Текст книги "Борьба буров с Англиею (Воспоминания бурского генерала)"

Автор книги: Христиан Рудольф Девет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Мы успели отправить пленных иоманри еще до того, как сэр Редверс Буллер прошел 17 июня 1900 года наталийскую границу через Драконовые горы между Ботапасом и Легснеком.

С переходом генерала Буллера через эти горы снова напал на бюргеров панический страх.

– Теперь мы окружены со всех сторон, – говорили они, полагая при этом, что нельзя не только сражаться, но даже и спастись.

Если в течение всей войны было время, когда президент Штейн и я были сильно озабочены и огорчены всем происходившим, то это было именно тогда, когда Иоганнесбург и Претория попали в руки англичан. Только при самом сильном напряжении возможно было продолжать вести начатую борьбу. Правда, было еще много офицеров и бюргеров, стоявших крепко, подобно скалам, но опасность состояла в том, что мы могли быть задавлены превосходными силами неприятеля. В Трансваале случилось теперь то, что произошло в Оранжевой республике, когда лорд Робертс взял Блумфонтейн. Почти все трансваальские бюргеры разошлись по домам, и офицеры остались без солдат. И это могло бы повести ко всеобщей сдаче. Но мы, наученные опытом, чувствовали себя крепче, чем трансваальцы, и не теряли присутствия духа, вспоминая то, что произошло с нашими бюргерами после взятия Блумфонтейна. Президент Штейн и я, мы посылали много телеграмм трансваальскому правительству и предводителям Южно-Африканской республики, подбодряя их стоять твердо и ни в каком случае не сдаваться. Генералы Луи Бота и Деларей не нуждались в поддержке бодрости их духа; они только скрежетали зубами при мысли о возможном будущем, но шли своей дорогой, продолжая упорную борьбу. Как ни свирепела вокруг них буря, они твердою рукою управляли ладьею, носившеюся по клокочущим волнам.

Здесь кстати будет сказать несколько слов о состоянии и численности военных сил Оранжевой республики.

Округа Филипполис и Гопштадт передались неприятелю. В этих округах остались верными только два бюргера: Корнелий дю-През и еще один, имя которого я не помню. Я упоминаю о них здесь для того, чтобы сохранить память о их верности на все времена.

Из большого округа Босгоф у нас были только: фельдкорнет К. К. Баденгорст (позднее коммандант, а еще позднее главный коммандант) и 27 бюргеров. Из Якобсдаля оставался коммандант Преториус (раненый при Табаксберге и попавший в плен) и с ним 40 человек. Из Форесмита остались верными: коммандант Виссер и приблизительно 70 человек. Из Бетулии коммандант дю-Плойи с сотнею бюргеров. Из Блумфонтейна – Пит Фури и 200 бюргеров. Из округов Рувиля, Смитфильда, Вепенера п Ледибранда нельзя было составить даже по одному отряду из каждого, так много бюргеров осталось дома. Точно также многие из округов Винбурга, Кронштадта и Гейльброна сложили оружие. Из округов Фиксбурга, Вифлеема{39}, Гаррисмита и Вреде не было еще ни одного бюргера, положившего оружие. Это должно было случиться позже.

Всех вместе нас оставалось 8.000 человек.

Бюргеры многих округов (Гопштадта, Якобсдаля, Форесмита, Филипполиса, Бетулии, Смитфильда, Рувиля, Вепенера, Блумфонтейна и южной части Ледибранда), сложившие оружие или разошедшиеся по домам, были оставлены лордом Робертсом в покое (т. е. их личность, но не имущество). Меня уже не было там тогда, я ушел на север.

Я оставался во Франкфорте в ожидании амуниции, которая должна была прибыть со станции Грейлингсштадт. В то время, как я находился там, правительство решило, по предложению некоторых офицеров, упразднить чин фехтгенерала, вследствие чего, все офицеры сняли с себя этот чин. Но я избрал другой исход и стал вместо фехтгенерала – заместителем главного комманданта (assistent hoofdcommandant). Непосредственно за этим я назначил таковыми же Пита Девета, К. К. Фронемана, Филиппа Бота и Поля Ру.

Глава XIV.

Роодеваль

Боевые припасы прибыли в сохранности, и в конце мая я отправился за 11-12 миль от Гейльброна к коммандантам Стенекампу и Я. Оливиру, которые стояли около небольшого холмика, названного нами холмиком президента.

Здесь я разделил отряды и, взяв 600 человек, имевших лучших лошадей, отправился вечером 2 июня по направлению к станции Роодеваль. Я прошел в ту ночь на ферму Левфонтейн, находившуюся в 9 милях к юго-западу от Гейльброна, где я должен был спрятать свой отряд так, чтобы гейльбронский английский гарнизон его не заметил. На следующий вечер я пошел к Смитсдрифту, лежавшему на дороге между Гейльброном и Кронштадтом. Я снова спрятался и на следующий день. 4 мая после полудня, получил извещение, что неприятельский обоз шел от Реностерривира в Гейльброн. Он выступид еще накануне и расположился лагерем менее чем в одной миле к востоку от фермы Звавелькранц, в 400-500 шагах от Реностерривира, на довольно неудобном для него месте.

Очень рано на следующий день я послал часть бюргеров к реке, в 500 шагах от обоза, а как только рассвело, мы окружили обоз со всех сторон. Солнце только что поднялось, когда я послал одного из моих людей с белым флагом к начальствовавшему офицеру, чтобы сказать ему, что он окружен и что уйти от нас никак не может; а что во избежание кровопролития ему лучше бы сдаться.

Мой посланный вернулся назад с английским офицером, и я узнал, что имею дело с гайлендерами. Он хотел поставить условия, но, конечно, мой ответь гласил: "безусловная сдача". Тогда офицер попросил отсрочку, чтобы успеть передать мой ответ своему начальнику, и уехал обратно. Нам пришлось ждать не долго – появился белый флаг.

Мы взяли в плен 200 гайлендеров и 56 тяжело нагруженных возов, из которых почти каждый был запряжен 16 быками.

Какое счастье для нас, что это случилось не в виду Гейльброна или Роодеваля. Мы не сделали ни одного выстрела, и я понял, что пока мне нечего бояться и что ничто не помешает мне выполнить мое намерение, состоявшее в том, чтобы взять склад амуниции у Роодеваля.

Я немедленно пошел назад туда, где я переночевал в прошлую ночь. Генерал Филипп Бота отправился с пленными и с добычей в лагерь президента и на следующее утро вернулся назад.

А я в тот же вечер 6 июня отправился в Роодеваль. Около Вальфонтейна я разделил своих людей. Комманданта Стенекампа с 300 людьми и одним орудием Круппа я послал сделать нападение на следующее утро с рассветом на станцию Вредефортвег; а генерала Фронемана с коммандантами Нелем и Плойи отправил на север от железнодорожного моста на реке Реностер с тем, чтобы он рано утром с 300 людей, одним орудием Круппа и одной скорострельной пушкой сделал бы на рассвете нападение на английский лагерь, расположившийся около ряда красных холмиков. Сам же я, вместе с коммандантом Нитоля Фури, 80 людьми и одним крупповским орудием пошел к станции Роодеваль.

В Дорндрайи я оставил свой крохотный обоз, или точнее несколько повозок, с 20 бюргерами, и приказал сотне людей стоять на стороже в том месте, где они уже были в прошлую ночь, между мной и Гейльброном.

Из разведок капитана Схеперса я узнал, где и как что обстоит, и уяснил себе, что мне надо было делать.

Несмотря на то, что у станции Вредефортвег, как мне сказали, было видно всего 50 человек, я дал комманданту Стенекампу 300 людей, так как я знал, что к северу оттуда находились огромные неприятельские силы; к тому же, могли бы еще быть посланы и другие подкрепления к Вредефорту. По моим расчетам генералу Фронеману предстояло иметь столкновение с большим числом англичан, но я дал ему людей не больше чем комманданту Стенекампу. Зато я дал ему два орудия на том основании, что хотя англичане имели хорошие позиции, но те, которые мог занять генерал Фронеман, были еще лучше. Мне сказали, что в Роодевале находится не более сотни человек, но что они очень хорошо укрепились. Впоследствии их оказалось по крайней мере вдвое больше.

7 июня очень рано я был уже в Роодевале и приблизился к станции на 800 шагов. Орудие Круппа было при мне. Поместив его наивыгоднейшим образом, я приказал сняться с передков.

Но, чу! что это за ружейный залп вдали?

"По всей вероятности, это генерал Фронеман дает о себе знать", подумал я. Но вот еще залп, другой...

Опять тишина.

До рассвета оставалось еще часа два.

Я воспользовался тьмой и послал четырех людей к станции с тем, чтобы они подошли по возможности близко и разглядели, в чем дело. Они подползли на расстояние сотни шагов.

Вернувшись еще в темноте, они рассказали мне, что или там невероятное количество всякого добра, или же неприятель устроил страшно высокое укрепление. Они видели также множество стоящих там железнодорожных вагонов. Но все было тихо, и они не приметили ни одного человека.

Начало рассветать. Тогда я послал к англичанам бюргера с белым флагом, требуя от английского начальника сдачи. Ответ, последовавший немедленно на мое письмецо, гласил:

– Мы не сдадимся.

На это я ответил сильнейшей стрельбой, зараз и из крупповского орудия и из маузеровских ружей. Англичане, в свою очередь, отвечали тем же.

Но у нас не было никаких укреплений, никакой защиты. Там, где мы находились, была маленькая выемка вроде "пана"{40}, но она была так неглубока, что в нее уходили ноги лошадей лишь до колен. К северо-западу от железной дороги была другая выемка настолько глубокая, что могла бы защищать лошадь, но она находилась не ближе как в тысяче шагов от станции, и к тому же, если бы мы ее заняли, то люди были бы совершенно так же не защищены, как здес. Я не хотел остановиться там и потому еще, что пришлось бы переходить через железнодорожную линию, и представлялась опасность быть замеченными англичанами.

Наименьшей опасности подвергались бюргеры, ложась на землю, но этого, опять-таки, не могли сделать люди, находившиеся при орудии. Поэтому я приказал последним:

– Прицепите пушку к передку, отвезите ее за 3.000 шагов и палите оттуда во всю мочь!

Лошади с передком были подведены к орудию под градом пуль. Пока это делалось, я приказал моим 80 бюргерам стрелять изо всех сил в англичан и мешать им целиться. Удивительное дело! Капитан Мюллер отвез орудие, не поплатившись ни человеком, ни лошадью, на расстояние 3.000 метров. Оттуда он с успехом стал бомбардировать неприятеля.

Около 10 часов англичане, с которыми имел дело генерал Фронеман, сдались. Тогда я немедленно приказал привезти его два орудия. Они прибыли к 12 часам и стали с двух сторон бомбардировать англичан. Прошел еще час, во время которого мы не переставали стрелять из трех пушек и 80 маузеровских ружей, и... показался белый флаг. Я прекратил стрельбу и поехал к станции. Ко мне вышли два офицера. Они сказали мне, что согласны на сдачу с условием, чтобы все их личное имущество (платья, пледы и т. д.) они оставили при себе, равно как и почту, которую они только что получили. (Там находились две последние английские почты). Я отвечал им, что их частное имущество я не трону, так как никогда еще не позволял себе отнимать частную собственность моих пленных{41}, но что касается писем, то я не могу допустить, чтобы они попали к адресатам, и что их необходимо сжечь.

Офицерам ничего не оставалось более, как согласиться. Они встретились со мной в ста шагах от станции, а потому я сказал им, что если они не согласны на сдачу, то я буду штурмовать.

Но они сдались.

Подойдя к станции, мы были поражены великолепными укреплениями англичан, сделанными из прессованных тюков платья, пледов и почтовых посылок. Они были настолько хороши, что вследствие этого потери англичан оказались не велики; всего 27 убитых и раненых. Мы взяли 200 человек в плен.

Кроме тюков одежды, из которых англичане построили укрепления, было еще много всякого добра в железнодорожных вагонах: сотни ящиков с разными разностями и амуниция в невероятном количестве; целые тысячи ящиков ружейных зарядов и лиддита, затем гранаты, картечь, несколько сот ядер для морских орудий большого калибра, которыми лорд Робертс собирался бомбардировать Преторию. Некоторые бюргеры стали пробовать поднимать эти гигантские бомбы, но не нашлось ни одного человека, который бы смог это сделать один. Легко можно себе представить, какое громадное количество было здесь всего и какую оно представляло большую ценность, если вспомнить, что позднее в английских газетах говорилось, что я наказал Англию в данном случае на три четверти миллиона фунтов стерлингов.

Но в тот момент нам было не до вычислений: времени было в обрез, и нельзя же было, захватив такую массу всего, с этим же добром попасться неприятелю. Мне было невероятно жалко уничтожать драгоценные зимние одежды, пледы и сапоги, которые попали в наши руки и которые бюргерам пришлись бы очень кстати. Но я знал, что англичане имеют железнодорожную линию в своем распоряжении и что они могут очень быстро выслать войска в Роодеваль из Блумфонтейна, Кронштадта и Претории. Обидно было не воспользоваться таким добром, но делать нечего, приходилось все предать пламени.

Но прежде, чем это сделать, я разрешил бюргерам откупоривать почтовые ящики и брать из них все, что им угодно. Там были всевозможные пакеты и пакетики, главным образом нижнее белье самого лучшего качества и масса сигар и папирос. Вот пошла-то работа! Бюргеры быстро и ловко открывали ящики один за другим. Можно было подумать, глядя на них, что каждый из них был привычный почтмейстер.

В то время, как буры были заняты этой работой, пришли ко мне пленные с вопросом, могут ли они тоже раскупоривать ящики и брать то, что в них было.

– Берите, – сказал я: – сколько хотите. Все равно будем все жечь.

Надо было видеть этих людей, грабивших собственную почту! Они все переворачивали вверх дном и стали уже настолько разборчивы, что плумпуддинги не удостаивали более внимания.

Я уже давно дал приказание уничтожить все мосты к северу и к югу, чтобы помешать неприятелю приблизиться к нам неожиданно. Но это меня не успокаивало, и я очень спешил уходить.

Прежде всего мне надо было найти средство, чтобы ту часть амуниции, которую мы могли взять, успеть спасти прежде, чем сжечь все остальное.

У нас не было возов для того, чтобы увезти то, что я хотел сохранить. Другого исхода не было, как заставить бюргеров таскать ящики.

Но они были поглощены своей добычей! И мне стоило неимоверных трудов получить рабочие руки.

Тем не менее, мне все-таки удалось оттащить нескольких бюргеров от места откупорки ящиков. Много сделать было невозможно: слишком сильно разгорелся среди бюргеров дух наживы. Только что я давал работу одному, как он быстро исчезал, и нужно было снова искать его, чтобы заставить работать. Главным образом удалось унести амуницию для орудий и для ружей Ли-Метфорд. (Тогда уже мы начали стрелять английскими ружьями). Всего бюргеры перетаскали 600 ящиков, в несколько приемов, за триста шагов от станции.

С заходом солнца мы должны были уйти.

Какое зрелище! Каждый бюргер нагрузил свою лошадь кладью, полученною в лавке, где не только ничего не пришлось платить, но и в будущем не придется. На седле уже не оставалось места для седока, и ему приходилось вести лошадь под уздцы. Но самым забавным было видеть бедных Томми в тот момент, когда я приказал выступать. Фельдкорнету, которому было приказано привести их в наш лагерь, стоило большого труда оттащить их от места грабежа, и когда ему, наконец, удалось это сделать, английские солдаты взвалили на себя такие большие тяжести, что можно было подумать, что каждый из них собирается открыть лавочку. Но легко себе представить, что они не имели сил двигаться вперед под такими ношами и принуждены были сбрасывать понемножку часть вещей, оставляя их лежать на дороге: streeр, streep!{42}, как говорим мы в Африке.

Теперь оставалось приступить к сжиганию.

Я выбрал 15 человек и велел им поджечь громадную кучу со всех четырех концов; мы для этого во многих местах приготовили растопки из ящиков.

Пламя дружно подхватило всю кучу сразу.

Быстро вскочив на лошадей, мы поскакали прочь от громадного костра.

Едва успели мы сделать несколько десятков шагов, как последовал взрыв первой бомбы. Мы остановились посмотреть на разгоравшееся пламя.

Зрелище, представившееся нашим глазам, можно причислить к красивейшим фейерверкам, которые когда-либо сжигались. Ночь была очень темная, а потому впечатление было еще сильнее.

Среди глухого рева больших гранат, раздавались сравнительно нежные звуки от взрывавшихся куч кордита; но самым интересным были огненные языки и звезды всевозможных цветов, носившиеся высоко в воздухе на фоне черной ночи.

Я уже сказал, что сражение генерала Фронемана к северу от моста на реке Реностер окончилось в 10 часов. Стрельба же, которую мы слышали ночью, была произведена английским сторожевым пикетом, который бежал к ряду холмов, где был расположен их лагерь. Наши бюргеры и англичане расположились друг против друга на остроконечных холмах, среди старинных оставленных кафрских селений времен Умзилигази, или Мозелькатце, как мы называли знаменитого когда-то кафрского вояку.

Несмотря на то, что англичане занимали прекрасные позиции и вдвое превосходили буров числом, они не могли выдержать огня наших бюргеров. Прежде всего, у них не было орудий, а у нас было два: орудие Круппа и другое маленькое скорострельное, действовавшее подобно орудиям Максим-Норденфельдта.

Англичане должны были сдаться, причем нами было взято в плен 500 человек, между которыми находился капитан Вайдхем-Найт и другие офицеры. Убитых и раненых было 170 человек; среди первых полковник Дуглас.

Комманданту Стенекампу тоже посчастливилось: не сделав ни одного выстрела, он взял английский лагерь у станции Вредефорт, захватив при этом 38 пленных.

В общей сложности у нас было 800 пленных и огромное количество военных запасов.

Это был для нас чудный день. Потеря наша была крайне незначительна. В Роодевале, где мои люди ничем не были защищены, было только двое убитых; у генерала Фронемана скончался всего один бюргер, Мейбург, и двое были легко ранены.

Мы возблагодарили Бога.

Одно только огорчало нас, это то, что мы не могли сохранить более амуниции и одежд. Но, несомненно, потеря англичан была, очень для них чувствительна. Наступила зима, и они нуждались именно в теплой одежде, которую мы у них отобрали; а для того, чтобы получить из Европы новый запас ее, потребовалось бы довольно много времени. Без сомнения, лорд Робертс был сердит на меня; но я мог утешить себя мыслью, что со временем его гнев пройдет; прежде всего, рассуждая хладнокровно, он не мог не признать того, что я был в своем праве, а что он сам поступил немножко опрометчиво, оставив такую массу добра под малой защитой и сложив все в кучу на станции, далеко от своих главных сил. Зачем не оставил он все это в Кронштадте или в Блумфонтейне, пока все мосты, разрушенные нами по линии к Претории, не были восстановлены. Лорд Робертс слишком уж легко относился к силам Оранжевой республики и к оранжевцам, не допускавшим даже мысли отдать без боя свою страну неприятелю.

На следующий день я получил от разведчиков известие, что в восьми милях к западу от Роодеваля они видели 30 англичан, ехавших по направлению из Кронштадта. Генерал Фронеман отправился с 30 людьми, чтобы захватить их.

А я на следующий день двинулся к западу от железной дороги и приказал фельдкорнету де-Фос (позднее ставшему коммандантом) отправить вперед несколько пленных англичан.

Оставалось перевезти куда-нибудь в безопасное место амуницию, которую мы перетаскивали у Роодеваля. Для этого я послал ночью коммандантов, каждого с двумя возами, в Роодеваль и велел им перевозить амуницию к моей стоянке в трех милях от железнодорожного моста у реки Реностер. Около брода есть песчаная отмель. Там-то, в этой мели, я и велел закопать амуницию, в том месте, где мель выходит на проезжую дорогу, а чтобы скрыть все следы, проехать взад и вперед столько раз, чтобы ничего не было заметно. Позднее обнаружилось, что комманданты увезли и закопали не все количество амуниции.

Заканчивая эту главу, я должен записать нечто очень некрасивое.

Фельдкорнет Ганс Смит из округа Рувиля вошел в сношение с капитаном Вайдхем-Найтом и получил от него пропуск через неприятельскую линию в Кронштадт и, кроме того, рекомендацию к находившимся там английским властям с просьбой пропустить его, Ганса Смита, с 20 товарищами в Рувиль. И это мог сделать оранжевский офицер! Да перейдет имя его, заклейменное позором, в грядущие поколения буров. С другой стороны, имя капитана Вайдхема-Найта будет, вероятно, прославлено, как имя человека, любящего свой народ и свою страну, человека, который, сам подвергая себя опасности быть открытым, не перестает служить своему народу. Фельдкорнет Смит дезертировал 10 июня ночью со своими 20 товарищами. Я узнал об этом спустя несколько дней, и должен сказать, что мне приятнее и легче было бороться с огромным войском Англии, чем с такими мерзостями в моей родной стране. Как для той, так и для другой борьбы требовалась железная воля; но даже и для человека с железной волей подобные факты причиняли горькие минуты, – это те испытания, которые по нашей африканской поговорке "не застревают в одной верхней одежде" человека.

Глава XV.

Мое первое знакомство с лордом Китченером

Утром 10 июня появилась, как я и ожидал, огромная масса англичан из Вредефорта и Гейльброна с тем, чтобы отбросить нас от железной дороги. Эта масса состояла под непосредственным начальством лорда Китченера и доходила, по нашим соображениям, до 15.000 человек. Несколько повозок, еще остававшихся у меня, отправил я по направлению к Кронштадту, к западу от железной дороги, с тем, чтобы они, как только скроются из глаз неприятеля, повернули бы на запад. Таким образом я хотел сбить с толку англичан, которые нас искали бы в другом месте.

Но уйти так просто, не сделав ни одного выстрела, – этого я не хотел. Поэтому я приказал занять позиции, во-первых, на холмах к северу от моста на реке Реностер, где четыре дня тому назад находился капитан Вайдхем-Найт, во-вторых, на моей ферме Родепорт, и в-третьих, на холмах Гонинг.

Англичане, любившие при каждом удобном случае обходить нас, на этот раз почему-то стояли более часу на одном месте и бомбардировали наши позиции лиддитными бомбами и другими снарядами. Но на бюргеров, находившихся на холмах Гонинг, это не производило никакого впечатления.

Тогда только англичане принялись за свой обычный обход. Я видел, как кавалерия заняла холм к северу от Родепорта, но так как с того места, где я находился, мне не было видно позиций у Родепорта, то я и не мог знать, насколько неприятель успел раздвинуть оба крыла свои. Я знал только одно, что если бюргеры отступят и пойдут вдоль реки, они не будут нам видны, и тогда мы, потеряв их из виду и сами ничего не видя и не зная, можем вдруг очутиться оцепленными со всех сторон. Поэтому мне необходимо было самому посмотреть, не обошла ли уже нас кавалерия с одной стороны. Но чтобы не возбудить в бюргерах и мысли о грозившей опасности – мысли, которая бы в данный момент могла их только ослабить, – я приказал им сохранять позиции и сказал, что сам только съезжу посмотреть, как обстоит дело у Родепорта.

Как только мне стали видны укрепления, тотчас же оказалось, что англичане подошли совсем близко, и началась перестрелка.

Счастье мое было, что я прискакал туда. Только что я очутился между Родепортом и холмами Гонинг, как заметил, что бюргеры, занимавшие северо-западные позиции, собрались бежать. Я этого-то и боялся. Сейчас же вслед за ними бюргеры, находившиеся в центре, куда я приехал, последовали их примеру. Они наскоро стали отвязывать лошадей, которые оставались в куче связанные вместе, с тем, чтобы бежать от англичан, шедших прямо на них в огромном количестве и с артиллерией.

Мне невозможно было дать знать бюргерам, находившимся на холмах Гонинг, чтобы они отступали. Одно, что я мог сделать, – это было приказать бюргерам, бывшим со мною, скакать не вдоль реки, что на первый взгляд было выгоднее и представляло большие удобства, но на юг, наискосок, через реку. Это последнее бегство по крайней мере было бы видно бюргерам с холмов и послужило бы им сигналом к отступлению. Быстро поскакали мои бюргеры под градом пушечных и ружейных снарядов, к счастью никого не задевших. Мысль моя была удачной. Бюргеры, увидя с холмов, что мы отступаем, покинули позиции, прежде чем неприятел успел повернуть к реке и отрезать им брод.

К несчастью, семь бюргеров застряли в небольшом ущелье, между камнями старой развалины, остатков каменного кафрского строения времен Мозелькатце. Они храбро отстреливались, но были отодвинуты неприятелем к камням и, стиснутые в небольших ущельях, не заметили отступления остальных бюргеров. Когда же они, высвободившись, сошли к подножию холма, то увидели своих лошадей в 800 шагах от себя, убегавших вслед за другими лошадьми и бюргерами. Им ничего более не оставалось, как сдаться.

Между этими семью пленными находились: Вилли Штейн и Бота, которые позднее вместе с другими тремя бюргерами попали в Россию. К ним присоединились позднее два брата Стейдлер и некто Гауснер, бывшие все вместе в плену у англичан на Цейлоне. Сговорившись убежать, они ночью спустились с корабля и переплыли на русское судно, стоявшее в гавани неподалеку от английского. На русском судне они добрались до России, где насладились дружеским гостеприимством, за что мы навсегда останемся благодарными русским{43}. Из России они отправились через Германию в Голландию и на немецком судне прибыли в немецкие западно-африканские владения. Через страну бушменов они добрались до Капской колоши, откуда после многих приключений попали в отряд генерала Марица. К несчастью, один из них, молодой Бота, был убит в одном из сражений. Что сказать об этих мододцах?! Отважнее их – трудно найти! Мне очень жаль, что я не знаю имен товарищей Вилли Штейна. Я ехал с ним в одном поезде из Оранжевой республики – ныне колония Оранжевой реки – в Капштадт, где я должен был встретиться с генералами Луи Бота и Делареем с целью отправиться в Европу и Америку в качестве уполномоченных от моего народа. Он обещал мне дать о себе знать, но по-видимому что-то ему помешало это сделать{44}.

Мы принуждены были отступить с холмов Гонинг (на которых, кстати сказать, вопреки, их названию, и помину о меде нет), а также и от Родепорта. Я приказал бюргерам идти по направлению к Кронштадту.

В то же утро я получил известие, что в Кронштадте находился в английском комиссариате большой склад военных запасов, довольно плохо охраняемый. Собираясь туда, чтобы завладеть этим складом, я, тем не менее, не отправился туда прямо, так как можно было ожидать, что англичане, вытеснившие нас, пойдут теперь сами в Кронштадт. И не только потому, чтобы они думали, что мы пойдем в ту же сторону, но и потому, что знали, что комиссариат плохо защищен.

Как только стемнело, я осторожно вышел к западу и пришел к Вондерхейвелю, где нашел фельдкорнета де-Фосса с пленными. Многочисленные английские войска отправились вдоль железной дороги к Кронштадту, отстоящему от холмов Гонинг в 34 милях. Лорд Китченер, как я позднее узнал, также пришел туда на следующий день после полудня.

Рано утром выступили мы вдоль реки Рит и, дойдя до фермы Ваальбанк, остановились, пробыв там до вечера следующего дня 13 июня. В ту же ночь нашел я нужным перейти через железнодорожную линию, чтобы не попасться с нашими пленными в когти лорда Китченера, который, не найдя нас в Кронштадте, наверно пошел бы искать нас к западу от железной дороги.

Но тут мне представилась возможность разрушить железную дорогу. Это была единственная линия, по которой лорд Робертс перевозил несметное количество провианта, необходимого для его тысячного войска (в это время железнодорожная линия Наталь – Делагоабай была еще в нашем распоряжении). Поэтому я считал, что какою бы то ни было ценою, но нам нужно было бы разрушить сообщение англичан. Для этого я решил перейти железную дорогу через мост на реке Реностер у Левспрейта, только что исправленный англичанами, и затем утром напасть на английские колонны, которые снова заняли свои позиции у моста через Реностер и у Роодеваля.

Буры вообще мало пускали в ход военные хитрости, а в частности мало разрушали пути сообщения англичан, проще же говоря, бюргеры плохо исполняли приказания начальников, относившиеся к разрушению железнодорожных путей. Если бы это было иначе, то с лордом Робертсом случилось бы то же, что произошло с самаритянами в Самарии, т. е. он со всеми своими десятками тысяч войска подвергся бы страшной опасности умереть с голоду. Лорд Робертс был очень мало проницателен; он слишком много рассчитывал на случайности, которые его, собственно говоря, и спасли; не будь их, или вернее сказать, не будь непослушания бюргеров при исполнении наших приказаний, большому лагерю в Претории не избегнуть бы голодной смерти.

Я сговорился с генералом Фронеманом с вечера, что он перейдет железную дорогу у Левспрейта и утром нападет на англичан с востока; я же в это время подойду с другой стороны к ферме Родепорт, спрячусь с одним орудием Круппа и нападу на неприятеля с запада, лишь только услышу его стрельбу с востока.

Но этого не случилось. Генерал Фронеман, подойдя к железной дороге ночью у Левспрейта нашел уже там англичан, и сражение произошло не утром, а ночью. В это время, с юга подошел поезд, в который бюргеры так сильно стреляли, что он должен был остановиться. Генерал Фронеман приказал штурмовать поезд, но бюргеры этого не сделали.

Если бы они тогда это сделали, то лорд Китченер был бы в наших руках!

Никто не знал, что он находился в этом поезде, и мы только позднее узнали, что он, пользуясь темнотой (а ночь была очень темная), выскочил из поезда и, сев на лошадь, которую ему свели с платформы, ускакал.

Вскоре после этого поезд пошел дальше.

Таким образом, был упущен редкий случай.

Генерал Фронеман все-таки справился с оставшимся у железнодорожного моста прикрытием и взял в плен 28 англичан.

Кроме того, он сжег временный мост, построенный после того, что был взорван постоянный.

Здесь было взято в плен 300 кафров. Они утверждали, что у них не было оружия и что они только работали над починкой железной дороги. Хорошая отговорка! Вероятно, у них было оружие, которое они преспокойно повыкидали, пользуясь непроглядной тьмой ночи, но так как мы наверное этого не знали, то мы поступили, в данном случае, соображаясь с принципом, что лучше отпустить на волю десять виновных, нежели заставить одного невинного понести наказание.

Генерал Фронеман отошел к востоку от Дорндраи, очень довольный тем, что сжег мост и взял пленных, но забыв совершенно обо мне.

А я ждал все утро, помня наш уговор, что он начнет стрелять с востока; но ничего не происходило. Мои позиции были не из выгодных, и нападать в одиночку с запада я не хотел, боясь неудачи.