Текст книги "Юри"

Автор книги: Холгер-Феликс Пукк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Ну, Юрка, выкладывай, что у тебя на сердце? – снова спросил Билли.

Юри улыбнулся.

Как приятно было сознавать, что кто-то тобою интересуется, спрашивает о твоих невзгодах и, может быть… может быть, хочет тебе помочь. Даже предложение отпить вина из бутылки теперь показалось Юри проявлением внимания. И он уже готов был пожалеть о том, что так резко отверг дружескую заботу Билли.

Неприятный осадок от истории с деньгами исчез. В ушах всё ещё звучали грубоватые, но лестные для Юри слова Билли.

Как здорово Билли отбрил Вялого! «Одно смелое «нет» стоит больше…» Эта сдержанная похвала словно согревала душу. Юри хотелось услышать ещё что-нибудь хорошее. Всё его существо тосковало по доброму слову.

– Мне негде жить, – сказал Юри без лишних проволочек. В этих словах звучало доверие к своим новым знакомым, просьба помочь и дать совет.

– Ка-ак? – не понимая, спросил Щелкун. А Вялый от неожиданности даже обернулся.

– Негде жить? – с недоумением переспросил Билли.

Действительно, это для всех троих было делом неслыханным. Они шатаются тут и там, иногда ночь напролёт, иногда и две. Но стоит им захотеть – и они могут вернуться опять домой. У них у всех есть дом. У Щелкуна там живёт бабушка, у Билли – бабушка и отец, у Вялого – мать, отец и маленькая сестрёнка. Приятели никак не могли представить себе такого положения в жизни, чтобы человек мог оказаться вовсе без дома, без того места, куда вечером отправляешься спать, где тебя всегда покормят, где можно вымыть лицо и руки.

Особенной любви к своему дому эти парни не питали. Он просто-напросто был для них приютом, в существовании которого они всегда были уверены. Дом принимал их, отдавал всё, что мог в настоящий момент отдать, а зачастую и то, чего давать не следовало бы.

– Так, значит, тебе негде жить? – снова спросил Щелкун с недоверием.

– Да. Мать умерла, тётя выгнала на улицу. И жить совсем негде.

– Фьююю! – присвистнул Щелкун. При этом лицо его вытянулось ещё больше, щёки ввалились, а нос стал тоненьким и острым.

– Ну, тогда тебе повезло: ты встретил как раз тех, кто тебе поможет! – Билли опять похлопал Юри по спине. – Помнишь? Билли добра не забывает!

У Юри вновь появилась надежда, она осветила всё вокруг, словно выглянувшее из-за туч солнце. Мальчик расправил плечи и с облегчением вздохнул. Казалось, будто все заботы отступили перед этой надеждой.

– Итак, приступаем к действию! – скомандовал атаман голосом, в котором чувствовалась привычка отдавать приказания Щелкуну и Вялому. Теперь в число тех, кому приказывали, попал и Юри.

– Ты ел?

– Нет, – Юри покачал головой.

– Ага… Ясно. Ты, Щелкун, марш в магазин. Стрельни там чего-нибудь. Встретимся во дворце. Колбаса для Юрки уже есть! – Билли выхватил из рук Щелкуна кусок колбасы и засунул его Юри в карман пальто.

Щелкун, сверкнув пятками, нырнул куда-то в темноту.

– А ты, Вялый, принеси ещё одно одеяло!

Долговязый недовольно пожал плечами и попытался возразить.

– Там уже есть. Куда их столько…

– Молчать! Тебе сказано: надо ещё одно. Парень простужен, а ты скулишь – лень одеяло принести.

– Ну хорошо, хорошо, – проворчал Вялый и, медленно переступая своими длинными ногами, направился вниз по пустынной улице.

– А мы пройдём здесь, – распорядился Билли. Он показал рукой на ворота, из которых они недавно появились с Вялым.

Билли провёл Юри через мощённый известняковыми плитами двор, через сад, отодвинул несколько полуоторванных досок какого-то забора; мальчики пролезли в образовавшуюся дыру и вновь очутились на улице. Дойдя до её конца, Билли повернул направо. Из темноты, словно чёрные ящики, выступали одноэтажные и двухэтажные дома городской окраины. Они стояли, протянувшись вдоль улицы, и словно смотрели вниз на пешеходную дорожку своими немногими освещенными окнами-глазами.

Наконец подошли к самому последнему строению на окраине города, за ним начинался заросший кустарником покос. В доме было темно и тихо. Подойдя ближе, Юри разглядел, что часть домика с мансардой обвалилась. Как видно, годы здесь сделали своё дело.

Билли посмотрел направо и налево. На улице и на покосе не было видно ни единой души.

– Пошли!

Атаман крепко ухватил Юри за руку и потянул за собою во двор дома. Спотыкаясь о ступеньки, они поднялись по тёмной лестнице на чердак. Билли открыл какую-то дверь и зашептал:

– Наклонись.

Юри зацепился ногой о высокий порог и ткнулся в спину Билли.

– Так. Теперь садись! – снова шёпотом скомандовал атаман.

Юри пошарил рукой вокруг себя. Стула он не нащупал, но пальцы дотронулись до чего-то мягкого. Вероятно, это была кушетка или кровать.

Мальчик осторожно сел и привычным движением положил на колени портфель.

Билли возился где-то рядом. После тихого щелчка выключателя в нескольких шагах от Юри вспыхнула лампочка. Её тусклый свет выхватил из темноты несколько ящиков, два-три сломанных стула и занавешенное рваным мешком окно.

– Вот так, – произнёс Билли, словно подводя итоги своей деятельности. Парень стянул с головы берет и сел на один из ящиков. – Здесь можешь спокойно спать. Крыша прочная. Дождь за шиворот не потечёт. Вялый принесёт ещё одно одеяло. Да-а…

Билли внезапно умолк и подсел вплотную к Юри. Он пытливо посмотрел в лицо мальчика, затем стиснул ему руку и сказал голосом, в котором звучало не только предостережение, но и угроза:

– Об этом доме ты не смей никому и словом заикнуться, понятно? Не то разыщем тебя… Если понадобится, достанем из-под земли. И вот этой штукой превратим в отбивную котлету!

Билли распахнул полу пиджака. Из внутреннего кармана выглядывала оплетённая кожей рукоятка нагайки.

По спине Юри пробежала дрожь. Конура, залитая синеватым светом, зловещий шёпот атамана, наводящая ужас нагайка… Всё это заставило Юри невольно съёжиться, словно он уже слышал над собою её свист.

Где-то внизу замяукала кошка. Долго и протяжно.

Билли отпустил руку Юри. Прислушался.

Вдруг лестница заскрипела.

Юри понял: мяуканье кошки было условным сигналом – это шли свои.

Из темноты лестницы появились лица Вялого и Щелкуна. В синем свете лампочки они казались мертвенно-бледными и внушали ужас.

Вялый бросил одеяло на угол кушетки и проворчал:

– На, парься, если охота…

– Теперь поешь. А потом айда спать. Выключатель здесь, у тебя в изголовье. И смотри, чтобы ты завтра не высовывал носа на улицу до тех пор, пока не придёт Щелкун. Ясно? А то, о чём я тебе говорил, заруби себе на носу. Иначе из-под земли достанем, – закончил Билли свои распоряжения и многозначительно похлопал рукой по внутреннему карману пиджака.

Затем лестница заскрипела под осторожными шагами. На чердаке воцарилась тишина.

Вдруг портфель Юри соскользнул с его колен на пол. Устрашающий грохот, казалось, потряс весь дом и был слышен даже в центре города.

Юри испугался и торопливо погасил огонь. Но сидеть в темноте было ещё страшнее. Рука мальчика вновь нащупала выключатель…

Немного успокоившись, Юри принялся есть. Отломил хлеба, откусил колбасы. На ящике рядом с бутылкой молока мальчик заметил коробочку. «Аспирин», – прочёл Юри. Сомнений быть не могло: лекарство принёс и положил сюда Щелкун.

Но для чего?

И вдруг Юри понял, в чём дело. Ведь он сам жаловался на боль в горле. Вот Щелкун и принёс лекарство. Да, мама всегда говорила, что при простуде лучше всего помогает, если пропотеешь. А от аспирина потеют. Поэтому, наверное, Билли и приказал Вялому принести второе одеяло.

В сердце Юри родилось горячее чувство благодарности к новым друзьям, и каморка на чердаке показалась мальчику не такой страшной, как прежде. Даже тишина, которая вначале пугала, теперь приятно успокаивала нервы. Она располагала к отдыху, усыпляла.

Юри принял аспирин, снял верхнюю одежду и залез под слегка влажные одеяла.

«Странно, что парни ни о чём больше меня не спрашивали, – подумал он, закрывая глаза. – Их вполне устроило то, что я сказал сам».

Казалось, тело с каждой минутой становилось тяжелее, будто наливалось свинцом. Под веками скребло.

Кто-то прошёл мимо дома, гулко прозвучали шаги по мостовой. Где-то далеко-далеко прогудел паровоз. Остановилась машина. Немного погодя дверца, машины громко захлопнулась, и машина покатила дальше…

Юри протянул руку и надавил на кнопку выключателя.

Лёгкий озноб пробежал по всему телу, как бы подтверждая, что аспирин был принят не зря.

8

Не помогли ни два одеяла, ни таблетки. На следующее утро у Юри поднялся жар. Лицо пылало, во рту пересохло, ставшие непривычно тяжёлыми руки и ноги сводило от боли.

В первый момент после пробуждения Юри, правда, приподнялся на кровати. Даже отпил глоток молока. Но сразу же вынужден был опуститься на постель и лежать не шевелясь. При малейшем повороте головы там словно бултыхался большой камень. Каждое движение сопровождалось долго не прекращающейся тупой болью.

Глаза мальчика вновь закрылись. Но сон его был неспокойным, и слух улавливал малейший шорох как в доме, так и на улице.

Скоро солнце начало прокалывать своими лучами мешковину, занавешивающую окно на чердаке. Правильнее было бы сказать не на чердаке, а в чуланчике, отгороженном от чердака дощатой переборкой, в нём-то и лежал сейчас Юри.

При солнечном свете Юри удалось разглядеть те предметы, которые трудно было различить вечером при синей лампе.

Возле стены валялись пустые бутылки с пёстрыми наклейками. В углу – две-три банки из-под консервов и вся в выщербинах эмалированная кружка. На ящике у самого окна лежала лопата с поломанным черенком.

Обзор всего этого скарба настолько утомил Юри, что он вновь заснул.

Около полудня явился Щелкун. Юри даже не слышал скрипа лестницы. Слух мальчика уловил шаги лишь тогда, когда Щелкун вплотную подошёл к его постели.

– Ого! Ты пылаешь, как после двадцать пятого фокстрота! – воскликнул Щелкун вместо приветствия. – Прими аспирин. Он, щелчок тебе в лоб, снижает температуру.

Юри проглотил таблетку и запил её молоком.

Щелкун вроде бы ещё говорил что-то. Кажется, обещал скоро вернуться и принести горячего молока. Но Юри не был уверен в том, что правильно понял его слова, – мальчик с трудом приподнимал отяжелевшие веки, а в ушах у него гудели какие-то машины.

Так прошло два дня. Затем жар начал спадать. Руки и ноги вновь обрели свой нормальный вес. Песок из глаз тоже куда-то исчез, большой камень в голове стал гораздо легче, не бултыхался больше и не причинял боли.

Очевидно, мальчик так легко отделался только благодаря своей хорошей закалке – весеннее купание могло вызвать и гораздо более серьёзные последствия. Во всяком случае, Билли, как выяснилось, тоже заболел и до сих пор лежал пластом. Он жаловался на колотьё в боку. Оно не давало парню ни повернуться, ни дышать нормально.

Обо всём этом Юри рассказал Щелкун, когда они вдвоём сидели на краю кушетки и за обе щёки уплетали хлеб с мясными консервами.

В течение двух последних дней Щелкун приходил навещать больного каждые три часа. То приносил в термосе горячую воду, то какие-то таблетки, то насильно заставлял Юри есть, то сидел просто так и болтал о всякой всячине.

Однажды вечером Щелкун принёс банку мёда, электрическую плитку, какой-то ковшик и воду в бутылке. Из всего этого должна была получиться, как он выразился, домашняя аптека. Мать, дескать, всегда лечила ему горло мёдом. Пусть только Юри сначала как следует наестся хлеба с мясом.

– В какой школе ты учишься? – спросил Юри, ложкой доставая из банки тушёнку.

– Ни в какой. Мне уже шестнадцать, – ответил Щелкун и добавил для ясности: – Шесть классов кончил – и баста!

– Значит, ты где-нибудь работаешь. Посоветуй и мне, к кому обратиться! – оживился Юри.

– Не хожу я на работу. Просто так шатаюсь по городу.

– Как это просто так?

– Ну, неужели ты не понимаешь? Ничего не делаю. Только старухе иногда дров наколю.

– Матери?

– Нет, бабушке. У меня больше никого нет.

– Если бы у меня была хоть бабушка! – вырвалось у Юри. Всё его горе, которое болезнь оттеснила было на второй план, в это мгновение вновь, словно тяжёлая глыба, навалилось на плечи.

– Такой бабушки, как моя старуха, я и врагу не пожелаю! – Щелкун махнул рукой. – Душу вымотает своими молитвами. И хоть бы только сама молилась. Так нет, и меня заставляет, да ещё кулаками! А если перед едой не помолишься, и есть не получишь.

Щелкун сделал паузу. Затем поднял руку к самой крыше, покрутил в воздухе пальцем и сердито сказал:

– Теперь атомы. Ракеты летают. Верно ведь, щелчок тебе в лоб. А она всё носится со своим Иеговой… Ах, знаешь, из-за этого мне и дом осточертел. Только спать туда хожу.

– Как тебя зовут?

– Эрви. Эрвин Яанович Коппель. Хе-хе-хее!

– А откуда ты еду берёшь?

– Ну ты и мастер допрашивать! Словно милиционер. Откуда я беру?! И там и сям. Ты же видел, как я четыре бумажки выплакал. Иной раз и почище коленце выкидываю.

С минуту оба молчали.

На худенькое лицо Эрви словно бы опустилась серая тень. Парень уставился в засыпанный песком пол. Обычно такие живые, глаза мальчика потускнели, – казалось, он вдруг увидел себя со стороны. Пальцы нервно потирали донышко только что опорожненной консервной банки…

Вдруг банка полетела в угол, к окошку. Эрви поднялся и вздохнул. Устремлённые на Юри глаза его словно бы спрашивали совета, спрашивали, долго ли всё это будет продолжаться, есть ли выход из создавшегося положения…

Юри опустил глаза. Взгляд Эрви был до того печален, что мальчик не в состоянии был его вынести.

Что мог он посоветовать? Как мог утешить Эрви?

– Поступи на работу, – высказал он первую пришедшую в его голову мысль. Ту самую мысль, которую он втайне лелеял.

Вопреки ожиданиям Юри, Эрви расхохотался.

– На работу! Ты что, за дурака меня принимаешь?! – сказал он презрительно. – Среднюю зарплату я и так, щелчок тебе в лоб, сварганю!

Было совершенно ясно, что Эрви стыдился своей недавней слабости: раскис перед чужим мальчишкой, не выдержал свой обычный нахальный тон. И теперь, отвечая на предложение Юри, Щелкун пытался исправить свой промах, пытался казаться этаким удальцом, которому больше всего по нраву его теперешняя жизнь.

Юри поинтересовался, кто такие Билли и Вялый и чем они занимаются. Вначале Эрви лишь махнул рукой: дескать, не твоего ума дело… Он помнил наказ Билли держать язык за зубами. Но через несколько минут заговорил о них сам.

В нём боролись странные, противоречивые чувства. Новичок нравился ему. В Юрке было что-то такое… напоминавшее Эрвину те времена, когда мать и отец Эрвина учили его плавать.

Эти воспоминания словно бы развязали Эрви язык, и он забыл о запрете атамана.

Так Юри узнал, что настоящее имя Билли – Биллем Уусвяли, а Вялого – Велло Эрман. Билли ходит куда-то на стройку, работает. Отец и бабушка лелеют и берегут парня пуще глаза. Всё началось два-три года назад, когда Билли был тяжело болен. Теперь парень здоров как бык, а они всё ещё продолжают его баловать. То ему нужны деньги, то модная одежда и… родные ублажают его как только могут. Ну да ведь на такого, как он, не напасёшься! Ему только подавай!

Вялый тоже «сам себе голова», как и Эрви. Его отец водится с подозрительными людьми, пьёт, да столько, что с трудом отличает светлый день от тёмной ночи. Когда приходит домой, то бьёт всех, кто под руку попадётся. Он уже не раз сидел в тюрьме за воровство и драки. Велло, боясь встречи с отцом, начал по вечерам убегать из дому. Ну, вот ему и понравилась вольная жизнь без узды.

– Вообще-то Билли парень ничего, не то что Вялый. Только больно уж командовать любит. А Вялый – просто змея подколодная. Жестокий и злопамятный.

Словно испугавшись, не выболтал ли он чего лишнего, Эрви заторопился уходить. Но сначала объяснил Юри, каким образом в дневное время, не привлекая к себе внимания, лучше всего выбраться из «дворца».

– Пойдёшь через двор в сад. Оттуда на покос, а дальше сделаешь круг и завернёшь к рынку.

Вскоре после ухода Эрви Юри натянул на себя пальто и решил пойти проветриться.

Дойдя до рынка, мальчик почувствовал, что ноги отказываются ему служить, – ослабли после болезни, а может быть, он и сейчас ещё не поправился. Разве узнаешь? Градусника – и того нету.

Юри прислонился к прилавку ближайшего ларька и сделал вид, будто интересуется ценами на продукты.

Голова кружилась. Консервные банки плыли вперемежку с какими-то кульками и опускались куда-то в глубь ларька.

– Здравствуй, Юри! – послышался вдруг девчоночий голос, он так и звенел от радости.

Банки выплыли из глубины ларька и вновь расположились аккуратно одна подле другой на прилавке.

Юри обернулся. Рядом стояла Вирве. Лицо девочки сияло, как видно, она была очень довольна встречей.

– Где ты пропадал?

От неожиданности Юри вконец растерялся и не мог выговорить ни слова.

Внимательные глаза девочки, казалось, изучали его. Юри смутился ещё больше и уставился в землю. Что ответить?

– Был болен… Простудился.

На лице Вирве, как в зеркале, отражалось её настроение. Сразу же девочка стала серьёзной и озабоченной.

– Ну конечно! Как это я сама не заметила! Ты белый как мел. Но не беда! Небось солнышко тебя опять подрумянит. Правда?

– Да, конечно, – кивнул Юри. Ему сейчас всей душой хотелось взять за руку эту добрую отзывчивую девочку и идти с нею рядом, слушать ее голос, рассказать о своём горе…

Но что-то удерживало. Было ли это нежелание показать себя несчастным человеком, у которого нет ничего, кроме невзрачной одежонки да школьного портфеля? Или он боялся, как бы Вирве не подумала, будто он жалуется на тётю? Или его удерживала угроза Билли, ужас перед его нагайкой? Или не хотелось ему этой весёлой девочке перед самыми летними каникулами портить радостное настроение? А может быть, и то обстоятельство, что все эти дни он ел краденые консервы, мясо, молоко…

Какова бы ни была причина, Юри не сказал ни слова о своих невзгодах. Он лишь стоял и смотрел на девочку.

– Как тебе живётся у тёти? Хорошо? Да? – один за другим задавала Вирве вопросы и тут же сама на них отвечала.

– Ничего… – пробормотал Юри. Эта ложь заставила его вновь опустить глаза. Взгляд его задержался на собственных пальцах, ухватившихся за край прилавка, – какая противная чёрная грязь под ногтями!

Вирве почувствовала, что с Юри не всё ладно. Но что же с ним случилось?

– Когда ты придёшь к нам?

– Не знаю. Там видно будет.

– Если надумаешь, то приходи на новостройку. У отца отпуск. Мы теперь целыми днями там возимся.

– Хорошо, приду туда.

От усталости мальчик еле стоял на ногах. Но почему-то ему стыдно было обнаружить своё состояние. Собрав всю силу, Юри оттолкнулся от прилавка.

– До свиданья… – пробормотал он, не глядя на девочку. – Мне надо идти… ээ… ждёт.

Еле волоча ноги, Юри скрылся за ларьком.

«Что всё это значит? – испуганно подумала Вирве, увидев, с каким трудом Юри передвигает ноги. – Почему он не хочет со мною разговаривать? Почему он совершенно больной ходит по улице?»

Забыв о покупках, Вирве побежала следом за мальчиком.

Но тут она столкнулась со знакомой старушкой. Старушка взялась рукой за корзинку Вирве, и девочке пришлось остановиться. Вирве старалась побыстрее закончить разговор, сказала, что спешит, но на вопросы старой тётушки пришлось отвечать.

Когда Вирве, наконец, освободилась и снова кинулась следом за Юри, она уже не нашла его. Девочка пробежала довольно большое расстояние вниз по улице Кийре, Юри как-то говорил ей, что его тётя живёт на этой улице. Но и здесь мальчика не было видно. Он исчез, как иголка в стогу сена.

Да разве Вирве могла догадаться, что Юри лишь зашёл за ларёк и там опустился на груду ящиков – немного передохнуть.

Встреча с Юри весь день не выходила у Вирве из головы. Девочка рассказала о ней и матери. Они вместе решили, что Вирве могла бы пойти к Юри в гости на новую квартиру. Адрес его тётушки Вирве когда-то записала себе на промокашку. Но когда девочка принялась её искать, выяснилось, что промокашки нигде нет. Кто знает, куда она подевалась!

Вирве помнила только улицу. Но одного этого было мало, чтобы разыскать Юри. Ведь на улице Кийре – более восьмидесяти домов. В тот день девочке пришлось отказаться от мыслей навестить своего приятеля.

Обычно бывает так: если уж какой-нибудь план тебе не удалось осуществить, то мысли начинают вертеться именно вокруг этого вопроса, и воображение рисует тебе картины одну страшнее другой. Так и случилось. Вирве не могла забыть сгорбленную спину Юри, когда он медленно заворачивал за угол, девочка почувствовала себя виноватой: может быть, Юри сейчас нуждается в помощи, а она ничем не может ему помочь. Как это она потеряла промокашку?! Из-за её неаккуратности Юри должен теперь страдать! Может быть, тёти нет дома, Юри сидит голодный, и ему, больному, пришлось идти на рынок.

И Вирве решила завтра же пойти в школьную канцелярию. Не знают ли там новый адрес Кангура?

* * *

Опустившись на один из ящиков, сваленных грудой возле ларька, Юри безвольно уронил руки и прислонился к стене. Здесь было так хорошо сидеть! Минуты проходили одна за другой, а Юри всё ещё не мог заставить себя подняться.

Вдруг кто-то толкнул его в плечо. Юри очнулся от дремоты и вскочил на ноги.

Перед ним стоял мужчина в белом халате.

– Что ты здесь рассиживаешь? Небось бутылки таскаешь? – спросил он угрожающе.

– Нет! Нет! – Юри испуганно замахал руками, словно хотел оттолкнуть от себя это обвинение. – Я отдыхаю.

– Отдыхаешь! – передразнил его мужчина. – А потом набьёшь карманы бутылками и мне же придёшь их продавать.

Только теперь Юри заметил, что в ящиках – пустые бутылки. Ведь они стоят по рублю штука, если он не ошибается. Неужели и вправду этот дяденька думает, будто он, Юри, способен на такое?!

Очевидно, испуганный вид Юри успокоил продавца, он понял, что имеет дело с честным мальчиком. Тогда мужчина махнул рукой и сказал:

– Ну, марш отсюда! Ещё, чего доброго, разобьёшь бутылки.

Юри отошёл от ларька, поднял воротник пальто и спрятал руки в карманы.

Скорее туда, во «дворец», на чердак! Там его никто не видит.

Неужели он, Юри, похож на вора?! А может быть, Эрви прав, когда говорит, дескать, если уж ступишь на наклонную дорожку, так и покатишься… вниз. Но что значит «наклонная дорожка»? Ведь он, Юри, не сделал ничего плохого. И ничего плохого не сделает – всё в собственных руках.

Так говорил Аарне, если в отряде кто-нибудь начинал скулить: дескать, я не смогу, у меня всё пойдёт вкривь и вкось.

«Что это за разговор! Вкривь и вкось! Держись крепче, всё в твоих собственных руках!»

Пришедшие на память советы старшего товарища немного успокоили мальчика.

«Только бы прошла эта страшная усталость», – думал он, взбираясь по лестнице на свой чердак.

Покрытая грязными одеялами кушетка так и манила к себе. Юри лёг. Разглядывал облепленные паутиной балки над головой и удивлялся – до чего же приятно лежать!

На следующее утро Юри, вопреки своим опасениям, проснулся бодрым и свежим. Волчий аппетит, в свою очередь, подтвердил, что болезнь окончательно отступила, – истощённый ею организм настоятельно требовал топлива.

Эрви вчера вечером, по-видимому, приходил проведать больного: на ящике стояла полная бутылка молока и лежало несколько пирожков. Наверное, парень не захотел будить заснувшего Юри и ушёл, так и не поговорив с ним.

Рядом с продуктами лежала какая-то книга. Она была аккуратно обёрнута плотной коричневой бумагой.

Юри с удивлением раскрыл её. Прежде всего в глаза ему бросился листок бумаги, на котором было что-то написано карандашом.

Привет, хвороба! – прочёл Юри. – Принёс тебе мировую книгу, развлекайся. Я покупаю такие иной раз, когда копейка выкраивается. Дома у меня, на чердаке, стоит ящик, так он скоро будет полнёхонек! Держать книги в комнате я не могу – старуха закаркает. Этот её Иегова лопнет от злости, если такое увидит.

Твой фельдшер Щелкун.

Юри усмехнулся. Видали, каков Щелкун! Ишь позаботился! А что он любит книги – уж этого-то Юри никогда не думал.

И в сердце мальчика шевельнулось тёплое чувство благодарности к Эрви.

Юри взглянул на титульный лист книги. «Два капитана» Каверина. Да, книга действительно мировая. Юри уже читал её, и даже два раза.

Он отложил книгу в сторону и жадно накинулся на еду.

Откусывая пирог и запивая его молоком, Юри начал прикидывать, какой же сегодня день. И какое число?

«Два дня проболел. Вчера был третий день… Ого! Как же я мог в самом деле забыть об этом, – ведь вчера в школе выдавали табели!

Вирве, наверное, посчитала меня за ненормального, если я даже не вспомнил о таком важном событии. Конечно, у Вирве опять круглые пятёрки. Надо было поздравить…

Где же может находиться сейчас табель Юри Кангура? У Тылла? Вряд ли. Учитель Роозма собирался сразу после окончания учебного года уехать на экскурсию. На юг. Путёвка у него, как говорили, уже давно была на руках… Наверное, табель в канцелярии. Там его можно получить в любое время!»

Юри заторопился. Он даже пирожок не доел, натянул на голову шапку и выскочил на улицу.

Интересно, какую отметку поставили по математике. Четвёрку или тройку? И с русским языком тоже пока не ясно. То тянет на четыре, то, как ни кинь, всё три получается. По правде говоря, в этих тройках виноват сам учитель по русскому языку. Ну и глаза у него! Так и пронизывает тебя насквозь. Хоть бы улыбнулся когда, ну хотя бы чуточку. У многих учеников, лишь только он вызовет, правило сразу вылетает из головы. С Юри дело обстоит не так уж плохо, он поспокойнее, но иной раз случается… Зря учитель русского языка такой строгий. Вот у Тылла лицо всегда весёлое, на его уроках ребята стараются изо всех сил. У кого же хватит совести бездельничать, если к нему так хорошо относятся.

К этому заключению Юри пришёл как раз в тот момент, когда он входил в школу.

Бодро взбежал мальчик по широкой лестнице на второй этаж. На последней ступеньке остановился, прислушался, да так внимательно, что даже голову наклонил набок.

Как тихо в длинных школьных коридорах! Двери классов распахнуты, не доносится ни единого звука: ни стука мела по доске, ни скрипа парт, ни детских голосов, ни слов учителей. Все ушли. На летние каникулы. В лес, к морю, на берег реки… Теперь бы и они с матерью обсуждали план поездки в Ленинград. На следующий день у неё должен был начаться отпуск.

Ах, ничего этого не будет…

Юри покачал головой и побежал вдоль коридора к канцелярии.

Табель действительно оказался в канцелярии.

Юри не вытерпел и раскрыл его здесь же, не выходя за двери.

Ого! Видал! По математике – четыре и… по русскому языку тоже! Вот здорово!

Табель что надо! Одна тройка, правда, там оставалась, как будто бы на развод, но в число первых десяти учеников класса Юри смело мог бы себя зачислить.

– Спасибо! – воскликнул мальчик на всю канцелярию.

Перепрыгивая сразу через несколько ступенек, сбежал он вниз по лестнице. На улице порыв ветра чуть не вырвал табель, который Юри держал за самый уголок. Юри аккуратно свернул документ в трубочку, как следует вытер ладонь о пальто и осторожно понёс табель в руке.

Его так и подмывало поделиться с кем-нибудь своей радостью. Показать кому-нибудь отметки. Но кому?

О, как бы он обрадовал маму! Она положила бы обе руки Юри на плечи, потом отстранила бы сына от себя и сказала бы:

– Молодец! Вот это по-мужски.

Хотя и жест матери, и её слова были Юри знакомы, каждый раз их так приятно слышать заново! Как тосковал он сейчас по доброму слову!

Дома, высокие и низкие, словно провожали мальчика. Их большие квадратные глаза сверкали улыбками. Дома как будто знали, почему так спешит светлоголовый мальчишка.

Автобуса на остановке не было.

Тяжело дыша, Юри встал в свою очередь.

На дне кармана рука нащупала монеты.

Нет. На эти деньги надо купить матери цветы. А до кладбища он дойдёт пешком.

Юри выбрался из очереди.

Времени у него хоть отбавляй. А эти монетки – его последние деньги. Что ему стоит отшагать пять-шесть километров! Пустяки!

* * *

Около полудня Юри вышел из ворот кладбища и поплёлся назад в город. Сегодняшняя долгая прогулка всё же была слишком утомительной для неокрепшего после болезни организма. Ноги вновь стали тяжёлыми и с трудом передвигались, как вчера вечером.

В нескольких шагах от дороги, в тени живой изгороди, приютилась скамейка для ожидающих автобуса.

Едва только Юри сел на неё, как сразу же обратил внимание на стоявшую у обочины дороги девочку. Девочка была с непокрытой головой, на спине – две тяжёлые тёмные косы. С белыми бантами.

Сомнений не оставалось: это была Вирве!

И Юри вспомнил, что новый дом Вийкхолмов находится недалеко отсюда, сразу же за кладбищем, на улице Лийва.

Вирве привычным движением провела рукой по волосам, пригладила выбившуюся от ветра прядь.

Мальчик поднялся. Тоска по доброму слову и человеческому теплу так и толкала его к девочке. Ведь на душе его после посещения могилы матери было так пусто! До этого ему казалось, будто мама ещё рядом: она разговаривала, радовалась вместе с Юри, давала советы, заботилась о нём. А там, возле её могилы, всё стало совершенно иным. Там мать словно бы исчезла. Юри видел лишь песок, а на нём увядшие цветы и венки, там всё было слишком суровым и реальным: принесли гроб, опустили в яму, забросали сверху песком – и готово. Всему конец.

Эта реальность происшедшего наполнила сердце мальчика ужасом и мрачной безнадёжностью. Да, ему действительно не с кем поделиться своей радостью, рассказать о хороших отметках.

Юри поднялся со скамейки, и Вирве сразу его заметила.

– Юри!

Девочка чуть ли не в один прыжок перемахнула усыпанную гравием площадку и схватила приятеля за руку. Этот жест был так знаком Юри, что мальчик улыбнулся.

– Как ты сюда попал? Ах, я и забыла… – Вирве вдруг смутилась и, запинаясь, закончила: – А… а там всё в порядке?

Девочка и сама не знала, что она подразумевает под словами «в порядке», но, как и в прошлый раз, не могла найти более подходящих.

– Нет! Нет! – быстро сказал Юри и опустился назад на скамью.

– Что, что нет?

– Не в порядке! – воскликнул Юри, и в голосе его слышалась такая обида, что Вирве испугалась. – У тёти нет денег… А сам я ничего не умею.

Теперь Вирве поняла: его мучает та же забота, о которой он говорил ей, сидя на окне в классе.

– Порядок мы наведём! Все вместе! Ты, я, Нээме… Нет, Нээме уже уехал. Нам помогут. Моя мать придёт, отец тоже обязательно поможет. Там ведь не так уж много работы.

– А гранит?

– Гранит?

– Ну да. Серый, небольшой камень. На котором будет высечено имя.

О гранитной плите Вирве сперва не смогла ответить ничего определённого. Но уже через несколько мгновений находчивая подружка постаралась развеять все сомнения Юри.

– Небось и плита будет. Непременно! Я сейчас точно не могу сказать… но будет! Честное слово! Кто-нибудь поможет нам. Ну конечно! Учитель Роозма! Ах, да… Он уезжает завтра на экскурсию. Ну и что с того! Кто-нибудь другой. Небось мы сумеем взять быка за рога.