Текст книги "Гас (ЛП)"

Автор книги: Холден Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

(Скаут)

Мысленно я кричу на саму себя.

Что за фигня, Скаут! Не будь идиоткой. Не оглядывайся на прошлое. Он тебе не нужен.

Но меня предает тело. Оно следует за ним к арендованной машине и забирается в салон, когда Майкл открывает дверь. Это было так просто. Я снова падаю в "кроличью нору".

Он с видом триумфатора садится за руль, зная, что одержал победу... снова.

Судя по всему, я полная дура.

***

Мы завтракаем в маленькой забегаловке, где продают бурито. Она находится недалеко от дома Одри. Майкл болтает о пустяках. Рассказывает мне о своих путешествиях. О том, какому количеству банковских счетов за последние несколько месяцев обеспечила безопасность его фирма. О лодке, которую купил в прошлом месяце. Ничего из этого не имеет значения. Он просто пытается впечатлить меня. Раньше это срабатывало. Наверное, так он и заманил меня в свои сети три года назад. Тогда я, молодая и восприимчивая, только поступила в Нью-Йоркский университет. Мы познакомились в кофейне на углу моей остановки метро. Он жил в Майами, но раз в месяц приезжал по делам в Нью-Йорк. Майкл был взрослый, привлекательный, очаровательный и смотрел на меня как на самое прекрасное создание, которое он когда-либо встречал. Когда я говорила, он слушал. Он хотел проводить со мной время. Именно поэтому я влюбилась. Моя первая и единственная любовь. Оглядываясь назад, я понимаю, что это длилось недолго. Но я этого не замечала. Не видела, как он в моем присутствии смотрит на других женщин. Не видела, как он думает о своем, когда я говорю. Я не замечала, что наши встречи все чаще сводились просто к сексу, быстрому и грубому. Для его удовольствия, не моего. Но я не могла от него уйти. Он был моим наркотиком. И, судя по всему, ничего не изменилось, если я снова сижу рядом с ним, в его компании, вместо того, чтобы держаться подальше. Я чувствую себя грязной. Использованной. Но не могу уйти. И ненавижу себя за это. Ненавижу за то, что должна уйти, но не могу.

Поэтому, когда мы заканчиваем есть, и он подтверждает, что расстался с Мелиссой, я следую за ним в его номер в отеле.

***

Майкл, как всегда не включает свет. Как только закрывается дверь, он прижимает меня к ней всем телом и целует – страстно и требовательно. Я отвечаю. В теле начинает разгораться пожар. Я не хочу, чтобы оно реагировало на него, но ничего не могу с собой поделать. Он единственный мужчина, который у меня был. Между ногами нарастает пульсация. Я чувствую себя такой слабой. Неудачницей. Предательницей. Ужасным человеком. Но он... он такой знакомый.

Он расстегивает пояс и брюки. Я – его рубашку. Майкл всегда сначала раздевается. Закончив, он требует, чтобы я сняла шорты и трусики. Я так и делаю. А потом он нагибает меня через спинку дивана и начинает жестко трахать. Первые шесть месяцев мы оба получали удовольствие от секса. Последние же пару лет он просто меня имел. Мне это не нравится. Но я привыкла. Он ожесточенно, словно наказывая, вбивается в меня. Его руки крепко, до синяков сжимают мои бедра. С каждым движением мое тело все больше впечатывается в диван. Майкл, как всегда, рычит словно животное, удовлетворяющее свои потребности. Я как всегда молчу. Ему не нравится, когда я издаю звуки. Думаю, так он может притворяться, что меня нет. Когда я молчу, то представляю собой тело, которое можно использовать, чтобы утолить свои плотские желания. Я чувствую его горячее дыхание на спине даже через футболку. Оно вызывает у меня жгучие слезы. Рычание сменяется хриплым голосом рядом с моим ухом.

– Мой малыш скучал по тебе, ангел, – говорит Майкл. А потом: – Черт. Черт. Черт. – Он всегда выкрикивает это, когда кончает. Как будто в столь пренебрежительной манере поздравляет себя с тем, что достиг желаемого. Делает комплимент своему эго за хорошо проделанную работу.

Больше года я не получала оргазма во время секса с ним.

Отодвинувшись, он практически целомудренно целует меня в поясницу. Романтичный завершающий штрих. Своего рода благодарность за оказанные ему услуги. После этого он уходит в ванную. Майкл всегда принимает душу сразу после секса. Не думаю, что он пытается смыть чувство вины. Не думаю, что оно ему вообще знакомо. Наверное, он просто хочет смыть с себя... меня.

И я позволяю ему это.

До следующего раза.

Я думала, что сильнее. Что изменилась и достойна лучшего.

Судя по всему, это не так.

И Майкл только что доказал это.

***

Майкл непринужденно выходит из ванной, полностью одетый.

Сейчас он начнет болтать о пустяках и выпроваживать меня. Это всегда работает именно так.

Он протягивает мне руку ладонью вверх.

– Телефон, – командует Майкл.

Мне не следует это делать, но я вручаю ему его. Новый телефон, который я купила, когда переехала в Сан-Диего. Новый телефонный номер, которого у него не было. До этого момента.

Майкл забивает свой номер и посылает себе смс, а потом, ухмыляясь, открывает входную дверь, и отдает мне телефон. Его улыбка как будто говорит "рад был увидеться, а сейчас пока". Самовлюбленность в чистом виде.

– До встречи, – говорит он и закрывает передо мной дверь, оставляя стоять в коридоре. Ненавижу себя.

Я слабая.

Но я точно знаю, что не увижу его вновь.

С меня хватит.

С этим покончено.

Воскресенье, 20 августа (Скаут)

После того, что произошло вчера, я поняла, что мне нужно разобраться со всем своим дерьмом. Нужно начать менять жизнь в более позитивном направлении. Сегодня утром я поговорила с Одри, она одобрила мое решение и великодушно предложила свою помощь. Теперь я знаю с чего начать. Пакстон.

Сначала я созвонилась с тетей и дядей. Думала, что моя идея придется им не по душе, но они, к удивлению, поддержали ее и даже облегченно вздохнули. Мне было и грустно и радостно одновременно. Радостно, потому что я знаю, что это будет значить для Пакстона, и грустно потому что они снова отстраняются от его воспитания, возлагая свои родительские обязанности на кого-то еще. К счастью, для меня это в радость.

Следующий мой звонок – Пакстону.

– Привет, Скаут, – раздается в трубке озабоченный голос.

– Привет, Пакстон. Что делаешь?

– Просто играю в Xbox. – Это все объясняет.

– Ты не мог бы отключить его на несколько минут и поговорить со мной? Это важно.

Он копошится, выполняя мою просьбу, а потом нервно спрашивает:

– Что случилось?

– Ничего плохого. У меня хорошие новости. Надеюсь, – с улыбкой говорю я, чтобы он успокоился.

– Хорошо. – Судя по голосу, я его не убедила.

– Я хочу, чтобы ты переехал в Сан-Диего. В следующие выходные. Закончишь выпускной год здесь.

Молчание. Я знаю, что он просто ошеломлен, но все равно нервничаю.

– Пакстон?

– Да. – Надо полагать, ошеломлен даже близко не описывает его состояние.

– Что думаешь? Будешь жить в подвальном помещении в доме моего босса. Она предложила нам оставаться у нее столько, сколько нужно. Пока я не смогу накопить на машину и на аренду квартиры для нас. Она очень милая, ты ее полюбишь.

Опять молчание. Понимаю, это трудно переварить сразу.

– Пакстон?

– Да? – Он думает. Я слышу, как у него в голове крутятся колесики.

– Ну, так что?

– Не могу поверить в это, – бормочет про себя Пакстон.

– Мне засчитывать твой ответ как "да"?

– Это правда, Скаут? – с душераздирающей надеждой спрашивает он.

– Да.

Пакстон шмыгает носом. Если он сейчас не плачет, то отчаянно пытается сдержать слезы.

– Да, я определенно приеду. – Он замолкает на секунду, а потом продолжает: – Ты уверена, что это все по-настоящему?

Теперь я улыбаюсь, потому что еще никогда и никому не преподносила такой дар – перемены в жизни. Это невероятное чувство.

– По-настоящему. Теперь можешь заниматься своими делами, а я пойду покупать тебе билет на следующие выходные. Отправлю его на почту, как только он у меня будет. Начинай паковать вещи. Хорошо?

– Хорошо. Спасибо. Правда. – Его голос источает самое настоящее счастье. И мне это нравится.

– Хорошего дня, Пакстон. Созвонимся.

– Спасибо, Скаут. И тебе того же.

Воскресенье, 27 августа (Скаут)

Самолет Пакстона приземляется через пятнадцать минут, а мы застряли в пробке. Ненавижу опаздывать. На экране телефона открыто расписание прилетов авиакомпании "Юнайтед" и последние тридцать минут я обновляю его каждые тридцать секунд. Как будто, если самолет находится так близко, это его как-то задержит. Определенно, я зациклилась.

Я стучу по колену в такт песни, которая играет по радио, не потому, что она мне нравится – просто не могу сидеть спокойно и всегда ерзаю, когда нервничаю. Жаль, что не могу успокаиваться по желанию. Я пыталась медитировать, но у меня не получается отключить мозг. Иногда ему нравится упрямиться.

Прикусив щеку, смотрю в окно. Неожиданно Густов кладет свою ладонь поверх моей и крепко прижимает ее к колену. Я поворачиваюсь и смотрю на его руку. Он никогда так не дотрагивался до меня. Я чувствую его прикосновение всем телом. Как будто через сердце прошел разряд электрического тока. Но он быстро убирает свою руку.

– Расслабься. Мы прибудем вовремя. Обещаю. – Его голос всегда звучит уверенно, даже, когда это совсем не так.

– Я просто не люблю опаздывать, – объясняю я, пытаясь оправдать свое беспокойство.

– Наверное, тебе стоило выбрать другого водителя. Опоздун – мое второе имя, подруга – добродушно задирает он меня.

Я вздыхаю. Густов прав. Глупо так переживать. Он вот, например, полностью расслаблен и лениво улыбается, что в последние дни происходит все чаще и чаще.

– Прости.

– Не бери в голову, Нетерпюха.

– Ты только что назвал меня Нетерпюха? – прищурившись, спрашиваю я его.

Он кивает и фальшиво кашляет.

– Да, это твое прозвище с нашей первой встречи. Не хотел тебе этого говорить, но ты до ужаса нетерпеливая, – широко открыв глаза и ухмыляясь, говорит он.

Я недовольно фыркаю... потом делаю глубокий вдох... и, также широко открыв глаза, соглашаюсь с ним.

– Я знаю, что до ужаса нетерпеливая.

– Признание проблемы – первый шаг к выздоровлению.

– А тебя это волнует? Ты определенно обратил на это внимание давно. Я даже и не предполагала, что моя нетерпеливость заслуживает прозвища.

– Сначала не особо, – с улыбкой говорит он. – Но это потому, что моя собственная жизнь была не очень. А теперь волнует. Нельзя судить, если не знаешь с каким дерьмом приходится иметь дело кому-то еще. Именно это я вынес для себя за прошедшие несколько месяцев. Мне кажется, что у тебя тяжело на сердце, а в таком случае все всегда кажется трудным. Даже жизнь. Поверь мне, я это знаю. Негатив накапливается и омрачает спокойствие.

– Спокойствие, – снова недовольно фыркаю я. – Не думаю, что мы с ним встречались.

– Ты найдешь его. Однажды ты найдешь его, – подмигивает он. – Поверь мне.

– Верю, – шепчу я. Не знаю почему, но верю.

Остаток пути мы проводим в молчании.

Когда мы подъезжаем к аэропорту, Пакстон, улыбаясь во весь рот, уже ждет нас на выходе. Думаю, он увидел пикап Густова еще издалека. Его очень трудно не заметить: старый, ржавый, битый и двухцветный – кабина одного цвета, все остального – другого. Но мне он нравится. Нравится, потому что я знаю, что у него достаточно денег, чтобы купить любую машину. Но что водит он? Он уже много лет водит эту рухлядь. Уверена, Густов не согласился бы отдать его даже, если кто-то предложил бы ему миллион долларов. Мне это очень нравится.

Моя грудь сжимается от счастья, когда Пакстон, позабыв о сумках, бросается ко мне. Я даже и не понимала, как соскучилась по нему... до этого момента. Он – моя семья. Мой единственный и самый верный друг.

Я крепко обнимаю его, чувствуя себя как дома. Как давно у меня не было таких ощущений. Пакстон всегда был для меня домом.

– Спасибо, Скаут, – с облегчением говорит он, обнимая меня. Может, он и подросток, но никогда не сдерживает своих эмоций со мной.

Я крепко прижимаю его к себе.

– С приездом. Я рада, что ты здесь, – отпустив его, я делаю шаг назад.

Пакстон сияет от счастья. Он подрос, теперь наши глаза находятся на одном уровне. Он не должен выглядеть таким взрослым. Он должен быть ребенком, а не семнадцатилетним мужчиной.

Дверь со стороны водителя открывается и закрывается, привлекая внимание Пакстона. Он смотрит на Густова с явным благоговением в глазах. Как я уже сказала, Пакстон никогда не сдерживает эмоций в моем присутствии.

– Я так полагаю, ты – Пакстон? Если только твоя кузина не увлекается автостопщиками. Но в этом нет ничего плохого. Каждому нужно какое-нибудь хобби, – говорит Густов, вставая рядом со мной.

Пакстон нервно смеется, глядя на Густова как на бога. Он всегда был ужасно стеснителен и сдержан с незнакомцами. Но я его в этом не виню. Он вырос в доме, где доверие было пустым звуком. Обещания постоянно нарушались. Я смогла к этому приспособиться потому, что привыкла к худшему и была взрослее. Пакстон так никогда этого и не сделал. Он был юн и раним; когда родители что-то обещали ему, Пакстон ожидал, что они так и сделают. В большинстве случаев, его ожидания не оправдывались. Пакстон – единственный человек в мире, которого я никогда не обману. Просто потому, что все остальные уже это сделали.

– Пакстон – это Густов Хоторн. Густов – это Пакстон.

Густов протягивает руку, Пакстон неохотно берет ее.

– Просто Гас, Пакс. Добро пожаловать в Южную Калифорнию. Как прошел полет на большой птице?

Пакстон все еще держит его руку, но больше не трясет ее. Он просто не отрывая глаз смотрит на Густова. Я толкаю его в плечо, чтобы он очнулся.

Пакстон вздрагивает и начинает быстро моргать. Он не может произнести ни слова, поэтому я повторяю вопрос:

– Как прошел полет?

Он кивает.

– Хорошо. Очень хорошо. Если только не считать турбулентности над Средним Западом. Но в остальном все было хорошо. Очень хорошо, – бессвязно говорит он. Пакстон определенно нервничает.

Если Густов это замечает, то никак не реагирует.

– Ну что ж, Пакс, давай забросим твои чемоданы в машину. – Он хватает один, а Пакстон – другой. – Это все?

Пакстон кивает, выглядя при этом так, как будто ему стыдно.

– Ага.

– Живешь налегке. Мне это нравится. Думаю, мы подружимся, – говорит Густов, проходя мимо, чтобы залезть в машину, и хлопая его по плечу.

На лице Пакстона мелькает облегчение. Это незначительный жест, но моя благодарность не знает границ. Его доброта только что сделала Пакстону день.

Я улыбаюсь, предчувствуя, что все будет хорошо.

Вторник, 29 августа (Гас)

Сегодня Пакс начинает учиться в новой школе, в которую его вчера записала Нетерпюха. Непонятно только, почему она опаздывает сегодня на работу. Я слоняюсь по дому. Делать абсолютно нечего. Кстати, мне нравится этот ребенок. Мы быстро с ним подружились. Иногда ты встречаешь человека и понимаешь, что это было не случайно. Что он нужен тебе или ты нужен ему, а иногда и то, и другое. Этому парню определенно кто-то нужен. Ему нужны друзья. У меня такое чувство, что у него большие проблемы в этом плане.

В ожидании Пакса, я хватаю несколько кусков бананового хлеба, который вчера вечером приготовила Нетерпюха. Когда Пакс наконец заходит на кухню, я понимаю, что он чертовски нервничает. Hе хочу ухудшать его состояние, говоря об этом, поэтому делаю вид, что ничего не заметил.

– Как дела, солнце? – Пакс очумело смотрит на хлеб в моей руке. – Хочешь подкрепиться? – Я показываю на пакет, который лежит на кухонной стойке позади меня.

– Это Скаут приготовила его?

Я откусываю еще один кусок и жуя, говорю:

– Да. Он охуительный.

Пакстон улыбается, как будто то, что я только что произнес слово на букву "х" – самая потрясная штука в мире.

– Моя мама никогда не готовит. Иногда, мне кажется, что Скаут научилась это делать только для того, чтобы я не голодал.

Странный комментарий. У меня такое чувство, что он и правда имел в виду то, что сказал. Я ничего не знаю о прошлом Нетерпюхи за исключением того, что мама Пакстонa – это ее тетя Джейн, с которой она иногда разговаривает по телефону. А еще я знаю о гребаном Майкле. И все.

После того, как Пакс съедает несколько кусков бананового хлеба, я предлагаю начать выдвигаться в школу.

– Нам пора ехать, чувак. Твоя кузина убьет меня, а из останков сделает наживку для акул, если мы опоздаем в первый же день. Она повернута на пунктуальности.

Как будто в подтверждение моих слов в кармане начинает звонить телефон.

Сообщение от Нетерпюхи.

«Вы уже едете?»

Я подношу экран так, чтобы Пакс мог его прочитать. Он прищуривается, и я мысленно отмечаю, что нужно спросить Нетерпюху, что он носит: очки или контактные линзы. Ему определенно тяжело читать смс.

– А кто такая Нетерпюха? – глядя на меня, удивленно спрашивает Пакс.

Я смеюсь, потому что позабыл, что забил ее так несколько месяцев назад.

– Прости, это Скаут.

Он раздумывает около минуты, а потом улыбается.

– Иногда она и правда немного нетерпеливая.

– Иногда? Черт, да ты само великодушие.

Он знает, что я шучу. Вроде как. И тоже смеется. Его смех немного сдержан и больше похож на хихиканье. Как будто внутри этого парня прячется свет, который отчаянно хочет вырваться наружу, но не знает как. Мысль об этом заставляет меня чувствовать себя никчемным. Раньше, я воспринимал смех как нечто само собой разумеющееся. Я был окружен им много лет. Но потом он умер вместе с Опти. И теперь я должен научиться смеяться заново.

Мы связаны. Нам обоим нужно найти свой свет.

На подъезде к школе, я бросаю на него косой взгляд.

– Чувак, тебя высадить перед входом или на улице? Не хочу пятнать твое появление в первый день своей колымагой.

Я люблю свою машину, но знаю, что все остальные не должны относиться к ней также. К тому же, мне кажется, что у этого ребенка очень большие заморочки. Не хочу, чтобы над ним издевались только потому, что какой-то мудак увидит его, выходящим из моего пикапа и решит поприкалываться по этому поводу. Я пытаюсь предотвратить возможные проблемы.

– Высади меня перед школой. Я не возражаю против колымаги, – улыбаясь, говорит он.

– Ну и хорошо. – Я протягиваю руку, и он звонко ударяет своей ладонью о мою.

Когда машина останавливается, он поворачивается и широко открытыми глазами смотрит на меня. На его лбу блестят капельки пота, а выражение лица просто кричит о панике. Приходится прочитать ему напутственную речь в исполнении Гаса.

– Пакс, ты круче, чем обратная сторона подушки. Запомни это. Иди и покажи им, что значит ад, чувак.

– Спасибо, Гас, – улыбаясь, говорит он.

– Да не за что. Увидимся в три тридцать. Я постараюсь припарковаться здесь же. Если буду опаздывать, то отправлю сообщение. Предупреждаю сразу, скорее всего я опоздаю, потому что всегда это делаю. Такой уж я уродился.

***

Угадайте, кто приехал на пятнадцать минут раньше? Вот этот самый парень. Горжусь собой. Не хочу подводить этого ребенка, потому что это значит разочаровать не только его, но и Нетерпюху.

Пакс, опустив голову, идет к машине. Интересно, он весь день так ходил? Пытаясь быть незаметным. Раствориться в толпе. Подняв голову, он улыбается мне. Я в ответ тоже расплываюсь в улыбке.

– Как прошел первый день того, что предстоит делать до конца жизни?

– Нормально, – нейтрально отвечает он. Это может быть и хорошо, и плохо. Я не достаточно хорошо знаю Пакстона, что прочитать его.

– Познакомился с цыпочками?

Он смотрит на меня так, как будто я издеваюсь над ним.

– Что? Это нормальный вопрос. Мы – парни, и нами правят девчонки. Это истина жизни.

У него слегка кривится рот, и краснеют щеки.

– Ага. Уже положил глаз на молодую кобылку. Как ее зовут, чувак?

– Мейсон. – Его щеки начинают гореть на девять из десяти уровней яркостей.

Я смеюсь и хлопаю его по плечу.

– Отвезу тебя в "Царство Мороженого" и ты мне все расскажешь о восхитительной Мейсон.

Я держу свое слово.

Так же как он.

Я еще не видел его таким счастливым.

Суббота, 2 сентября (Гас)

– Пакс, я тебя предупреждаю, – говорю я, включая свет на лестнице, которая ведет в подвальное помещение. – Если ты спишь голый, то прикрой свою пипипку, потому что я спускаюсь.

Еще очень рано. Суббота. Нам следовало бы спать. Мне не хочется будить его, но это единственное время, на которое я смог договориться. Пакс переворачивается на спину и прикрывает глаза от света рукой.

– Который сейчас час, Гас?

– Шесть пятнадцать. Дико извиняюсь, но нам скоро выходить. Умывайся и спускайся вниз через двадцать минут.

Он приподнимает ладонь и, прищурившись, смотрит на меня из-под нее.

– А куда мы идем?

– Секрет.

На самом деле никакого секрета нет. Мы собираемся к окулисту, но я скажу ему об этом, когда он полностью проснется.

***

Мы успеваем на прием за несколько минут до его начала.

Пакс в недоумении, когда я припарковываюсь и выхожу из машины.

– А зачем мы здесь?

– Ты когда-нибудь проверял зрение?

Он качает головой.

– Ну, все когда-то бывает в первый раз. Пошли, muchaco[7].

Пакс заполняет формы и через несколько минут он уже у доктора. Я болтаю с пожилой женщиной, сидящей рядом со мной. Она ожидает мужа, которому проверяют катаракту. Этой классной даме с абсолютно седыми волосами, наверное, уже около восьмидесяти. К тому времени, как выходит Пакс, я уже знаю, сколько у нее детей, внуков и правнуков и посмотрел фотографии большинства из них. Я также в курсе, что она родилась в Мэне, но сорок лет назад они переехали в Сан-Диего из-за работы мужа. А еще у них есть померанский шпиц по имени Битси. Oт нее пахнет детской присыпкой. Замечательная женщина, она мне нравится. Пакс с поникшей головой тащится ко мне.

– Ну и каков вердикт?

– Он сказал, что мне нужны очки.

«Определенно» думаю я. Несколько дней я наблюдал за тем, как он прищуривается.

– Хорошо. Давай их подберем.

Мы сидим за столом с восхитительным пикантным окулистом по имени Бренди. Когда она спрашивает, что он предпочитает – очки или линзы, Пакс смотрит на меня.

Я пожимаю плечами.

– Что ты хочешь, Пакс? Это твой выбор.

Он тоже пожимает плечами.

– Мне не нравится, когда что—то касается глаз. Не думаю, что смогу вставить в них линзы. Но я также не хочу выглядеть как придурок в очках.

– Придурок? – смеясь, переспрашиваю я. – Ты симпатичный, чувак и очки тебя не изуродуют. Посмотри, она носит очки и сногсшибательно в них выглядит, – говорю я и подмигиваю для пущего эффекта. Бренди улыбается и краснеет.

– Простите за грубость. Ваши очки очень красивые, – заикаясь, произносит он, когда понимает, что оскорбил ее.

– Почему бы тебе не примерить несколько оправ и не выбрать ту, что понравится?

Следующие тридцать минут Пакс примеряет все, что мы ему даем. В конце концов, он останавливается на очках с черной оправой. Они хорошо сочетаются с его темными волосами и бледной кожей.

Бренди предлагает нам вернуться после двух, чтобы забрать готовые очки, я оплачиваю все, и мы идем по магазинам. Парню нужна новая одежда. В предыдущей школе он носил форму, а для повседневной жизни у него нет ничего, кроме темно-синих теннисок, белых рубашек и светлых брюк. Я не знаю Пакса, тем не менее уверен в том, что он не из тех чуваков, которым нравится такая одежда. Он выглядит нерешительным, когда я предлагаю ему выбрать несколько пар джинсов и рубашек. То ли не знает, что ему нравится, то ли не хочет, чтобы я тратил на него деньги. Наверное, и то, и другое.

Когда он, наконец, решается, то постоянно спрашивает:

– Что ты думаешь, Гас? Это круто?

Первые несколько раз я отвечал:

– Не мне это носить. Тебе они нравятся?

Не хочу, чтобы он выбирал одежду только потому, что она нравится мне. Когда до меня доходит, что он ошеломлен, я понимаю, что Пакс никогда не делал этого раньше. Судя по всему, его одевала мама.

– Закрой глаза.

– Зачем? – спрашивает он.

– Просто сделай.

Он послушно закрывает глаза.

– А теперь, когда откроешь их, я хочу, чтобы ты пошел и выбрал ту вещь, которая прокричит тебе: "Привет, Пакс. Я такая клевая. Я нужна тебе. Хорошо?

Он улыбается и кивает.

– Хорошо.

– Открывай глаза.

Посомневавшись пару секунд, Пакс идет к футболке, которая висит на вешалке на дальней стене. На ней черной краской с белой обводкой написано: "Крутость – это состояние ума".

– Отличный выбор. Не то чтобы мне хотелось подражать тебе, но я хочу такую же.

Он охотно помогает мне найти подходящий размер.

После этого дело сразу идет быстрее, он набирает несколько футболок, толстовок и джинсов и идет в примерочную. Я убедился, чтобы у него была новая смена одежды на каждый день. Так что стирать можно будет только по выходным.

Пообедав, мы направляемся в скейтшоп, чтобы купить новые кроссовки, потому что те, которые на нем, выглядят потрепанными и, скорее всего, малы. А другая пара обуви, которая у него есть, – коричневые кожаные туфли. Судя по тому, что они выглядят так, как будто принадлежат мужчине среднего возраста, это часть школьной формы. Пакстон выбирает пару темно-синих "Халф Кэбов" и сразу же одевает их, оставляя старые кроссовки в магазине.

По пути домой мы забираем новые очки. Я молчу, краем глаза наблюдая за ним всю дорогу. Парень выглядит так, как будто был слеп и ему только что вернули зрение.

Он спокоен, просто пытается переварить произошедшее. Это делает меня счастливым.

– Пакс, да ты крут в этих очках. Подожди, когда Мейсон тебя увидит.

Он смущенно улыбается, краснеет, как и каждый раз, когда я произношу ее имя, и отворачивается к окну. Я знаю, что он все еще улыбается. Я это чувствую.

Когда мы приезжаем домой, он хватает свою новую одежду, чтобы унести ее вниз, и через несколько минут появляется в новых джинсах и футболке с надписью "Нирвана".

– Пошли со мной, – говорю я, показывая в сторону своей комнаты.

Пакс, широко открыв глазa, осматривает обстановку. В моей берлоге довольно пусто, если не считать кучи грязной одежды на полу. Кровать, прикроватная тумбочка, маленький шкаф. И три гитары: из которых две электрические, которые стоят в футлярах возле двери в туалет, и акустическая в углу.

– Прости за беспорядок. Мне стоило бы заняться стиркой еще две недели назад.

Я достаю из шкафа картонную коробку с футболками "Rook" и опускаю ее на пол.

– Не знаю, слушал ли ты нашу музыку, но если хочешь пару футболок, то не стесняйся, возьми. Ну, а если нет, так нет, чувак.

У него загораются глаза.

–Правда?

– Конечно, – киваю я.

Пакс встает на колени и начинает рыться в коробке. Выбрав две, он поднимает голову и смотрит на меня.

– "Rook" – моя любимая группа. Спасибо.

Это удивляет меня.

– Правда?

Он с энтузиазмом кивает.

– Да, я слушаю вас парни с прошлой осени, когда вышел первый альбом.

– Вау. Спасибо, чувак. – Да, нас иногда узнают на улицах, но в глубине души меня все еще приводит в изумление то, что кто-то знает " Rook".

– Вообще-то, мой отец, Джим Риджли, – ваш тур-менеджер, – говорит он, как будто извиняясь за это.

– Твой отец – это гребаный Гитлер? – спрашиваю я, сразу пожалев о том, что произнес это вслух.

Пакс смеется и мне сразу же становится легче от того, что мои слова не оскорбили его. Я прокручиваю в голове полученную информацию, пытаясь связать все в одно целое. Если Гитлер отец Пакстона, значит он дядя Нетерпюхи. Неудивительно, что она лучше всех с ним ладила. Нет, их отношения мне совсем не показались семейными, но она была единственной, кто мог выносить все его дерьмо и разговаривать с ним так, чтобы не выходить из себя. Теперь понятно, почему он доверял ей.

Пакс решает не заострять внимание на моем комментарии.

– Честно сказать, я не могу поверить, что стою в твоей комнате? Ты и пишешь в ней?

– Обычно. Но я уже довольно давно ничего не писал.

Теперь на его лице появляется выражение недоумения.

– А как же следующий альбом? Он ведь будет? Пожалуйста, скажи, что будет.

Я киваю, хотя это неправда.

– Конечно, будет.

Он улыбается, не услышав сомнения в моем голосе.

– Это хорошо. Мне нужен новый альбом. Я мог бы слушать первый целыми днями до конца своей жизни, но... – с надеждой смотрит на меня он.

Но.

Вот такая у меня сейчас жизнь.

Но.

C колебаниями и неизвестностями.