Текст книги "Алгорифма"

Автор книги: Хорхе Луис Борхес

ЛАКОВАЯ ПАЛОЧКА

1

 
Маша Кодама принесла мне это.
Вот так авторитет в руке поэта
Забавно-легкомысленный! Кто знает,
Что это, тот достоин статуэта.
 

 
Лишь тех, кому он совести пятнает,
К богатству допускают. Вспоминает
Чиновник быстро свой пик пируэта,
Когда его нога под зад пинает.
 

 
Ты знаешь, дорогая негриэтта,
Что значит конгруэнт для конгруэта?
Скандал на эту тему заминает
 

 
Масс-медиа и красна чем буква «э» та?
А словом «экзекуция»! Сминает
Холм славы поворот пескоструэта…
 

2

 
Я чувствую: империи он часть,
Чьё время вечнотечно, и стеною
Отгородясь от праведных стальною,
Вы разместили воинскую часть
 

 
В стране, где пахнет смертью, на злочасть
Её народу, и тому виною
Он, грех содомский. Пахнет там войною
Его где запах, но ведь и запчасть
 

 
От человека, волосы ли, почка
Немало стоят. Набухает почка
Среди зимы, которая тепла,
Бьётся кувшин и рвётся вдруг цепочка,
 

 
И колесо колодца, что дотла
Сгорел, не оросит уже пупочка —
В негодность злата перевязь пришла…
 

3

 
Я думаю о мудром Джуан Дзы,
Которому приснилось, что летает
Он бабочкой… Лёд Гималаев тает,
Пересыхает Ганг, да и Янцзы.
 

 
А населенье там растёт в разы.
Кто тут людьми индусов не считает
И жёлтыми китайцев почитает,
Ибо они не в медные тазы
 

 
Блюют, а ставят в яшмовые вазы
Цветы и вместе с нами смотрят в азы,
Буки и веди. Звёзды говорят,
 

 
Что Джуан Дзы не вспомнил, кто приснился
Кому, но мудреца сон объяснился…
Они же наяву это творят!
 

4

 
О кустаре я думаю, согнувшем
Бамбук (при этом с грацией какою!
Приятно чтоб держать было рукою),
Природу, но не Бога обманувшем,
 

 
Изящество придать не применувшем
Изделию. Я думаю с тоскою,
Что красота и с пошлостью людскою
Переспала не Джуан-Дзы вздремнувшим.
 

 
Звездою в кладязь бездны заглянувшим
Денница светит чёрной. Никакою
Надеждой тот, не спорил кто с рекою,
 

 
Но по теченью плыл во дне минувшем,
Не озарён. Вздрочнувшим и уснувшим
Зияет он не к вечному покою.
 

5

 
Нас связывает нечто, вне сомненья.
Не невозможно, Некто нас связать
Узлами мрака – тьмою наказать! —
Намерен, и не будет поумненья,
 

 
Ибо глупец уверен: извиненья
Достойна его слабость, так сказать,
И нет того, кто мог бы притязать
На оправданье вместо обвиненья.
 

 
Не невозможно: универсум наш
Нуждается в окове самой мрачной,
Как в позе подчиненья накарачной
 

 
Самец-аутсайдер – выгнулся он аж! —
Перед самцом-вождём. У обезьяны
– Смотрите! – те же, что у нас изъяны.
 

ПУСТЫНЯ

1

 
Прежде войти чем в пекло, солдатня
Пьёт долгими глотками из цистерны.
Подошвы ног мне искололи стерны…
Содома царь поймать велел меня,
 

 
Еретика, за проповедь гоня
Любви, которой запахи не серны,
А за поэму «Как рождают серны»
Синедрион назначил приз, ценя
 

 
В тридцать монет главу мою на блюде.
Ну а Иуда сколько стоит, люди?
Не та же ли цена, что за Христа
 

 
Уплачена? Надменности в верблюде
Хоть отбавляй. Позор перетерплю-де.
И ящик у него – вместо креста.
 

2

 
Вода нарисовала иероглиф,
Который и изящен, и уродлив:
«Гомосексуализм», и прошептала:
«Что я вошла, игрок, в твоё нутро – блеф,
 

 
Ибо я тут же потом твоим стала.
Ты без меня брести будешь устало
И да пожрёт в пути тебя пророк-лев —
Рука его тебя уже достала!»
 

 
Здесь есть тайносказание. Некрозу
Предать меня и прежде чем во аде
Труп потопить, увидеть дали розу
 

 
Ликторы бога мне за к «Илиаде»
Любовь и к «Одиссее». Роза эта —
И мрак теперь и царство для поэта.
 

3

 
Мужчине розу женщина дала,
А не наоборот, как цветок зла.
Отважились на ложь последней встречи,
И что рука искала, то нашла.
 

 
О новой лжи не может быть и речи.
Стать одиноким – ты мне не перечи! —
Я должен, чтобы соль в меня вошла,
Как в рыбу, но есть к соли предобречь и
 

 
Любовь была, да только вся прошла.
Я больше не прошу, чтоб ты пришла.
Претит мне самый вкус небезупречи.
 

 
«Вновь лгать вдвоём? Да ты с ума сошла!»
Способен кто к такой самоотречи?
Надежда вся – на Старого Козла.
 

СОН

 
Сон: в пустынной местности Ирана
Башня без дверей стоит, без окон,
Вход подземный вверх ведёт, что рано
Или поздно замечаешь. Кокон
 

 
Каменный таков, что нет тарана
На него – мощна стена! Восток, он
Мудр, и башне не нужна охрана.
Только ставит на смертельный кто кон
 

 
Жизнь свою, ища вход в башню эту
Под землёй, что отдана поэту,
На меня похожему? Он пишет
 

 
О другом поэте, тоже в башне,
Тот – о третьем, энный же – об аж не
Весть каком по счёту. Бог их слышит.
 

НА ПОЛУЧЕНИЕ ЭНЦИКЛОПЕДИИ

1

 
Циклопия Брокгауза обширна.
А буквы пропечатаны как жирно!
Ряды многих томов и том отдельный
Для атласов, чтоб время не транжирно,
 

 
Двойник мой, тратил ты, как мот бездельный.
Нечего делать? Скука? Совет дельный:
Брокгауза открой. Не дебоширно
Напейся, алкоголик беспредельный!
 

 
Автобус зарулил уже в пакгауз
И на сиденья грузится Брокгауз.
«Закон распределенья вероятий
 

 
И плотность их открыл Ганс Фридрих Гаусс», —
Читаю не без еров текст и ятей.
Есть время уклоняться от объятий…
 

2

 
Вся набожность Германии. Все нео —
Платоники с агностиками. Первый
Адам и Адам Бременский. Опер вый
Птенцов и флора острова Борнео.
 

 
И тигр, и ад. Столбцы чёрного текста
Без опечаток с карт голубизною.
Да. Время – лабиринт, что глубиною
До тысяч эдак лет нисходит тех ста.
 

 
Смесь знаний, превышающая всё то,
Что знает человек отдельно взятый.
Ну-ка посмотрим, что про то да сё-то
Поведал ум немецкий непредвзятый!
 

 
Бодрствований ночных и сумма бдений,
Это глаза, своё что отслужили,
И руки, что том снятый отложили.
Привычки живы и без соблюдений…
 

 
Сомнительная тьма слепого это
Да стены, что становятся длиннее
И вдаль уходят… Слепоты темнее
Какая тьма? Свети в ней, ум поэта!
 

 
Но есть также и новые привычки
К привычке старой – дому. Притяженье
Вещей, чьё на местах их положенье
Подобно слову, взятому в кавычки.
 

 
Любовь вещей таинственна: не знают
О нас они, да и о себе тоже.
Ну что ж, Борхес, с печалью подытожи:
И книги о тебе не вспоминают…
 

ТОТ

 
О дни, преподнесённые в дар скуке,
И годы, посвящённые безделью!
И не живую воду я в скудель лью,
А разливаю мёртвую в докуке.
 

 
Зарёкся биографию поэта,
Созвездья над которым из другого
Календаря астрального, нагого
Я вспоминать. Снят Агнец с силуэта.
 

 
Ады и звёзды дали ему тело,
Которое не оставляет сына.
Коль выстоишь, то судные весы на.
Над Шивой поглумятся оголтело…
 

 
И слепота, а мрак – это застенок,
И старость, утро смерти. Пресловутость
Зовущаяся славой. Назовут ость
Стернёй: не золотист уже оттенок…
 

 
Новую Тантру ткать – десятисложник
Разматывать. Кружится мотовило…
В руку твою войдёт само то вило,
Если ты – Шива, а не мужеложник.
 

 
Любовь к эенциклопедиям и картам,
Тонка чья каллиграфия: слоновой
Цвет кости с бирюзой… Книгою новой
Свод атласов пахнул – сгинул Икар там…
 

 
Недуг есть – по латыни ностальгия.
Виденья Эдинбурга и Женевы…
Медаль, что шоколадна, из фольги я
Не нацеплю. Святого града вне вы.
 

 
Имён и дат забвенье. Культ Востока,
Который многолик и чьи народы
Не все культ этот чтут в роды и роды.
К основе поперечна нить утока…
 

 
Это закат мерцающей надежды.
Это этимологии обуза…
Свежи лобзанья мякоть как арбуза
И ярки разноцветные одежды.
 

 
Железо и силлабика саксонца,
Луна, что нас всё время удивляет,
И этот Буэнос-Айрес, ослепляет
Во снах который, снова полный солнца.
 

 
Вкус винограда и воды, какао
И мексиканской сласти. Звон монеты,
Песок мгновений… Как подобен мне ты,
Туземец дикий с острова Макао!
 

 
И вечер, что подобен стольким прочим,
Смиряется, стихам моим покорен,
А к старости песчинок ток ускорен…
Ученье мы своё не опорочим!
 

ТРЕТИЙ

 
Он, третий, со мной ночью повстречался,
Не меньше Аристотеля таинственный,
Ум логикой, как тело, накачался,
А образ жизни третий вёл воинственный.
 

 
Была суббота. Ночь полна народа.
Как первого не мнил, ни как четвёртого
Я третьего. «Мы все его и рода» —
Кто так сказал про через сито тёртого?
 

 
Не знаю, повстречались ли мы взглядом,
Он ехал в Парагвай, а я так в Кордову,
Но точно помню, что мы были рядом.
Катушку покупал он там битфордову.
 

 
Его почти что выдумал я этим
Набором слов, не знает его имени
Никто почти… Фонариком посветим,
Не доит ли коровьего он вымени?
 

 
Я знаю его вкус и предпочтенья.
Я вижу его луносозерцания…
Пока я не вхожу в круг его чтенья,
Запрещены в России прорицания.
 

 
Он не умрёт. Нет, это невозможно.
Читая строки эти, догадается
Неужто Мир, что я в нём беспоможно
Жду, когда он без Бога настрадается.
 

 
В таинственном грядущем мы могли бы
Друзьями стать, однако и соперниками.
Под полною луной часами глыбы
Люблю с ним созерцать зрачками-вперниками.
 

 
То, что я совершил, непоправимо.
Связь моя с ним теперь неотчуждаемая,
А время мчится неостановимо,
Всё ближе цифра самоподтверждаемая.
 

 
На книгу Тысячи и Одной Ночи
Третьего жизнь похожа повседневная.
Стихи читая, щурит ли он очи?
Звучит ли в его чтенье нотка гневная?
 

 
Ни одного поступка нет на свете,
Который не был бы еврейской рыбою.
В великом Третий Ангельском Совете
Боднул Второго с нежною улыбою!
 

 
Ни одного такого нет деянья,
Которое не стало б первым в серии
Ему подобных. Ангел воздаянья
За зло и за добро стоит в придверии.
 

 
И почему, вздохну я, мрак со тьмою
Не скроют эти строки бесполезные?
Когда слезами счастья я омою
Эти глаза свои, уже бесслезные?
 

ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

 
По ту сторону двери человек
Испорченность свою опять сугубит
И вопреки молитве душу губит
Странному Богу, жарптицеловек,
 

 
Единому в трёх лицах. Краток век
Того, камнями кто в людском кругу бит,
И со Христом кто чашу не пригубит,
Увидит ад из-под закрытых век.
 

 
Ты этот грешник, сын мой. Что, страшна, да
Смерть мёртвому? Червивых нам не надо
В корзине смокв. Забвенье навсегда…
 

 
Чувственное животное! Грешна да
Не так же как твоя, злая менада,
Душа Денницы. Ждать Его – когда?
 

ДЕЛАТЕЛЬ

 
Река и Гераклитово мы время.
В его неосязаемом теченье
Львы отразились и холмы – влеченье
Напечатлений для реки – не бремя…
 

 
Плачевная любовь, пепел услады,
Злокозненность несбыточной надежды,
Названия империй, без одежды
Чьи статуи. Ни Рима, ни Эллады…
 

 
Римлянина гекзаметры и грека.
Хмурое море под рассвета мощью…
Они страдали бледною немощью,
Которая есть срам для имярека…
 

 
И сон, в котором – смерти предвкушенье.
Оружие и воин. Монументы…
За пышные свободы те моменты
Сурова кара – языка лишенье.
 

 
Два Януса лица, что друг о друге
Не знают ничего, и лабиринты
На шахматной доске ходов… Низрин ты
Предчувствуешь с горы, плывущий в струге?
 

 
Рука кровавой Макбет, что способна
Цвет моря изменить и труд секретный
Часов во мраке… Бомба? – Да. Конкретный
Ответ. «Бэби» вполне боеспособна.
 

 
Непрекращающееся смотренье
Зеркал друг в друга – их никто не видит…
Язык английский Дух возненавидит
И выскажет к нему своё презренье.
 

 
Клинка сталь и готическая буква.
Брусок серы в шкафу… Металлозвонный
Язык бессонниц… Кал неблаговонный
Ноздрям их вожделен, иже испуква.
 

 
Могущественные авроры, но и
Закатов зори на пол неба тоже…
Ни Римлян нет, ни Эллинов. Вы что же,
В Аттическом ошиблись Арсеное?
 

 
Песок, шум волн, лишайник, эха, грёзы…
Есмь всё, явил что случай и чьё имя
Произнесло моё устодвоимя…
Благословен край, где белы берёзы!
 

 
Слепец разбитый, стих небезупречный
Я сочиняю – долг мой и спасенье…
Неужто не прочтёт – прочь опасенье! —
Его русский язык многонаречный?
 

СОУЧАСТНИК

1

 
Когда меня солдаты распинают,
Я должен быть крестом своим с гвоздями.
Сократ был демократии вождями
Приговорён к цикуте… Вспоминают
 

 
Об этом редко, хотя имя знают
Того, кто обвинял его, грудями
Встав на защиту нравов желудями
Кормящихся, что в прах бисер вминают.
 

 
Когда мне подают чашу с цикутой,
Я должен быть и чашею, и ядом.
Душа уже покинула моя дом,
 

 
Знобит который, как его ни кутай.
Когда мне лгут, я быть обязан ложью…
Поэт не чужд стиха десятисложью!
 

2

 
Я должен славить каждое мгновенье
И принимать его с благодареньем,
А не ему отказывать с презреньем.
Самоубийство – это дерзновенье.
 

 
Уверен ли ты, что исчезновенье
Твоё из жизни не глум над твореньем
Господа Бога? Мукой и бореньем
Красна жизнь. Вечны память и забвенье.
 

 
Зачем надобно было омовенье
Ученикам ног? – Дабы со смиреньем
Поднял пяту и с умиротвореньем
 

 
Иуда на Христа в благоговенье.
Пламя свечи так ветра дуновенье
Благодарит потухшим негореньем.
 

3

 
Все вещи моя пища. Точный вес
Вселенной, униженье, ликованье.
Я удостоверять должен сбыванье
Всего, что стало, верно, как отвес.
 

 
Пастушеский над странником навес…
Люблю лежать под ветра завыванье
В печной трубе, а Бога лютованье
Есть мельничного жернова повес
 

 
На выю извращенцу. Что есть счастье
Или несчастье, если мне злосчастье
Выпало быть поэтом на земле?
 

 
Но истинная радость есть сосчастье,
А рай для одного – это несчастье:
Ты – спасся, а весь мир лежит во зле…
 

ДЕКАРТ

1

 
«Один лишь человек есть на земле,
Хотя что ни земли, ни человека
Нет, тоже может быть…» – Изрёк сын века,
Который не поднаторел во зле,
 

 
Не знающий покуда: на челе
Его сошёлся клином свет и века
Свинец Вия тяжёл. На голове-ка
Постой, сидящий в пепеле и золе!
 

 
Есть четный вывод навсегда исчезны:
«Я мыслю, значит я не только есть,
Но и не есть». Небытия и бездны
 

 
Величие как может надоесть
Тому, кто сотворение вселенной
Запечатлел в микрострофе нетленной?
 

2

 
«Возможно, бог обманывает нас,
Ко времени приговорённых, к этой
Пустейшей из иллюзий…» И в руке той,
Что это пишет, бомбы ананас.
 

 
Кто в чём, а в афористике он ас:
«Взорвётся ль плод сей, взмоет ли ракетой?»
«Бананы вы гнилые с этикетой!»
«Что есть гора Сион? – Русский Парнас!»
 

 
Луну видя, он видящим себя
Луну взором сторонним созерцает
И Карфагена гибель прорицает,
 

 
Как я, язык Вергилия любя.
Голгофский холм и римских три распятья…
Неужто возродился в нём опять я?
 

3

 
Мне снилась геометрия: «А» точка
На плоскости и «В», а параллельных —
Несметное число! Домов молельных
Нет у Декарта, но зато есть дочка
 

 
И сын – на голой ветке два цветочка,
А сколько ещё почек предапрельных!
«Разбойным» прозван автор рулад трельных
И юноши походка у дедочка.
 

 
Три круга мне приснились. Их оправа —
Научного труда том. Весок, право,
Поэта аргумент. Над стиховедом
 

 
Маститым молодого льва расправа,
Которому вкус крови свежей ведом,
И аспида смертельного в траве дом…
 

4

 
Я видел сон о жёлтом, голубом
И красном, и о детской сон болезни,
Мне снились карты, царства, лязг железни
На поединке – как во сне любом.
 

 
Ещё мне снился Автопед с горбом
И саркофаг. Ни вспухлости желез, ни
Век красноты нет на вездепролезни
Лоснящейся дельца с клеймёным лбом.
 

 
И снилась боль мне, что непостижима,
И меч во сне я видел свой. О, голь,
Взойдя по позвоночнику, глаголь:
 

 
«Лотосова рабы вы все отжима,
Оргазмонаркоманы, одержима
Плоть ваша будет бесами доколь?»
 

5

 
Богемская во сне Елизавета
Явилась мне нагая с того света,
Уверенность мне снилась и сомненье,
Что Ангел я из нового завета.
 

 
У Ангела такое самомненье,
Что смерти его явно поскромненье
Причиною не будет. Мэтр навета
Художественного не в поумненье
 

 
Нуждается: «Да! Я – Звезда рассвета,
И я к тебе, страна, не без привета
Пришёл как, праздник (с праздником сравненье
 

 
Удачно, правда?) и не без ответа
На три русских вопроса. Уравненье
С „икс“ решено. Есть Книги объясненье».
 

6

 
Я грезил о вчерашнем дне. Возможно
Вчера нет и я даже не рождался,
И снится мне, что я не настраждался,
Но, как под пыткой, корчусь изнеможно.
 

 
Всё, провиденье Божье беспоможно,
Хотя бы я в нём сильно и нуждался,
Но от вселенных я освобождался,
Миров, в которых что нельзя, то можно.
 

 
Предсмертным хрипом, слышать что неможно,
Возмездия акт мой сопровождался,
Чем принцип талиона подтверждался.
 

 
Вне Бога те, кто сановновельможно,
Глумясь над ближним, самоутверждался,
Уверенный, что зло непереможно.
 

7

 
Во сне возможно псевдопробужденье.
Вдруг холодком повеяло со страхом:
А ну как возвещающий в горах «Ом»
Прав и мы просто Брахмы наважденье?
 

 
Себя проснуться тщетно принужденье
Величественным я любуюсь крахом
Веж вавилонских, что покрыты прахом,
Но в чём оно, от сна освобожденье?
 

 
Мне снилась ночь сегодня над Дунаем,
Но об отцах Декарта что мы знаем
И род его кто изъяснить сумеет?
 

 
Весьма нечасто он упоминаем.
Себя вслух признавать не всякий смеет
Имущим кару, но, стыдясь, немеет.
 

ВЧЕРА

1

 
Род протестантских пасторов и род
Солдат Южной Америки, терновник
Пустыни чей, напыщенный сановник,
Как зеркало, каков у тебя рот,
 

 
Сразу являл: сеньор наоборот
Предпочитает, новых войн виновник,
Презрительно «годо» наименовник —
Достоин ты солдатских лишь острот!
 

 
Ибо танцуешь с гринго ты фокстрот.
Ваша блюбовь слышна на весь свиновник,
Но в тайное твоё я всё равно вник,
 

 
Хоть дома моего ни вор, ни крот
Не подкопали. Гея окорот
На Юге крут: «Курни, одежд обновник!»
 

2

 
Есмь и не есмь род истинный Мой. Кто
Его Мне изъяснит? Отцовский голос,
Его походка, нос, глаза и волос.
И это у нас общее, и то.
 

 
Но я также и мать моя. Да что
Тут, спросят, удивительного? – Колос.
Флаг на луне, что многозвёзднополос,
Как развиваться мог? Красив зато
 

 
Стяг, выглядящий долларов на сто!
Сотряс зарядом ядерным так кто Лос —
Анжелос, если не на вид сам полоз,
 

 
Но это аспид? – Жалит как никто!
Что общего у Будды с псом? – Ничто!
Но факс отправил пёс. Мног он, укол ос!
 

3

 
Музыку Свинбурна отец оставил
В наследство мне и фолианты скуки,
Которые прочесть хотя б в докуке
Я так себя, увы, и не заставил.
 

 
И что нашли аборигены в Куке?
Наверное, он так себя поставил:
Кукух, а издавал кукушки куки,
Досаду вождю племени доставил.
 

 
Есмь то, что я прочёл: философемы,
Судьба и случай, эти два названья
Тайны, которой не постигли все мы,
 

 
Но я в себе услышал зов призванья.
Философом став, но и богословом,
Я разъясняю, что добро, что зло вам.
 

4

 
Вот родины мои: Буэнос Айрес,
Две Кордовы, Исландия, Женева,
Нара, хотя там прожил одноднево,
Но не Нью-Йорк, не Вашингтон, Венс Сайрос.
 

 
Сон вогнутый того, кто одинок, я,
Себя где потерял или считаю
Потерянным. Весь день сижу, читаю,
И некому звонить мне, фирма «Нокья».
 

 
Низкопоклонства солнц, ветхие утра
И в первый раз увиденное море
Или луна… Нет, я не в Балтиморе
 

 
В авто зачат был цвета перламутра.
Без своего Вергилия во мгле я
Бреду на ощупь и без Галилея.
 

5

 
Я длительного времени миг каждый,
Каждая ночь бессонного рассвета…
Из накажды клубился дым накаждый,
Когда народ шёл Ветхого Завета.
 

 
Как физики закон самодокаждый
Церковное имел в виду их veto,
Так алгорифмы принцип самоскаждый
Используем отнюдь не для навета.
 

 
Каждый канун и каждое преддверье…
Вот Библии очеудостоверье,
А вот ваше церковное преданье,
 

 
Которое вредней, чем суеверье:
Георгием на смерть змея преданье
Есть ложь. Змей был хитрей половозверья.
 

6

 
Я есмь мнимая память о гравюре,
Что в комнате висит и моё зренье
Не слабое ещё видит de jure,
De facto же – слепящее прозренье.
 

 
И снилось мне: её Лаптеву Юре
Я заказал, а он, есть подозренье,
Драконов татуирует, на сюре
Помешанный, к реальности – презренье!
 

 
Неужто об офорте память ложна?
Реальность ли за сон я принимаю?
Смотрю, и ничего не понимаю,
 

 
Как если б явь была не внеположна:
Смерть, Всадник и Дракон. На помощь, Боже!
Как же я вижу? Зрение слабо же…
 

7

 
Иной я некто, видящий пустыню
И видящий себя видящим вечно.
Нагой, врагам я выставлен на стыню.
Кат любит поступать бесчеловечно.
 

 
Мой пращур Аввакум за двуперстыню
Сожжён был мотыльком церковносвечно,
А я, его потомок – за сластыню
Мальчишескую душеизувечно
 

 
К позорному столбу прикован цепью
И надо мной столицы чернь глумится,
И чашу с калакутой я в конце пью,
 

 
И белый свет в очах моих затмится.
Я зеркало. Я эхо. Я метафор
Творец и лжекультуры эпитафор.
 

ЕККЛЕСИАСТ 1-9

1

 
Если ко лбу я руку поднимаю,
Книг корешков касаюсь если нежно,
Значит я клоун в цирке и манежно
Жильё моё. Себя я обнимаю,
 

 
И все смеются! Я не понимаю,
Что тут смешного? Одиноко мне ж, но
У Стены плача будет снежно-снежно…
Я сон видеокамерой снимаю.
 

 
В Салиме выпал снег… Не принимаю
Я никого. Жить лучше безмятежно,
Имея то и это бесплатежно…
 

 
Я с паствы десятину не взимаю.
Мольбе их «исцели нас!» не внимаю.
Бреду по снегу сквозь метель бесстежно…
 

2

 
Из Книги я Ночей Шахеризада
И ключ в старом замке если со скрипом,
Но повернулся, то предсмертным хрипом
Да огласит вселенную из ада
 

 
Тот, автопомпу вынул кто из зада
И нюхает её больной как гриппом
Фрукт ароматный, глаз же птизным стрипом
Пылает. Оголялась не коза, да?
 

 
Если живу я над обрывом в бездну
И если боль моя невыносима,
Язык английский в навсегдаисчезну
 

 
Изыдет ныне звёздновозносимо:
Сначала с Нагасаки Хиросима,
Теперь – Бачау? Вижди тьму беззвездну!
 

3

 
Я вспоминаю Времени Машину
И не забыл ковра единорога…
Где в Назарете вы нашли вершину,
Чтоб свергнуться с неё? – спрошу вас строго.
 

 
Марихуану можно в автошину
Засыпать – до таможни лишь дорога,
Затем – смена колёс, да под смешину!
В каждом втором авто – пакеты дрога.
 

 
На-ка, курни. Эй, глубоко дыши, ну!
Что, худо стало? – Тогда прочь с порога.
Пойди, сшей кимоно из крепдешину
 

 
И дома в нём ходи как недотрога.
Плачет ли жезл железный по кувшину?
У жезла вид… Аж по в спине продрога!
 

4

 
Если меняю положенье тела
Во сне и память стих мне возвращает,
То Бог хулу на Духа не прощает.
Британия великой быть хотела…
 

 
Ого, какая глыба пролетела,
Что с облегченьем диктор сообщает,
Мимо планеты – как себя вращает
Земля ещё? – звездою проблестела!
 

 
Если меняю тела положенье
Во сне и память возвращает строки,
Ещё одна комета мчит, пороки
 

 
Чтоб наказать людские. Приближенье
Её к земле настолько же опасно,
Насколько мужеложество не спасно.
 

5

 
Стих этот повторён несметнократно
Во сне моём как эхо в лабиринте:
«Язык Содома поступать развратно
Учит детей – скорей его отриньте!»
 

 
Не обретая вспять стези, обратно
Не полетит комета как на спринте
Спешащая, что авторефератно
Трактат свой издаёт на ротапринте!
 

 
Не исполнитель действия иного,
Тку фабулу такую же я точно,
Которую страна, та что восточна,
 

 
Назначила и чей снова и снова
Восповторяю я десятисложник…
Из англофонов кто не мужеложник?
 

6

 
То говорю, что скажут мне другие,
Я те же вещи чувствую в час тот же
Абстрактной ночи и я тождотодже
В степени разной с вами, дорогие
 

 
Душ зеркала, хотя равно благие
И те, и эти, но слона ферзь ходже,
Из нескольких монет одна находже
Другой, хоть все одеты, не нагие.
 

 
Каждую ночь один и тот же ужас
Мне снится: лабиринта строгость. Жалит
Как аспид и клинком как тать кинжалит
 

 
Дракон в полёте, а на вид так уж ас.
Я зеркало с музейным слоем пыли
И огненные буквы чёрной были.
 

7

 
Я зеркала усталость отраженья
И пыль музея. Вещи невкушённой —
Золота мрака, девы разрешённой,
В надежде смерти жду, чая вторженья
 

 
В тайну её. Не встречу возраженья
Кастильца, с цитаделью сокрушённой
Её сравнив, мечом распотрошённой,
Чьи пуха и пера плавны круженья!
 

 
Проникнуть в тайну жизнепродолженья
Хочу теперь я перед рассмешённой
Публикою почтенной, вопрошённой:
 

 
«Над кем смеётесь, духом несолженья?»
Не почестей ищу я, но служенья.
Отдал Бог суд душе, любви лишённой.