Текст книги "Борьба буров с Англиею (Воспоминания бурского генерала)"

Автор книги: Христиан Рудольф Девет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Когда все кончилось и я мог оставить свой пост, я отправился пожать ему руку, как старому другу и сочлену по фольксраду.

Мне было очень приятно приветствовать его в качестве фехтгенерала, темь более еще, что он был сын храброго офицера, сражавшегося во время войны с базутами в 1865-66 годах. Ему было 66 лет, возраст довольно преклонный для того, чтобы строго исполнять тяжелые, в физическом отношении, обязанности возлагаемые на фехтгенерала.

Глава II.

Нихольсонснек

Мы удерживали свою позицию при Ритфонтейне до 29 октября, когда к нам подошел генерал Жубер с некоторою частью трансваальских отрядов.

Было решено, что трансваальцы направятся к северу от Ледисмита и к востоку от Нихольсонснека, а оранжевцы к северо-западу и к западу от того же села; те и другие, дойдя до назначенного места, должны были занять там позиции.

В полуторе часа к югу от Нихольсонснека находится холм с ровной вершиной. Мы называли его Свартбонскоп, но после 30 ноября он получил название Малой Маюбы. Этот холм было поручено охранять комманданту Нелю с кронштадтскими бюргерами.

30 ноября, на рассвете, мы услыхали по направлению от самого далекого места позиции трансваальцев глухой гул частой пальбы. Последовал немедленный приказ седлать лошадей. Я спросил позволения у комманданта Стенскампа, который накануне прибыл из Безейденхоутспаса, отправиться в лагерь генерала, Кронье, находившийся приблизительно в двух милях от нас, для того, чтобы просить его разрешить отправиться на место, откуда слышалась пальба. Разрешение было дано, и коммандант Стенекамп отправился сам, взяв меня и еще 300 человек.

Мы должны были пройти к югу от Нихольсонснека, мимо упомянутого холма. II что же мы увидСли? Холм был занять англичанами.

Несомненно, это обстоятельство нельзя было приписать ничему иному, как весьма предосудительной небрежности комманданта Неля, которому было поручено охранять холм. Впоследствии он оправдывался тем, что недостаточно был уверен в том, там ли находится его фельдкорнет с известным числом бюргеров.

Что было делать?

Коммандант Стенекамп и я решили штурмовать холм с 300 людей, находившихся в нашем распоряжении. Мы исполнили это, и нам посчастливилось занять северную часть горы. Добравшись до верху, мы сейчас же узнали, что английские войска занимали почти все пространство от середины горы до ее южного пункта. Англичане не медлили, и в тот момент, когда мы достигли вершины, открыли жестокий огонь из ружей, на который мы также ожесточенно отвечали. Двадцать человек из отряда Неля, присоединившись к нам, приняли участие в стрельбе по неприятелю. Очень скоро мы увидели, что нам не оставалось ничего другого, как, переходя от одной позиций к следующей, медленно приближаться к врагу.

Теперь я мог рассмотреть, что гора была вытянута с севера на юг и что протяжение ее равнялось приблизительно 1.000 шагам. С нашей стороны она была голая и гладкая, но несколько далее, впереди нас, начинались углубления, представлявшие хорошие, защищенные места. Продолжая штурмовать англичан и подвигаясь вперед, мы подвергали себя в открытых местах сильному огню. Наш противник имел великолепные защищенные места среди огромных камней и бывших кафрских жилищ, из которых, как мы потом увидели, многие в южной части горы уцелели наполовину. Мы так сильно обстреливали англичан, что они стали отступать с середины горы к ее южной части. Это обстоятельство сразу дало нам большие выгоды, так как теперь мы могли занять прекрасные позиции, оставленные неприятелем.

Во время этого штурма произошел забавный эпизод. Когда англичане открыли против нас сильный огонь, один еврей, подойдя к буру, лежавшему за камнем, сказал ему:

– Продай мне твое место за полкроны.

– Уходи! – отвечал тот: – мне и самому тут хорошо.

– Я дам тебе пятнадцать шиллингов, – продолжал еврей.

Но несмотря на то, что бур, может быть, в первый раз в жизни сознавал себя обладателем чего-то такого, что непомерно росло в цене, он не стал вступать в переговоры с евреем и отклонил торговлю.

На позициях, из которых мы вытеснили неприятеля, мы взяли нескольких англичан в плен и нашли также убитых и раненых.

Наконец англичане отодвинулись на самую южную часть горы, заняв сильнейшие позиции. Там нашли они не только кафрские жилища, но и большие углубления среди скал, где было очень удобно прятаться. Они стреляли непрерывно, и их пули летали и свистели вокруг нас. Не менее яростно стреляли и мы. В самый разгар перестрелки из-за жилищ с левого неприятельского крыла показалось зараз нисколько белых флагов, развевавшихся в воздухе. Стрельба прекратилась. Я тотчас же отдал приказ перестать стрелять и приблизиться к неприятелю.

Вслед за этим англичане снова открыли огонь. Тогда мы ответили с удвоенным усердием. Но это продолжалось не долго. Вскоре повсюду, изо всех краалей{21}, показались белые флаги. Мы выиграли сражение.

Я не хочу сказать, что англичане злоупотребили флагом, и принимаю их объяснение, которое они дали после сражения, заключавшееся в том, что с восточного фланга не видно было того, что делалось в западном, и потому там продолжали стрелять.

С нашей стороны в этом сражении принимали участие, кроме 300 гейльбронцев и 20 кронштадтцев, еще 40-50 человек из иоганнесбургской полиции под начальством капитана ван-Дама, которые подоспели к месту сражения и храбро бились вместе с нами. Но из трехсот гейльбронцев не все могли принять участие в сражении, так как многие оставались с лошадьми у подножия горы, а некоторые, как в начале войны нередко случалось, оставались в защищенных местах и не желали оттуда уходить. Когда кончилось сражение, я нарочно пересчитал своих людей и могу сказать совершенно уверенно, что нас, выигравших сражение, было не более двухсот людей. Наши потери были: четыре убитых и пять раненых.

Что касается потерь англичан, то могу сказать, что я сам, лично, насчитал 203 убитых и раненых; сколько же их было всего на самом деле, я сказать не могу. Относительно пленных я знаю, что, заставив их маршировать мимо нас по четверо в ряд, мы насчитали 817 человек.

Мы захватили также два орудия Максима и 3 горные пушки. Все они оказались не действующими, и неприятель не мог ими пользоваться. Пленные рассказывали нам, что большие орудия были положены на мулов, которые ночью, испугавшись, вырвались и убежали, так что некоторые отдельные части пушек так совсем на гору и не попали. Мы ловили мулов и находили разрозненные части пушек все время после обеда, а также еще и на другой день.

То обстоятельство, что англичане не могли пользоваться своими пушками, дало нам большие выгоды. Они, таким образом, очутились с нами на равной ноге: им пришлось, так же как и нам, сражаться одними ружьями. Но выгода их положения заключалась еще и в том, что у них были великолепные позиции, а людей в пять раз более, нежели у нас.

Кроме пушек, мы захватили более тысячи ружей Ли-Метфорда, двадцать ящиков патронов, несколько мулов и лошадей.

Вот еще кое-какие подробности.

Сражение продолжалось с 9 ч. утра до 2 ч. пополудни. День был очень жаркий, и мы сильно страдали от жажды, так как воды нельзя было достать ближе как на расстоянии одной мили. Мне ужасно тяжело было смотреть на страдания раненых. Их стоны: "воды! воды!" – были ужасны и проникали в самое сердце. Я приказал моим бюргерам помочь несчастным англичанам и перенести их из-под палящих лучей солнца в тень от верблюдов и низкого кустарника, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить их страдания до прибытия докторов. Некоторые из моих же людей отправились за водой и наполнили ею кружки, находившиеся при пленных и раненых.

Тотчас же после перенесения раненых в тень, я послал вестника к сэру Георгу Уайту, с просьбою о присылке санитаров за ранеными и о предании тел земле. Не знаю, почему английские доктора прибыли только на другое утро.

До захода солнца мы все еще оставались на коне, а затем отправились в лагерь. Мой брат, Пит Девет, а с ним 50 бюргеров из Вифлеема., остались охранять гору. За нами прибыло из лагеря несколько повозок, на которые мы сложили большие орудия, ружья и амуницию.

В лагерь мы прибыли к 8 часам. Наши люди не ели ничего целый день, а потому легко себе представить их удовольствие при виде "bont-span" (мясо), жарившегося на вертеле. Дватри пирога (maagbommen) и пара чашек кофе привели каждого из нас в прежнее состояние.

Все люди, участвовавшие в этом сражении, были освобождены от ночной службы, и им было предоставлено, после тяжелых дней, спокойно насладиться мирным сном.

В этот же памятный день трансваальцы, находившиеся в различных местах в восьми милях от Нихольсонснека, имели на своих восточных позициях сражение с англичанами, при чем взяли 400 человек в плен.

В эту ночь мы особенно заботливо разместили нашу стражу: были поставлены пикеты не только внутри лагеря, но и вокруг него. Особенная осторожность в этом отношении требовалась на том основании, что прошел слух, будто бы англичане вооружили наталийских зулусов. А потому, в виду возможности нападения этих варваров, нам нужно было быть очень на стороже. Все наше поколение, еще с 1836 г., успело познакомиться с черною расою и горьким опытом убедилось в том, каких ужасов можно ожидать в ночное время от черных, в особенности от зулусов. Вспоминая о том, что должны были вытерпеть из-за ночных нападений зулусов наши пионеры, первые переселенцы, мы вполне соглашались с тем, что "ночные волки", – прозвище, данное этим черным, – вполне заслужено ими. Позднее, в 1865-67 годах, мы, оранжевцы, много терпели от базутов. Наша история приучила нас к постоянной ночной страже, к равной бдительности ночью и днем. Может быть, я опишу позднее вероятно в другой книге – и более пространно, почему английские разведки на войне большею частью были так неудачны. Но я не могу устоять против искушения сказать уже здесь, что только в последнем периоде войны англичане, пользуясь услугами сдававшихся бюргеров (handsuppers){22}, лучше сказать "буров-дезертиров", – приобрели большую ловкость в этом деле.

Сколько горя принесли нам эти дезертиры! После я скажу об этом подробнее. Тогда я назову их – их настоящим именем: тем именем, которым они отныне будут заклеймены, внушая вечное отвращение, не только южно-африканскому народу, но и каждому другому народу, который может очутиться в таком же затруднительном положении, в каком оказались две бывшие республики, благодаря предателям, бывшим согражданам.

Глава III.

Осада Ледисмита

1 ноября состоялся общий военный совет представителей обеих республик, Оранжевой и Трансвааля, на котором было решено осадить Ледисмить. Одновременно с этим пришли к соглашению послать по направлению к Эсткурту партизанский отряд (paarden-commando) под начальством генерала-заместителя Луи Бота, который, между прочим, 15 ноября напал на панцирный поезд и взял 100 англичан в плен. После нескольких небольших стычек с врагом, генерал Бота вернулся назад.

Впрочем, я забегаю вперед.

В ночь на 1 ноября генерал А. П. Кронье с бюргерами из Гейльброна и частью отряда из Винбурга и Гаррисмита, захватнв с собой две пушки Круппа, направился на запад для того, чтобы, обойдя Ледисмит, занять позиции к югу и юго-западу от него.

На другой день произошла легкая стычка с англичанами, направлявшимися также к Ледисмиту.

3 ноября произошло уже нечто более важное. В этот день англичане выступили из Ледисмита в юго-западном направлении, имея при себе две батареи 15-ти и 12-тифунтовых орудий Армстронга. Их было, по моему расчету, 1.500 человек конницы и несколько отрядов пехоты. Неприятель разместил свои орудия на таком расстоянии, что мы, пользуясь только маузеровскими ружьями, не могли попадать в него. Между тем, и думать нечего было подойти ближе, так как между нами и неприятельскими пушками было ровное, незащищенное место.

Мы открыли было огонь из одной из наших пушек, помещенной прямо против неприятеля на холме Тафелькопе, но после двух-трех выстрелов пришлось прекратить пальбу, подобно тому, как это было уже при Ритфонтейне.

Пехота и кавалерия англичан, казалось, не имели большой охоты нападать на нас, а мы и подавно этого не желали. Тем не менее, англичане попробовали, под прикрытием двенадцати пушек, придвинуть свое войско поближе к нам. Они делали это осторожно, заботясь о том, чтобы не попасть за черту наших выстрелов. Но как только они заходили за эту черту, люди немедленно начинали падать, и им ничего не оставалось, как уходить обратно.

Другая наша пушка стояла на горе, к востоку от места сражения. Она действовала очень хорошо, так что всякий раз, когда англичане двигались на восток от наших позиций, наша пушка сильно мешала им.

Неприятель не мог также передвинуть своих пушек к востоку, ближе к Тафелькопу, но подвергая их опасности быть взятыми нами. Но все-таки несколько из них ему хотелось переместить севернее, между нами и горою Платранд, лежащей перед Тафелькопом, чтобы можно было обстреливать нас со стороны. Но это ему не удалось вследствие того, что наша пушка на Тафелькопе так хорошо действовала и против артиллерии, и протнв кавалерии, что с ней ничего нельзя было поделать.

Нам, как я уже сказал, было невозможно штурмовать. Если бы мы двинулись вперед, мы оказались бы совершенно ничем не защищенными, под огнем неприятеля. Двинулись бы мы к югу, мы попали бы под пушечные выстрелы, направленные с Платранда, и очутились бы под перекрестными огнем.

Это было нерешительное дело. Ни с той, ни с другой стороны не предпринималось ничего определенного; и, как большей частью бывает в подобных сражениях, ничего не происходило, кроме перестрелки. Грохот пушек продолжался с 10 часов утра до 5 часов вечера. После этого англичане направились обратно к Ледисмиту.

Наша потеря состояла из одного убитого и 6 раненых. Между ранеными находился Мартинус Эльс, фельдкорнет из Гейльброна. Что у англичан также были потери, об этом мы знали; но как велики были они, – определить мы не могли. Впрочем, я не думаю, чтобы она была значительна.

С этого времени и до тех пор, пока я оставил Наталь, происходили то тут то там небольшие столкновения англичан, как с трансваальцами, так и с оранжевцами; но ничего особенного за это время у нас не произошло. Впрочем, в ночь с 7 на 8 декабря самая большая пушка трансваальцев, известный "Длинный Том" (Long Tom), стоявшая на горе Бульвана, была так сильно повреждена англичанами, посредством динамита, что на долгое время должна была прекратить свои действия. Нужно признать это храбрым, молодецким делом со стороны англичан, достойным всякой похвалы. Если бы наши были более внимательны, то храбрецам бы несдобровать; но такими мы не оказались, и этот случай послужил на будущее время хорошим уроком, в смысле усиления бдительности. Трансваальские офицеры стали с этого момента строже к бюргерам, а их приказания получили больший вес в глазах подчиненных.

Генерал сэр Р. Редверс Буллер прибыль в Капштадт в начале ноября. В средине этого месяца разнесся слух, что мы скоро узнаем о том, что он назначен главнокомандующим над всеми войсками, расположенными между Эсткуртом и Колензо. Войска ежедневно усиливались подкреплениями, постоянно прибывавшими из-за океана, и начинали принимать громадные размеры.

Все возлагали большие надежды на сэра Р. Буллера, которому буры, изменив его имя, дали своеобразное прозвище. Прошло не много времени, как ему уже пришлось испробовать свои "рога". Но я не хочу говорить о том, что он делал и почему потерпел неудачи, так как 9 декабря я покинул Наталь и не мог лично за ним следить. Тем не менее, я должен сказать то же, что и весь английский народ говорил о нем, а именно то, что изо всех английских генералов, предводительствовавших в эту войну, ему пришлось оперировать против сильнейших бурских позиций, а это что-нибудь да значит.

Глава IV.

Меня назначают фехтгенералом

Как я уже сказал раньше, я был только коммандантом-"заместителем". Но утром 9 декабря я получил телеграмму от президента Штейна, спрашивавшего меня, не желаю ли я, в качестве фехтгенерала, отправиться к западной границе. Эта телеграмма меня очень поразила. Я отвечал президенту по телеграфу же, прося его дать мне время подумать об этом предмете, так как я желал бы исполнить свой долг, по отношению к войне, только в качестве простого бюргера. Почти вслед за этой я получил другую телеграмму, на этот раз от г. А. Фишера, члена исполнительного совета, которого я весьма уважал, и который настойчиво требовал, чтобы я не отклонял предложения и без промедления отправился бы к западной границе.

Я чувствовал себя смущенным, но старался не поддаваться своему чувству, и вскоре решил принять назначение фехтгенералом. От комманданта Стенекампа я получил разрешение взять с собой сорок человек, бывших моими товарищами. Попрощавшись с гейльбронскими бюргерами и поблагодарив их за их доброе отношение ко мне, я в тот же день покинул лагерь. Мне тяжело было расставаться с гейльбронским отрядом, и 9 декабря останется для меня памятным днем в моей жизни.

На следующее утро я прибыль со своим штабом на станцию Эландслагде, откуда должен был ехать по железной дороге в Блумфонтейн. Я был отправлен немедленно, без малейшей задержки, в отдельном поезде, который выхлопотало мое правительство у трансваальскаго. Ни одной минуты не пропадало даром. Когда кондуктор спрашивал меня на станциях: не хочу ли я где остановиться, я неизменно отвечал одно и то же: "Нет, пожалуйста вперед!" Мы прибыли в Вильенсдрифт, и тут окончилась забава со специальным поездом для меня. Я должен был ждать шесть часов, и только ночью мог отправиться дальше с пассажирским поездом, несмотря на распоряжение правительства доставить меня, как можно скорее, на место.

В Блумфонтейне я нашел все в порядке; оттуда я направился за 60-70 миль в Магерсфонтейн, куда и прибыл 10 декабря. Во время моего путешествия произошли три знаменитых сражения: при Колензо, Магерсфонтейне и Стормберге. При Колензо англичане понесли большие потери, и десять пушек перешли в наши руки. При Магерсфонтейне они потеряли много людей убитыми и ранеными; среди первых был и генерал Уочеп (Wauchaupe). При Стормберге мы взяли 700 англичан в плен и 3 пушки.

Генерал Кронье командовал при Магерсфонтейне шестью или семью тысячами трансваальских бюргеров, при чем трансваальцы состояли под начальством Деларея, а мне приказано было принять начальство над оранжевцами.

Главным коммандантом над этими оранжевцами и теми, которые стояли вокруг Кимберлея, был г. К. Я. Вессельс; над оранжевцами, стоявшими у Колесберга – г. Е. Р. Гроблер, а над теми, которые стояли у Стормберга – г. Я. Г. Оливир{23}.

Я пробыл несколько дней в Магерсфонтейне, организуя моих оранжевцев. Справившись с этим, я отправился вместе с генералом Делареем к генералу Кронье, прося его отпустить нас двоих с 1.500 людьми по направлению к Гауптону и Де-Аару для того, чтобы оперировать в той местности и вредить железнодорожным сообщениям лорда Метуэна. Но нам не удалось склонить на это генерала Кронье, несмотря на все наши красноречивые увещания. Он утверждал, что 1.500 человек он мог бы отпустить с позиций у Магерсфонтейна только в том случае, если бы правительство немедленно дало бы ему столько же в замену. А так как правительство не располагало таким количеством людей, то из нашего с Делареем плана ничего не вышло.

Вскоре после этого генерал Деларей быд послан с отрядом в Колесберг. Правительства постановили, что генерал Воссельс мог оставаться один главным коммандантом при Кимберлее и что генерал Кронье должен принять начальство над оранжевскими бюргерами при Магерсфонтейне. С этого времени я, как фехтгенерал, получал приказания от генерала Кронье. Комманданты, находившиеся под моим начальством, были следующие: коммандант дю-През Гофдштадт; коммандант дю-Плесси и позднее коммандант Дидерикс – Босгоф; коммандант Гроблер – Форесмит; коммандант Люббе – Якобсдаль; коммандант Пит Фури – Блумфонтейн; комманданты И. Кок и Иордан – Винбург; коммандант Игнациус Феррейра – Ледибранд, и коммандант Поль де-Вильс – Фиксбург.

Англичане крепко засели у реки Моддер, а мы сделали то же у Магерсфонтейна. Нам решительно нечего было делать, и все-таки я никогда не переживал более тяжелого времени. Кроме оранжевцев у меня под начальством были и трансваальцы, и я должен был ежедневно объезжать все позиции на протяжении 15 миль. Чего только ни приходилось мне выслушивать в течение дня. Здесь один офицер выражал опасение, что он не выдержит нападения, если таковое будет на него сделано; там горевал другой, что у него слишком мало людей в распоряжении, – не говоря уже о других мелочах, о которых не стоить даже и сообщать.

Между тем, неприятель бомбардировал наши позиции беспрерывно. Не проходило дня, чтобы две лиддитные пушки не посылали нам разрывных гранат; иногда 4-5 в день, иногда же от 50 до 100. Однажды, в течение дня, упало на наши позиции 436 гранат.

А мы?.. Нас как-то счастливо миновали все эти гранаты. Я лично помню только три случая. Одна граната попала в молодого бура, ехавшего верхом, и разорвала его в куски вместе с лошадью. Этот юноша был сыном Гидеона ван Тондера, члена исполнительного совета. Другая граната попала в двух братьев Вольфрад ван Потчефстром и причинила им такие увечья, что жизнь их была в опасности, но они остались живы..

Я не хочу этим сказать, что английская артиллерия стреляла плохо. Нет! Англичане стреляли верно, и с каждым днем целились все вернее и вернее, но я приписываю Высшей Руке их промахи.

Я пробыл недолго при Магерсфонтейне, но успел уже убедиться в том, что лорд Метуэн не станет нападать на наши позиции, растянутые на 15 миль. Я не сообщал о своем убеждении никому из бюргеров, но говорил об этом несколько раз генералу Кронье.

– Неприятсль, – говорил я ему каждый раз, – не будет здесь нападать; он будет нас обходить кругом.

Но я ничего не мог поделать. Что нам, бурам, сильно мешало в наших лагерях – это было присутствие женщин. Я даже вступил по этому поводу с правительством в переписку и пробовал даже запрещать женщинам находиться при войске. Но это не помогло. И то, что случилось с генералом Кронье, – я предчувствовал. Позднее мы увидим, как пагубно было присутствие женщин для наших лагерей, в которых мы из-за них окапывались и укреплялись вместо того, чтобы быстро передвигаться с места на место.

Глава V.

Лорд Робертс и его подавляющие силы

Цель англичан, с которой они расположились перед Магерсфонтейном и бомбардировали нас, выяснилась мне очень скоро. Это было ничто иное, как их политика, – конечно, они имели полное право применять ее, – состоявшая в том, чтобы постоянно держать нас в уверенности, что они намерены напасть на нас, заставляя нас оставаться па позициях, для отвода глаз, а в это время приготовляться к тому, что они считали более важным. Как потом и оказалось, лорд Робертс пользовался этим временем, чтобы стянуть свои огромные силы.

При Колесберге главный коммандант Пит Девет и его заместитель генерал г. Шуман имели много хлопот с англичанами; но генералу Деларею посчастливилось так потеснить их, что когда лорд Робертс со своим помощником лордом Китченером прибыль на место сражения, то, несмотря на его огромные силы, ему невозможно было у Порвальспонта прямо перейти Оранжевую реку, и он должен был переходить Моддер реку.

Конечно, лорду Робертсу было бы гораздо удобнее для того, чтобы иметь возможность пользоваться железнодорожным сообщением, перейти Оранжевую реку. Но позиции у Колесберга, по крайней мере, на 30 миль к северу по реке, были в нашем распоряжении, и лорд Робертс не решился этого сделать, иначе с ним, вероятно, произошло бы то же самое, что с сэром Родвисом Буллером в Натале.

Он выбрал ровные места, и большие подкрепления приходили от Колесберга и других мест к Моддер-реке.

И вот началась английская военная хитрость с обходами. 11 февраля 1900 года выступило большое войско с кавалерией из лагерей от Моддер реки на Кудусберг – гора около Ритривир, приблизительно в 12 милях на запад. Это войско находилось, как мы узнали потом, под начальством генерала Мак-Дональда.

Было около 10 часов утра, когда генерал Макъ-Дональд выступил со своим войском. Немедленно после этого я получил приказ от генерала Кронье отправиться с 350 людьми пересечь ему путь. С вершин Магорсфонтейна, лежавших выше английских лагерей у Моддер реки, я видел, что с 350 людьми идти против сил генерала Мак-Дональда было безумием, вследствие чего и просил дать мне, по крайней мере, 500 человек и две пушки. Но в этом, однако, мне было отказано.

Когда я после обеда подошел к Кудусбергу, я увидел англичан, занявших гору, вероятно, уже в прошлую ночь. Они расположились на ее южной стороне и сложили с востока на запад каменную стену. Их лагерь был расположен на Ритривире, протекающем под самой горой с южной стороны, и занимал сильную позицию на холмах к востоку от горы. На востоке было расположено их левое крыло, в овраге, где протекал ручей, впадавший в реку.

Я тотчас же стал штурмовать гору с коммандантом К. К. Фронеманом. Под беспрерывным огнем достигли мы подножия горы, того пункта, где англичане не могли нас видеть. Здесь нам нельзя было оставаться. Поэтому я даль приказ взбираться на гору. Но достигнув вершины, мы не могли идти дальше, так как с каменной стены, сложенной неприятелем поперек горы, посыпались на нас ружейные выстрелы в неимоверном количестве. Но мы все-таки оставались там до тех пор, пока не стемнело, и, пользуясь темнотой, слезли без всякого шума с горы и пошли к нашим лошадям, оставленным у подножья.

Чтобы достать себе воды, нам пришлось скакать за четыре мили, так как ближе вся река была в распоряжении генерала Мак-Дональда.

Рано утром на следующий день мы вновь заняли позиции, оставленные нами с вечера.

Снова неприятель открыл по нас огонь, но, несмотря на это, мы шаг за шагом приближались к англичанам, остановившись в 300 шагах от них. Я не мог пока идти далее, но решаясь с 300 людьми нападать на неприятеля, занявшего сильную позицию н находившегося там в огромном числе. Но еще накануне я просил, у генерала Кронье подкрепления н теперь стал его поджидать. Вскоре показалась небольшая кучка людей с двумя пушками под начальством майора Альбрехта. Мы установили пушки и направили их на англичан. Наша вторая граната упала как раз у неприятельской стены, третья попала уже в самую стену, и прошло не много времени, как неприятель, находившийся за стеной, принужден был отступить – шагов на сто, ища защиты.

Это не принесло нам никакой выгоды, так как новая позиция англичан была не хуже первой, а наши заряды туда уже не достигали. Между тем, мы не могли придвинуть пушек ближе, не подвергая свою артиллерию опасному ружейному огню. В оставшуюся часть стены мы также не могли палить, так, как она приходилась от нас восточнее, за горой.

Зато другая наша пушка, крупповская, отлично справлялась с четырьмя английскими пушками, стоявшими на юг у реки. Они отчаянно обстреливали нас, но, тем не менее, вскоре принуждены были, перейдя через реку, искать защиты за горой.

Я послал комманданта Фронемана занять овраг, выходивший с севера к реке. Во время этого перехода ему порядочно досталось с левого неприятельского крыла, занимавшего другой овраг, о котором я говорил выше: но все-таки под прикрытием наших пушек комманданту Фронеману удалось достигнуть оврага., где неприятель не переставал его обстреливать, впрочем, без ущерба для нас. Здесь произошел любопытный зпизод: сокол, раненый осколком гранаты, упал мертвым на землю оврага к ногам бюргеров.

Было уже 5 часов, а вопрос все еще оставался открытым: что же будет дальше? В это время мне донес один из бюргеров, которого я оставил на восточной стороне горы наблюдать за английскими войсками у Моддера реки, что огромное число людей, приблизительно 800-1.000 человек, двинулось, по видимому, чтобы обойти нас с восточной стороны. Одновременно с этим я получил известие, что 80 человек из моих людей, которых я поставил на востока на круглом холма для того, чтобы помешать генералу Мак-Дональду обойти нас, отступило назад.

Двинувшаяся на нас сила должна была быть задержана всего 36 людьми, которыми я располагал в эту минуту, так как другие были уже близко около неприятеля, и я никого не мог оттуда взять, не подвергая их верным неприятельским выстрелам. Ничего но оставалось более, как самому с 36 людьми помешать надвигавшейся грозной туче. Я спустился с горы, и мы поскакали на лошадях, которых целый день накануне держали неоседланными, навстречу подкреплению. Как только мы успели обогнуть подножие горы, англичане оказались так близко от нас, что нам уже решительно более ничего не оставалось делать, как броситься на них. Перед нами была ровная местность и приблизительно в 1.200 шагах ряд небольших холмов. Мы благополучно подскакали к ним раньше англичан. Все время, на скаку, мы чувствовали себя среди летавших гранат, и, конечно, маленький холмик представлял плохую защиту. Англичане были от нас уже в 400-500 шагах. Они, соскочив с лошадей, стали стрелять в нас из ружей. Нам посчастливилось отстреливаться в течение пятнадцати минуть, как вдруг в это время... зашло солнце!

Мой противник к моему великому облегчению, присоединился к англичанам, на горе, и я приказал сняться с позиции. Мы пошли туда, где были прошлую ночь, утомленные борьбой и измученные голодом и жаждой, так как ни у кого из нас не было более того, что могло поместиться у седла. Поздно вечером прибыл к нам Андрей Кронье, брать генерала, с 250 людьми и одним орудием Максим-Норденфельдт.

На другое утро... поле оказалось чистым! (Schoonveld!){24} Генерал Мак-Дональд возвратился ночью в главный лагерь. Как велика была его потеря, я не могу сказать: мы нашли двух убитых и 6 раненых.

Нам нечего было делать и мы возвратились в лагерь к Магерсфонтейну.

На следующее утро снова большая сила двинулась из английского лагеря у Моддер-реки и направилась к Коффифонтейнским бриллиантовым копям. Тогда генерал Кронье немедленно приказал мне идти с 450 людьми, одним крупповским орудием и одним Максим-Норденфельдт. "Прогнать неприятеля!" – так гласил пароль. Я приказал тогда коммандантам Андрею Кронье, Питу Фури, Шольцу и Лёббе сопровождать меня, и мы выступили в тот же вечер по тому направлению, где неприятель собирался рзбить лагерь. На другой день, рано утром, еще ранее англичан, прибыли мы в Блаубанк (округа Якобсдаль) и заняли позиций. Немного времени спустя мы уже начал сражение, но это было, скорее, только артиллерийское дело. Очень скоро мы увидели, что имеем, дело с неисчислимым войском лорда Робертса, направлявшегося к Парденбергсдрифту. Я понял, что лорд Робертс, посылая часть войска в Коффифонтейн, вовсе не имел в виду пробраться к Блумфонтейну, но что его главною целю было разъединить наши силы таким образом, чтобы через Паарденбергсдрифт или Кимблей пройти до этого города.