Текст книги "Парикмахер"

Автор книги: Христиан Шюнеманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Я уныло перелистал каталог фотографий с сегодняшнего вернисажа. Алеша мог бы оценить его качество. В зале эти снимки смотрелись более выигрышно. Тут я вспомнил Барбару Крамер-Пех; ее взрыв произвел на меня сильное впечатление. Господи, бедняжка, в самом деле трудно переносить злословие своих коллег! А Ева? Что ей понадобилось так срочно обсудить со мной? Может, ей что-нибудь известно?

Я мысленно звал Алешу, мне хотелось рассказать ему про убийство, которое занимало меня больше, чем мне до сих пор казалось. Я знал, что он терпеливо выслушает меня, а потом, скорей всего, спросит своим ласковым голосом: «Томас, какое тебе вообще-то дело до этого? Что ты так завелся?»

Зазвонил телефон. Я молниеносно схватил трубку.

– Ну наконец-то, радость моя.

– А-а, мама! – Я даже не пытался скрыть свое разочарование.

– Жаль, что у тебя по-прежнему нет мобильного телефона. Теперь все с ними ходят. И твоя сестра тоже. Даже Берги.

В душе я удивился, зачем маминым служащим, супругам Берг, понадобился мобильник, и мать сама ответила на мой невысказанный вопрос:

– Чтобы я могла им позвонить, когда они работают в саду.

– Керстин потеряла свой мобильник и буквально на седьмом небе от счастья. Теперь она недосягаема.

– Кто такая Керстин?

– Стилистка. Работает у меня уже два года.

Мама вздохнула с легким разочарованием.

– Мне нужна твоя подпись.

– Зачем?

– Я покупаю фабрику.

– Ты покупаешь фабрику, – повторил я. – Дайка я угадаю – фабрику одежды в Чехии?

– Нет, мой мальчик. Кондитерскую фабрику, на которой выпускают карамель и леденцы. В Альтмарке, под Магдебургом.

– Мне просто не верится.

– Выгода потрясающая.

– Кондитерская фабрика! Зачем она тебе? Что ты будешь с ней делать? Как это вообще понимать? Бред какой-то!

– Как ты разговариваешь с матерью?

– Папа тоже был бы против.

– Папа уже умер.

– Мама, тебе нужно заниматься текстилем, в нем ты больше разбираешься.

– Я разбираюсь и в других вещах. В тех, которые пользуются спросом. Вот, например, леденцы. Они склеиваются между собой, и коробку каждый раз приходится встряхивать, прежде чем открыть. Так не годится. Нужно менять рецепт изготовления.

– Пришли мне, по крайней мере, документацию на эту фабрику, чтобы Стефан ее проверил.

– Документация уже отправлена. Там все тип-топ. Берг забронировал авиабилет. Я прилечу к вам в понедельник.

– Мама!

– Что такое? Как там у тебя, в Мюнхене? Вечер хороший? Я тут сижу на террасе, с озера веет ветерок. Благодать!

– Мама, я устал.

– Целую тебя.

– Я тебя тоже.

Я уже хотел положить трубку, когда мать спросила в последний момент:

– Томас?

– Да?

– А ты знаешь, где расположен Альтмарк?

– Где-то тут, в Германии. Кажется, севернее Мюнхена.

Я поплелся спать. Агнесс сменила белье. Я нырнул под легкое покрывало на гладкую простыню. Часы на церковной башне пробили два раза. Мама полуночница, сова. Я был взбудоражен и никак не мог успокоиться. В понедельник, прямо утром, я позвоню Еве и договорюсь с ней о встрече. До этого еще два с лишним дня, проклятые выходные. Я не люблю эти свободные дни, когда город пустеет, парочки разъезжаются – кто на озеро Аммерзее, кто к «Бирбихлеру» – вот он, стресс по-мюнхенски, от выходных дней. На меня нахлынуло одиночество. Мне хотелось поскорей осмотреть редакционный кабинет Александры, а если удастся, то и поговорить с Клаудией Кох. Я вообще хотел с кем-нибудь поговорить об Александре.

Я перевернулся на спину. Будь рядом со мной Алеша, мы бы не разговаривали и вообще ни о чем не думали. Почему он так и не позвонил? Я волновался. Меня донимала духота. Я положил руки под голову, закрыл глаза и тяжело вздохнул.

7

– Вчера мы выбросили мусор из пылесоса. В мешке были волосы Александры. Вот так.

Я уселся на камень рядом со Стефаном и посмотрел на бегущие мимо воды Изара, на унылые, бурые поля и холмы. Этим летом весь ландшафт вокруг Мюнхена превратился в высохшую пустыню. На ногах Стефана были новенькие кроссовки, я еще не видел на нем таких – с воздушными камерами, защитой от боковых ударов. Аппликации с металлическим отливом делали их похожими на пару маленьких гоночных болидов. Мои матерчатые туфли, напротив, были поношенные и старые. Внезапно я почувствовал, что страшно устал от всего. Солнце жгло мне череп, размягчало мозги и с незримой силой давило на веки, словно я проглотил слишком большую дозу обезболивающего. Неужели мы не могли найти место в тени? Или просто ленились его искать? Что мне вообще хотелось в тот момент? Во всяком случае, не думать.

– Александра Каспари? – неожиданно спросил Стефан. – Она ведь заходила ко мне совсем недавно, ну буквально несколько дней назад.

– Что? Повтори, пожалуйста! – Мой мозг мгновенно включился.

– Ну, такая хорошенькая, темноглазая брюнетка. Пришла по твоей рекомендации.

– Совершенно верно. Почему же ты рассказываешь мне это лишь теперь?

– Почему-почему. Не мог же я предположить, что Каспари будет убита. А ты мне ничего не сказал, даже в четверг в «Дукатце», когда убийство было еще свежим.

– Чего же хотела Александра?

– Адвокат не имеет права рассказывать об этом посторонним.

– Не мели чушь. Парикмахер – никакой не посторонний. К тому же Александра оказалась у тебя по моей рекомендации.

– Бедняжка была абсолютно на пределе. Речь шла о сыне и о праве родительской опеки. Александра собиралась разводиться.

– Она боялась Холгера?

– Пожалуй.

– Иначе бы не стала консультироваться с тобой?

– Можно считать и так.

– Стефан, пожалуйста, не темни! Говори ясней!

– Муж грозил лишить ее родительских прав и все такое. Она хотела узнать у меня, следует ли ей относиться к этому всерьез. Ее очень волновал этот вопрос.

– Ну?

– Отцу не так просто получить право родительской опеки. Для этого ему придется доказывать, что мать совершает серьезные просчеты в воспитании ребенка.

– Плохо за ним смотрит, что ли?

– Да, примерно так. – Стефан хлопнул себя по колену и встал. – Двинемся дальше? Иначе у меня от жары поедет крыша.

– Александра с утра до вечера пропадала на работе, – сказал я. – Много ездила. Кай довольно часто был предоставлен самому себе.

– Для судьи это еще не довод. За такие вещи не лишают родительских прав. Вероятно, в тот раз она не все мне сказала. Ведь ей требовалось лишь уточнить свои права.

– У Александры часто менялись мужчины.

– Конечно, это свидетельствует о ее легкомысленном образе жизни. Но тут сначала придется доказать, что это нанесло ущерб ребенку, что ребенок был заброшен.

– На ее беду в последнее время у мальчика возникли проблемы с наркотиками.

– Что?

– Да-да, в таком возрасте многие балуются. Но для Александры угроза Холгера стала, вероятно, объявлением войны. Поскольку мне ясно одно – сына она бы не отдала ни при каких условиях.

– Том, откуда ты все это знаешь? И почему тебя так интересует судьба Александры и ее сына?

– Александра была не только моей клиенткой – мы с ней почти дружили! И ее смерть мне не безразлична. Точно тебе говорю!

– И теперь ты решил найти убийцу? Не выдумывай! Пускай криминальная полиция его ищет. Передай им свою информацию, а сам не играй в сыщика. Бессмысленно. Я уж не говорю о том, что это может представлять для тебя опасность. Ты парикмахер, а не детектив. Занимайся тем, в чем ты больше понимаешь.

– Примерно то же самое я сказал вчера вечером матери.

– И что?

– В то же мгновение понял, что она меня не послушает.

Отъезжая на такси, я успел увидеть, как Стефан уселся в тени каштана в пивной возле Виттельсбахского моста.

– Куда едем? – спросил таксист.

Я задумался. Домой мне не хотелось. В кафе «Иван» тоже. Я назвал адрес сестры. Она живет в Норд-Швабинге. Приятный район, хоть и чуточку скучноватый. Зато много зелени. Как раз для семьи с детьми.

Без звонка я открыл дверь. В холле стояли четыре велосипеда – два больших, два маленьких. Семья Зейдлейн, по-видимому, вся в сборе. Я прошел в сад – клочок засеянной травой земли с несколькими деревьями. В каждом углу по распорке для семейного белья. Дети, Анна и Йонас, возились голышом в песочнице и что-то строили из пластиковых кубиков. Мой шурин Кристофер сидел возле детского надувного бассейна, уткнувшись в компьютерный журнал.

– Йонас! – крикнул я. – Анна!

Пятилетний племянник тут же вскочил и побежал ко мне, в мои объятья. Кожа у него была влажная, волосы в песке. Анна – ей скоро стукнет три года – орудовала совком, не обращая на меня внимания.

– Где Регула? – спросил я и протянул шурину руку. Ноги Кристофера белели и мерцали в воде, словно фарфоровые.

– Наверху, – сообщил он и махнул журналом на второй этаж. – Позвать? – Не дожидаясь моего ответа, он тут же просвистел нашу семейную мелодию «Регула – спускайся – вниз».

В глазах моей матери Кристофер был неудачником, неспособным кормить свою семью. Он совсем не честолюбив и уже пропустил время, когда мог сделать карьеру программиста. Семью обеспечивала Регула – она библиотекарша. Кристофер сидел дома и присматривал за детьми. В Интернете проходила его вторая жизнь. Он постоянно покупал на виртуальном аукционе соковыжималки, дрели, велосипеды и все такое, иногда ими пользовался и снова продавал.

– Том! – Регула появилась в шортах, непринужденно помахивая двумя парами роликовых коньков, которые она держала за шнурки. Черные волосы свободно падали ей на плечи. – Вот молодец! Ты приехал – как угадал!

Мы обнялись.

– Хотелось бы мне покататься на таких штуках, – сказал я.

– Кристофер купил их в Сети. – Регула бросила коньки на траву. Я взял щетку, лежавшую на садовом столике, и принялся расчесывать волосы сестры, начиная от пробора. У нас с ней волосы одного цвета, но ее намного мягче, особенно с тех пор как она пользуется моим изобретением – «утюгом» для волос. Ее рот, как и мой, тоже чуточку крупноват, но это ее совсем не портит, скорее наоборот.

– Приезжает мама, – сообщила Регула.

– Знаю.

– Как ты оцениваешь ее новый проект?

– Фабрику леденцов?

– Леденцов? – живо заинтересовался Йонас.

– Да, сынок, – сказала Регула, – твоя бабушка покупает фабрику, на которой делают леденцы. Очень большую фабрику. На ней полно разноцветных леденцов – красных, желтых, зеленых – всех цветов, какие только бывают. – Она шутливо шлепнула мальчугана и спросила меня: – Ты встретишь маму?

– Ясное дело.

– Вот хорошо, а то я никак не смогу отпроситься с работы. У нас в библиотеке ревизия.

– Ух ты!

– Все книги стоят не на своих местах, многое украдено. Некоторые читатели нарочно ставят книгу в другое место, чтобы ее, кроме них, больше никто не мог найти. Настоящая детективная работа. Мы разыскиваем иголки в стогу сена. Словом, все очень грустно.

Регула любит книги и свою работу.

– В принципе, нам нужен сканер, – сказала она. – Такой, с которым библиотекарь сможет обходить ряды полок и сканировать корешки книг. И если какая-то книга стоит не на своем месте, сканер будет пищать, бить тревогу. Сейчас я вроде полицейского по книгам.

– Может, в будущем с помощью такого прибора удастся проверять не только книги, но и людей? Чтобы он пищал, когда человек врет или мелет чепуху.

Регула тряхнула волосами и стала натягивать на ноги роликовые коньки.

– А как ты, Томас? Чем сейчас занимаешься?

– Сканирую людей.

– Ты хочешь сказать – причесываешь? Я тут читала про одно убийство. Какая-то женщина сначала причесалась у парикмахера, а потом была жестоко убита. Я сразу подумала про тебя.

– Я тоже ищу иголку в стогу сена. Сканирую людей и надеюсь, что моя внутренняя система забьет тревогу, если почувствует что-нибудь не то.

Регула выпрямилась, проехала немного на коньках и вцепилась в мои плечи.

– Том, милый, ты посмотришь часок за детьми? Расскажи им свою историю про косматое чудовище, которое никак не хотело стричься. Дети часто спрашивают у меня, что было дальше.

– Я что-нибудь придумаю.

– Кстати: Йонас наконец-то научился давать сдачу мальчишкам в детском саду. Теперь может постоять за себя. А то я уже начала опасаться, что он пойдет по твоим стопам.

Регула и Кристофер выехали со двора.

– Почему без наколенников? – крикнул я им вслед.

Замок на воротах защелкнулся. Йонас принес в совочке песка и высыпал на мои матерчатые кроссовки. Анна забралась в вырытую ямку. Я стал рассказывать им историю про чудовище со спутанными волосами, в гуще которых водились другие, мелкие твари.

Домой я вернулся в начале десятого. Принял душ и, не вытираясь, рухнул на лежак, словно только что вышел из моря. На небе еще светились последние отблески зари, а на Ханс-Сакс-штрассе уже зажглись фонари. Завтра понедельник, начнется новая неделя. Что она принесет? Что ждет меня завтра? Возможно, разговор с Евой Шварц. Потом приезд мамы. А в моем салоне? Я поговорю с Деннисом насчет прибавки к зарплате. Он поднял этот вопрос пару дней назад. Но ведь если ты хочешь получать больше, тогда крутись, проявляй большую заинтересованность в работе, хоть иногда продавай клиентам нашу косметику, а не только работай ножницами. Деннис талантлив, тут нет вопросов, однако он склонен почивать на лаврах. Я включил телевизор. Голубоватый свет и звук как из консервной банки. Крутой комиссар и его наивный помощник искали убийцу – оба работали не хило. На пару минут я увлекся фильмом. Мотивом могла быть ревность. Либо алчность. Интересно, возможны ли вообще другие мотивы?

Я прошел на кухню, достал из холодильника бутылочку «Шабли», порылся в ящике со столовыми приборами, разыскивая штопор. Все это время я размышлял: собственно говоря, что я вообще из себя представляю? Стефан прав – ведь я не детектив. Штопор я нашел в шкафчике среди приправ и откупорил бутылку. Когда-то давно я освоил в «Арозе» забавный трюк – научился открывать пивные бутылки с помощью зажигалки. Ким считает, что парикмахеры прямо-таки созданы для этого трюка – у нас здорово натренирован большой палец. Тут свою нехитрую мелодию пропел телефон.

– Томас Принц, – назвался я. Прислушался. Какие-то шорохи, чье-то дыхание. – Алло? Алеша? – Все. Конец связи.

Детектив закончился в начале одиннадцатого, развязку я прозевал. Прическа у ведущей ток-шоу была просто чудовищная! Воронье гнездо! Я терпеть не могу прически с претензией, которым недостает точности. Я сторонник безупречной стрижки. Какой парикмахер устроил такой кошмар? Болтовня тоже показалась мне невыносимой. Я выключил телевизор.

8

– Журнал «Вамп», приемная главного редактора. Доброе утро.

…Голос Барбары Крамер-Пех. Неужели такое возможно?..

– Алло? Вы слышите меня?

…Голос звучал настойчиво, но при этом чуточку дрожал, как на ленте. Итак, абсолютно точно. Барбара Крамер-Пех была тем самым анонимом на моем автоответчике…

– Алло, – сказал я и подумал – как это я раньше не сообразил? Потом кашлянул и произнес: – Ева Шварц хотела со мной что-то обсудить. Я звоню, чтобы уточнить время. Это Томас Принц.

– Ах, это вы, господин Принц. – Барбара говорила теперь очень вежливо. – Ева сейчас на совещании. Кажется, она собиралась пообщаться с вами по поводу рождественского номера? Да?

– Не знаю.

– Господин Принц, я как раз заглянула в наш ежедневник. Вы договорились с Евой на одиннадцать тридцать. Сегодня.

– Как? Я ничего об этом не знал.

– Неужели я забыла вам позвонить? Ах, простите. Мы все пока еще никак не придем в себя.

– Понятно. Я приеду точно.

– Спасибо. Еще раз простите, пожалуйста!

Я тут же отыскал запись на автоответчике. Сомнений нет. Я сбежал вниз, в салон и подал Беате знак: зайди на кухню!

– Это был ее голос. Я ведь рассказывал тебе. Странно, верно? Возможно, она что-то знает про убийство, – сказал я. – Барбара Крамер-Пех явно что-то знает. Я сразу это пойму, если поговорю с ней.

– Ты поедешь в редакцию?

– Через час.

– Я отвезу тебя. Том, будь осторожен.

– Меня там никто не стукнет по черепушке.

Вскоре после этого мы сели в ее проржавевший, маленький «рено». На заднем сиденье, как всегда, лежала бита для крикета. Беа захватила из салона и поставила за сиденье сверток.

– Пара мелочей для Евы Шварц, – пояснила она. – Чтобы ты явился не с пустыми руками.

Она завела древний мотор и, вытянув шею, выехала на дорогу. Мне нравится эта развалюха, она такой же неотъемлемый признак Беаты, как и ее постоянно меняющийся цвет волос.

– Помнишь, как мы с тобой в первый раз ехали вместе на машине? – спросил я. – Это было на Зильте. Ты вызвала меня, чтобы освоить новые фасоны стрижки от Сэссона, и забрала с вокзала на этом самом «рено». Тогда у тебя еще был собственный салон, и ты жила с супругом номер четыре.

– Не впадай в сантименты. Кстати, тогда накрапывал дождь, а дворники на стеклах забастовали. – Беа держала курс на Богенхаузен, к Розенкавалирплац. – Сегодня утром я читала твой гороскоп.

– Осторожней – велосипед!

– Тебе, Водолею, сейчас самое время планировать будущее вместе с партнером.

– Да я бы не прочь. Вот только уже несколько дней не могу поговорить с Алешей. Он не отвечает на мои звонки. Хотя я оставил для него сообщение на автоответчике, даже по-русски.

– Значит, ты можешь общаться с Алешей на его родном языке? Молодец!

Беа перестроилась на левую полосу. Я свесил руку из окна и вспоминал свои слова, произнесенные по-русски: «Говорит парикмахер».

– А что звезды подсказывают тебе? – поинтересовался я. – По-моему, тебе опять нужен партнер.

– Я как раз работаю в этом направлении, – сообщила Беа.

– Каким образом? Ты ведь не можешь просто пойти в веселый квартал. Либо в сауну. Правда, в выходные и там наблюдалось затишье. Все разъехались в отпуск.

– Я заглянула в Интернет, на сайт для желающих создать семью.

– Неужели тебе непременно нужно сразу создавать семью? Не надоело еще?

– Судьбе надо помогать. Так любил говорить мой супруг номер четыре.

Я поглядывал на Беату. Ее супругу номер четыре повезло – он выиграл в лотерею. Удачно поставленные крестики – шесть штук – резко изменили его жизнь. Началось купание в роскоши: вилла, «ягуар», теплый гараж, гольф-клуб. Но как-то раз Беа появилась в моем салоне с двумя чемоданами. Она уехала с Зильта. (Кстати, по ее словам, супруг проследил, чтобы она не прихватила с собой парочку серебряных ложек.) Сейчас она живет в Хайдхаузене под самой крышей. Интересно, скучает ли она хоть изредка по своей жизни на Зильте?

Беа тормознула, как всегда, мягко, чтобы не пугать меня. Издательский корпус, скучная зеркальная коробка, не шел ни в какое сравнение с великолепными фасадами эпохи грюндерства (это время франко-прусской войны) в Глоккенбахском квартале, где находился мой салон. Так вот где проводила свои дни Александра. Бедняжка.

– Спасибо за то, что ты поработала ради меня таксисткой. – Я помедлил немного и добавил; – А помнишь, что ты сказала мне на прощание тогда, на Зильте, в твоем салоне?

– Нет, забыла.

– Ты сказала: «Когда с помощью краски волосам придается особенный блеск – это самое красивое». Помнишь?

– Да, теперь вспомнила. После этого ты и спросил: «Хочешь работать у меня стилисткой?»

Я чмокнул Беату в щеку, достал из-за сиденья пакет и вылез из машины. На ступеньках оглянулся еще раз и махнул рукой, но Беа уже встраивалась в транспортный поток. Сзади я увидел буквы на ее номере «Б-ЕА». Ради этого она специально регистрировала свой «рено» в Берлине.

Стеклянные створки беззвучно раздвинулись. Вестибюль издательства был выдержан в серо-голубых тонах, мрамор такого же цвета и с такими же прожилками, как у Стефана на досках для завтрака. На обзорном щите названия множества журналов. Я спросил у портье в униформе, куда мне идти.

– Четвертый этаж, – ответил он.

Из лифта вышли женщины; они прошествовали мимо меня «как стая фламинго» – так сказал бы Алеша. После них в лифте осталось сладкое облачко из смеси разных духов и дезодорантов. Я задержал дыхание. Лифт поднимался наверх, мягкий свет льстил моему отражению даже больше, чем у меня в салоне. Снова открылись серебристые двери, и я очутился перед длинным, похожим на прилавок столом. Сидевшая за ним блондинка улыбалась так, словно все это время ждала лично меня. Температура на этаже была ниже уличной по меньшей мере градусов на пять. Ох уж эти жуткие климатические установки!

– К Еве Шварц. Я Томас Принц, – сообщил я ей.

Блондинка сняла трубку, нажала две клавиши и негромко что-то проворковала. Вероятно, сообщила о моем появлении Барбаре Крамер-Пех в ее приемной. Я последовал за ней по коридору мимо открытых дверей. У копировального аппарата стояла женщина, прижав руки к стеклу; на нас она не обратила внимания. Было на удивление тихо. Интересно, всегда ли тут так или это тоже последствие шока? Никак не могут прийти в себя после убийства Александры? Спрашивать об этом у блондинки я не стал – вероятно, она бы просто не поняла моего вопроса.

Посреди кабинета главного редактора стоял стул, да нем сидела Ева и глядела на стену. Там был вывешен длинный ряд уменьшенных страниц очередного номера журнала. Рядом с Евой неподвижно стояли три редакторши – стройные фигуры, хорошие прически.

– Томми, как замечательно, что ты пришел, – проговорила Ева, не отрывая взгляда от журнальных страниц. – Присядь, пожалуйста, я сейчас освобожусь. Дорогие дамы! Косметика кажется мне слишком бесцветной, а путешествие слишком длинным. Лучше приготовьте побольше советов лыжникам. Новости совершенно теряются рядом с рекламой зубной пасты. Можем мы это изменить?

Вопрос означал приказ. Дамы ожили, зашевелились, стали что-то прилежно записывать, одна перевернула страницу своего блокнота. Я присел на низкую софу, обтянутую белой кожей, и устремил взгляд на экран большого телевизора.

– И, пожалуйста, сделайте мне зимние коктейли чуточку попестрей. Чтобы глазу было за что зацепиться!

На письменном столе Евы стояли компьютер и букет белых роз. Рядом с дорогой авторучкой лежал непременный органайзер с логотипом какой-то известной фирмы. Короче, символы статуса, необходимые, пожалуй, всем нам.

– Девочки, меховая сумочка с аппликациями просто прелесть. Где вы такую достали?

Обложки уже вышедших номеров «Вамп» заполнили весь простенок возле окна. Ева Шварц – непререкаемая хозяйка журнала со стабильным тиражом. Во всяком случае, так мне тогда показалось.

– Еще есть вопросы?

Совещание закончилось, и три дамы тихонько вышли из кабинета. Ева взяла несколько номеров и села рядом со мной. Ее подтянутую фигуру обвивали полосы – ярко-красные, синие и желтые. Такой броской я еще ее не видел. Платье едва доставало до колена, а круглый воротничок был подчеркнуто высоким.

Она убрала в сторону розовый камень, лежавший на столе для красоты, раскрыла журнал и подвинула его ко мне.

– Я хотела тебя спросить, – начала она, почему-то нервничая. – Мы знаем друг друга уже давно, кроме того, ты разбираешься в наших профессиональных делах… – Снова заминка. – Кроме того, ты хорошо знал Александру…

В каких еще профессиональных делах? В женском журнале, в парикмахерском искусстве?

– Ева, ты о чем?

– Взгляни-ка на эту полосу. Да, на эту, с новостями косметики. Теперь сравни ее с той же полосой в других номерах. – Она раскрыла еще пару журналов. – Тебе ничего не бросается в глаза?

– Нет, все как обычно.

– Так я подскажу тебе. Тут нарушены пропорции – одна фирма представлена слишком широко, в ущерб остальным. «Клермон»! – Ева произнесла это название почти с восклицательным знаком.

Я усмехнулся.

– Если бы вы так представляли мою продукцию, я стал бы богачом. Повезло «Клермон» и тому месье… как его там… Дюра.

– Откуда ты знаешь Фабриса?

– Лично не знаком. Я видел его в пятницу на вернисаже, рядом с тобой.

– Александра часто с ним общалась. Он уже звонил сегодня утром.

– Ясное дело, ему не хочется терять с вами хорошие связи.

– Честно говоря, связи, по-моему, чересчур хорошие, – заметила Ева.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня появилось подозрение, что Александра слишком тесно сотрудничала с домом «Клермон». Его косметика мелькает в журнале чуть ли не на каждой полосе.

– Означает ли это… ну… как ты считаешь… – Я замялся. – Не сыграли ли тут свою роковую роль деньги?

Ева молча кивнула.

– Почему же ты тогда не вмешивалась? Ведь ты главный редактор!

– Я пока что наблюдала. Хотела точно убедиться в этом и уж потом поговорить с Александрой.

Я вспомнил о том, что Александра ощущала на себе пристальное внимание Евы. В тот, последний вечер она мне сообщила, что Ева подслушивает ее разговоры. Правда, она относила это на счет своей тайной любовной интрижки с кем-то из коллег. А может, ее любовником был этот самый Дюра?

– Томми, допускаешь ли ты, – спросила Ева, – что Александра могла продаться?

– Честно говоря – не знаю.

– Представляешь, вот и я тоже.

Врет, подумал я. В сущности, она хочет мне внушить, что Александра не была неподкупной. Зачем? Чтобы опорочить свою умершую коллегу? Или пустить меня по ложному следу? Мой взгляд упал на камень с острыми краями. Уж не она ли сама проломила Александре голову этим самым розовым кварцем?

– Извини, что я так прямо спрашиваю, – проговорил я, – но зачем ты мне все это рассказываешь?

На мгновение Ева смутилась. Но лишь на мгновение.

– Понимаешь, Томми, – сказала она, – после смерти Александры этот вопрос предстает совсем в другом свете. Я боюсь, что тут может существовать связь с убийством. Ты знал Александру. Ты способен оценить, чудится мне это или нет. Как, чудится?

– Не знаю. Нет, вообще-то, я не могу в это поверить. С другой стороны, она любила роскошь и иногда могла потратить все до последнего гроша. Почему бы ей в такой ситуации не брать деньги у «Клермон»? И о каких суммах могла идти речь? Да и преступление ли это? Ведь мы все не святые.

– Томми, речь идет о профессиональной порядочности.

– Сколько зарабатывала у тебя Александра?

– В последнее время? Девяносто тысяч в год. Но я могла бы и повысить ей оклад. Ведь она была одной из лучших моих сотрудниц. Пожалуй, самой лучшей. Творческой натурой, всегда у нее бурлили идеи. Погляди-ка, вот, к примеру, что она предложила. – Ева перелистала журнал, нашла нужную страницу и ударила по ней ладонью. Большими буквами там было написано: АКВАРЕЛЬНЫЕ КРАСКИ.

Я разглядывал фоторяд. В аквариуме, в синеве и бирюзе, плавали в двусмысленных позах длинноволосые девицы. Высокохудожественно. Пожалуй, эту работу оценил бы даже Алеша. А внизу ссылка на «Клермон». Хотя там перечислялись и другие фирмы.

– Ты уже нашла замену для Александры? – спросил я.

Ева покачала головой.

– Не так-то просто вернуться в привычную рабочую колею. Сегодня я попросила Клаудию, чтобы она написала некролог.

– Ты сообщила полиции о своих подозрениях? Фрау Глазер будет интересно узнать про подкуп Александры фирмой «Клермон». Возможно, ты права и убийцу надо искать именно по этому следу.

– Что ты?! Бога ради!! Тема скользкая, репутация моего журнала может оказаться запятнанной. Даже если речь идет, слава богу, лишь об одной паршивой овце.

Я кашлянул и протянул ей пакет.

– Вот, я захватил кое-какие мелочи… – Надо сказать, что Беа упаковала лишь самые качественные и дорогие флаконы. – Средство по уходу за волосами из моей новой серии, а также новое ароматическое масло. Так что лишь пара мелочей.

– Томми, как мило! – Она охотно приняла мои дары. – Мы можем упомянуть о них в журнале – среди рекомендуемых подарков на Рождество. Как раз сейчас идет планирование рождественского номера.

– Спасибо.

– Томми?

– Что? – Я встал.

– Пожалуйста, никому не рассказывай про это дело с «Клермон». Пускай все останется между нами. Я надеюсь на тебя, Томми!

– Ясно, – ответил я.

– И вот что еще, Томми.

– Ну?

– Измени мне прическу. Конечно, не так радикально, как Александре, но изобрети какой-нибудь новый штришок.

– Я непременно что-нибудь придумаю. – Мысленно я уже прикидывал, как Керстин сделает Еве холодную завивку и как это будет выглядеть.

– Ева, я хочу взглянуть на кабинет, – сказал я.

Моя просьба, казалось, ее не удивила.

– Что ж, взгляни. Вчера полиция уже сняла с нее печать. Тебя проводит Барбара.

Мы попрощались, как мне показалось, довольно прохладно. Ева вышла со мной в приемную. Барбара Крамер-Пех тут же вскочила со стула.

– Барбара, покажешь Томми кабинет Александры?

– Да. Пойдемте, – пролепетала та.

Ее лицо показалось мне опухшим, старательно нанесенная косметика не могла скрыть неровностей кожи. И вообще, Барбара выглядела усталой.

– Сюда, пожалуйста.

Почему она разговаривает шепотом? На столике в темном коридоре горела свеча.

– Мы пришли.

Фото в рамке. Рядом огромный букет. На губах Александры озорная улыбка. Редакция воздвигла алтарь в память мертвой коллеги. С дощечки, прикрепленной возле двери, ее имя уже исчезло. Я прочел там: «Отдел косметики». Барбара нажала на ручку и распахнула дверь. Сама она явно не решалась переступить через порог.

Кабинет был маленький, не то что у Евы Шварц. На левой стене висел постер с американским певцом Принцем, на правой стене фотокалендарь – Робби Уильямс в июле, со спины, с голой задницей. Впечатление, что ты вошел в комнату подростка. Неужели Александра так и не повзрослела? В длинном шкафу все полки заставлены – книг почти нет, зато много тюбиков, баночек и флаконов – пробы всевозможных косметических фирм. У окна письменный стол, на нем поцарапанный плексиглас и больше ничего. Вероятно, полиция уже забрала все бумаги. Я чувствовал себя как жаждущий сенсации турист, который видит, что обманулся в своих ожиданиях. Кабинет выглядел печально и жалко.

– Вон там она лежала. – Барбара показала на маленькую ковровую дорожку, постеленную наискосок перед письменным столом. – Скоро тут положат новый ковер.

Такова жизнь. На что я надеялся?

Барбара упорно стояла в дверях, словно музейная смотрительница, мечтающая поскорей спровадить любопытного посетителя и запереть за ним дверь.

– Томми, я вам звонила, – внезапно сообщила она.

– Я знаю.

Она взглянула на меня, словно собиралась что-то добавить, но лишь опустила глаза. Я оперся на подоконник и ждал. – Это только… – Она помедлила, оглянулась через плечо, потом, наконец, переступила через порог и закрыла за собой дверь.

– Это только ради того, чтобы вы не думали плохо про Александру.

– Почему я должен так думать?

– Вы и Александра… вы симпатизировали друг другу. Александра всегда вас любила. То есть чисто по-дружески. – Барбара покраснела. – И вы должны запомнить Александру такой, какой ее знали.

– Вы о чем?

– Не надо верить всему, что вам наговорила про нее Ева. Александра не такая плохая! То есть … – Барбара запнулась. – Она часто говорила необдуманные вещи, вообще не отличалась дипломатичностью, и это ей часто вредило.

– Понимаю, – пробормотал я, хотя не понимал ровным счетом ничего. – Был конфликт?

– Не совсем прямой. Тут не бывает прямых стычек. Но я знаю, что Ева мечтала избавиться от Александры. Та наступала ей на пятки. Ева боялась конкуренции.