.

– О, ну зачем… Хотя, впрочем, свежая баранина…

– Завтра привезут. Прощайте, я поехал,

– Будьте здоровы, мой щедрый друг. – И Шакир-«законник» подобострастно проводил своего шефа до дверей.

Потом мы еще помотались по городу по кое-каким незначительным делам Аббасова, в девятом часу вечера я расстался с ним и помчался в райотдел за своей группой.

Страшная ночь

– Как настроение, Хашимджан? Боишься?

– Есть немного.

– Не робей, сынок. Ты прикинь, какая сила за тобой. Я не только о милиции говорю.

– Понимаю.

– Анашу не забыл?

– Нет, взял.

– Главное, не горячись.

– Ладно.

– Строго следуй нашему плану.

– Есть.

– Доброго пути, сынок.

Жаль, конечно, что Салимджан-ака не смог поехать с нами, но посудите: если у меня всего лишь одно дело группы Аббасова, то у полковника таких – десяток. В эту ночь он тоже не будет спать – все нити операции сходятся у него в кабинете.

Наконец мы расселись в крытой машине и тронулись в путь. Лишь тогда я разъяснил группе ее задачу, не скрыл, что операция сложная и опасная – потому и выбирали добровольцев, призвал всех быть предельно осторожными и собранными.

– Этих паразитов давно следовало изолировать от порядочных людей, – с ненавистью проговорил пенсионер Муслим-бобо.

– Слава богу, что сегодня мы подрубим сорное дерево на корню, – поддержал старого друга Мерган-ата.

– Вы сказали, сколько их всего человек? – спросил опытный Сурат-ака, прищурившись. – Да, трудновато будет…

– Ничего, – поиграл мускулами боксер Хасан. – Справимся.

– Двоих я беру на себя, – пообещал его брат Хусан.

«Спешились» мы недалеко от памятных вам мусорных горок. Дул холодный, пронизывающий ветер, гнал по небу черные лохматые тучи. Темно – хоть глаз выколи. И как нарочно, ручей полон воды, куда не преминули угодить пенсионеры Муслим-бобо и дедушка Мерган.

– Чепуха, обойдется, – сказал шепотом Мерган-ата. – Бывало хуже, когда, например, дрались с басмачами.

– Погодите, у меня галошу унесло водой! Старуха задаст мне теперь перцу! – Муслим-бобо, не удержавшись, засмеялся, притом довольно громко.

– Тише! – просипел Сурат-ака.

Пронесло: кругом по-прежнему было тихо, слышался лишь неистовый свист ветра. Короткими перебежками, хоронясь за кусты и кучи мусора, мы добежали до глинобитных стен и, как было заранее условлено, окружили двор. Теперь мне следовало проникнуть внутрь, выяснить обстановку и дать команду своему отряду.

Одним прыжком я одолел дувал. Двор погружен в глухую тишину, темно, как в могиле, только из дымохода нет-нет да вылетают слабые искры, которые тут же гаснут в сырой мгле. Дверь в дом заперта, на окнах плотные занавески. Как же проникнуть в дом? Не попросишь же старуху-ягу открыть дверь и пропустить в притон? Что же делать?

Вы знаете, парень я хваткий и смышленый, через минуту уже знал, как действовать. И тут, конечно, мне здорово помог мой артистический опыт (помните, мальчишкой я работал в детском театре и изображал разных животных?).

Надев свою заветную шапочку, я сделался невидимым, присел у порога и стал жалобно мяукать, скрестись ногтями о дверь, точно продрогший, голодный котенок. Баба-яга не заставила долго ждать (видно, не зря шайка доверилась ей – на стрёме она стояла зорко!), дверь приоткрылась и скрипучий голос произнес:

– Ха, откуда ты явилась, божья тварь? Входи, входи уж, коли пришел… – Я, разумеется, не стал дожидаться повторного приглашения, проскользнул в дом. А старуха, видя, что котенок не очень-то спешит воспользоваться ее гостеприимством, захлопнула дверь, недовольно бурча себе под нос: – И гуляй на ветерочке, милый, и гуляй… Глядишь, к утру и околеешь…

В огромном котле кипела, бурлила куриная шурпа. Видно, не меньше двадцати цыплят лишилось сегодня головы. Я выхватил из котла самого аппетитного и не спеша обглодал его. Ведь через полчаса все это будет несъедобным. Дело в том, что Салимджан-ака посоветовал использовать военную хитрость, поскольку нам не хотелось лишнего кровопролития: своих жалко, да и преступники нам нужны живыми. Поэтому полковник дал мне с собой хорошую дозу анаши. «Если будет возможность, – сказал он, – брось ее в еду. Через полчаса они все ошалеют и их можно будет брать голыми руками».

Я вытер руки о висящее на гвозде полотенце, вытащил из кармана зеленый комок наркотика, раскрошил его, бросил в казан, затем неторопливо стал спускаться по лесенке.

Ну и пир тут шел! Ну и дым стоял тут коромыслом! Все голубчики на месте, уже тепленькие: видно «официальная часть» почтенного собрания была позади. Некоторые сидели в майках (в подземелье все-таки было довольно душно), иные развалились на курпачи, выставив перед собой бутылку коньяка и цветастую пиалу: пей – не хочу. В середине круга павлином плывет наш батыр – кукурузник: поводит жирными плечами, виляет бедрами, кокетливо кланяется собутыльникам, а те поют, громко хлопая в такт:

 
Эх, проходит быстро жисть!
Так побольше благ урви,
Пей, гуляй и веселись,
Без трудов, забот живи!
 

Толстячок хлопал в ладоши нехотя, да и подпевал как-то вяло, вроде даже устало. Иногда осторожно трогал челюсть, как человек с больным зубом. Муталь-бандюга же старался так, точно кто-то пообещал ему премию, если будет хлопать и петь громче всех. Директор лоскутного магазина вошел в такой экстаз, что позабыл подпевать, только разевал рот и вовсю аплодировал кукурузнику, будто всемирно известному артисту. Ариф-спекулянт вел песню, полузакрыв глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, все выше и выше поднимая голос. Остальные вторили ему:

 
Эх, на всю катушку живи, мой бек!
Эх, добра побольше урви, мой бек,
Скачешь ты на белом коне удачи,
Будь хозяином жизни, мой бек!
 

– Будь здоров, Бадрак!

– Ох и мастак, ты, оказывается, на эти штучки!

– Лучше всякой танцовщицы! – послышались одобрительные крики.

А Саллабадрак уже устал порядком: раз он покачнулся и чуть не растянулся на полу, но удержался, подошел к Аббасову, схватил его за руку.

– Вставайте, учитель, ваш черед!

– Да-да, не увиливайте, Адыл-ака!

– Не отставай, Бадрак, пока не заставишь его сплясать! – опять раздались пьяные крики.

Я думал, что «господин директор» откажется, но он послушно поднялся, широко раскинул руки, точно ворон, приготовивигийся взлететь – крылья, и попросил :

– Ладно, только спойте для меня «Мою темноволосую».

 
Ох, упали на глаза, развились
Темные мои кудри-волосы.
Ох, какие только ни свалились
На головушку мою беды-горести, —
 

с пьяным надрывом затянул Ариф-спекулянт…

– Да, не зря мы избрали тебя предводителем! – зашумели зрители. Аббасов сделал последний круг и сел на место. Он тяжело дышал.

– Муталь!

– Слушаю вас, наставник!

– Наполни чаши, братишка, выпьем. Сегодня мой самый счастливый день. Я нанес своему врагу еще один удар!

«Чаши» – граненые стаканы, пиалы, косушки наполнились вмиг.

Беспорядочный застольный разговор прервал главарь, чтобы собрать со своих подчиненных установленную мзду. Из общей кучи денег кое-какую мелочишку он кинул Муталю и Саллабадраку, остальное засунул в портфель. Попутно отчитал спекулянта за то, что тот до сих пор не распродал на толкучке доставленный товар. При этом сказал, что нужно организовать аварию недалеко от лавки, торгующей детскими люльками – это должно на некоторое время отвлечь внимание автоинспекции, расположившейся поблизости.

– Это вы хорошо придумали, учитель! Организуем, – пообещал спекулянт, приложив руку к сердцу.

– Машину, которую надо угробить, я сам достану, – пообещал Муталь.

В разговор встряли Толстячок и директор лоскутного магазина: они сказали, что торговля нынче очень бойкая и не мешало бы подбросить им еще немного соломы. В это время появилась как из-под земли Баба-яга.

– Шурпа готова! – объявила она. – Помогите принести.

Через минуту палван-кукурузник и Муталь внесли в подземелье громаднейший поднос, на котором возвышалась горка цыплячьих тушек. А еще минуту спустя послышались треск ломаемых косточек, аппетитное чавканье, умиротворенное урчание.

– Муталь! – крикнул Адыл Аббасов, икнув.

– Приказывайте, наставник!

– Наполним бокалы до краев. Сегодня я счастлив.

– Если счастливы вы, хозяин, счастливы и мы! – вставил спекулянт.

– Если бы не вы, все мы давно гнили бы в тюрьме, – подобострастно добавил заведующий лоскутным магазином.

– Пока я жив – не бойтесь ничего! – ткнул Адыл Аббасов куда-то указательным пальцем, точно револьвером. – Я все законы обойду. ОБХСС? Так он сам меня боится. Главное, я парализовал его сердце, и теперь скоро их всех там разгонят. Да, мы еще поживем на славу, верно, Муталь?

– Верно, хозяин, еще как верно! Мы еще поводим их за нос.

– А мне… мне почему-то каждую ночь снится начальник ОБХСС, – плаксиво признался Ариф-спекулянт.

– И мне, – промямлил лоскутный зав. – И сейчас он точно стоит перед глазами… И голова кружится… все кружится…

Анаша, кажется, начала действовать: эти слова потонули в нестройном идиотском смехе присутствующих:

– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

Я решил не терять зря времени: принялся потихоньку разоружать обалдевших преступников. И вдруг помещение потряс громкий крик:

– Анаша! Курица пахнет анашой! – Это орал Саллабадрак.

– Точно, теперь я понял… мясо пахнет анашой, – залепетал наш Аббасов, еле продирая слипающиеся глаза. – Муталь, это твоя работа?

– Да убей меня бог, учитель! Разве бы я себе позволил…

– Врешь, ты мне подозрителен…

– Разрази меня гром, если это я!

– Сейчас я тебя разражу… – Адыл полез в карман пиджака, потом ощупал карманы брюк, покачнувшись, еле дотянулся до портфеля. Пистолета, само собой, не было и там.

– Пистолет!.. Украли!.. Бадрак, держи вора!

И тут началась такая свалка, любо-дорого смотреть! Бадрак стал колотить бандюгу Муталя, Адыл Аббасов пытался придушить спекулянта, директор лоскутного магазина бодал головой в живот завскладом – в общем, драка была потешная, а не страшная, потому что все опьянели и обессилели. Минут через десять угомонились; так и уснули, сцепившись.

На этом и закончилось последнее пиршество шайки Адыла Аббасова.

– Ох и смельчак ты, оказывается, сынок! Ох и батыр! – восхищался дядюшка Муслим, когда погружали банду в машину. – Гляди, какой детина лежит, неужто и он не нагнал на тебя страху?

Я поглядел на бесчувственного гориллообразного Саллабадрака и ответил честно:

– Было малость, дедушка.

Наутро, когда в милицию доставили сокровища Адыла-хитреца и похищенные у нас документы, операцию «По следам Желтого Дива», важной частью которой я руководил лично, можно было считать завершенной. Ко всему, я сдал начальству две тысячи четыреста фотоснимков и четыре тысячи двести метров магнитофонной ленты – улики по предстоящему судебному делу. Решили, что следствие поведет майор Халиков, большой знаток своего дела. А вскоре на служебной черной «Волге» я отбыл в родной мой кишлак.