355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хуан Гойтисоло » Цирк » Текст книги (страница 6)
Цирк
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 01:44

Текст книги "Цирк"


Автор книги: Хуан Гойтисоло



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

* * *

С окаймленной кипарисами дороги, ведущей в город, она смотрела на густые толпы прихожан, которые выходили из церкви. Паперть, терраса и площадь кишели крошечными фигурками и походили на гигантское осиное гнездо. Как игрушечные, сновали под лучами солнца автомобили. Немного спустя, словно унылая процессия муравьев, по боковой улице потянулись в обратный путь девочки из интерната при колледже Святых матерей.

Дорога, повторяя все изгибы береговой линии, шла по серому скалистому уступу, почти отвесно спускавшемуся в море. Внизу, между утесами, лежали небольшие заливчики, дно которых было устлано мелкой галькой. Летом их осаждали туристы, но осенью они всегда пустовали. По тропинке, вдоль которой росли кактусы, Селия спустилась к ближайшему заливу. Внизу она обнаружила, что ее опередили. Два молодых человека в голубых пиджаках фотографировали море. Несомненно иностранцы. Скорее всего, американцы, приехавшие в отпуск.

До нее донесся шум голосов. Два нищих старика соорудили среди камней кухню. Лица их были знакомы Селии, она часто встречала этих стариков в окрестностях города. Одевались они одинаково и были схожи, как близнецы. Один носил серую фуражку, другой – мятую, потасканную шляпу. На грязной клеенке было разложено все их хозяйство: пустые консервные банки, бутылки из-под газированной воды, армейские котелки. Когда Селия подошла, они спорили, яростно размахивая руками:

– Это твое дело…

– Нет, твое…

Моторная лодка стремительно пересекала бухту. Туристы стреляли фотоаппаратами – клик-клак. Нищие перестали спорить и принялись готовить обед. Турист пониже ростом обернулся и показал на них своему товарищу.

– Видел? – услышала Селия английскую речь. – Как будто с картины Гойи или Соланы…

– Особенно тот, что постарше, слева… Хотелось бы мне это сфотографировать…

– Пожалуй, он рассердится.

– Ты обратил внимание на его движения?

– Никогда не видел, чтобы бедняк держался с таким достоинством.

– Величие у них в крови.

Селия легла между камней и закрыла глаза. Солнце грело ей лицо, шею, руки. Тщетно пыталась она изгнать из памяти слова Хулии: «Летом он гулял с одной иностранкой… Он хуже всех в этой банде… Я на вашем месте не стала бы даже здороваться с ним». Всю ночь она повторяла эти слова, беспрестанно ворочаясь с боку на бок. Бессонница, ужасная бессонница, происхождение которой вызвало бы у Матильде улыбку, мучила ее до самого рассвета, когда наконец пришел спасительный сон.

С вечера она поставила будильник на десять. Предлог был прост – ей хочется прогуляться. По крайней мере так она сказала Матильде за завтраком. Но маршрут прогулок был всегда один и тот же, казалось, что-то более сильное, чем она сама, гнало ее на улицу и направляло ее ноги все по тому же пути.

Как всегда, Селия прошла мимо церкви к рынку. Оттуда ноги несли ее к «Погребку», где Пабло обычно встречался со своими друзьями. Потом она сворачивала на дорогу, обсаженную кипарисами, где Атила однажды заговорил с ней, спускалась к заливчику, куда он иногда ходил удить рыбу, и наконец попадала в квартал, где он жил со своей матерью и братьями.

Поиски почти всегда оказывались бесплодными. В стеклах «Погребка» сверкало солнце, мешая разглядеть мужчин у стойки; на кипарисовой дороге и у заливчика ей попадались одни незнакомые люди; дверь его дома была распахнута настежь, но внутри не видно было ни души.

Пройдя футбольное поле, Селия повторяла маршрут в обратной последовательности: опять пустой дом, снова незнакомые люди, неотвязное солнце в стеклах. И ноги, словно налитые свинцом, и обещание себе больше никогда не возвращаться сюда, и усталость, и бешенство. Кровь стучала в висках, сердце отчаянно билось.

«Не будьте наивной. Если он с вами любезен, значит, у него какая-то цель». Выйдя из «Убежища», она было решила, что потребует у него объяснений, но в конце концов нелепость подобной затеи стала для нее очевидна. Они с Атилой почти не были знакомы. Один только раз парень подошел к ней и проводил до дверей школы. Селия не имела на него никаких прав, и он мог вести себя, как ему заблагорассудится.

«Женщина в твоем возрасте не может жить одна. Либо она выходит замуж, либо в конце концов совершает безрассудство». Она внезапно вспомнила о своем последнем споре с Матильде и почувствовала непреодолимое отвращение. «Дон Хулио пригласил тебя ужинать. Не собираешься же ты отплатить ему дерзостью?» В ней все больше укреплялось подозрение, что за ее спиной плетется заговор. «Любая другая девушка на твоем месте чувствовала бы себя польщенной. Не понимаю, почему ты делаешь такое похоронное лицо».

В тысячу раз лучше день за днем проделывать один и тот же маршрут, глядеть, как отсвечивает солнце в стеклах «Погребка», сталкиваться с незнакомыми людьми на кипарисовой дороге и без толку исхаживать весь квартал из конца в конец. Не всегда же ее будет преследовать невезение. В один прекрасный день Атила должен взглянуть на нее. Один лишь взгляд – и он все поймет. А пока ей оставалось только ждать: противиться планам Матильде и снова и снова повторять свой маршрут.

Когда она открыла глаза, солнца не было. Всклокоченные волокна облаков скрыли его за своей белой завесой. Ветер утих, и море было спокойно. Туристы покинули заливчик и карабкались но откосу к дороге. Нищие продолжали возиться с обедом.

Селия встала на ноги, отряхнула юбку. Она не знала, сколько времени пробыла здесь – очень долго или всего лишь несколько минут. Взгляд, брошенный ею на часы, не разрешил ее сомнений – часы стояли. Она огляделась вокруг, ища ответа на свой невысказанный вопрос: нищие успели развести огонь, какой-то человек спустился по тропинке и с берега удил рыбу спиннингом.

Прошло минут десять. Быть может, четверть часа.

Чтобы выполнить привычный ритуал, оставалось еще совершить прогулку по кварталу, и, собравшись с силами, Селия пустилась в путь. Вскоре солнечный диск снова появился на небе и прижал к земле ее тень. Берег был обрывист, тропинка крута. Пройдя ее до половины, Селия остановилась и поглядела вниз. Человек со спиннингом наживлял крючки. Нищие продолжали готовить обед. Крошечные насекомые клубились в солнечном луче, подобно маленькой галактике.

На шоссе, недалеко от рыбацкого поселка, она снова встретила туристов. Они присели отдохнуть на каменную скамью и подверглись шумной осаде полдюжины ребятишек.

– Мсье, силь ву пле. [7]7
  Мсье, пожалуйста (искаж. франц.).


[Закрыть]

– Дайте мне моней. [8]8
  Деньги (искаж. англ.).


[Закрыть]

– Песеты, мистер.

Селия прошла мимо. Дома квартала, где жил Атила, с дороги казались лишенными третьего измерения, они походили на декорации для киносъемок. Муниципалитет построил их двадцать лет назад, чтобы расселить рыбаков, вытесненных из старого города нашествием дачников. С тех пор население поселка увеличилось вчетверо. Первым андалузским переселенцам удалось въехать к рыбакам на правах постояльцев. Остальные раскинули на холме лагерь из лачуг, халуп, хибарок.

По случаю праздника люди старались встать попозже. Мужчины и женщины, собравшись группками, оживленно болтали посреди улицы. Селия проходила мимо них, опустив голову, втайне стыдясь самой себя. Перед домами было очень грязно. Строптивый ветерок то и дело поднимал в воздух тучи мелкой пыли.

Когда она услышала его голос, ей показалось, что сердце ее сейчас разорвется. Атила стоял возле дома с двумя парнями своего возраста. У того, что слева, были светлые волосы и большой нос. Второй был смугл, коренаст и щеголял нахальными усиками. Все трое были в одних рубашках, без пиджаков.

Ее тело вздрагивало, будто в нем ходила часовая пружина. Глаза заволокло соленой пеленой. Увидев ее, парень с усиками нагло щелкнул языком и длинно присвистнул. Атила обернулся и сказал, улыбаясь:

– Добрый день.

У Селии чудом хватило сил ответить:

– Добрый день.

Удаляясь (ее одеревеневшее тело двигалось по инерции), она услышала, как парень с усиками спросил про нее, но (жестокое невезение ее преследовало!) она не могла расслышать, что ответил Атила.

* * *

От резких содроганий перфоратора Пене в испуге проснулся. Он ворча повернулся к полоске света, пробивавшейся сквозь створки окна. Пуская их на ночлег, хозяйка предупредила: на соседнем дворе идут работы. Он приподнялся, опершись локтем на подушку, пытаясь разглядеть, что делает его приятель. Затем пошарил на ночном столике и с трудом зажег сигарету.

– Проклятый треск, – сказал вдруг механик. – Если так будет продолжаться, мы совсем обалдеем.

Пепе слышал, как тот ворочался в постели, пока не нащупал наконец выключатель. Ослепленный, он несколько секунд не открывал глаз.

– Который час? – спросил механик.

– Десять минут первого.

– А когда мы завалились спать?

– В пять… В четверть шестого.

Механик издал странный звук – вздох, смешанный с зевком.

– Кажется, я проспал бы целый год.

На ночном столике стояла бутылка коньяку. Приятель разглядывал ее на свет. Внезапно заинтересовавшись, Пепе тоже посмотрел на нее. Она была наполовину пуста.

– Что за хреновина! – сказал механик. – Меня все еще мучает жажда…

– Ну так хлебни и передай мне.

– Этой ночью мы напились, как казаки.

– Хуже – мы налились, как бочки.

Механик держал бутылку за горлышко и полминуты не опускал. Кончив, он утер рот тыльной стороной руки.

– Знаешь, полегчало.

Пепе тоже отхлебнул из бутылки и вздохнул:

– Чтобы опохмелиться, нет ничего лучше коньяка.

– Дай-ка мне еще глотнуть.

– Если только ты не все выпьешь…

– Нет, старина, нет. Оставлю тебе немного.

Пепе снова вытянулся на кровати. На краешке ночного столика медленно дотлевала сигарета.

– А наш пассажир? Где он?

– Остался пить в баре.

– Силен, скотина.

– Да. Вынослив, как мул…

Механик снова поднес бутылку ко рту.

– Эй, ты!.. Не допивай!..

– Да нет же!.. Тебе останется больше чем на палец.

Пепе взял бутылку, но пить не стал.

– Любопытный парень этот Ута, – сказал механик. – По-моему, он немного тронутый.

– Просто пьян и желает развлечься.

– Хотелось бы мне разузнать, что он за личность. Поди догадайся, вправду ли он дипломат.

– Нет, не думаю. По-моему, он просто рантье, дядя с монетой.

– Возможно. Судя по тому, как он швыряет деньгами, мошна у него туго набита.

Пепе допил то, что оставалось в бутылке, и поставил ее на столик.

– Как выпьешь, жизнь сразу становится краше.

– Да. Но нам кое-чего не хватает.

– Не понимаю, о чем ты.

– Доброй бабы под боком.

Оба разом вздохнули. Затем механик сжал грушу выключателя.

– Будем спать?

– Будем спать.

В соседнем дворе продолжал работать перфоратор.

* * *

После того как семейство удалилось, Хуана ни секунды не оставалась в постели. Разговор с Викки испортил ей настроение. Накинув на плечи халат, она пошла предупредить Хасинту, что встает, быстро оделась и затем, расправившись с завтраком, вышла из дому.

Пять минут спустя она была возле «Убежища». Пабло, случайно проходивший по противоположному тротуару, увидев ее, махнул рукой.

– Ты куда? – спросил он, подойдя к ней.

– Пройтись.

– Я с тобой.

По Главной улице они поднялись к площади. В этот час улица была многолюдна. Крестьяне, приехавшие из окрестных деревень, направлялись к муниципалитету слушать сарданы.

– Ты выходила вчера вечером? – спросил вдруг Пабло.

– Нет, сидела дома, – солгала она. – Почему ты спрашиваешь?

– Так просто… Мне показалось в «Погребке», что Атила…

– Да, он приглашал меня погулять, но я отказалась. Я очень устала.

– Я тоже отказался. Когда ты ушла, он все предлагал мне пропустить по стопочке.

– Думаю, он пошел спать. Ведь сегодня утром у него тренировка.

– Пойдешь на матч?

– Не знаю. Может быть.

– Мы могли бы заглянуть туда ненадолго.

Они молча дошли до площади. Музыканты настраивали свои инструменты, публика нетерпеливо теснилась к эстраде. Тут были крестьяне в ситцевых рубахах, шерстяных штанах, черных носках и пеньковых альпаргатах, принарядившиеся по-праздничному горожане, несколько туристов с фотоаппаратами.

В баре оказался свободный столик. Они сели. Хуана попросила лимонаду, Пабло – сухого вермута. Наступило тягостное молчание. Когда официант подал им то, что они заказали, Пабло откашлялся.

– У нас с тобой происходит что-то непонятное, – сказал он.

– Непонятное? Почему?

– Я давно хочу поговорить с тобой, уже столько дней, да что там дней – недель.

– Я тоже, Пабло.

– И вот, – продолжал он, не обращая внимания на то, что она его перебила, – теперь, когда мы остались с тобой наедине, я словно онемел, не могу найти слов.

На столе стоял стакан с соломинками. Он схватил их п начал ломать одну за другой.

– Как будто между нами возникло какое-то недоразумение и что-то оборвалось. Не знаю, как это выразить.

– Да, – сказала Хуана. – Я тоже не могу говорить с тобой так, как прежде… Это нелепо, но ты прав: что-то случилось и не проходит.

– Каждое утро, вставая, я твердил себе: сегодня поговорю с ней, сегодня непременно…

– Быть может, это моя вина. Я все видела, но ничего не делала, чтобы тебе помочь.

– Если бы ты знала, как я рад это слышать… Уверяю тебя, я не мог больше вынести… У меня было такое ощущение, словно мы поссорились, что ли…

– Не то что поссорились… Мы молчали, были сдержанны… Происходило что-то непонятное…

– Возможно, если бы, вместо того чтобы копить все это в себе, мы в первый же день поговорили откровенно…

– Разговор всегда вносит ясность.

Наступила небольшая пауза. Словно собираясь с силами, Пабло залпом осушил свой стакан. Они вдруг заговорили оба одновременно.

– Ты что-то сказала?

– Нет, ничего.

– Ну, говори.

– Нет. Ты первый.

В этот момент заиграл оркестр. Публика пришла в движение. Танцоры образовали несколько хороводов в центре площади.

– До вчерашнего вечера, – сказал наконец Пабло, – я думал, что схожу с ума. Это покажется невероятным, но мне никак не удавалось понять, что происходит: твое отношение, поведение Атилы, упорство, с которым вы избегали меня…

– Атила вчера выпил больше, чем следует, – поспешно сказала Хуана. – Сцена, которую он нам устроил, – это типичная пьяная сцена.

– …Я помнил, что в начале нашего знакомства вы всегда брали меня с собой, мое присутствие нисколько вам не мешало. Я не мог понять, почему с некоторых пор вы хотите от меня отделаться.

Несколько секунд его невидящий взгляд скользил по танцующим.

– Не мог понять или не хотел, – ну да разница невелика. И вчера – бац! – я вдруг все ясно увидел.

– Увидел? Что увидел?

– Что вы любите друг друга, Атила и ты. И что я вам мешаю.

– Ты судишь по сцене, которую он нам устроил?

– Я сужу по всему. По тому, что было вчера, и по тому, что было раньше.

Хуана побарабанила пальцами по краю стола.

– Мне жаль, – сказала она.

Пабло несколько мгновений хранил молчание, словно взвешивая свои слова.

– Это нелепо, – сказал он. – Я одинаково люблю вас обоих. В сущности, я не должен бы ревновать.

– Тогда…

– Я почувствовал себя так, словно мне нашли замену… Не знаю, как тебе сказать… Словно меня предали.

– Кто предал?

– Ты и он. Оба.

– А теперь?

– Я уже сказал тебе: в сущности, я не должен бы ревновать.

– Ты на меня сердишься? – спросила Хуана спустя некоторое время.

– Нет, не сержусь.

– Нет, сердишься. И по праву.

– Клянусь тебе, нет.

– Я должна была рассказать тебе все с самого начала. Все. Начистоту, без утайки.

– Ты смешная. То, что у вас с Атилой, никого не касается. Ты не обязана ни перед кем отчитываться.

– Перед тобой – да.

– Не вижу оснований.

– Потому, что ты мой друг.

– Это не причина…

– И кроме того…

– Кроме того…

– Потому что ты тоже его любишь, Пабло.

– Ах, поэтому!

Хуана догадалась, еще прежде чем взглянула ему в лицо, что он покраснел.

– Мы с тобой слишком похожи друг на друга, чтобы… В сущности, мы бы могли быть братом и сестрой.

– Ну, это отговорка.

– Нет. Это чистая правда. Мы оба словно заперты в темнице. Мы оба хотим убежать…

Хуана покивала головой, чтобы придать больше убедительности своим словам.

– Чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю: то, что произошло у меня с Атилой, было неизбежно.

Пабло смущенно отвел глаза.

– Давно? – начал он.

– Уже два месяца.

– А твоя семья?

– Они ничего не знают…

Юноша внезапно перегнулся через стол и мягко положил свою ладонь на ее руку.

– Я не могла больше выносить всего этого… Ты ведь знаешь маму… И папа… И Викки. Целый день они торчат дома… И эти их вечные разговоры…

– Ну, это еще что… Пожила бы ты в «Убежище». Мама Хулия, заправская сплетница… Папа Мартин, он же Жмот…

– Плохо то, что мне и теперь не легче… И если говорить откровенно, не знаю, что я выиграла… Во мне засел страх, Пабло… В тот день, когда все раскроется…

– Не раскроется, – успокоил он. – Если ты будешь осторожна…

– Знаю. Но я боюсь за Атилу. Он такой порывистый…

– Если он скрывает от других так же хорошо, как от меня…

– Нет, я не о том. – Она подняла голову, ловя взгляд Пабло. – Когда я его слушаю, мне становится страшно. С некоторых пор он вбил себе в голову, что должен раздобыть денег…

– Не вижу, что в этом плохого.

– Ничего. Но он хочет раздобыть их, не работая. – Она поперхнулась. – Я готова побиться об заклад, что он что-то задумал.

– «Что-то»? Что ты подразумеваешь под этим «что-то»?

– Не знаю, – растерянно пробормотала Хуана. – Он тебе ничего не говорил?

Пабло отрицательно покачал головой.

– Нет, ничего, – сказал он.

К счастью, последовавшее за его словами неловкое молчание потонуло в первых аккордах «Священных терний».

* * *

Все было готово к торжественной церемонии – столовая, лестница, гостиная, холл. Женщины, убиравшие помещение, за два часа до открытия соскребли с пола последние пятна краски, и теперь от яркого солнечного света, лившегося в окна, желтоватые кафельные плитки сверкали, как зеркальные.

Донья Кармен в сотый раз обошла помещения, чтобы убедиться, что все в порядке. В последний момент ее осенила мысль повесить в проемах дверей вымпелы цветов национального флага. В столовой вместо букетов на столиках также красовались флажки. Все цветы, присланные доном Хулио, донья Кармен решила собрать в один гигантский букет, поместив его на широком выступе камина.

– Пилар…

– Да, сеньора…

– Передвиньте букет немного ближе к центру.

– Хорошо, сеньора.

– Вот так. Чтобы он стоял как раз напротив зеркала.

Окружавшие ее другие дамы из хунты одобрительно осматривали строгую обивку кресел, цветастые занавеси на окнах, ореховые рамки акварелей.

– Спросите у Франсиски – не прислали еще журналы?

– Сейчас, сеньора.

– Если прислали, положите их сюда, на столик.

– Хорошо, сеньора.

– Да и книги падре тоже. Туда, в уголок…

Они проследовали по коридорчику. Вымпелы уже свисали со всех дверей. Пол сиял как навощенный. Бумажные гирлянды, которыми были увиты бра, тоже способствовали созданию праздничной атмосферы.

– Все получилось потрясающе, дорогая!

– Это просто невероятно – со вчерашнего дня такая перемена!

– Не знаю, как это тебе удалось.

– Ах, милая, я и сама не знаю… У меня в голове такой сумбур…

Пока Эльвира показывала им современное оборудование кухни, донья Кармен в последний раз поднялась на верхний этаж.

– Здесь все в порядке?

– Да, донья Кармен.

– А туалет? Начистили краны?

– Только что, донья Кармен.

– Осмотрите хорошенько все до одной спальни. Чтобы покрывала не морщили.

На лестничной площадке она взглянула на часы: двадцать пять минут двенадцатого. Часы приходской церкви, должно быть, спешат.

– Пилар…

– Сеньора…

– Зажигайте камин.

– Хорошо, сеньора.

Мария-Луиса и Магдалена разговаривали в холле с женой Уты.

– Вы не можете себе представить, как я рада видеть вас здесь, среди нас, – сказала донья Кармен. – Вам передали приглашение?

– Эльвира заходила вчера ко мне домой.

– А Ута? Почему же он не пришел?

– Он уже несколько дней в Мадриде.

– Ах, вот как? – иронически сказала Магдалена. – А я и не знала.

– Ему пришлось поехать туда по делам.

– Да, конечно.

Элиса направилась к группе, в которую входили Эльвира, Флора и сеньора Олано. Донья Кармен сделала движение, чтобы последовать за ней, но немного помедлила.

– Уж эта Магдалена, – шепнула она. – Поистине она неподражаема…

– Тише… Когда она сказала: «Да, конечно», я думала, что не выдержу.

– Бедненькая Элиса!.. Она покраснела как помидор…

– А как она одевается, просто ужас!

– Посмотри, что на ней за юбка!

– Такую юбку я не подарила бы даже прислуге…

В другой группе Эльвира с сеньорой Олано беседовали о кинофильмах.

– …Вчера вечером я видела картину с Монтгомери Клифтом.

– Как вам повезло!.. Я умирала от желания пойти, но, представьте себе, никто не захотел составить мне компанию.

– Картина потрясающая. Он играет священника, а она…

– Если хотите, мы можем вместе посмотреть «Священную тунику»…

Донья Кармен с улыбкой протиснулась между ними к двери, чтобы встретить вновь прибывших. Близилось начало церемонии, и оживление все возрастало. Приглашенные уже не помещались в холле. Приходилось кричать, чтобы вас услышали. Воздух был перенасыщен словами.

Донья Кармен переходила от одной группы к другой. Воспользовавшись минутой затишья, она выскользнула в зал. В камине весело пылал огонь. Стоя на коленях, Пилар раздувала его веером; завитки ее волос спереди были медными от огня, а сзади золотились от солнца.

Беспорядочные гудки автомобилей на Кубинской улице возвестили о приближении правительственного уполномоченного. Донья Кармен кинулась к холлу, за ней побежала горничная. Гостиная была битком набита. Гости, тоже насторожившиеся при звуках автомобильных гудков, толпились у двери.

Спустя несколько секунд подъехал уполномоченный и с ним алькальд, дон Хулио, приходский священник и секретарь муниципалитета. На какой-то момент наступило замешательство. Донья Кармен стояла в дверях, окруженная дамами из хунты, а уполномоченный, защищаясь рукой от солнца, разглядывал фасад здания. Овладев собой, донья Кармен выступила вперед, чтобы пожать ему руку. Дон Хулио представил их друг другу. Ожидавшие перед помостом на улице старики разразились громкими приветственными криками.

Теснившаяся в холле толпа любопытных расступилась, давая им дорогу. Шествие открывала донья Кармен. Ее сердце было исполнено гордости, эхо лестных возгласов еще звучало в ушах, взор ловил учтивые поклоны приглашенных, и ей казалось, что она грезит.

Выступая между уполномоченным и священником, она чувствовала себя звездой праздника. У нее было такое ощущение, будто все – цветы, вымпелы, флаги – устроено в ее честь, а остальное – только предлог. Престарелые граждане в счет уже не шли.

В зале ярко пылал камин. С порога все выглядело безупречно.

– Гостиная…

– Великолепно, – сказал уполномоченный.

– Вы сами обставляли ее?

– Сама, падре.

– Она великолепна.

– Да, не забыта ни одна мелочь.

Медленно, в сопровождении дам из хунты и свиты уполномоченного, они обошли столовую, кухню, снова вошли в столовую, поднялись по лестнице на второй этаж…

– Позвольте мне вас поздравить. Все великолепно.

– Я старалась, чтобы в комнатах было как можно больше света.

– Да. Это великолепно.

– Я велела выкрасить стены в светлые тона.

– Великолепно! Великолепно! – сказал уполномоченный.

Они вернулись в гостиную. Эльвира уже распорядилась откупорить несколько бутылок вина, и горничная обошла гостей с подносом, уставленным бокалами. Донья Кармен собственноручно поднесла бокалы почетным гостям.

– Сеньор уполномоченный…

– Благодарю вас.

– Падре…

– Ладно уж, ради такого дня…

– Сеньор алькальд…

Атмосфера в гостиной стала более непринужденной. Гости рассаживались за столы. Цветы на камине наполняли воздух благоуханием роз и жасмина. Медные огненные блики озаряли строгую обивку кресел и плетеную скатерть на столике, тень которого вырисовывалась на полу среди отсветов пляшущего пламени. От бившего в окна золотого солнца изразцы пола блестели, как зеркало.

– Разрешите мне еще раз поздравить вас, – сказал уполномоченный, допив бокал. – Вы создали настоящее произведение искусства.

– Донья Кармен всегда проявляла превосходный вкус, – заявил священник. – Ее цветочный ковер в День тела господня славится как самый лучший в Лас Кальдасе.

– Все сделано с таким вкусом! – продолжал уполномоченный. – Огонь, цветы… флаги… Все продумано до мельчайших деталей.

– Мне известно, что весь год сеньора жила только этим, – объяснил алькальд. – Если бы не ее настойчивость, вряд ли работы были бы завершены к сегодняшнему дню.

– Мне просто стыдно, вы меня захвалите… Если вы будете продолжать, я уйду…

– Не сердитесь, донья Кармен, я ведь прав. Все сделали вы и хунта, а мы только помогали вам.

– Мы в таком долгу перед стариками, – вздохнула она. – Бедненькие, они такие бесприютные…

– Здесь они будут чувствовать себя как дома, – сказал алькальд.

– Как подумаю, что многие из них спали под открытым небом…

– И не говорите, донья Кармен, и не говорите. Как часто эта мысль лишала меня сна.

– Теперь по крайней мере им будет где укрыться, – сказал дон Хулио.

– Бедняги это вполне заслужили. В их возрасте, прожив жизнь, полную трудов…

Подошли другие дамы из хунты, желая поговорить с уполномоченным. Донья Кармен воспользовалась сменой, чтобы совершить триумфальный обход дома до холла. Там оживление все возрастало. Из-за недостатка места некоторые приглашенные остались на улице.

Сияя любезнейшей из своих улыбок, донья Кармен медленно возвратилась в гостиную. В дверях она на несколько секунд задержалась, оглядывая комнату: под люстрами, увитыми гирляндами, гостиная походила на гигантский муравейник.

– Вы впервые в нашем городе? – спрашивала Эльвира сеньора уполномоченного, когда донья Кармен вошла.

– Нет, я уже бывал здесь, давно…

– Вы, вероятно, нашли, что город с тех пор изменился… Туризм…

– Да. Очень изменился.

– Во время войны это было тихое провинциальное захолустье… Теперь жизнь здесь оживилась, да и сам город уже не тот.

– За последний год открылось шесть новых гостиниц, – пояснил алькальд.

– По правде говоря, – сказала Магдалена, – я стою за старину: проще, зато спокойнее.

– В разгар летнего сезона жить здесь совершенно невозможно. На Пасео народу больше, чем на Гран Виа или Рамбласе.

– А танцы под оркестр по ночам…

– А пляжи…

– Туризм имеет свои положительные и отрицательные стороны, – уточнила Лола.

– Да, – сказала донья Кармен. – Он, правда, приносит деньги, но причиняет много зла.

– Хуже всего то, – сказала Магдалена, – что из-за туристов изменился образ мыслей. Молодежь стремится во всем подражать им.

– Скажи лучше, – объявила Флора с таинственным видом, – что скоро нельзя будет спокойно пройти по улице.

– Теперь весь мир увлекается путешествиями. Это нелепо. В мое время путешествовали лишь избранные.

– Люди потеряли стыд, – продолжала флора. – Раньше по крайней мере хоть соблюдались приличия.

– Думаю, – сказал уполномоченный, – то же самое происходит везде. При современных средствах передвижения до любой страны, что называется, рукой подать.

– К нам приходит и хорошее, и дурное. Встречаются и миллионеры, сорящие деньгами, и самые что ни на есть нежелательные лица.

– Послушайте, – сказала красная как помидор Флора, не в силах больше сдерживаться, – на днях под вечер на Пасео…

Сбивающимся голосом она принялась рассказывать о нападении, которому подверглась. Представители власти, опешив, молчали. Мигнув уполномоченному, донья Кармен дала ему понять, что было бы неосторожно ей прекословить.

– Поистине невероятный случай, – сказал он, когда Флора закончила свой рассказ. – Вы не имеете представления, кто это мог быть?

– Ни малейшего, – полыхая, как заря, прошептала Флора. – Когда мой друг отправился искать его, он уже исчез.

– Следовало бы усилить охрану в этом районе, – дипломатично заметил алькальд, чтобы спасти положение. – Из других источников до меня дошли сведения о некоторых сходных случаях.

– Бедной Флоре всегда страшно не везло, – многозначительно сказала Эльвира.

– Кажется, с некоторых пор, – с нажимом произнесла разгневанная донья Кармен, – все проходимцы в городе сговорились не давать ей проходу.

– Если так пойдет и впредь, не знаю, до чего мы докатимся, – сказал дон Хулио.

– Можно подумать, что бог лишил нас своего покровительства, – заключил падре.

Затем явился секретарь с текстом речи, и все вышли на улицу.

* * *

Помост возвышался в начале Кубинской улицы, на том самом месте, где власти вручают букет победителю этапа всеиспанских велосипедных гонок. По распоряжению доньи Кармен в центре большого ковра, спускавшегося с помоста, был укреплен национальный флаг. Позади, колеблемые ветром, вздрагивали на флагштоках другие флаги.

Старики в ровном строю ждали перед помостом. Один из них, стоявший с левого края, казалось, играл роль распорядителя. Подойдя ближе, Элиса узнала его: это был капитан Паланка, ветеран африканской войны. Представители благотворительного центра держали плакат с надписью «Чествование престарелых граждан Лас Кальдаса». С балконов домов свисали яркие полотнища. На тротуаре толкались любопытные, глазея на происходящее.

Приглашенные рассаживались справа от помоста на специально поставленных для них деревянных стульях. Элиса незаметно отошла от группы своих приятельниц и стала на тротуаре среди зрителей. Отсюда она видела в профиль неподвижных стариков, залитых рыжим солнцем. Одни держали бумажные флажки. Другие украсили лацканы кокардами. Публика вокруг нее начинала терять терпение. Люди тихо переговаривались:

– Они стоят уже больше часа…

– На таком солнцепеке… Непонятно, как они выдерживают…

– Ничего, жизнь их закалила.

– Недаром говорят: чем человек старше, тем он выносливее…

Затем в дверях Отеческого приюта появился уполномоченный в сопровождении священника и доньи Кармен, Публика на тротуаре и на балконах зааплодировала.

– Смотри, вот он идет.

– Кто?

– Уполномоченный.

Капитан Паланка нервно поглаживал свои белые напомаженные усы. Как всегда по праздникам, на его груди красовалась целая коллекция медалей. Он стоял навытяжку перед помостом, и черты его лица излучали энергию. Когда уполномоченный приблизился, капитан обвел товарищей своим стеклянным взглядом.

– Равняйсь! – крикнул он зычным голосом. – Смир-рно!..

Старики повиновались с поразительной расторопностью. Окруженный молчанием разинувшей рот толпы, негнущийся, как кукла, капитан вышел навстречу уполномоченному. Произошел обмен рукопожатиями, встреченный новым взрывом аплодисментов.

Капитан склонился и поцеловал руку священнику и донье Кармен. Аплодисменты вспыхнули снова. Затем он по-братски обнял секретаря.

Уполномоченный поднялся на трибуну, за ним последовали сопровождавшие его лица. Капитан застыл в позиции «смирно» и с помоста отдал команду своим товарищам:

– Воль-но!..

Мгновенное исполнение стариками команды вызвало новый взрыв энтузиазма. Почти одновременно с этим флаги, всего несколько минут назад безжизненные и поникшие, вновь затрепетали в небе, как бы тоже включившись в чествование. Уполномоченный уселся в кресло посреди помоста. Человек в синем костюме поставил перед ним микрофон. Разворачивая бумагу, которую он достал из кармана, уполномоченный, казалось, выжидал, когда стихнут аплодисменты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю