Текст книги "Парикмахер"

Автор книги: Христиан Шюнеманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Значит, Александра была для нее конкуренткой?

– Александра вела важнейший раздел. Кроме того, она провернула огромную работу – нашла для отдела рекламы хороших клиентов. Руководители издательства благоволили к ней, это ни для кого не было тайной. И это как раз когда у Евы оказались запороты два последних номера.

– Как это? Запороты?

– Плохо продавались. Не те заголовки, не те выносы – такое иногда случается. Читательницам не понравилась фотомодель на обложке. Ведь Ева решает все сама и иногда не попадает не то что в десятку, а вообще промахивается. Конечно, на деле все намного сложней, чем я говорю. Еве особо и не возразишь – босс есть босс. Но если она в ближайшее время не увеличит тираж, ее редакторское кресло обернется катапультой. Томас, только это строго между нами, хорошо? Я сообщила вам внутреннюю информацию, приоткрыла дверь в редакционную кухню.

– Так вы подозреваете, что это Ева убила Александру?

– Что вы?! – ужаснулась Барбара и даже всплеснула руками, словно хотела стереть все свои слова. – Я вообще не могу представить, что на это способен кто-нибудь из наших сотрудников!

– У Александры тут были друзья? Ну, кроме вас?

– Она всегда дружила с Клаудией Кох, вы ведь знаете ее. Они не только работали в одной редакции, но и жили в одном доме. Очень разные, но тем не менее были лучшими подругами. Что для Клаудии Кох серьезно, то для Александры всегда игра. Вообще-то, я даже удивлялась их дружбе, ведь они совсем не подходили друг для друга.

Неужели Барбара ревновала? К Еве Шварц, к Клаудии Кох, ко всем, кто дружил с Александрой?

– Чтобы у вас не сложилось ложного впечатления, – сказала Барбара, – я вот что добавлю. Не могу утверждать, что мы с Александрой дружили. Для этого мы слишком редко контактировали. Я всегда жалела об этом. А теперь уже слишком поздно.

– Сочувствую.

– Александра когда-нибудь упоминала про меня? – Барбара с надеждой устремила на меня взгляд.

– Да. Или нет. Честно говоря, не помню. – Теперь настала моя очередь краснеть. Ведь Александра никогда не говорила про Барбару.

– Возможно, это могло бы потом измениться. – На лице секретарши заиграла загадочная улыбка. – Моя дочка Антье и Кай, сын Александры, души друг в друге не чают. Когда дети впервые влюбляются, их матери тоже становятся ближе. Возможно, мы с Александрой стали бы на этой почве настоящими подругами. – Она вздохнула. – Как это было бы прекрасно!

– Вам ведь очень нравилась Александра, верно? Что и говорить, потрясающая была женщина. Такая привлекательная, жизнерадостная.

– Да-да, верно. Значит, мы с вами хорошо к ней относились. Я могу вам доверять, да?

Я кивнул.

– У меня тут возникла проблема. Возможно, вы в силах мне помочь. Вещь довольно глупая.

– Что такое?

– На имя Александры приходят счета и предупреждения, их очень много. Гуччи, Порше, Кефер, в том числе и ваши счета, Томас. С ее почтой теперь вожусь я. Оплачивать нужно много чего. А банковский счет Александры, вероятно, пуст. Кай ничего не должен знать об этом, ведь он еще ребенок. Он даже не подозревает о финансовом крахе матери.

– Вы в этом уверены?

– Он поссорился с матерью, к несчастью, как раз в день убийства. Бедняжка, теперь ему придется жить с таким камнем на душе. Что вы думаете? Он такого ей наговорил!

– Что это была за ссора?

– Кай занял у Клаудии пятьсот евро, и Александра об этом узнала. Сама она не хотела ему давать такую сумму, возможно, даже не могла в тот момент из-за безденежья. И вообще, скажите на милость! Зачем шестнадцатилетнему мальчишке пятьсот евро?!

На кокаин, подумал я.

– Александра задала ему трепку – мол, не надо клянчить у других, раз мать запретила.

– Александра сама рассказала вам об этом скандале?

– Нет. Но мать с сыном так орали друг на друга, что было слышно на всем этаже. При этом она все время повторяла: если ты не будешь меня слушаться, отправишься к отцу в Берлин. Обычно это действовало.

– Я понимаю.

– Главная редакторша, Ева, страшно злилась, когда мальчик торчал у Александры и Клаудии. Двери тут всегда открыты, сотрудникам редакции нечего скрывать друг от друга.

– Разумеется, нечего.

– Клаудия поступила неправильно, когда дала мальчику деньги. Александра пыталась быть последовательной в воспитании сына, а Клаудия снова нарушила ее усилия. Естественно, Александра ни в чем не упрекнула свою лучшую подругу! – Барбара Крамер-Пех вцепилась в мою руку. – Томми, все это материнские проблемы, вам их не понять.

– Барбара, правда, что голова убитой Александры покоилась на подушечке? Вы видели это?

– Я не смотрела. Не хотела смотреть. Не знаю, что с ней сделали. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше ни о чем. Ой, мне пора на свое место. Надо отвечать на телефонные звонки.

– Возьмите мою визитную карточку – на всякий случай. Что касается моих счетов к Александре – можете их порвать.

Она тихонько прикрыла за собой дверь. Обессиленный, я рухнул на стул. Ну и гадюшник! Я не верил ни Еве Шварц, ни Барбаре Крамер-Пех. Могла ли одна из них убить Александру? И по какой причине? Убийца стоял (или стояла) в этой самой комнате. Осталась ли на ковровой дорожке кровь Александры? Я непроизвольно убрал ногу с пестрого узора. Крутанулся на стуле, совершив полный оборот вокруг своей оси, сцепил пальцы на затылке и уставился на косметическую продукцию на полках. Среди книг мне бросилось в глаза название на корешке: «666 секретов нашего тела». Я вытащил книгу. На пол спланировал бумажный листок. Я поднял его и поднес к глазам. Основное письмо написано кириллицей. Короткое резюме на английском языке адресовано «миссис Каспари». «М-р Иванов» заверял ее в том, что «сохранит в секрете упомянутые темы», и выражал надежду «на успешное сотрудничество». Я попытался разобраться в кириллице. Прочел по-русски лишь слово «мускус», ничего не понял, сложил бумажку и сунул в карман брюк. Словно преступник, выскользнул из кабинета Александры. Скорее на свежий воздух! На сегодня с меня достаточно! Коридор закончился, я свернул направо. Выхода там не оказалось. Я стоял перед неплотно прикрытой дверью чьего-то кабинета. Пожалуй, придется спросить, как мне выбраться из этого лабиринта. Только я хотел постучать, как услышал голос мальчишки.

– Пускай делает все, что хочет! В Берлин я все равно не поеду!

– Ты немного потерпи, – мягко возразил женский голос. Только теперь я заметил возле двери табличку: «Клаудия Кох. Редактура текстов. Партнерство. Психология. Секс».

Я постучал в дверь.

– Простите, я не хочу мешать, но…

Клаудия Кох и Кай разом повернулись в мою сторону.

– Господин Принц! – пораженно воскликнула Клаудия.

– Я заблудился, не могу найти выход из редакции.

– Я уже слышала, что вы здесь! – Клаудия встала и протянула мне руку. Ее курносый носик и щеки были усеяны светлыми веснушками, под глазами лежали темные круги. Что тут удивляться? Кто из нас крепко спал в последние ночи? – Как чудесно, что вы заглянули ко мне, – добавила она.

– Я привез Еве парочку образцов нашей новой линии.

– Я пойду, – заявил Кай. Банкетка тут стояла такая же, как в кабинете Александры. Клаудия и Кай обнялись. Кай, почти с меня ростом, пригнул голову и уткнулся лицом в ее шею, будто малый ребенок. Несколько секунд Клаудия прижимала его к себе. Потом Кай выпрямился. Уходя, протянул мне руку.

– Чао!

– Кай! Мне очень жалко…

У мальчика темные глаза Александры. Не расширены ли зрачки? Я подумал о наркотиках. Нет, просто его лицо чуточку опухло. От слез.

– …такое несчастье с твоей матерью. Может, тебе нужно поговорить? Если окажешься в моих краях, загляни в салон, я буду рад.

– Спасибо. – Он вышел.

Клаудия на мгновение плотно сжала губы и неожиданно заявила:

– Раз уж вы оказались здесь, пойдемте вместе пообедаем. – Ее слова прозвучали, на мой взгляд, слишком громко и с каким-то вызовом.

– С большой охотой. Я не прочь перекусить.

Клаудия наклонилась через стол, где аккуратными стопками лежали деловые бумаги, книги и буклеты, достала кошелек из стоявшей на полу сумочки и заботливо застегнула ее.

Мы пошли по коридору.

– У вас в редакции все идет нормально, своим чередом, не так ли? – спросил я. – Несмотря на убийство?

– Все идет нормально, – с иронией повторила Клаудия. И у меня впервые появилось ощущение, что я разговариваю с нормальным человеком.

– А что Кай?

Войдя в лифт, Клаудия нажала на кнопку «Е». Даже при неярком освещении ее глаза казались очень голубыми. Может, она носит голубые контактные линзы? Но мне не хотелось подозревать ее в таком мухляже.

– Каю сейчас тяжело. Но я забочусь о нем.

– Он по-прежнему регулярно приходит в редакцию?

Клаудия кивнула – то ли портье, то ли отвечая на мой вопрос. Жара, окутавшая нас на улице, показалась мне приятной. Лишь теперь я понял, что мне все время было зябко.

– Где будем есть? – поинтересовался я.

– У итальянцев на Розенкавалирплац. Согласны?

Мы шли бок о бок быстрым шагом. Светлые волосы Клаудии отзывались на каждое движение. С длинным, до щиколоток, платьем она носила туфли на плоской подошве.

– Не знаю, рассказывала ли вам Ева о своих подозрениях. – Клаудия взглянула на меня.

– Вы имеете в виду историю с рекламой «Клермон»?

– Разумеется, тут не обошлось без Кая. Совесть его нечиста, что и говорить, ведь он все время чего-то требовал от матери. Сейчас он сам уверен, что из-за него мать была вынуждена пойти на сделку с этой фирмой. Какая чепуха. Я пытаюсь его переубедить. Мальчик ведь такой неуравновешенный, еще решится на какой-нибудь крайний шаг…

– А вы сами? Можете ли вы себе представить, чтобы Александра занималась темными делами? – Очевидно, в редакции это была теперь самая животрепещущая тема.

– В сущности, у нас не было тайн друг от друга, – тихо ответила Клаудия.

– Значит, она ничего вам об этом не рассказывала?

Клаудия посмотрела на носки своих туфель.

– Вероятно, Кай узнал об этом через свою подружку, Антье. А та, должно быть, от своей матери, Барбары. Вот так. У нас в редакции ничего не скроешь.

У итальянцев она выбрала столик с краю и заказала салат, даже не заглянув в меню. Я присоединился к ее заказу.

– Сначала убийство, потом еще эти пересуды насчет Александры, зависть к ее успеху… Как все невероятно тяжело переносить, – сказал я. – Тем более мальчику. Ведь речь идет о его матери.

– Томас, вы очень чуткий. – Клаудия – единственная из редакции, кто не называет меня «Томми». – Знаете что? Пожалуй, вы в самом деле можете что-то сделать для Кая. Сейчас ему нужны люди, которым он может доверять, люди, с которыми дружила его мать. Возможно, с ними ему будет чуточку легче пережить первые, самые тяжелые дни.

– Но, Клаудия, что в моих силах? Разве что идеально его подстричь.

Клаудия улыбнулась и на секунду прикрыла глаза.

– Или просто существовать для него. Чтобы он знал это. Может, в один прекрасный день что-нибудь предпринять вместе с ним.

– У него ведь есть подружка.

– Александра не очень одобряла их дружбу. И я тоже. Девочка такая… как бы сказать… фанатичная. Совсем как ее мать. Вы знаете Барбару?

– Да, я только что с ней разговаривал.

Клаудия намазала маслом ломтик хлеба.

– Барбара одержима своим синдромом всеобщей помощницы. Антье, ее дочь, тоже стремится спасать мир. Она очень активно помогает зеленым, спасает деревья и так далее. Впрочем, возможно, она положительно влияет на Кая. Только, на мой взгляд, все равно неплохо, если у мальчика появится и собеседник-мужчина.

– У него есть родной отец.

– Верно, Томас. Но вы знаете сами, какие у них напряженные отношения. Кай всегда был маминым сынком. Холгера он просто не переносит.

На террасу поднялся тип с орлиным носом. Он показался мне знакомым. Черная кожа на его туфлях была отполирована до блеска. По подъему, подобно шраму, тянулся шов. Я и сам подумывал, не купить ли мне такие благородные шузы. Мужик снял темные очки и окинул взглядом ресторан, словно кого-то высматривал. Теперь я его узнал – тот незнакомец с вернисажа. Он поздоровался с Клаудией, которая лишь сухо кивнула в ответ, и прошествовал в другой конец террасы, не удостоив меня внимания. Надменный самец, подумал я, и спросил:

– Кто это?

– Клеменс Зандер, наш шеф рекламного отдела.

– Импозантный у вас коллега! – сказал я.

– Угу, и прекрасно это знает. Абсолютный фаворит в нашей женской редакции. – Клаудия сунула в рот кусочек хлеба – ровно свою часть того, что лежало на нашей общей тарелке. Она явно была честной подругой Александры. Я взглянул на часы.

– Ой!

– Что такое? Пропустили какую-нибудь встречу?

– Моя мать! Я должен встретить мать в аэропорту.

– Вы должны?

– Моя мать прилетает из Цюриха, и я обещал ее забрать и привезти в город. У моей сестры никогда не бывает на это времени.

– Ох уж эти семейные ритуалы. Знакомое дело. Столько времени отнимают!

Я отодвинул от себя салат.

– Клаудия, пожалуйста, дайте мне слово, что мы еще раз с вами пообедаем. Наверстаем мой сегодняшний просчет. Можно я вам позвоню?

– Почему бы и нет?

Мы попрощались. На улице я поднял руку и остановил такси. Садясь в него, я увидел, как Клеменс Зандер направился к Клаудии с бокалом в руке.

9

Конечно, я опоздал. Рейс из Цюриха уже совершил посадку, когда я вошел в зал прибытия на терминале 2 в аэропорту им. Франца Йозефа Штрауса. Прибывшие пассажиры в коротких шортах и легких рубашках тащили за собой чемоданы на колесах, словно упирающихся собак; под ногами путались маленькие дети. Все спешили покинуть аэропорт. Только одна дама в шляпе медленно везла по залу свою тележку и оценивающим взглядом изучала окружающих. Это была она – в легкой накидке поверх платья, а также в чулках и перчатках, несмотря на жару. Моя мать придает большое значение форме и терпеть не может неряшливость. А также непунктуальность.

– Мама! – позвал я. Она оглянулась. Я подошел к ней, обнял. Она позволила себя обнять, потом взяла меня ладонями за щеки, притянула к себе и прижалась к ним своими щеками, справа и слева.

– Замечательно, что ты все-таки приехал!

Сняв темные очки, она смерила меня придирчивым взглядом. Ее веки отяжелели, по лбу и щекам протянулись морщинки, словно тонкая гравировка, зато седине все-таки не удалось перекрыть черные волосы, увлажнившиеся от жары на висках и шее.

– Я оторвала тебя от работы? – спросила мать.

– Не совсем. Извини за небольшое опоздание.

Мать снова надела темные очки.

– Как прошел полет? – осведомился я. – Ты нормально долетела? – Я толкнул тележку к выходу. Мать подхватила меня под руку.

– Безоблачное небо, восхитительные виды, полет прошел чудесно; меня раздражала только еда, которую там разносили, – отвратительная! Да еще я не могла из-за тесноты вытянуть ноги. И зачем я полетела бизнес-классом? В последнее время все меняется к худшему. В чем дело? Мы куда-то отступаем, незаметно, понемногу пятимся назад.

– Что ты, мама, какое же это отступление, если авиакомпания вводит режим экономии? У нас дома тоже бывали такие времена.

– Но тогда нужно сделать дешевле первый класс. Иначе это обман, шулерство. Терпеть не могу, когда игра ведется с закрытыми картами.

Таксист положил в багажник чемодан матери. Портфель с тисненными на коже инициалами – «ЭП», Элеонора Принц – мать взяла с собой и поставила между нами на заднем сиденье. Портфель ей подарил я десять лет назад, когда мать взяла на себя руководство семейным бизнесом – фирмой «Принц» в Цюрихе с сетью пошивочных фабрик. Отец назначил ее своей преемницей, когда у него начала усыхать кора головного мозга и уже не оставалось сомнений, что болезнь Альцгеймера постепенно затемнит его рассудок. После смерти отца мать села за тяжелый письменный стол из красного дерева, под которым мы с Регулой прятались в детстве, словно в пещере, когда наступал день платежей и отец раздавал швеям конверты с жалованьем. Мама первым делом ввела безналичный расчет, перевела фирму в кантон Цуг с его более низкими налогами, расширила ассортимент, выпустила детскую коллекцию, а спустя год и спортивную, которую теперь шьют в Венгрии и Чехии.

Цифровой термометр на приборной доске такси показывал тридцать два градуса за бортом, но в такси было как в холодильнике. При этом таксист попросил поднять стекла. Я медлил. Мать послушно взялась за дело, я последовал ее примеру.

– Когда мы встречаемся со Стефаном? – осведомилась мать.

– Завтра, в четырнадцать тридцать.

– Я уже радуюсь, что снова увижу милого мальчика.

Мать любила Стефана, как второго сына, и после смерти нашего семейного адвоката передала ему дела своей фирмы. Если я находил его копушей, моя мать – образцом осмотрительности, то, что я считал отсутствием инициативы, она называла осторожностью. Стефан должен был нотариально заверить наши подписи под документом о покупке кондитерской фабрики, узаконив таким образом сделку.

– Но перед этим ты побываешь у меня в салоне, – заявил я. – Подстрижешься и покрасишься.

– Прекрасно.

Во время поездки мать глядела по сторонам на убегавшие назад поля. Зеркальные пеналы на горизонте почти все пустовали – после биржевого краха и разорения множества фирм они превратились в бутафорию. Александра давно попалась на крючок «Новой экономики», рассчитывая на быстрые деньги и растущий выигрыш. Я тогда еще только прикидывал, не вступить ли и мне в игру. Стефан тем временем уже начал продавать свои акции, избавляться от них. Когда все рухнуло, Александра лишь пожала плечиком, демонстрируя свое полное равнодушие, как те коровы, которые теперь паслись на лужайках перед зеркальными фасадами.

– Как дела у тебя в конторе? – спросила мать.

– В салоне? Хорошо. Вот только – у меня ряд неприятностей. Впрочем, неприятности – не совсем точное слово. Просто меня занимает одна вещь…

– От тебя ушел клиент? Такое бывает, поверь мне, но из-за этого мир не рушится и банкротство не наступает.

– Нет, тут другая ситуация. Убита клиентка.

– Ой! Да, в самом деле, другая ситуация.

– Такие вот дела.

– У тебя в конторе?

– У нее в кабинете. Острым предметом по голове.

– Ужас! Из каких же кругов у тебя клиентура?..

В зеркале заднего вида я поймал взгляд таксиста и наклонился над портфелем, ближе к матери. Тут же ощутил знакомый запах – «Шанель № 5». Не припомню, чтобы мать пользовалась другими духами.

– Александра была редакторшей из женского журнала. Работа вполне безобидная, да и люди там вполне нормальные. У меня много клиентов среди журналистов и телевизионщиков.

– Что ж, поздравляю.

– И вот меня преследует вопрос, кто же мог стать убийцей, ведь я довольно хорошо знаю людей, с которыми общалась Александра.

– Это напомнило мне историю с моими знакомыми, ты их наверняка помнишь – супруги Айзенблеттер. Представь себе, у них внезапно пропала дочь, просто не вернулась домой с танцев! Можешь себе представить, как мы переволновались? Чего только не передумали: убийство, похищение, выкуп – все на свете! Потом, через четыре дня звонок – из Милана. Девчонка жива-здорова, слава богу!

– Мама! Теперь ты все-таки послушай меня!

– Ты кого-нибудь подозреваешь? Замужем была эта женщина? Любовник был?

– Да, замужем она в самом деле была. Но собиралась разводиться. И у нее постоянно менялись любовники, последний был как раз из ее редакции. Выбор там невелик – коллектив почти весь женский.

– А мужчина, тот любовник, он женат?

– Да, я знаю это на сто процентов, Александра сама сообщила мне об этом.

Мать крепко ухватилась рукой за спинку переднего кресла и сказала таксисту:

– Пожалуйста, глядите на дорогу, движение очень оживленное. – Потом снова откинулась назад. – Кто такая Александра?

– Убитая. За несколько часов до смерти она была у меня. Я подстриг ее и покрасил.

– Возможно, убийцей окажется жена любовника. Женщина чувствует, когда ей изменяет муж, поверь мне.

Я поглядывал на мать со стороны. От тяжести камней в серьгах мочки ее ушей постепенно вытянулись. Неужели она намекала на собственный опыт? Что вообще я знал о браке моих родителей? Я всегда считал их идеальной парой, единомышленниками. Отец был на пятнадцать лет старше матери. Он создал фирму, пока мама растила нас, детей, заботилась о персонале, занималась благотворительностью. После смерти отца она основала приют для жертв болезни Альцгеймера. У отца никогда не было времени на нас, он не ходил с нами в походы или на ярмарку. Знал ли он нас вообще? Иногда мы с Регулой спрашивали друг друга, что он, собственно, был за человек? Про Александру я знал намного больше, чем про него. Так, она очень неровно относилась к людям – либо бесконечно восхищалась кем-то, либо категорически отвергала. Сплошь крайности. Середины она почти не признавала.

– Ты знаешь, что примечательно? – сказал я.

Мать повернула голову и внимательно посмотрела на меня.

– Когда Александру обнаружили, под ее голову была подложена подушечка. Убитая лежала, словно в гробу перед погребением. Совсем как папа, помнишь?

– Мальчик, такие вещи нельзя сравнивать.

– Наоборот, даже нужно. Убийца этим выдал, что он очень хорошо знал убитую. Более того – дружил с ней, возможно, даже любил. Понимаешь, убийство не планировалось заранее; вероятно, оно было совершено в состоянии аффекта. Убийца тут же раскаялся. Но уже было слишком поздно.

– Пожалуй, ты прав, – согласилась мать. – Но все же надо опираться на факты. Как там с ближайшими родственниками? Остались ли у убитой наследники? Дети?

– Сын – в трудном, переходном возрасте, принимает наркотики, выпрашивает деньги. Но я никогда не поверю, что такой, в сущности, хороший парнишка мог…

– А его отец?

– Холгер? Кусок дерьма, извини за грубость. Александра собиралась с ним судиться за право опеки над сыном. Кроме того, у них бывали стычки из-за недвижимости в Бонне и из-за квартиры тут, в Мюнхене.

– Так сын хотя бы что-нибудь получит?

– Судя по всему, ничего, кроме долгов. Но он еще несовершеннолетний, поэтому все свалится на отца.

– Долги можно опротестовать, имущество, надеюсь, отойдет супругу, а не банку. Каковы все-таки взаимоотношения между отцом и сыном?

– Теперь мальчишке волей-неволей придется жить с отцом и приспосабливаться к его характеру. Хотя Кай терпеть его не может. Впрочем, что тут удивляться? Всякий раз, когда мать хотела заставить сына слушаться, она грозила отправить его к отцу в Берлин. Хотя Кай периодически жил у него, по крайней мере, на каникулах.

– Тяжелая ситуация. – Мать покачала головой. – Может, поэтому мальчик и пристрастился к наркотикам? К счастью, в этом отношении у меня не было с вами проблем.

У Швабинга мы покинули автобан и свернули налево. Теперь наш путь лежал по Леопольдштрассе в центр, в «Байришер Хоф».

– Мы с Регулой тоже пробовали, ты только ничего не замечала.

– Неправда. Я бы точно заметила, можешь не сомневаться.

– Еще ты всегда была уверена, что я вырасту и стану покорителем женских сердец, ведь в детстве я всегда играл с девочками.

– Да, они всегда бегали за тобой.

– Тебе хотелось в это верить. Родители обычно верят в то, что отвечает их желаниям, придумывают, фантазируют, какими вырастут их дети. Чаще всего ни одна из этих фантазий не сбывается. Ты тоже думала, что меня будут интересовать дела фирмы и я когда-нибудь ее возглавлю, и все только потому, что я честолюбив и люблю хорошо одеваться.

– Ах, Томас, – мама сжала мне руку. – Конечно, мы с отцом были бы очень рады, если бы ты женился на хорошей девушке или если бы за дела фирмы взялась хотя бы Регула. Да по мне пускай даже ее муж, если бы он проявил необходимые способности. Но я умею мириться с фактами, увы.

– Да, верно, ты сдаешься только тогда, когда в самом деле не видишь никаких шансов.

С триумфальных ворот на нас глянула Бавария, управляющая четверкой львов..

– Уже Максимилианштрассе? – спросила мать.

– Нет, Людвигштрассе.

Мать не терпит дискуссий, касающихся прошлого. Она всегда стремится действовать, влиять на ход событий. Возможно, именно по этой причине мы с Регулой уехали из Швейцарии и оба поселились в Мюнхене. Здесь нас ожидал относительный покой. Кроме Мюнхена я мог бы жить только в Лондоне. После долгих скитаний я бросил якорь.

Между тем мимо нас проплывали роскошные здания Национальной библиотеки и Университета им. Людвига-Максимилиана, помпезные и, на вкус Алеши, «немного скучноватые». Между ними втиснулась церковь Св. Людвига. Алеша показал мне в ней фреску «Страшный Суд», одну из трех крупнейших в мире. Он долго стоял тогда перед этой поблекшей фреской, не отрывая взора. Возможно, когда-нибудь ему не захочется уезжать из Мюнхена.

Мы остановились перед отелем «Байришер Хоф». Портье открыл перед матерью дверцу такси, носильщик достал из багажника чемодан, администратор отвесил поклон. В этом был весь Мюнхен. Я приветствовал администратора как старого дядюшку, которого раз в год встречаешь на семейном празднике. Мне показалось, что венчик его волос еще больше истончился, а лысина увеличилась. В люксе под номером 43, где, как обычно, поселилась мать, в ведерке стояла бутылка шампанского, на тарелке лежали птифурчики, к которым мать так и не прикоснется.

Я без сил рухнул на софу.

– Жара меня убивает.

– Налей себе шипучки! – крикнула мать из гардеробной.

Она развешивала на плечики свои наряды: платье с цветочками для утра, строгий костюм для визита к нотариусу, блузу с лилиями на вечер. В чемодане еще лежал купальник с розами и розовая резиновая шапочка. Мать любит цветы. Я поднял бокал и пожелал ей всего наилучшего. Она чуточку пригубила шампанское и огляделась вокруг.

– Я с удовольствием сюда приезжаю, в мою маленькую двухкомнатную квартиру. Тут все под рукой, не нужно ни о чем заботиться. Ни о проржавевших водосточных трубах, ни о неплотно закрывающихся оконных створках, ни о чем. И никакой работы. Кстати, в бассейне ты можешь взять напрокат плавки.

– Мне надо возвращаться в салон.

– Тебе полезно подвигаться. Ты погляди на меня. Я в прекрасной форме. А ты что думаешь! Две недели назад я проплыла свою дистанцию за то же время, что и в прошлом году. Недурно?

Каждый год, всегда в июле, мать переплывает Цюрихское озеро вместе с другими жителями Цюриха. Я терпеть не могу это массовое мероприятие, когда тысячи людей, как лемминги, кидаются в воду, а матери оно нравится. В свои шестьдесят четыре она пышет здоровьем. Ей в подметки не годятся многие мои клиентки, которые покупают дорогие абонементы в фитнес-группы и строго соблюдают режим питания.

Я зашел в ванную. Мать уже разложила перед зеркалом свою косметику и прочее. В основном она пользуется средствами по уходу за волосами из моей серии. Между ночным кремом и туалетной водой стоял бальзам для волос. Пузатый флакон был не мой, мать сменила марку. Вообще, она редко меняет свои привычки. Я взглянул на этикетку. Ну конечно – «Клермон»!

– Ты больше не хочешь шампанского? – крикнула мать через закрытую дверь. Из телевизора лилась мелодия о любви и смерти – заставка ее любимого сериала.