Текст книги "Гас (ЛП)"
Автор книги: Холден Ким
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
Вторник, 27 июня (Гас)
Неожиданно я чувствую боль в ребрах. С обеих сторон. Франко пихает меня с левой стороны, а Джейми с правой.
– Вставай, придурок, – практически орет мне в ухо Франко.
– Мы приземлились, Гас. – В этот раз говорит Джейми.
После сна у меня на глазах появляются какие-то липкие выделения; заложен нос и трещит голова. Горло болит так, как будто я наглотался лезвий для бритв. Я простыл. Симптомы появились прошлым вечером перед последним в этом туре выступлением, но после нескольких часов отдыха в самолете, у меня такое чувство, что за это время микробы провели конкретную атаку на мою иммунную систему. Летняя простуда – это такая хрень. Пока я откашливаюсь и открываю глаза, Франко пихает меня еще раз. Это больно.
Я поднимаю руку, чтобы отразить, если потребуется, следующий удар.
– Прекрати. Я уже проснулся, черт возьми, и встаю. – Голос звучит хрипло и сухо.
Пока мы ждем, когда пассажиры с передних рядов покинут самолет, Джейми встает и достает нашу ручную кладь. Робби, сидящий через проход, делает тоже самое.
Когда, наконец, наступает наш черед выходить, мое тело начинает неистово сопротивляться любым движениям. Это определенно не простуда, а грипп. Уныло плетусь за Франко, Робби и Джейми, выслушивая их упреки в том, как я медленно иду, всю дорогу до места выдачи багажа. Не могу сказать, что это меня волнует.
За последние несколько недель отношения с парнями вновь стали нормальными.
Раздражение и напряжение между нами ушли.
Забрав сумки, мы направляемся в сторону такси. Франко, Робби и Джейми едут вместе. Джейми и Робби снимают квартиру с парочкой парней в Карлсбаде, но сегодня они остаются ночевать в Сан-Диего у Франко. Завтра все трое улетают отдохнуть на недельку на Гавайи. Будут все время кататься на серфах. Ну а я… я просто рад вернуться домой, к Ма. Мне не нужны каникулы. Мне нужен дом.
Поездка длится около тридцати минут, но, несмотря на то, что мне очень хочется спать, я не могу выкинуть из гудящей головы мысли о Нетерпюхе. Она уехала в воскресенье после обеда, мы в то время были в Далласе. Я слышал приглушенный разговор в автобусе между ней и Гитлером, как раз перед тем, как мы должны были отправиться на саундчек. Когда мы вернулись после ужина, ее уже не было. Она, черт возьми, просто исчезла. Как будто ее никогда и не было. Я был в шоке. Не знаю, может это потому, что я понял, что снова остался один, даже если и всего на два дня. Но больше всего меня беспокоило то, что она не сказала «прощай». Хотя это, конечно, глупо, учитывая то, что я ей не нравился. Мы никогда не разговаривали, за исключением того утра в прачечной в Теннесси. Но с другой стороны, у нас наладилось «молчаливое» общение с помощью стикеров, а в последние три недели к ним добавились жесты и гримасы. То, что начиналось с равнодушия, превратилось в хорошо знакомое равнодушие.
Когда ты не разговариваешь с человеком вслух, то начинаешь пристально изучать его манеры и язык тела. Ты узнаешь его на совершенно ином уровне. Как мы с Опти знали друг друга. Мы могли общаться, не произнося ни слова.
К тому моменту, когда мы, наконец, подъехали к дому Ма и я оплатил поездку, мысли о Нетерпюхе уступили место изнеможению. Мне с трудом удается переставлять ноги, чтобы подняться по ступенькам. Я думаю лишь о том, как просплю весь день пока Ма на работе.
***
Открываю глаза, но они мгновенно начинают чесаться. За окном садится солнце, но для меня все как будто подернуто дымкой. Я моргаю несколько раз, пытаясь избавиться от нее, но ничего не получается; вместо этого закат превращается в расплывшееся ярко-оранжевое пятно. Неожиданно, меня охватывает печаль. Я опять моргаю и только тогда понимаю, что мои глаза полны слез. Закаты всегда напоминают мне об Опти. Они с сестрой Грейси любили наблюдать за ними каждый вечер и называли это «время шоу». Видеть сейчас, как солнце погружается в океан и сладостно, и горько одновременно, потому что эта картинка приносит с собой мысли о ней и о том, что я больше никогда, ни с одной из них, не смогу насладиться закатами. Боль в груди становится все сильнее и сильнее, и, в конце концов, превращается в рыдания. Когда я, наконец, успокаиваюсь, то понимаю, что весь потный. Тело кажется чем-то чужеродным, а сознание как будто плавает где-то вдалеке от меня. С большим усилием я встаю с кровати и стягиваю влажную футболку и штаны, а потом достаю из кучи грязного белья на полу шорты и натягиваю их. Мне не хочется идти на кухню, но я должен попить и принять аспирин. У меня раскалывается голова.
Возле кухни до меня доносится голос Ма, которая с кем-то разговаривает. Когда она видит меня, то мгновенно прекращает свою беседу.
– Гас, милый, что случилось? – Ма быстро прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу. – У тебя жар.
– Грипп, – подтверждаю я. – Лучше держись от меня подальше, Ма. И, кстати, привет. Я скучал по тебе.
– Привет, Гас. О, я тоже скучала по тебе.
Она обнимает меня, несмотря на предупреждение, и я благодарен ей за это. Крепко прижимаю ее к себе, от чего мои мышцы начинают просто вопить от боли, но я игнорирую это. Открыв глаза, я замечаю человека, который режет лук, грибы и красный перец в другом конце кухни. То, что я вижу ее, убеждает меня в том, что на смену лихорадке пришел бред.
Это Нетерпюха.
Какого черта?
Ее поза, как и всегда, демонстрирует вызов, но в этот раз она также выглядит застенчивой. Или испуганной. Не могу сказать точно. Обе эмоции едва ли характерны для нее. Нетерпюха кивает головой. В автобусе это означало «доброе утро» или «привет», или «доброй ночи». Я настолько сбит с толку, что не уверен, о чем говорит ее кивок сейчас.
Разжав объятия, вопросительно смотрю на Ма. Она знает, что мне нужны ответы.
– Думаю, мне не стоит представлять вас двоих, – прочистив горло, говорит Ма. – Я взяла Скаут на должность новой помощницы. – Ее слова звучат нерешительно. Она явно старается не вдаваться в детали, пытаясь представить все так, как будто ничего особенного не произошло.
Но теперь, зная, что на кухне стоит именно Нетерпюха, я понимаю, что это «ничего особенного» очень даже и произошло.
Я качаю головой, отчего гул в ушах только усиливается. Несколько часов назад мой мозг, странным образом, сожалел о том, что ее нет рядом, а теперь, когда я снова нахожусь с ней в одной комнате, мне хочется лишь одного – уйти и забраться обратно в постель. Может, виной тому плохое самочувствие, но мне хочется, чтобы, проснувшись, ее здесь уже не было, потому что дом кажется чем-то не тем, когда в нем находится Нетерпюха. Может, это просто гребаный сон.
Я разворачиваюсь и ухожу, но на выходе из кухни меня останавливает голоса Ма.
– Сегодня вторник, а по вторникам у нас тако, Гас. Ты разве не хочешь есть?
– Нет, спасибо Ма. Я не голоден.
Еле волоча ноги, добираюсь до своей комнаты и, упав на кровать, мгновенно отключаюсь.
Среда, 28 июня (Гас)
Ближе к вечеру я, наконец, просыпаюсь. Невольно потянувшись, обращаю внимание на то, что тело чувствует себя нормально, хотя гланды все так же раз в десять больше, чем обычно. Пробую сглотнуть, но это действие вызывает ощущение, что я пытаюсь просунуть грейпфрут через трубочку для питья.
Кашляю, и по телу сразу же пробегает сильное, неподконтрольное мне желание.
Сигареты. Схватив с прикроватного столика пачку и зажигалку, я выхожу на веранду.
Каждая затяжка потихоньку утоляет жажду и, одновременно, раздражает чудовище, которое взяло мои гланды в заложники.
С трудом – и это не преувеличение – мне удается выкурить две сигареты. Такое чувство, что легкие вот-вот восстанут против меня.
Приняв душ, звоню Ма на работу.
Она отвечает на втором гудке.
– Здравствуй, милый. Как ты себя чувствуешь?
– С добрым утром, Ма. Превосходно. – Хриплый голос явно противоречит моим словам. – Прости за вчерашнее. Я не хотел срываться на тебе. Мне просто нужно было проспаться.
– Не переживай. Если ты голоден, то остатки тако лежат в холодильнике.
– Это хорошо. Спасибо. Я должен кое-куда съездить по делам. Тебе нужно что-нибудь купить, пока я мотаюсь? – Я болтаю о пустяках, ожидая, когда она изъявит желание прояснить ситуацию с Нетерпюхой. Например, почему она ничего не сказала мне о ней раньше. Не понимаю, зачем было делать из этого секрет.
– Это очень мило с твоей стороны, но мне ничего не нужно. Спасибо. – Она знает, что мы ходим вокруг да около, поэтому ее голос звучит слегка нерешительно.
– Хорошо. Увидимся, когда ты вернешься домой.
– Буду где-то в пять сорок пять. И не забудь о прощальной вечеринке Микайлы в «Делдаго». Она начинается в семь.
– Ни за что не пропущу, – отвечаю я. Это так. Я приду. Неважно, болен я или нет.
***
Ма входит ровно в пять сорок пять. Она всегда очень пунктуальна. Никогда не появляется рано или позже, только точно. А я постоянно опаздываю. Судя по всему, своевременность не передается по наследству.
Она оставляет дверь после себя открытой, и я боюсь спросить почему. Неожиданно входит Нетерпюха. Черт возьми. Если вчерашний вечер был сюрпризом для меня, то сегодняшний явно переплюнул его в этом.
На ней черное довольно скромное платье, если не считать того, что оно заканчивается примерно на середине бедра. Ее ноги выглядят просто фантастически, особенно на каблуках. Волосы, слегка завитые на концах, каким-то образом смягчают ее жесткие черты. Я привык к Скаут с гладкими волосами, в шортах или растянутых футболках с длинными рукавами. Обычно она выглядит такой простой. Не то, чтобы это было плохо. Нет. Мне нравится естественность. Сейчас она тоже выглядит естественной. Никакого макияжа; я рад, что она не пытается скрыть им свои шрамы. Он ей не нужен. Ее ореховые глаза – это странное сочетание зеленого и золотого, даже без намека на коричневый. Окаймленные длинными густыми ресницами, они смотрятся поразительно.
Но сейчас ее простота и естественность завернуты в это платье. Подобранное со вкусом, деловое, но… чертовски… сексуальное платье. Несмотря на отвлекающий внимание новый наряд Нетерпюхи, мне становится любопытно, зачем она ходит за Ма, как тень. Я понимаю, что они работают вместе, но почему она была здесь вчера вечером? Почему она и сегодня здесь?
– Привет, Ма. – И снова я ищу ответы, обнимая ее.
Она крепко прижимает меня к себе, а потом произносит:
– Привет, Гас. Как ты себя чувствуешь? – Ее ладонь уже на моем лбу, проверяя, нет ли у меня жара.
– Я в порядке, Ма, – кашляя, отвечаю я. Боль в горле после обеда превратилась в мучительный кашель. Ну, что тут скажешь, я – счастливчик.
– Мне так не кажется, – качает головой она.
– Я в порядке, – заверяю я ее.
Платье проходит мимо меня, не сказав ни слова, только коротко кивнув головой. Я снова растерян и не понимаю, что это значит. Кивок. Здесь, на моей территории. Это: «Привет», «Как дела» или «Пошел на хрен»?
Разворачиваюсь и смотрю, как Нетерпюха идет по коридору. Куда, черт возьми, она направляется? А потом я произношу эту фразу вслух:
– Куда, черт возьми, она направляется?
Ма начинает перебирать почту на краю стола. Это отвлекающий маневр, чтобы не смотреть на меня, когда она будет говорить то, что я не хочу слышать.
– В свою комнату.
– Что? В свою комнату? – взрываясь, кричу я.
Ма продолжает рьяно изучать стопку рекламных буклетов. Там нет ничего стоящего – я знаю, потому что порылся в ней, когда вытащил из почтового ящика после обеда. Она тянет время.
– Что значит в «ее комнату»? – повторяю я.
Ма вздыхает и расправляет плечи.
– Скаут остановилась в комнате для гостей, пока не накопит на аренду собственного жилья.
Я качаю головой, чувствуя, как внутри меня нарастает ярость. Всю жизнь меня было очень сложно разозлить. Но в последние девять месяцев это происходит моментально. Знаю, то, что я чувствую сейчас – это гнев, лишенный здравого смысла, результат ситуации, которая раздражает меня. В этом нет вины Ма, но я не могу сдержаться. Тыча пальцем в сторону коридора, я хриплым голосом говорю: «Это комната Опти».
Ма пристально смотрит на меня с блестящими от слез глазами и дрожащим подбородком. Она никогда не скрывает своих эмоций, но очень редко плачет. Первая слеза, скатившаяся по ее щеке, мгновенно остужает мой гнев. Она кивает; Ма согласна со мной, это комната Опти. Так было и будет всегда.
Я делаю шаг вперед и обнимаю ее. Она цепляется за меня так, как будто только сейчас пытается выплакать месяцы горя на моем плече.
– Ей больше некуда было пойти, Гас. Она никого тут не знает. Она пытается начать жизнь заново.
Я позволяю ей выплакаться. И выговориться. Просто молчу и слушаю. Ненавижу, когда Ма плохо. Это убивает меня. Она всегда такая сильная.
– Я тоже скучаю по Кейт. Ты же знаешь. Никто не заменит эту девочку в моем сердце. Она была мне как дочь. Они обе. Но Скаут нужна помощь. Она такая умненькая и я вижу в ней столько хорошего, такой потенциал. Ей нужно на время где-то остановиться, но кроме этого, ей нужна поддержка, Гас. И я намерена предоставить ей и то, и другое.
Когда она начинает хлюпать носом, я ее отпускаю. Она слабо улыбается и вытирает большим пальцем разводы от туши под глазами.
– Пойду, приведу себя в порядок, а потом мы можем ехать на вечеринку к Микайле.
Я киваю и целую ее в лоб.
– Я готов.
Ма исчезает в своей комнате, а я решаю покурить. Я стою на подъездной дорожке с цветами в руках и приканчиваю уже вторую сигарету, когда слышу, как открывается и закрывается позади меня входная дверь. Это сигнал к тому, чтобы пора тушить ее в пепельнице в гараже.
– Хочешь, я поведу?
Я всегда ее об этом спрашиваю.
Она всегда отказывается. Ма крайне самостоятельна.
– Нет, я сама.
Я расслабляюсь, потому что теперь мне можно выпить. Нет, я не собираюсь нажираться, просто успокоиться.
Я смотрю на Нетерпюху.
– Хочешь сидеть рядом с водителем?
Она качает головой, избегая смотреть мне в глаза. Отлично. Я просто пытаюсь быть милым. Да пошла она.
– Какая у тебя любимая цифра? – улыбаясь, спрашивает Ма, пока я пристегиваюсь.
Я улыбаюсь в ответ. Эта женщина знает меня. Она знает, что я думал об этом.
– Девять, – отвечаю я.
Ма удивленно поднимает брови.
– А разве не пять? Первая попытка – это всегда пять. Девять – слишком рискованно.
– Рискованно. Что тут сказать, вот такой я рискованный парень.
Она смеется и у меня теплеет на сердце.
– Сегодня это цифра восемь. Так что ты выиграл.
Мы с Опти всегда спорили о том, кто будет сидеть рядом с водителем. Всегда. Это соперничество началось еще в детстве. Поэтому Ма стала загадывать цифру от одного до десяти, и кто оказывался ближе всего к ней, тот и ехал впереди на пассажирском сиденье. Думаю, Ма отслеживала в уме наши выигрыши и равномерно распределяла их, чтобы никому не было обидно.
– Цветы восхитительны. Лилии. Любимые цветы Микайлы, – говорит Ма, не отрывая глаз от дороги. Она очень осторожный водитель.
Я всегда дарил Микайле на день рождения лилии. Она как член семьи, моя любимая «псевдо»-тетушка.
– Для Микайлы только самое лучшее.
На лице Ма появляется улыбка.
– Они ей понравятся.
***
Ма зарезервировала большой зал с высокими потолками и белыми льняными скатертями в любимом рыбном ресторане Микайлы. На прощальной вечеринке присутствуют двадцать работников из офиса, которые пришли со своими женами или подругами. Это хорошо, я рад. Микайла заслуживает приличных проводов.
Микайла, ожидаемо, приходит в восторг при виде меня.
– О Боже, кто этот прекрасный незнакомец?
Протянув руку, она взъерошивает мои волосы, которые отросли уже до середины спины, – когда она видела меня в последний раз, они доставали до талии – и притягивает меня к себе.
Я смеюсь над ее комплиментом, а потом кладу цветы на стол, крепко сжимаю в объятиях эту маленькую женщину и отрываю ее от пола.
– Как поживает моя любимая Микайла?
Она хихикает, как и всегда, когда я так делаю. Это одна из моих самых любимых черт в ней. Ей шестьдесят пять, но она хихикает, как ребенок. Ее смех чист, как слеза, без малейшей примеси цинизма, который так свойственен взрослым. Это довольно удивительно, если принимать во внимание ее серьезный характер. Она очень умная, профессионал своего дела и именно поэтому они с Ма всегда так хорошо ладили. Они слеплены из одного материала. Но когда Микайла смеется, она отпускает всю свою серьезность. Мне всегда это нравилось.
Опустив ее, я протягиваю руку назад, чтобы взять букет.
– О, Гас, они прекрасны. Спасибо, милый, восклицает она при виде цветов.
Я киваю и подмигиваю.
– Рад, что угодил, секси.
Мы болтаем несколько минут, а потом я извиняюсь и направляюсь в бар, чтобы заказать виски со льдом. Все хотят пообщаться с Микайлой, поэтому я и поспешил ретироваться.
Когда я возвращаюсь, то все уже сидят на своих местах. Я устраиваюсь на стуле в конце стола, рядом с Тедом, парнем, который разбирает почту. Он заменил меня после того, как мы отправились на гастроли прошлой осенью. Тед – спокойный малый, только уж очень расслабленный. Думаю, это все травка, которую он курит.
Ужин поражает воображение. Ма хорошо постаралась. Тут вам и лобстер для любителей моллюсков, и паста для меня, которую я называю «крышесносящей гребаной фантазией». И вино. Много вина.
Ужин плавно переходит к десерту и… попробуйте догадаться… еще большему количеству вина. Даже несмотря на то, что мое горло раздирает непрекращающийся кашель, я наслаждаюсь происходящим. Это нетрудно, после одной-двух бутылок спиртного.
Быстро облегчив мочевой пузырь в туалете, я выхожу на улицу, чтобы покурить. Тед уже там. Закончив смолить сигарету, он объявляет: «Мне нужно поссать, братишка» и уходит. Я поворачиваюсь и, сделав последнюю затяжку, выбрасываю бычок на асфальт.
Развернувшись обратно, врезаюсь прямиком в Нетерпюху.
– Ой, привет, – говорю я. А потом добавляю: «Прости», потому что сбил ее с ног.
Она кивает, пытаясь восстановить равновесие.
– Тебя ищет Одри. Они собираются резать торт.
Я глажу себя по животу. В нем всегда есть место для сладкого.
Неожиданно из моего кармана раздается гудок поезда. Это сообщение от Франко. Я направляюсь обратно в ресторан и одновременно читаю смс. «Приехал пять минут назад и уже потрахался!» Тут же приложена и фотография, на которой Франко, Джейми и Робби стоят на входе в отель с яркими цветочными леями[4] вокруг шей. Судя по всему, они уже добрались до Гавайев.
Я смеюсь и пишу в ответ: Наслаждайся, лузер. Это, единственное, чем твоя жалкая задница будет заниматься всю неделю.
Отправив смс, поднимаю голову и вижу, что Нетерпюха вопросительно смотрит на меня. Она пытается скрыть это, но я вижу, что ей любопытно.
Продолжая улыбаться, я пожимаю плечами.
– Что?
Она качает головой, но потом все же спрашивает: «Франко?»
Я киваю.
– Откуда ты знаешь?
– Ты улыбаешься. Он – единственный человек, который может вызвать на твоем лице такую улыбку.
Она заходит в ресторан до того, как я успеваю задать ей свой вопрос. Поэтому я на секунду задумываюсь. Она права. С недавних пор этот говнюк – единственная ниточка к хоть какому-то подобию счастья.
Суббота, 1 июля (Гас)
В голове раздается непрекращающийся голос, умоляющий меня снова позвонить Келлеру. Он очень настойчив, а на этой неделе особенно. Сегодня утром он просто перекрыл все мысли в моей голове.
Еще очень рано, поэтому я беру сигареты, зажигалку, телефон и выхожу на балкон. Покурив, нахожу номер Келлера на мобильном. Я собирался написать ему сообщение, но пальцы трясутся так, что я не могу печатать, поэтому решаю позвонить. Я страшусь услышать его голос, потому что он откроет рану по имени "Опти". Келлер был ее парнем. Когда рак забрал ее у нас, он сидел здесь, держа ее за одну руку, а я – за другую. Он хороший парень, но я не могу воспринимать его отдельно от Опти. Не могу думать о нем как об отдельной личности. Келлер безумно любил ее. Именно поэтому я должен позвонить ему. Он – единственный человек, который связан с моим горем, моей болью. В трубке раздаются телефонные гудки. И снова гудки. Без ответа. Живот невыносимо скручивает. Я не хочу снова проходить через это, поэтому, когда раздается предложение оставить голосовое сообщение, начинаю говорить:
– Келлер. Чувак, это Гас. Давненько не общались. – Я замолкаю, к горлу подступает тошнота. – Да... в общем... я просто хотел узнать, как вы поживаете с мисс Стеллой? Позвони мне как-нибудь, чтобы я знал, что... в Миннесоте все в порядке. Ну, знаешь... что у вас, ребята все хорошо. Ладно. Созвонимся.
Нажимаю красную кнопку на экране, чтобы отключиться. Мне хочется размахнуться и бросить телефон так далеко, как только смогу, но вместо этого я крепко сжимаю его в ладони, а потом швыряю на деревянную столешницу.
Прикуриваю еще одну сигарету. Звонок был плохой идеей. Мое сердце не вынесет этого.
Закончив курить, решаю, что настало время позавтракать.
Нетерпюха уже на кухне. На ней шорты для бега и растянутая футболка с длинными рукавами. На раскрасневшемся лице видны капельки пота. Она пьет воду. Интересно, насколько обезображены шрамами ее руки. Я никогда не видел ее в чем-нибудь с короткими рукавами. А на улице чертовски жарко.
– Привет, – говорю я. Это наше обычное приветствие, если только мы не решаем заменить его безмолвным кивком. Именно так мы и общаемся. Полагаю, именно это помогает нам терпеть друг друга.
– Привет, – отвечает она с таким же безразличием.
Достаю из холодильника упаковку с яйцами, масло и молоко.
– Сколько миль? – спрашиваю я.
– Что? – поворачивается она, удивленно глядя на меня.
Я показываю на ее кроссовки.
– Сколько миль ты пробежала сегодня?
Она переводит взгляд на свои ноги, как будто ей нужна зрительная подсказка, чтобы осознать вопрос.
– А, восемь.
Я удивлен.
– Ты пробежала восемь чертовых миль? – С недавних пор я стал бегать, но пара миль – уже поразительное достижение для меня. И то, половину из них я иду.
– Я зарегистрировалась для участия в марафоне, который будет проходить через пару недель.
Разбив в чашку пять яиц, я добавляю немного молока.
– А до этого ты когда-нибудь пробегала марафон?
– Нет. Это первый раз, – качает головой она.
Поставив сковороду на печку, я спрашиваю ее:
– Будешь яйца?
Она отказывается. Ничего другого я и не ожидал. Нетерпюха никогда и ничего не принимает от меня, но внезапно она замирает.
– А на двоих хватит?
Я открываю упаковку и показываю ей четыре оставшихся яйца.
– Тогда да. Я ничего не ела со вчерашнего вечера.
Я готовлю яйца. Она продолжает пить воду. Мы молча едим, когда из кармана раздается звонок телефона. Я достаю его и сразу же замечаю треснутый экран. Должно быть, я разбил его, когда бросил телефон на стол.
– Черт, – бормочу я. А потом обращаю внимание на имя звонящего и замираю. – Черт.
Нетерпюха вопросительно смотрит на меня.
Мне хочется, чтобы она спросила в порядке ли я. Просто, черт возьми, спроси. Мне нужно хоть кому-то сказать, что я – не в порядке. Даже близко. Проигнорировав вызов, кладу телефон на стол. Имя Келлера еще несколько секунд виднеется на экране, а потом срабатывает голосовая почта, и оно исчезает.
Спроси меня, кто это был! Хочется выкрикнуть мне. Спроси, почему мое сердце просто не вынесет этого разговора. Спроси, почему я не могу перестать думать о ней. Спроси, почему моя лучшая подруга умерла. О нет, лучше скажи мне, почему моя лучшая подруга умерла. Скажи мне. Пожалуйста. Объясни. Я хочу знать. Я должен знать почему остаток жизни я проживу, не имея возможности разговаривать с ней. Обнимать ее. Слышать ее смех. Наблюдать с ней за закатом. Смотреть, как она играет на скрипке. Целовать ее в лоб. Говорить, что я люблю ее. Слышать, как она отвечает мне тем же. Почему?! Почему?!
Я тру лицо руками, пытаясь справиться с нарастающей истерикой, а потом отодвигаю стул и ухожу, оставляя яичницу недоеденной.
Выйдя на свежий воздух, закуриваю сигарету.
Это не помогает, но я все равно продолжаю затягиваться.
