Текст книги "Южане и северяне"

Автор книги: Хочхоль Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Эту ночь вам придется провести здесь. Так надо, другого выхода нет. Будет холодновато, но придется потерпеть. Неожиданно обстоятельства сложились таким образом, что нам придется держать вас здесь. Будем надеяться, что к завтрашнему утру вы будете целы и невредимы. Доверьтесь нам, здесь вы будете в безопасности. После, когда вы переживете этот трудный момент, вы поймете, в чем дело, а пока придется потерпеть. Существует некая непреодолимая сила, которая вынуждает нас поступить именно так. Поверьте, так нужно. Надеюсь на вас. Желаю благополучно провести время до утра.

После этой короткой речи он повернулся к выходу. Несмотря на тревожную обстановку, я почему-то подумал, что этот офицер, вероятно, до службы в армии был студентом и много читал, потому что уж больно грамотно он говорил, употребляя специальные термины, например «непреодолимая сила» и другие подобные слова.

И в этот момент неожиданно кто-то громко обратился к нему из наших рядов:

– У меня к вам есть один деликатный вопрос, я отниму совсем немного вашего времени. Если позволите, то это займет всего две-три минуты.

В ответ офицер спросил:

– Вы хотите встретиться со мной лично?

– Именно так. Уделите, мне, пожалуйста, две-три минуты. Этого будет вполне достаточно.

Вдруг мне стало жутко, по коже пробежали мурашки. Пока этот тип говорил, что он, мол, хочет сообщить нечто важное и просит уделить ему немного времени, я не обратил на это внимание – подумал, пусть говорит в свое удовольствие. Но когда в конце своей просьбы он сказал, что требуется всего лишь две-три минуты, меня бросило в дрожь. Тут же я почувствовал всю мерзость и низость этого человека. Конечно же, это был наш Штабной Офицер, сомнений нет. До меня дошло, что он пытается спасти свою шкуру. Именно поэтому он искал повод для встречи с этим офицером. Ему нужны были зацепки для встречи, потому что в действительности ему потребовалось бы поговорить с начальником как минимум минут десять. Мне захотелось быть на месте офицера и не задумываясь отправить этого негодяя на тот свет. Про себя я подумал: неужели слова «две-три минуты» имеют столь большое значение в данной ситуации?

Офицер Национальной амии ответил:

– В данный момент, как вы видите, я очень занят. Кстати, вы в каком звании?

– Я был лейтенантом и командиром роты по культурной работе.

– Значит, возглавляли всю идеологическую работу роты?

– Да, так, – ответил Штабной. Затем, извиваясь всем телом, добавил:

– Хотелось бы более подробно объяснить потом, но если господин офицер позволит, то разрешите продолжить. Дело в том, что известный командир дивизии Национальной армии – мой дядя. Здесь я не могу назвать его фамилию и имя открыто, но наедине я бы назвал его…

Не успел офицер отреагировать, как еще один пленный пробормотал:

– Господин офицер, у меня тоже имеется родственник в Республике Корея. Он мой родной брат и работает министром транспорта. Я могу назвать его имя прямо здесь. Если бы в 1946 году я уехал вместе с ним на Юг, то сейчас не был бы в таком положении.

Говоривший также был офицером северокорейской армии и постоянно вращался в компании Штабного Офицера. Он выделялся среди других своей крупной комплекцией и постоянным ворчанием. Надо сказать, что бывшие офицеры Народной армии постоянно держались вместе, хоть и находились в плену.

Мне было смешно смотреть на них, и как-то, особенно не задумываясь, я невольно проронил:

– Ой, смотрите, какие звезды! Как величественно и красиво!

Я произносил эти слова просто так, не имея в виду именно звезды. И тут один из пленных, находившийся рядом со мной, ткнул меня в бок и недовольным голосом сказал, что я, мол, болтаю в такое неподходящее время. Некоторые, как и он, также считали меня слегка свихнувшимся. Я это чувствовал и продолжал упорно повторять:

– Посмотрите на эти звезды. Как их много на небе. Как красиво, аж дух захватывает!

И сейчас, пятьдесят лет спустя, я не могу объяснить мой тогдашний поступок, который для меня самого так и остался неразгаданной тайной. Однако вот что я могу сказать совершенно точно: в тот вечер я был абсолютно уверен, что останусь в живых. И сейчас я не могу логически объяснить ту мою уверенность. С тех пор за пятьдесят лет много воды утекло, но те слова, которые я сам себе сказал в ту ночь: «Я не умру, я останусь в живых» – до сих пор живы в моей памяти. Некоторые утверждают, что, когда человек оказывается в безнадежном состоянии, он обрывает связь с реальностью. Отчасти, может быть, подобное утверждение имеет под собой реальные основания, но я, несмотря на все невзгоды, по-прежнему верил в таинственную жизненную силу.

Самое удивительное произошло чуть позже. Видя, что события развиваются не в его пользу, Штабной в отчаянии забормотал что-то невнятное:

– Господин офицер, не один я хочу жить, и я думаю не только о себе. Я думаю, что все вопросы надо решать справедливо и до конца. Дело в том, что сегодня на пути сюда мы останавливались в одной деревне, где, как и прежде, живет припеваючи и работает председателем народного комитета бывший секретарь местной ячейки Трудовой партии, хотя та местность уже занята войсками Национальной армии. Этот человек живет совсем недалеко отсюда и в ус не дует, а мы тут подвергаемся таким испытаниям! Так ведь нельзя, надо по справедливости всё решать!

Офицер, к которому он обращался, двигался к входу в театр. И тут навстречу ему вышел полицейский, с которым вчера вечером мы были в частном доме в Кансоне. Полицейские из Чумунчжина вскоре исчезли куда-то, и только этот знакомый еще оставался в составе полицейского отряда, дислоцированного в этой местности. Мы его часто видели, но он в той напряженной обстановке, конечно же, не замечал нас, в том числе и меня.

Неожиданно этот полицейский закричал:

– Вот как? Это ты так думаешь? Ты, каналья, наверно, успокоишься лишь тогда, когда мы приведем сюда того человека и расстреляем вместе с тобой. Говоришь о «беспристрастном» решении вопроса… Только вы способны на это в смертельной схватке между собой! Только вы рождены для такого дела. Ты, тварь, не способен даже поблагодарить человека за доброе отношение к себе. У тебя на уме только одно желание – для собственного удовольствия взять с собой в ад других людей. Ты получишь первый урок. Для таких, как ты, даже жалко тратить пулю, так что в эту ночь я сам удавлю тебя своими собственными руками! А ну, сюда, быстро!

Обстановка становилась все более напряженной, но я почему-то продолжал бормотать:

– Какие прекрасные звезды, как они красивы…

Полицейские выволокли на улицу Штабного Офицера, громко ругая его всякими словами. Затем его нещадно избивали, топтали ногами и снова били, пока он не перестал орать от боли. Когда он уже почти потерял сознание, его оттащили обратно в театр и кинули на пол. Через некоторое время его снова выволокли на улицу и продолжили избивать. Как ни странно, все это было немного смешно. Но мы не смеялись.

Как я и предполагал, в ту ночь не произошло ничего особенного. Примерно в четыре часа утра наша группа снова вернулась в здание театра, где Штабной все еще валялся на сцене. Мне показалось, что он избегает встречи с нами. Полагаю, к тому времени он немного очухался. Но, каким бы толстокожим он ни был, наверно, ему было стыдно перед людьми, и потому, видимо, он избегал всех нас.

Местные красные в гражданской одежде также оказались в помещении вместе с нами. На рассвете мы съели по горсти вареного риса с солью и снова отправились в путь. Местные же красные, позавтракав вместе с нами, остались в театре.

Сначала мы шли по дороге вдоль дамбы, затем сели на частные рыбацкие лодки и поплыли в сторону Чанчжона. К нам присоединились несколько человек из добровольцев-ополченцев, но, к нашему удивлению, среди пленных не оказалось Штабного. Мы не могли понять, почему его нет. Были разные предположения: может, из-за побоев у него не было сил прийти, а может быть, ему помог дядя – командир дивизии Национальной армии…

Впрочем, кто знает. Может, дядя-командир и не помог Штабному. Тогда, если повезет, он в конце концов мог бы попасть в лагерь для военнопленных северокорейской армии на острове Кочжедо. Там он мог бы переметнуться на сторону антикоммунистически настроенных военнопленных, и таким образом ему удалось бы остаться на юге страны. Пожалуй, именно таким людям, как он, проще было найти себе место для существования в Южной Корее, чем при суровом режиме Северной Кореи.

Кроме того, задним числом мы узнали, что в ту ночь, по данным разведотряда, со стороны алмазных гор Кымгансан могло произойти внезапное нападение остатков разбитой северокорейской армии. Если бы это случилось, никто из нас не остался бы в живых.

Прибывший вместе с нами из Кансона полицейский не показывался вплоть до нашего ухода. Должно быть, он крепко спал, так как мы уходили ранним утром. Полагаю также, что он немного устал после «воспитательной работы» с нашим Штабным в прошлую ночь, и потом весь день хмурился.

На корабле мы добрались до Чанчжона, затем снова шли пешком и к заходу солнца прибыли в Тхончхон. Здесь я работал учителем в народной школе после возвращения войск Национальной армии. Тогда же я встретил своего младшего двоюродного брата, который работал в одной молодежной организации и даже носил нарукавную повязку. Благодаря его ходатайству, я был освобожден из плена. Похоже, мое доброе предчувствие тем вечером на заднем дворе косонского театра осуществилось именно сегодня.

Значит, «мир есть всё то, что имеет место. Мир определен фактами и тем, что это всё факты, потому что совокупность всех фактов определяет как всё то, что имеет место, так и всё то, что не имеет места».