Текст книги "Борьба буров с Англиею (Воспоминания бурского генерала)"

Автор книги: Христиан Рудольф Девет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Я прошел еще приблизительно шесть миль по направлению к Коффифонтейну и спрятал часть своего отряда, в числе 150 человек, пославши остальную сотню с коммандантом Лёббе высмотреть неприятеля, направлявшегося к Паарденбергсдрифту. Войско неприятеля состояло в данном случае преимущественно из конницы, при обозе, 9-10 батареях, и из легких повозок, запряженных мулами.

Я предполагал, что мне следовало скрываться до тех, пор, пока генерал Кронье будет занят передовыми отрядами аигличан, и помешать приблизиться их главным, силам.

Я послал к генералу Кронье донесение о наступавших силах неприятеля с коммандантом Г. Я. Схеперсом{25}, впоследствии прославившимся в Капской колонии. Он был тогда еще только заведывавшим гелиографическим отрядом, но уже достаточно известен. С ним-то я и послал сказать генералу Кронье, что огромное войско неприятеля идет на Паарденбергсдрифт и советовал ему со всеми его людьми удалиться с дороги, так как, по моим расчетам, армия лорда Робертса состояла из 40.000 пли 50.000 человек. Я считал необходимым, дать такой совет генералу Кронье отчасти ради находившихся в его лагере женщин и детей, которые могли сильно помешать делу.

Возвратясь назад, коммандант Сехперс привез мне ответ генерала Кронье. Я привожу его здесь не из чувства неуважения, – нет! я далек от этого, так как очень высоко чту генерала Кронье, как героя, который никогда не знал страха перед неприятелем, – но единственно для истории войны, а также для характеристики этого неустрашимого человека.

– Когда я передал генералу ваши слова, – сказал мне Схеперс, – то он ответил: "Разве вы боитесь из-за вашей шкуры ...{26} англичан?

У оранжевцев были еще особого рода отдельные лагери, части которых находились также и при Паарденсбергсдрифте. Эти лагери состояли из бюргеров, которые не могли принимать участия в сражениях. Они назывались впоследствии "водоносцами" (waterdragers) или "несражающимися" (noncombattanden). Я дал им знать, чтобы они передвинулись на два часа вперед, где было более травы; но прежде чем они успели это сделать, англичане напали на этот ничтожный отряд в 20-30 повозок и забрали его.

Тем временем я продолжал скрывать свой отряд и наблюдать за движениями неприятеля. 10 февраля был день, когда я думал, что пришел мой черед хоть немного насолить лорду Робертсу. И вот каким образом. Большой обоз с провиантом, находившийся позади войска, должен был пройти мимо нас. "Не могу ли я, спрашивал я самого себя, напасть на него и отнять провиант?" Но, нет, в тот день я не мог еще ничего сделать. Было бы слишком рискованно нападать в виду такой огромной армии; и я со своими 350 людьми сидел пока смирно. На другой день, держась все еще засады, я увидел вечером обоз, собиравшийся расположиться лагерем около Блаубанка на Ритривире, к западу. Я видел также, что большая часть войска шла позади лорда Робертса. 18 я все еще сидел в засаде, так как англичане разбили лагерь.

Позднее я узнал, что они ждали колонн, которые должны были подойти к ним от станции Бельмонта. На другой день я уже напал на обоз с одной стороны. Он сильно сопротивлялся, так как конвой его состоял из 300-400 человек. Но у них не было тяжелых орудий.

После сражения, длившегося часа два, неприятель получил подкрепление, состоявшее из кавалерии и четырех пушек Армстронга, которые немедленно было направлены на нас с целью выгнать нас из лагеря. Но я знал, что у лорда Робертса не было другого провианта, кроме того, который находился на повозках с мулами, и потому я твердо решил отнять его, хотя бы это стоило мне неимоверных усилий. Поэтому мы выдержали натиск.

Сражение длилось до ночи, и в результате мы остались очень довольными тем. что нам досталось. Добыча, наша состояла из 1.600 упряжных быков и 40 пленных. Кроме того, коммандант Фурие, которому я приказал напасть на лагерь с юга, взял несколько человек в плен и захватил повозки с водой.

Мы не покидали позиции всю ночь; но я не мог, вследствие малого количества людей, окружить лагерь.

Утром рано мы были страшно поражены, увидев к нашему величайшему удивлению, что англичане оставили лагерь. Мы нашли только около 20 человек, из бывших при обозе, спрятавшихся у Ритривира, и 36 кафров на горе, в трех милях оттуда.

Лагерь был совершенно пуст.

В добычу нам осталась одна пушка и более 200 тяжело нагруженных повозок, 10-12 повозок с водой и несколько дрезин. Провиант заключался в консервах "canned beef", бисквитах, варенье, муке, сардинках, лососине; тут же было еще много всякого добра, совершенно ненужного в лагере. Были также целые повозки с ромом, прессованным сеном и овсом для лошадей. Поразительная масса провианта!

Что же нам было делать?

Солдаты, взятые нами в плен, сообщили нам, что ежеминутно могла подойти колонна Бельмонда. А если бы она подошла, мы, конечно, не устояли бы... но, ведь, нужно же захватить и добычу!.. не потому, что мы были очень падки на подобную добычу, но потому, что я знал, что поставил бы лорда Робертса в большое затруднение, лишив его провианта.

Я не терял ни минуты. Я приказал бюргерам немедленно нагружать повозки, так как из всех этих предметов неприятель устроил защиту (действительно великолепная преграда!), и запрягать быков. Нагрузка еще шла быстро, но с упряжкой дело не так скоро ладилось. Вероятно, здесь одних погонщиков было не менее 36 кафров, а они отлично умеют впрягать быков. Здесь только я понял, как выгодно, что каждый бур умеет управлять повозкой и быками. Тем не менее, дело не клеилось; приходилось много раз перепрягать быков: кто же их знал, которые из них были в первой паре, которые во второй; нужно было испробовать на деле. И все это как можно скорее! Только бы удрать!

Не легко было нам управиться с быками, если бы даже они и правильно были запряжены, настолько тяжела была клажа! А тут еще и неумелая упряжка! Первые мили дались нам с невероятными усилиями. Мы часто останавливались; но под руководством Пита Фури, которого я прозвал "кондуктором", дело с часу на час шло лучше.

Я приказал отвезти добычу через Коффифонтейн, в Эденбург.

Двести из моих людей отправились погонщиками с добычей, с остальною же сотнею я отправился в Паарденбергсдрифт, захватив орудие Максим-Норденфельдт. Я узнал от своих разведчиков, что в 8 милях от лагеря, захваченного нами, находилась небольшая кучка англичан, человек в 50-60. Я приблизился к ним на 3.000 метров и отправил письмецо к их офицеру, в котором требовал от него безусловной сдачи. Они не могли улизнуть от нас никоим образом, так как видели себя окруженными моими людьми с трех сторон.

Солнце только что зашло, когда мой посланный явился к англичанам. Что же сделал их начальник? Он послал ко мне офицера, который и приехал вместе с моим посланным. – Вы генерал Девет? – спросил офицер меня.

– Да.

– Мой начальник, – сказал он оживленным и довольно решительным тоном: – велел вам передать, что нас 100 человек. У нас много амуниции и провианта. Мы занимаем хорошие позиции около жилищ кафров (это была правда) и ожидаем ежеминутно 10.000 войска из Бельмонта, которых мы должны отвести к лорду Робертсу. Вот почему мы здесь.

Я не мешал ему все это высказать и, когда он окончил, я тем же решительным тоном, каким говорил и он, сказал ему:

– Я даю вам как раз столько времени, сколько нужно, чтобы вы сказали вашему начальнику, что он должен сдаться немедленно, иначе я буду стрелять. После того, как вы вернетесь в ваш лагерь, вам дается еще 10 минут времени – затем должен показаться белый флаг.

– Где ваши пушки? – спросил он, так как он их не видел.

Я показал ему на пушку, находившуюся позади меня в 100 шагах, окруженную прислугою в пятнадцать человек.

Увидев пушку, он спросил:

– Можете ли вы дать честное слово остаться здесь, где вы стоите, и не трогаться с места, пока, мы не будем отсюда за 10 миль? Под этим условием мы оставим наши позиции.

Я снова дал ему все высказать и смотрел в это время на него молча, удивляясь ему и спрашивая самого себя, как собственно этот английский офицер представляет себе бурского генерала? Когда он кончил, я ему сказал:

– Я требую безусловной сдачи, и с того момента, как вы прибудете в лагерь, даю вам десять минут, после чего я начну стрелять.

Он быстро повернулся, вскочил в седло и стрелой полетел в свой лагерь. Только пыль поднялась столбом.

Он, по-видимому, так торопился, что слез с лошади только для того, чтобы: выкинуть белый флаг. После этого мы пустились за ним в галоп и взяли 58 человек в плен. В тот же вечер я отослал их под конвоем.

Я прошел с моим отрядом еще 6 миль, с целью разузнать о силах лорда Робертса и посмотреть, не пошлет ли он подкрепления на выручку своего обоза.

Но на следующее утро, 21 февраля, мы ничего не видели, кроме патруля, проходившего но направлению к Паарденбергсдрифту. Однако, мы ошиблись; это был не патруль, а коммандант Люббе с своею сотнею бюргеров, которых я послал на помощь к генералу Кронье. От него я узнал вести, не особенно приятные. Генерал Френч, по-видимому, освободил Кимберлей от осады, а генерал Кронье, сражавшийся с лордом Робертсом, отступал по направлению к Паарденбергу. Узнав последнее, я был очень недоволен тем, что коммандант Люббе возвратился.

Я решил теперь тоже отправиться немедленно по направлению к Паарденбергсдрифту и уже собирался это исполнить, как получил приказ президента Штейна – быть в этот же самый вечер на ферме около Коффифонтейна с сотнею людей для подкрепления сил генерала Филиппа Бота, который только что был им назначен фехтгенералом.

Я был убежден, что, благодаря моему обозу, стоявшему около станции Эденбург, я без затруднения исполню приказание президента, и отправился за пушкой. Я нашел мой обоз, расположившийся лагерем в 6 милях от Коффифонтейна. Сюда же прибыли вслед за мной коммандант Якобс из Форесмита и коммандант Герцог (брат судьи Герцога) из Филипполиса; они сообщили мне, что войска идут со стороны станции Бельмонт. Тогда я послал их всех вместе, человек до трехсот, назад, по направлению к англичанам, шедшим из Бельмонта.

В нашем лагере было корму сколько угодно, а потому лошади получали столько, сколько могли съесть. Они были в самом лучшем виде, а потому не медля, в самую полночь, я велел седлать и прибыл около двух часов утра к генералу Филиппу Бота. У меня было 150 человек, да у него столько же. Мы немедленно двинулись на помощь к генералу Кронье.

Глава VI.

Паарденберг

Мы только что расседлали наших лошадей, незадолго до восхода солнца, чтобы дать им передохнуть, как услышали отчаянную пушечную пальбу со стороны Паарденберга. Это заставило нас поторопиться и значительно сократить наш отдых. Покормив кое-как лошадей и закусив на ходу, мы двинулись вперед усиленным маршем. Грохот пушек не смолкал.

После полудня, около 4 часов, достигли мы места, приблизительно в шести милях к востоку от Паарденберга, и увидели лагерь генерала Кронье на правом берегу реки Моддер, в четырех милях к северо-востоку от горы.

Лагерь был окружен неприятелем.

Нам все было видно в подзорные трубы.

Непосредственно перед нами были жилища кафров Стинкфонтейна, а далее, на другой стороне реки, находилась гора Паарденберг. Всюду слева, н справа от горы стояли английские силы. Генерал Кронье был совершенно оцеплен – он со своими бюргерами казался горсточкой в сравнении с английскими войсками.

Какое потрясающее зрелище! Вокруг лагеря кругом расставлены были орудия, которые со всех сторон обстреливали его. Над несчастным лагерем висело черное облако, из которого ежеминутно падали вниз и с грохотом разрывались гранаты. Что нам было делать?

Мы решили напасть на колонны лорда Робертса, ближайшие к нам. Эти и было сделано около зданий и жилищ кафров. Нам следовало бы также взять холмы, бывшие приблизительно в двух с половиною милях к юго-востоку от горы. Здания и краали (жилища кафров) находились приблизительно в тысяче шагов к северу от этих холмов, а по прямой линии, пожалуй, всего несколько сот шагов впереди лагеря.

Мы подошли ближе. Находясь уже в 1.200-1.400 шагах от домов Стинкфонтейна, мы заметили, что позиции очень сильно укреплены. Генерал Бота и я решили, что он будет штурмовать дома и все другие здания, а я холмики. Мы принялись за это дело в то время, как англичане открыли по нас частый ружейный огонь. Но это не испугало нас. Мы видели перед собой оцепленный лагерь генерала Кронье и объяты были только одним чувством, проникнуты только одной мыслью – освободить его из ужасного положения.

Мы вытеснили англичан. Натиск удался нам. Мы взяли 60 человек в плен. У неприятеля было много убитых и раненых.

Неприятельский огонь не давал нам ни минуты покоя; но теперь у нас были хорошие позиции. Однако, мы все-таки потеряли двоих людей, а также несколько лошадей было убито.

Два с половиною дня, от 22 до 25 февраля, оставались мы там, но затем должны были уступить. Еще трое было у нас убито, семь ранено и 14 взято в плен, в то время как мы покидали позиции.

Сдача Кронье представляется, несомненно, одним из самых крупных эпизодов в истории войны буров с Англией, и читатель вправе требовать от меня больших подробностей.

Вот что я могу еще сообщить.

После занятия нами позиции я приказал придвинуть наши два орудия. Одно орудие Круппа, а другое Максима-Норденфельдта оставались позади, так как, вследствие нашей страшной спешки, быки, а также и лошади некоторых из бюргеров до такой степени устали, что не поспевали за нами. Но мы не могли сразу поставить наши орудия на позиции, потому что холмы были сплошь покрыты острыми камнями и нужно было сперва очистить дорогу, чтобы втащить их. Я даже хотел сделать среди камней прикрытие для пушек, потому что предвидел, как страшно неприятель станет обстреливать наши бедненькие орудия, если только мы откроем из них огонь.

Ночью мы устроили укрепления, а рано утром орудия были втащены и поставлены на места.

С рассветом англичане уже начали стрелять в нас; мы отвечали тем же. Но нам надо было обращаться со своими зарядами очень бережно, так как наш запас истощался, а из Блумфонтейна мы не могли ничего получить ранее пяти дней.

Наши старания увенчались успехом: дорога для генерала Кронье на следующий день была очищена. Он мог по ней уйти из засады. Конечно, ему пришлось бы оставить обоз и лагерь, но он сам и его люди могли спастись.

На следующий день дорога все еще оставалась незанятой вследствие отступления в этом месте англичан. Все время, пока наши орудия действовали, генерал Кронье мог освободиться.

Но... он сам не выходил из засады!

Выйди он тогда, его потери не были бы так велики, но он прилип к своему несчастному лагерю и не хотел им пожертвовать! Весь свет по справедливости воздает почести великому генералу и его храбрым бюргерам. Если я все-таки порицаю его за то, что он не мог расстаться с лагерем, то я делаю это единственно потому, что глубоко убежден в том, что для блага своего народа необходимо жертвовать личным чувством военной чести, что нельзя быть храбрым, делая это на чужой счет, на счет страны и ее независимости, которую генерал Кронье любит так же сильно, как я и как каждый из нас.

Не все остались с Кронье в его лагере. После того, что я на другой день своими орудиями еще шире открыл ему дорогу, к нам прискакали оттуда комманданты Фронеман н Потгишер с 20 людьми.

Как мы ни были ничтожны по числу, мы все-таки сильно мешали англичанам, и они начали нас обходить. Они послали в обход сильные кавалерийские колонны с тяжелыми орудиями. Одно, что нам оставалось, – это было помешать им. Поэтому я снял свои два орудия с позиций и разделил и без того небольшие силы свои на три части. Одну часть я оставил на позициях, другую часть, с орудием Круппа, я послал к правому крылу англичан, а третью, с орудием Максима-Норденфельдта, к левому крылу. Я не хотел быть запертым вместе с генералом Кронье.

Нам посчастливилось отстреливаться в обоих местах.

Неприятель, увидев, что не может обойти нас, переменил тактику и, оставив оба крыла свои на тех местах, где они находились, с целью задержать наших людей, напал на нас, остававшихся в центре, 20 февраля, после полудня, с огромной массой пехоты. Сперва он отнял у нас одну позицию, которую защищал фельдкорнет Мейер. Этот офицер не в состоянии был отбить нападения и должен был отступить. Затем, позднее, при наступлении темноты, мы потеряли и вторую позицию – небольшой холм, приблизительно 200-300 шагов в поперечнике, позицию, которую неприятель, раз заняв, уже старался не уступать более.

Англичане подняли радостный крик, когда они, подойдя к занятым позициям, нашли там комманданта Спрейта, который, не зная о том, что его фельдкорнет покинул позицию, отправился туда один.

– Куда вы идете? – закричал он.

– Руки вверх! – отвечали англичане.

Комманданту ничего более не оставалось, как сдаться. Солдаты захватили его к себе и зажгли поскорее огонь, чтобы увидеть, кого же они, наконец, поймали. Рассмотрев бумаги, находившиеся в его кармане, и увидев, что поймали важное лицо, они подняли радостный крик{27}.

Услыхавши эти крики, я думал, что неприятель хочет сделать нападение на нас. Я приказал всячески отстаивать позицию, так как знал, что эта позиция составляла ключ к возможному спасению генерала Кронье. Но, к моему удивлению, на

падения не последовало. Так как никому и в голову не могло придти, чтобы 2.000 человек, которые уже наполовину взяли наши позиции, отступили, то каждый из нас ожидал кровавого нападения на следующее утро. Мы решили ни в каком случае не покидать наших мест, так как все знали, что случись, что Кронье не успеет спастись, нас всех постигнет страшное несчастие. Под влиянием этих ужасных мыслей, мы остались все на наших местах.

– Вперед! – услышали мы незадолго до рассвета.

Что же случилось?

Моментально все оцепенели и с напряженным вниманием стали вглядываться в темноту, ожидая ежеминутного нападения англичан. Мы притаили дыханье, прислушиваясь, не услышим ли где поблизости подкрадывающиеся шаги. Но ничего не происходило. Стало светать... И что же? Возможно ли это? Не обманывает ли нас наше зрение?...

Неприятель ушел!..

Мы были поражены. Радость сияла на каждом лице. Всякий говорил:

– Хоть бы теперь-то захотел генерал Кронье освободиться!

Это было утром 25 февраля.

Конечно, неприятель вскоре увидел, в чем дело. К 9 часам он подошел к нам с двумя орудиями, обходя нас большими силами справа и слева. У меня оставалось всего несколько зарядов для орудия Круппа и 30 для орудия Максима-Норденфельдта; тенерь пришлось пустить в ход последние. Я послал одно орудие направо, другое налево и ненадолго помешал снова англичанам. Еще раньше приказал я артиллеристам после последнего выстрела, увезти орудие в безопасное место по направлению к Петрусбургу. Увидев теперь, что они это делали, я понял, что заряды истощились.

Бюргеры, старавшиеся задержать фланги неприятеля пушечными выстрелами, не могли теперь устоять против огромной силы и тяжелых орудий англичан. Вскоре после того, как увезли наши пушки, я увидел, что и они отступают (позднее буры стали это называть: "trappen").

Что оставалось делать? Меня беспрерывно осыпали снарядами, и кроме того, ружейный огонь действовал против нас с самого утра. Все это еще мы бы выдержали. Но теперь неприятель нас обходил. Как ни горько было мне, но я должен был отдать ключ к спасению генерала Кронье в руки неприятеля. Спешно распорядился я сняться с позиций. Все тоже видели, что останься мы еще, мы все бы погибли.

– Если мы здесь останемся, генерал, то будем заперты вместе с генералом Кронье, говорили они.

Все благополучно ушли, за исключением фельдкорнета Спеллера, который к моему глубокому огорчению был взят в плен с 14 людьми. Это произошло вследствие того, что мой адъютант, который должен был передать и ему мой приказ, забыл в общем смятении это сделать. Храбрый фельдкорнет Спеллер, заметив, что остался с 14 воинами один, мужественно защищался, пока не был взят. Англичане поплатились несколькими убитыми и ранеными, прежде чем взяли храбреца в плен.

Сообразив, что нужно удирать что есть мочи, я все же не думал, что дело наше уж так скверно. Англичане очень быстро заняли позиции па право и налево, выставив орудия, и нам пришлось 9 миль скакать под их выстрелами. И на таком огромном расстоянии, когда еще и ружейные выстрелы были направлены на нас – удивительное дело! – у нас был всего один человек убит и один ранен, да еще несколько лошадей.

Позиции, оставленные нами, были заняты теперь англичанами. и генерал Кронье был окончательно заперт, так что о спасении нечего было и думать.

В тот момент, когда мы освободились из-под выстрелов англичан, подошли наши подкрепления, которых мы ждали из Блумфонтейна; между ними находились комманданты Тениссен из Винбурга, и Вилонель из Сенекаля – все под начальством генерала Андрея Кронье.

Немедленно собрались все офицеры и стали совещаться о том, что еще можно сделать для освобождения генерала Кронье. Было решено вернуть покинутые мною позиции. Но теперь местность перед нами была так пересечена, что, оказалось, надо было брать приступом три позиции. Решили также, что нападение должно сделать тремя частями.

Генерал Филипп Бота должен был с коммандантом Тениссеном взять наши прежние позиций у Стинкфонтейна, генерал Фронеман первые оттуда позиции к северу, а я с генералом Андреем Кронье еще совсем другие, лежавшие еще более к северу.

Нападение должно было состояться на следующее утро.

Штурм генерала Бота не удался, что следовало приписать главным образом тому, что рассвело прежде, чем он дошел до позиции англичан. Произошло жаркое дело, следствием которого было взятие в плен комманданта Тениссена с сотнею людей. Отчего это произошло, оттого ли, что коммандант Тениссен безрассудно надвинулся на неприятеля, или оттого, что генерал Бота опоздал поддержать его, – мне трудно сказать, так как со своей позиции я не видел хорошо, как было дело. Но когда мы возвращались со штурма, то некоторые бюргеры, бывшие очевидцами, обвиняли генерала Бота. Сам же он обвинял комманданта Тениссена в неосторожности. Как бы там ни было, попытка наша не удалась, позиция не была отнята и коммандант Тениссен с сотнею людей был взят в плен. Но что было самое ужасное – это то, что на бюргеров напал панический страх. Это было начало той страшной паники, которая распространилась среди буров после сдачи Кронье с его тысячью людей.

Я все-таки еще не хотел считать дело потерянным.

Накануне прибыль ко мне Дани Терон, всем известный незабвенный капитан разведочного отряда. Я спросил его, не согласится ли он, пробравшись к Кронье, передать ему устно мое предложение и совет. Я не рисковал писать, в виду того, что письмо легко могло попасть в руки англичан.

Немедленно последовавший ответ, какой только и можно было ожидать от такого героя, каким был Дани Терон, звучал кратко, определенно и гордо:

– Да, генерал, я иду!

То, что я предложил ему, было не только храбрым, рискованным делом, но это превосходило вообще все, что было сделано в течение этой кровавой войны.

Я отвел его в сторону и сказал ему, что он должен передать генералу Кронье, что все наше дальнейшее дело, вся судьба, зависят от того – уйдет ли он от неприятеля, иди нет, и если случится последнее, то это будет непоправимым ударом для бурского народа. А потому я предлагаю способ, посредством которого он может спастись. Для этого он должен оставить свой лагерь на месте и ночью пробиться через неприятельские силы, а я берусь встретить его в двух пунктах и помешать англичанам преследовать его.

Дани Терон взялся пробраться сквозь неприятельскую линию и передать мое предложение генералу Кронье.

Ночью 25 февраля он ушел от меня.

На следующий день я отправился туда, где обещал генералу Кронье быть, но к моему величайшему разочарованию он не появился, и ничего не произошло.

Утром 27 февраля возвратился Дани Терон. Он совершил подвиг, равного которому не было во всей нашей войне: взад и вперед прокрался он среди английских караульных ползком. Его одежда висела в лохмотьях, а кровь ручьями текла по ногам из открытых ран. Он сообщил мне, что видел генерала, и тот ответил ему, что не видит ничего хорошего в моем плане...

В 10 часов утра генерал Кронье сдался англичанам.

Горько было мое разочарование. Чувства, испытанные мною, не поддаются никакому описанию...

Итак, моя последняя попытка спасти дело оказалась напрасной. Упрямый генерал не желал послушаться доброго совета. Я должен сказать, что я знал генерала Кронье за неустрашимого, храброго героя, каким он всегда был, но требовать от него, чтобы он бросил на произвол неприятеля свой огромный лагерь – было нельзя. Такое требование было ему не под силу. Это единственное, чему я могу приписать его упрямство. Он думал о том, что он, как храбрый воин, должен или стоять, или пасть вместе с лагерем; но он не думал о том, какие ужасные последствия будет иметь его погибель. Он не думал о том, что падение его может оказаться решительным, непоправимым ударом для всего его народа, и что последствием его личных соображений явится страшная паника, распространившаяся мгновенно по всем лагерям, не только на месте события, но и в Колесберге, Стормберге и Ледисмите. Он не думал о том, что произойдет в умах бюргеров при ужасной вести о его гибели: если генерал Кронье, человек всеми прославленный за храбрость, взят в плен, то чего же может ожидать простой бюргер?

Возможно, конечно, что здесь таится Промысел Бога, управляющего судьбами всех народов и пославшего нам чашу, которую мы должны были испить до дна. Тем не менее, поведение генерала Кронье не может не быть осуждаемо; в особенности достойно порицания то, что после моего посланного, принесшего ему мое предложение напасть, для спасенья всего дела, на неприятеля ночью и прорваться сквозь него с нашей помощью, – он этого не сделать.

Кто-то говорил мне, оправдывая Кронье, что все его лошади были перебиты, и что весь план не удался бы все равно, так как силы лорда Робертса были так велики, что генерал Кронье был бы преследуем и задержан. Но и на это есть готовый ответ. В то время англичане еще не подкупали наших изменников и не пользовались их указаниями, равно как и указаниями кафров и готтентотов, которые потом не только ночью, но и днем, указывали им дорогу. Да наконец я собрал в это время уже 1.600 человек, которые, несомненно, могли многое сделать для того, чтобы дать возможность пробиться генералу Кронье...

Никакое перо не в состоянии описать того, что испытывал я, узнав о сдаче Кронье. И какое ужасное впечатление произвела эта сдача на бюргеров! На всех лицах выражалась мертвенная придавленность, полная потеря мужества. Я не преувеличиваю, если скажу, что эта угнетенность духа не переставала отражаться на всем ходе дела до самого конца войны.

Глава VII.

Дикое бегство у Поплар-Грове

Сдача генерала Кронье заставила меня с еще большей решимостью, нежели прежде, продолжать борьбу, несмотря на то, что бюргеры чувствовали после такого ужасного поражения сильный упадок сил. Я немедленно принялся за работу.

В это время я был произведен в "заместители" главного комманданта. Вот как это случилось.

Как я уже сказал, генерал К. Вессельс был главным коммандантом в Кимберлее. Но в январе его заменил г. И. Феррейра, который и отправился на место своего будущего пребывания в Кимберлей. При освобождении Кимберлея одна часть бюргеров, осаждавшая город, пошла к Фиртинстрому, другая – по направлению к Босгофу, а третья, небольшая часть, с главным коммандантом Феррейрой – по направлению к Кудусранду на Паарденберг. В то время, как я пытался отстоять Кронье, произошло несчастье с ружьем, вследствие которого генерал Феррейра – незабвенный человек как для своей семьи, так и для всего народа – был смертельно ранен. Я был так занят своим делом, что, получив на другой день известие о его смерти, не мог даже присутствовать на погребении; к тому же, позиция, которую занимал генерал Феррейра, отстояла от меня в двухчасовом расстоянии, если ехать верхом.

День спустя я получил от президента уведомление о назначении меня заместителем главного комманданта.

О том, чтобы в такой момент отказываться от назначения – и речи не могло быть; но задача, предстоявшая мне, тем не менее меня смущала: она была не из легких. "А каково теперь быть главным коммандантом", думалось мне! Но делать было нечего: приходилось из худшего выбирать лучшее.

Я стал прилагать все усилия для того, чтобы собрать свои отряды к Моддерривирспоорту, или вернее к Поплар-Грове, находящемуся в десяти милях к востоку от места сдачи генерала Кронье.

Для этого у меня было достаточно времени, так как с 24 февраля по 7 марта лорд Робертс бездействовал, чтобы дать войскам вздохнуть после гигантского выигрыша – взятия лагеря генерала Кронье. Впрочем, он, несомненно, был занят в это время не одним отдыхом, так как, если мы потеряли в этот раз две сотни людей убитыми и ранеными, то он потерял, по крайней мере, две тысячи.

Отдых, который лорд Робертс позволил себе, пришелся мне очень кстати, так как я мог воспользоваться этим временем, чтобы отдавать необходимые приказания бюргерам, собиравшимся ко мне со всех сторон.

Но какие ужасные вести доходили до меня! Ледисмит освобожден генералом Буллером 1 марта, Стормберг взят генералом Гетакром 5 марта, а генерал Брабант преследует буров, растерянно бегущих от него. И все это – плоды сдачи генерала Кронье!

Эта ужасная сдача не только имела вредное влияние на нас, но она подкрепляла и воодушевляла неприятеля. Это видно было из ответа, который дал лорд Салисбюри представителям наших обеих республик 4 марта. Но к этому я еще вернусь.

В последний день нашего пребывания в Поплар-Грове нас посетил глава Южно-Африканской республики, глубокоуважаемый президент Крюгер. Он приехал по железной дороге из Претории в Блумфонтейн, а оттуда к нам. Почтенный старец не пожалел своих сил: 96 миль пришлось ему сделать в экипаже. И нужно же было так случиться, чтобы он приехал 7 марта, в тот самый день, когда лорд Робертс снова начал действовать против нас. Английские войска были размещены им широкой лентой; лорд Робертс растянул их на десять миль против нас, расположившихся вдоль реки Моддер на протяжении 12 миль. По приезде президента, я не нашел возможным даже допустить отпрячь его лошадей, так как я только перед этим узнал, что правым крылом своим неприятель приближался уже к Петрусбургу.

И вот, высокоуважаемый президент, только что сделавший двенадцать верст по испорченной от дождя дороге, принужден был без отдыха отправиться назад. В этот момент я получил телеграмму, из которой узнал, что англичане уже завладели Петрусбургом.