355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хуан Бонилья » Нубийский принц » Текст книги (страница 8)
Нубийский принц
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:07

Текст книги "Нубийский принц"


Автор книги: Хуан Бонилья



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Ирене заявила:

– Я ухожу.

Я догнал девушку и предложил перебраться в местный бар, что мы и сделали. Мне не хотелось уходить, пока не появится нубиец, но глядеть на эту мясорубку не было никаких сил. Я и так видел достаточно.

Если не считать теннисных туфель, Ирене была одета в вещи, одолженные Лусмилой. В такси она казалась оживленной и взволнованной, словно ей не терпелось своими глазами увидеть таинственного нубийца, на поиски которого мы потратили столько сил. Лусмилу так и распирало от гордости, ведь она сумела увести у меня из-под носа бесценное сокровище. Столики в тускло освещенном баре были заставлены пивными бутылками и забитыми пепельницами, так что нам пришлось расположиться у стойки, за которой торчал угрюмый верзила, явно раздосадованный тем, что его отвлекают от интересного боя.

– Я еще ничего не решила, – призналась Ирене, – мне нужно подумать. По-моему, я к этому совсем не готова, но Лусмила говорит, что там для всех создают хорошие условия и что она сама сначала думала, что это не для нее, а потом удивлялась, как легко все прошло в первый раз… Ты рассказывал, что Лусмила была проституткой, до того как вступить в Клуб, но она говорит, что ты соврал, что она никогда ни с кем не спала за деньги, особенно в том жутком месте, где все умирали от голода.

Я неопределенно пожал плечами. И признался:

– Знаешь, мне кажется, эта поездка должна изменить мою судьбу, и не только потому, что у меня умерла мать. Ее вчера похоронили. Похоже, для владельцев Клуба найти нубийца вопрос жизни и смерти: в случае успеха мне обещана должность менеджера. Откровенно говоря, я и сам не против уйти из охотников. Надоело вылавливать утопленников, мотаться по нищим кварталам и разыскивать жемчужины на свалках. А теперь у меня, судя по всему, появился шанс сделаться приличным человеком. Одно дело добывать трофеи и совсем другое – сидеть в кабинете и ждать, когда их приведут другие, а тебе останется только решить, годятся ли они в модели. По-моему, это все же не так противно. Лусмила, надо полагать, нарисовала тебе весьма радужную картину, и она во многом правдива. В Испании ты вряд ли найдешь работу, за которую станут платить лучше, чем в клубе “Олимп”. Но выйти из игры будет непросто. Контракт с Клубом – настоящая западня. Сначала они берут на себя твои расходы, а потом заставляют тратить все больше и больше, завлекают тебя, ублажают, снимают дорогое жилье в любом городе на твой выбор. И покупают тебя со всеми потрохами. Ты, конечно, спросишь, с чего я тебе все это рассказываю. Я и сам толком не знаю, с чего, но от мысли о том, что ты станешь моделью, во мне все переворачивается. Наверное, оттого, что я знаю о тебе гораздо больше, чем о других трофеях, или оттого, что ты нравишься мне гораздо больше других, а может, оттого, что между нами возникло какое-то притяжение, не знаю, как объяснить…

Я остановился, чтобы отпить апельсиновой газировки, и тут Ирене спросила:

– Ты что, делаешь мне предложение?

И одарила меня широкой сияющей улыбкой, от которой ее глаза стали больше, а на лбу появились легкие морщинки. Я улыбнулся в ответ. Неловкое молчание затягивалось, но мне никак не удавалось заново ухватить нить разговора.

Тогда слово взяла Ирене.

– Я же говорю, что ничего еще не решила. Правда, Лусмила хочет, чтобы я пошла с ней, когда она будет отчитываться перед начальством или что-то в этом роде. А в Малаге у меня и вправду нет будущего, особенно если учесть мое состояние.

– Что за состояние?

– Значит, твоя подруга ничего тебе не сказала, – утвердительно произнесла Ирене.

Я покачал головой, готовясь к худшему.

– Я слышала, что в Испании проще закрепиться, если ты беременна, и решила специально забеременеть. Я не хотела ехать, пока не буду уверена. Пропустила несколько партий. На деле все оказалось куда хуже, чем я могла подумать, и, откровенно говоря, мне совсем не хочется попасть в приемник и там дожидаться, когда меня депортируют. Помнишь, что ты мне сказал, когда забирал из комендатуры? Выбора нет. Разве с тех пор что-нибудь изменилось? Разве ты больше не хочешь меня спасти, как спасаешь тех, кто, по-твоему, достоин лучшей доли?

– Пожалуй, – сказал я задумчиво, – мне действительно не хочется тебя спасать, по крайней мере, так, как я спасал других.

– Лусмила меня предупредила, так что не трать время зря.

– О чем она тебя предупредила? – насторожился я.

– О том, чем ты сейчас занимаешься. Соблазняешь меня, морочишь мне голову. Она сказала, что у тебя такая манера обрабатывать свои трофеи. Наплетешь с три короба, прикинешься лучшим другом. А все для того, чтобы переспать с моделью до того, как она поступит в Клуб, потому что потом это можно будет сделать только за деньги. Со мной такие штучки не пройдут, Лусмила меня предупредила. Она так и сказала: “Он может пообещать, что вы будете вместе, лишь бы ты с ним переспала, пока за это не нужно платить”.

Ощущение было такое, будто мне в глотку влили расплавленный свинец. Мои внутренности пылали, и все, что я съел в тот день, готово было устремиться наружу. Я чувствовал, как немеет лицо, как по спине медленно стекает капля пота.

Из зала долетал нарастающий гул, который время от времени пронзали отдельные громкие выкрики. И вдруг наступила тишина, словно толпе зрителей одновременно заткнули глотки. Бармен бросил свой пост и рванулся в зал узнать, в чем дело. Я поспешил за ним. Когда пробрались на трибуны, кое-кто из зрителей уже начал выходить из оцепенения. Один из бойцов, совсем молодой, из тех, кто с детства качает мышцы, занимается тэквондо и обожает драться, лежал посреди арены с широко распахнутыми глазами. Его чернокожий противник уже успел покинуть ринг в окружении десятка приятелей-негров и нескольких охранников и укрыться в раздевалке. Бармен повторял как заведенный: “Его убили, его убили, я же говорил ему, чтоб он не дрался, его убили, убили”. Внезапно он бросился на ринг, так, словно от этого зависела вся его жизнь. Обернувшись к Ирене, я попросил ее оставаться на месте. Пока охранники уносили с арены тело, под сводами погреба висела зловещая тишина, но как только скорбная процессия скрылась из вида, зал начал потихоньку оживать, заработал тотализатор, и вскоре трибуны снова взревели, приветствуя очередную пару гладиаторов. Я протиснулся к Лусмиле, чтобы немного подзарядиться от нее уверенностью и спокойствием. Албанка мило беседовала с элегантным господином лет пятидесяти, источавшим аромат дорогого одеколона, с гвоздикой в петлице изящного пиджака в мелкую полоску. В левой руке Лусмила держала бокал с вином, в другой – тонкую сигарету, с которой медленно опадал пепел. Увидев меня, она поморщилась, поспешно извинилась перед кавалером, немедленно переключившим внимание на ринг, где готовы были сойтись новые бойцы, на этот раз два негра, один из которых был гигантом с лоснящимся телом, и рявкнула:

– Ну что у тебя за зуд?

Я вздрогнул, словно от электрического разряда. Неужто албанке известно о моих ночных страданиях?

– Дела плохи. Моряки не в восторге от того, что случилось. Готов поспорить, плана спасения нубийца на случай, если они решат отомстить за своего товарища, у тебя нет.

Лусмила презрительно фыркнула. Потом поинтересовалась, где Ирене, и не на шутку встревожилась, узнав, что я оставил ее одну. Я уже собирался потребовать, чтобы она прекратила настраивать негритянку против меня, но Лусмила неожиданно вскочила на ноги и побежала в бар. Негр, похожий на борца сумо, бросился на своего соперника, как ослепший от ярости бык. Тот встретил атаку, приняв боксерскую стойку. Блистательный апперкот заставил толстяка отскочить назад. Из глаз у гиганта посыпались искры, но его противник не стал наносить новые удары и предпочел отступить. Он использовал проверенную тактику: терпеливо изнурял соперника, стараясь держать его на расстоянии, поскольку гигант, сумей он подобраться ближе, раздавил бы его в два счета. Подвижный и ловкий, негр кружил по рингу, время от времени нанося неповоротливому противнику меткие удары и постепенно ломая в нем волю к сопротивлению. В боях без правил нет раундов. Бойцам не приходится рассчитывать на спасительный удар гонга. Я не сводил глаз с неуклонно сдававшего позиции борца сумо. Этот бой обещал заведению сумасшедшую прибыль, ведь, судя по отчаянию публики, на трибунах не нашлось никого, кто рискнул поставить на поражение толстяка. Убедившись, что гора жира готова рухнуть и растечься по полу, сухопарый боец позабыл о боксерских приемах и бросился на соперника. Это было серьезной ошибкой, поскольку борец сумо внезапно собрался с силами и постарался отразить атаку. Однако молодой боец легко разгадал намерения своего соперника, отшвырнул его двумя прямыми ударами, а потом разогнался, описав круг по арене, и со всей силы ударил головой в челюсть толстяка. Тот как подкошенный рухнул на арену. Противник тотчас вскочил ему на грудь и принялся молотить поверженного соперника кулаком по лицу; он успел нанести ровно семь ударов, прежде чем судья объявил об окончании боя. Сосед албанки с разочарованным видом поднял с пола бутылку белого вина, которая была зажата между его лаковыми туфлями, и наполнил бокал. Охранникам стоило большого труда унести бесчувственного гиганта с арены. Из бара вернулись Ирене и Лусмила. Последняя поинтересовалась:

– Я что-нибудь пропустила?

Я только и сумел выговорить:

– Это было потрясающе.

Но самое интересное ждало нас впереди. На арену выскочил наш моряк в боксерских трусах под цвет национального флага, готовый померяться силой с целой армией. На спине у него красовалась татуировка: волкодав с золотыми клыками. На ринге морячок выглядел выше, чем в номере у Лусмилы: казалось, что он может достать рукой до потолка. И все же, несмотря на свирепый вид, этот парень был чертовски уязвим, словно где-то на его теле скрывалась пробка, и было достаточно вытащить ее, чтобы весь воздух спустился через эту маленькую дырочку. Вслед за морячком на ринг вышел нубиец. Среди его секундантов оказался – кто бы вы подумали? – Менеджер, с которым я говорил в парке магнолий. Я едва не сказал Лусмиле: “Гляди, это тот самый парень, который обещал провести меня сюда”. Возможно, воспользуйся я предложением Менеджера, наша встреча с нубийцем состоялась бы гораздо раньше. Я спросил Лусмилу, отчего она так уверена, что наш негр победит и что нам удастся поговорить с ним после боя. Она ответила, не сводя восхищенных глаз со статной фигуры нубийца:

– Тип со шрамами уговорил меня поставить на него сотню, но теперь я вижу, что продешевила.

– Mamma mia! – выдохнула Ирене, пожирая взглядом нубийца.

В парне было не меньше метра девяноста росту. О таких губах, полных и чувственных, мечтали все без исключения светские львицы, но ни одна пластическая операция не дала бы подобного эффекта. Дельтовидные мышцы напоминали о шедеврах мастеров эпохи Возрождения, воплощавших в камне грезы об олимпийских богах. Но лучше всего были его ноги, длинные, стройные, не слишком мускулистые, с гладкой, блестящей кожей. Череп нубийца был гладко выбрит, запястья и колени туго забинтованы, желтые шорты ловко охватывали упругие ягодицы. Я вспомнил, как Гальярдо определил истинную красоту: от одного взгляда на нее голова идет кругом.

Бой получился не слишком интересным. Он длился ровно сорок восемь секунд. Морячок применил пару приемов кун-фу и нанес несколько слепых бесполезных ударов. Нубиец расправился с соперником без видимых усилий. Он набросился на моряка, повис у него на плечах и швырнул наземь. Морячок попытался подняться, но нубиец пригвоздил его к полу, надавив предплечьем на горло, и несколько раз ткнул кулаком в солнечное сплетение. Глаза морячка наполнились ужасом и мольбой. Но пощады не было. Когда нубиец поднялся на ноги, болельщики его соперника стали кидать на ринг пивные бутылки. Нубиец оставался невозмутимым. Однако трибуны продолжали бесноваться, и охранникам пришлось восстанавливать порядок при помощи кулаков. Боец незаметно исчез с арены в сопровождении Менеджера. Зажглись лампы, зал наполнился неприятным белесым светом, работники клуба потянулись к выходу, обсуждая подробности прошедших боев. Лусмила помчалась вызволять свой выигрыш. Я стоял у стены, скрестив руки на груди и завороженно глядя в потолок, рядом была Ирене, ее смуглое лицо было намного бледнее обычного, то ли от волнения из-за встречи с нубийским божеством, то ли от противного света ламп, искажавшего цвета.

– Ну и как тебе все это? – спросила она, просто чтобы поддержать разговор.

– Здорово, – признался я. – Никогда бы не подумал, что бои без правил – такая волнующая штука.

– Я тоже.

Испугавшись, что между нами снова повиснет неловкое молчание, я спросил, что она собирается делать с ребенком.

– Никакого ребенка пока нет.

– Лусмила наверняка упоминала, что Клуб может оплатить тебе операцию.

– Разумеется.

– А кто отец?

– Никто, один парень, я не знаю, и вообще хватит об этом.

У меня зазвонил телефон. На экране светилось имя Лусмилы. Албанка велела нам с Ирене идти к выходу: ей удалось пробраться в фургон, в котором нубийцу предстояло вернуться в Малагу. Если на земле существовал человек, способный провернуть такую операцию, это могла быть только Лусмила. Однако идти на ее зов я не торопился: мне не хотелось ехать непонятно куда в зловещем фургоне. Приказав Ирене следовать за мной, я начал продвигаться по опустевшим трибунам и по пути наткнулся на знакомого журналиста из газеты “Опиньон”. Тот сделал вид, что не узнал меня, но я как ни в чем не бывало поинтересовался, собирается ли он написать о сегодняшних боях. Наш отважный репортер панически боялся разоблачения. Он присутствовал в зале исключительно в качестве зрителя, начальство строго-настрого запретило ему писать о подпольных боях, да он и сам не собирался рисковать, навлекая на себя гнев серьезных людей. Я попросил журналиста подбросить меня до Малаги, а Ирене сказал, чтобы она оставалась с Лусмилой и что мы наверняка еще увидимся, хотя возможно, что и нет. Другими словами, я выбрасывал белый флаг, отказывался от погони за нубийцем и предоставлял Лусмиле возможность снабдить Клуб великолепным трофеем. Я не боялся показаться трусом в глазах албанки, ведь ее собственная победа вполне могла оказаться пирровой. Возможно, я был вовсе не таким хорошим охотником, как привык считать, и уж точно не был лучшим охотником Клуба, как убеждала меня Докторша, когда я начинал заниматься самоедством. Я понятия не имел, что станет делать Лусмила, чтобы переманить нубийца, и с ядовитой усмешкой представлял, как он отвергнет ее предложение и останется верен боям без правил, благодаря которым ему уже удалось забрать с мрачного горного склона семью и скопить приличный капитал, позволявший всерьез задуматься об открытии дискотеки для негров или круглосуточного супермаркета в квартале нелегалов, а впереди маячили перспективы получения гражданства. Теперь, когда я выпал из борьбы и надеяться оставалось только на неудачу албанки, руководящая должность и собственный кабинет утратили для меня львиную долю своей привлекательности, и мне стало казаться, что моя судьба – искать жемчужины в грязи, скитаться по побережью, спасая тех, кто достоин лучшей жизни, прежде чем жандармы отправят их назад в нищету и безвестность.

Лгать Николасу Бермудесу Альяге, НБА для друзей и читателей, было выше моих сил. Пришлось сознаться, что никакой я не любитель подпольных боев, а собрат-журналист, который прочел его репортаж и отправился в Малагу собрать побольше информации. Николас нисколько не рассердился, заверил меня, что на моем месте поступил бы так же, добавил, энергично хлопнув меня по плечу: “Да я сразу тебя раскусил, ну какой из тебя любитель боев!” Потом он спросил, на какое издание я работаю, и я, помня о том, что чем нелепей выдумка, тем скорее в нее поверят, скромно ответил: “Я испанский корреспондент “Гардиан”. Это было довольно рискованно, но репортер легко проглотил мою ложь, украдкой оглядел меня с головы до ног, уважительно присвистнул и поинтересовался, набралось ли у меня информации на приличный репортаж. И, не дожидаясь ответа, попросил: “Ты уж процитируй меня, когда будешь писать, ладно?” “Обязательно”, – пообещал я и без всякого перехода заговорил о том, какое впечатление на меня произвел благородный нубиец, и о том, что по законам журналистики его стоило бы сделать центральным персонажем статьи, дабы перейти от частного случая к широкому обобщению. Водитель нахмурился, поймал мой взгляд в зеркале заднего вида, несколько мгновений поколебался, не включить ли музыку, чтобы разогнать тяжелую тишину, и в конце концов проговорил: “Так это же моя идея, парень, от начала до конца моя идея”.

– Как это?

НБА попросил закурить. Казалось, ему не верится, что для его истории нашелся благодарный слушатель. К несчастью, сигареты у меня кончились еще во время боя.

– Давай остановимся где-нибудь на пляже. Все лучше, чем ехать в Малагу, у меня от этой вони уже резь в глазах.

Мы съехали по шоссе навстречу полосе огней, протянувшейся вдоль бесконечного темного моря. Это было все равно, что очертя голову броситься в пустоту по пути, проторенному самоубийцами. Ветер гнул к земле кусты, с двух сторон обступившие автостраду. Я опустил стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха, и тут НБА повернул на узкую дорогу, ведущую на мост, за которым виднелись очертания Торремолиноса. Сбоку мелькнул щит с названием городка, написанным гигантскими буквами. Жаркую ночь пронзила сирена “скорой помощи”.

– Инфаркт, – объявил НБА. У репортера был особый талант распознавать недуг по звуку сирены. Он сам сказал мне об этом, и я ему поверил. Мы выехали на набережную, вдоль которой выстроились летние бары, украшенные разноцветными огоньками. Публики было немного, и мы без труда выбрали заведение, в котором не было никого, кроме официантки и трех сонных скандинавов, которые сняли местных девиц и понятия не имели, что с ними теперь делать.

– У меня была в точности такая идея, – повторил НБА, когда мы расположились за столиком и заказали по кружке пива. – С этим Бу, нубийцем, как ты его называешь, мы давно знакомы. Когда мы встретились, он еще не был бойцом и торговал с рук пиратскими дисками, как большинство здешних негров. Он таскал свой товар в здоровенных рюкзаках и раскладывал на одеяле в парке или в порту, как все. Я сделался его постоянным клиентом, время от времени мы перебрасывались парой слов. Привет, отличный денек сегодня и прочая метеорологическая чушь. Потом я стал подгадывать, чтобы у Бу было поменьше покупателей, задерживался надолго, угощал его сигаретами и по-всякому втирался в доверие. Бу ведь из Судана, а там, как тебе известно, гражданская война, настоящая бойня, с концлагерями, судилищами, массовыми убийствами тех, кто родился не в том племени и не пожелал принять ислам. У нас об этом мало говорят. Бу бежал на Берег Слоновой Кости, нанялся на плантацию какао, где приходилось трудиться от зари до зари за гроши, пока в стране не случился военный переворот. Когда дела стали совсем плохи, Бу с компанией таких же отчаянных ребят решили пробираться в Европу. Затем, как я догадываюсь, были голод и скитания, бандиты и мафия и наконец долгожданная возможность утвердиться в мире белых. Таких историй существует великое множество, а первой была “Одиссея”. В Африке остались сотни брошенных Пенелоп, и не нашлось еще поэта, чтоб воспеть хотя бы одну из них. Многим надоедает ждать неизвестно чего, и они сами стараются сбежать из трущоб. Некоторые отправляются в путь вместе со своими Одиссеями. У Бу, кстати, была невеста, но он потерял ее в дороге. Их катер потерпел крушение, и пятнадцать человек из семидесяти утонули. Бу хотел остаться на берегу, чтобы дождаться, пока волны выбросят тело девушки, но подоспели жандармы, и ему пришлось бежать. Он увидел труп своей невесты по телевизору, в каком-то баре в Альмерии. Потом его и еще восемь человек, которые с ним были, задержали легавые. Бу неплохо знает английский, но в суде он притворился, что говорит только по-судански, если суданский язык, конечно, существует. Переводчики как раз объявили забастовку, и судье оставалось только отпустить арестованных на все четыре стороны. Такое часто случается. Переводчикам слишком мало платят. В общем, в тот раз Бу удалось выпутаться.

– А как он стал бойцом?

– Ты забегаешь вперед. Постепенно мы с Бу сблизились, и я стал время от времени приглашать его перекусить. Бедняга считал меня этаким добрым самаритянином, хотя по большому счету все журналисты и есть самаритяне.

Я подумал: “Ты и сам в это не веришь, ну да ладно, продолжай”. И репортер продолжал:

– “Что ты знаешь о боях без правил?” – спросил он меня как-то. Я не знал ровным счетом ничего. Даже понятия не имел, что у нас в провинции они проводятся. Бу рассказал, что на родине был капитаном команды по вольной борьбе. Он стал участвовать в боях, как только покинул родную деревню, не за деньги, а за крышу над головой и еду три раза в день. Бу провел сорок поединков и все выиграл. В его деревне борьба была главной традицией, там бойцов воспитывали с детства.

– Черт, а он, кажется, и вправду нубиец, – поразился я.

– Так он и стал бойцом, а я решил сделать репортаж, настоящее журналистское расследование, опасное, потому что хорошая статья всегда угрожает чьей-то кормушке.

Я не совсем понял, о чем идет речь, но решил не уточнять: для пространных лекций время было слишком позднее.

– Вы видитесь до сих пор?

– Что ты, я, конечно, фанат и часто хожу на бои, но бойцов берегут как зеницу ока. Завтра, к примеру, у Бу свободный день, но я понятия не имею, где его искать; он может отправиться в квартал за железной дорогой, чтобы снять на пару часов какую-нибудь цыпочку, или весь день смотреть телевизор в одном из негритянских кабаков на бульваре. Ты глядишь на них и поневоле задаешься вопросом: как им это удается? Откуда у них деньги, тачки и приличная одежда, если они с утра до вечера ровным счетом ничего не делают? Впрочем, это уже совсем другая история. После боя его участникам позволяют немного отдохнуть. Им дают выходной, а то и два. Бывает, что и больше, если боец серьезно пострадал. Разумеется, им всем хочется забыться. Наверняка накануне кого-то забили до смерти или, того хуже, унесли с ринга без памяти, чтобы он очнулся под крики чаек на городской свалке, не помня даже своего имени. Потом такие бедолаги бродят по городу, и от них шарахаются даже свои. Так что хозяева арены стараются не ослаблять бдительность. Бойцы для них – куры, которые несут золотые яйца, и курятник надо хорошенько запирать. Надеюсь, ты меня процитируешь.

– Подожди, – одернул его я, – я и сам могу сочинить немало таких историй и не слишком сильно погрешить против истины.

Пущенная мной стрела угодила в цель: я сумел задеть профессиональную гордость журналиста, который ни за что на свете не посмел бы вставить в статью хоть один вымышленный факт. Смутившись, НБА пустился в рассуждения о том, что нелегальная иммиграция – чума нашего времени, дополняя философские построения целой россыпью цифр: по всей стране насчитывается тридцать тысяч иммигрантов, за год их количество увеличилось на двадцать три процента, меры, которые принимает полиция, позволяют бороться только с самими нелегалами, а против мафии они не действуют. Репортеру так хотелось произвести на меня впечатление, что он не замечал ни моей усталости, ни отвращения, которое у меня вызывают холодные цифры и позаимствованные из гражданского катехизиса банальности, не дающие ни малейшего представления о масштабах стоящей за ними трагедии. Я вспомнил, в чем состоит мое предназначение: спасать человеческие жизни, выставлять на торги истинную красоту, извлеченную из самых мрачных нор бытия. Пришло время свернуть белый флаг, который я выбросил полчаса назад, вырыть из земли свой талант и снова стать охотником.

– Ты не мог бы отвезти меня в отель? – спросил я у репортера. Этот кретин решил было, что я предлагаю ему что-то неприличное. На прощание он дал мне свою визитку, и я обещал позвонить, если понадобится.

Я не сомневался, что Ирене и Лусмила как раз изучают анатомию Бу, и потому предстал перед дверями албанки не без внутренней дрожи. Каково же было мое удивление, когда в номере не оказалось никакого нубийца. Как выяснилось, он извинился перед Лусмилой через Человека Со Шрамом и просил передать, что он слишком устал и не готов к серьезному разговору. Разочарованные девицы, у которых, по словам Ирене, даже кончики пальцев чесались от желания прикоснуться к нубийскому божеству, отправились опустошать мини-бар. Магический реализм по-африкански, подумал я, а вслух спросил у Лусмилы, что она собирается делать дальше.

– Он придет завтра утром, когда как следует выспится.

Лусмила ошибалась. Нубиец не пришел ни утром, ни вечером, а между тем Докторша, разочарованная неудачей своих лучших охотников, уже начинала потихоньку терять терпение и даже предложила прислать подкрепление, на что я, набравшись наглости, попросил парочку военных вертолетов.

По-моему, он очень ранимый, – заявила Ирене, давно уже чувствовавшая себя в номере Лусмилы как дома.

– Не надейся, что у твоих клиентов будут такие же тела, как у Бу, – парировал я, и Лусмила возмущенно фыркнула. Потом она подошла ко мне и с чувственной дрожью в голосе прошептала на ухо:

– Хочешь, мы вызовем твою мать?

Я, как ни пытался, не смог скрыть изумления. Такими вещами не шутят, и албанка сумела вывести меня из равновесия, уж это она умела, как никто другой. Она взяла меня за руку и спокойно выдержала мой взгляд, который должен был испепелить ее, но на деле оказался чуть теплым. Ирене перестала обращать на нас внимание, свернулась клубочком на кровати, прикрыв лицо рукой от света, опустила веки и затихла. Лусмила продолжала:

– У меня есть доска. Мы можем позвать твою маму и спросить, где она сейчас и как ей там, у меня хорошо получается, всегда приходят нужные покойники, и злые духи не мешают.

Она отпустила мою руку и принялась копаться в чемодане в поисках доски для вызова духов, двигаясь, словно робот, который был создан другим роботом и подчиняется не человеку, а самому себе. Отыскав доску, Лусмила положила ее на пол, уселась рядом и предложила мне присоединиться. Возможно оттого, что во мне самом было немало от робота, созданного другим роботом, я решил принять участие в этом фарсе, подыграть своей вечной сопернице по олимпийской гонке, показать ей, что моя внутренняя крепость выстоит, несмотря на все ее ухищрения, какими бы коварными и нелепыми они ни были. Ирене попросила меня немного убавить свет, я повернул тумблер, и в комнате воцарился мягкий кремовый полумрак. Ирене поблагодарила меня, убрав руку с лица. Я уселся рядом с Лусмилой перед доской, на которой были в круг написаны все буквы алфавита. Она поставила в центр кубик и попросила меня положить на него кончик пальца и держать, пока кубик не начнет двигаться. Неужели это и вправду могло произойти? Я спросил у Лусмилы, когда она открыла в себе способности медиума, и та призналась, что совсем недавно. Ей хотелось пообщаться с какой-нибудь знаменитостью, исторической личностью.

– Как-то раз я вызвала Фиделя Кастро.

А вы смогли бы сдержать смех в такой ситуации?

– Можешь смеяться сколько угодно, но это правда. Он сказал мне, что умер еще в шестидесятом. Его убили на следующий год после прихода к власти. Американцы нашли двойника и всячески его поддерживают, чтобы кубинцы сами попросили у них защиты от кровавого монстра.

– Скорее всего, это был вовсе не Фидель, – предположил я, – а какой-нибудь юморист-неудачник, который решил после смерти отомстить всему миру, издеваясь над медиумами.

– Думай как хочешь. Только, пожалуйста, посерьезнее, а то твоя мама не придет.

Я никогда не участвовал в спиритических сеансах, хотя в подростковом возрасте у меня, как полагается, был период увлечения духами (в те времена я просыпался со словами “Мойсес Фруассар Кальдерон, Ла-Флорида, 15-Б, охотник за привидениями”). С парочкой таких же, как я, малолетних кретинов мы совершали ночные вылазки в заброшенные дома, оставляли в них магнитофоны с пустыми кассетами, а потом запирались у кого-нибудь в комнате и жадно слушали, тщетно пытаясь угадать в монотонном писке плохо настроенного передатчика голоса из другого мира. Время от времени нам удавалось уловить более-менее отчетливый звук, который мы немедленно объявляли каким-нибудь словом. Больше всего нас пугали детские голоса, произносившие бессмысленные фразы (холодно, иди ко мне, мамочка, или что-то в этом роде). Правда, куда чаще нам удавалось записать кошачье мяуканье, шуршание пробежавшей поблизости от микрофона крысы или завывание ветра среди старых стен. Но на полноценный спиритический сеанс я прежде не отваживался. И вот теперь Лусмила пыталась расслышать в бездонном потустороннем пространстве слабый голос моей матери. Когда она попросила духа проявить себя, я был готов расхохотаться, и расхохотался бы, но тут кубик начал вращаться как безумный, перекатываясь от одной буквы к другой. Я отдернул руку, словно от укуса или удара током (вернее всего будет сказать: так, словно меня укусила злобная тварь с электрическими клыками). Кубик метался по кругу, и буквы складывались в слова: я здесь, сынок.

Нервно сглотнув, я покосился на Лусмилу, но она не отрываясь смотрела на кубик, замерший перед буквой О, словно не могла решить, вернуть его на место или дать покойнику высказаться. У меня заныло в животе, правый висок сверлил чей-то взгляд. Казалось, что глаза вот-вот выскочат из орбит. По телу пробегала дрожь. Лусмила прошептала:

– Спроси что-нибудь.

Я посмотрел ей в глаза, ожидая увидеть в них торжество, злую насмешку, презрение к ничтожеству, позволившему обвести себя вокруг пальца. Ничего подобного. Лусмила была напугана, словно не ожидала, что в ее загробные игры вмешается настоящий мертвец. Я не мог произнести ни звука. Побоявшись обидеть духа долгим молчанием, Лусмила принялась перекатывать кубик кончиком пальца, составляя вопрос: кто ты? Потом она подвинула кубик на середину, и он снова стал двигаться сам по себе. Ответ не заставил себя ждать:

– Мойсес, я твой отец. Теперь мне все про тебя известно. Без комментариев.

Меня охватила паника. Мой отец не умер – вернее, тогда я еще не знал, что он умер, – он не знал, чем я занимаюсь, и вообще почти ничего обо мне не знал; несмотря на родственные узы, мы, по сути, были чужими людьми и успели осточертеть друг другу за долгие годы. Мысль о том, что мой отец каким-то образом узнал правду, была куда страшнее того, что он мог умереть. Возможно, он, как Фидель Кастро, был мертв уже много лет, просто в свое время его заменили двойником. Поднявшись на ноги, я заявил, что мой отец жив и понятия не имеет о том, что я охотник, а со всем этим дерьмом пора завязывать. Ощущение было такое, словно я угодил под снежную лавину. Совершенно разбитый, я выполз в коридор, оставив говорящего призрака пребывать в недоумении и готовясь к худшему. Я с грехом пополам набрал наш севильский номер, немного послушал гудки и отключился. Выпив снотворное, я завалился на кровать, проклиная Лусмилу и сомневаясь, не стоит ли вернуться и продолжить беседу с покойником. Той ночью борьба с невыносимым зудом перемежалась беспокойной дремотой, и больше всего на свете я боялся наутро обнаружить, что отец действительно мертв и что он знал, чем я занимаюсь. Наутро (Мойсес Фруассар Кальдерон, Ла-Флорида, 15-Б, охотник за сокровищами) я отправился в парк магнолий, чтобы разузнать, где наш нубиец проводит свой выходной. Ночью я в кровь расчесал себе все, что только можно, и теперь мне было трудно идти. Экскаваторы и грузовики отчасти справились с мусором, но в воздухе еще висело смрадное марево. Гвинеец Карлос, которого я разыскал в парке, первым делом поинтересовался, отчего я так плетусь, потом отчитал за то, что я накануне не пришел на встречу, а когда узнал, что я видел бой, потребовал подробного отчета о том, как Бу расправился с морячком. Кстати, на следующий день я купил в газетном ларьке на Барселонском бульваре, где можно было найти прессу со всего света, свежий номер “Опиньон” и обнаружил в нем коротенькую заметку за подписью НБА, в которой сообщалось, что американского моряка избила банда негров. Пострадавший находился в палате интенсивной терапии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю