Текст книги "Южане и северяне"

Автор книги: Хочхоль Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

4

Поезд сделал короткую остановку на станции Хыпкок. Стояла глубокая темная ночь. Здание станции представляло собой мрачный дом с черепичной крышей. Вдали на юго-западе одиноко сверкала полярная звезда, глядя на которую мы сильнее почувствовали приближение зимы. Дверь вагона медленно открывалась, люди выходили для отправления естественных потребностей. Кругом было совсем темно, лишь над паровозом в разные стороны разлетались отдельные искорки тлеющего угля. На платформе мы не заметили ни одного местного жителя. Много людей вышло из вагона, поэтому мы не смогли бы воспользоваться туалетом, даже если бы нашли его. В такой обстановке каждый выходил из положения как мог: кто-то тут же на свежем воздухе делал свое дело, другие побежали в поле гаоляна, за станцию. Как ни странно, несмотря на большое скопление неорганизованных людей, все происходило от начала до конца в нормальной обстановке, без суматохи.

Мне тоже хотелось освободиться, но я решил прежде встретиться с начальством, ожидая каких-нибудь срочных указаний. С этой мыслью я пошел в сторону офицерского вагона. В ночной темноте сверкали огоньки, вылетающие из трубы паровоза, а двери вагона с офицерами были чуть приоткрыты. При тусклом свете нескольких карманных фонарей было видно, как они сидели на соломенных мешках на полу и пили водку. Вероятно, еще до посадки в Анбёне кто-то из них раздобыл ее. К этому моменту и другие заместители командиров уже подошли к этому вагону. Заметив непрошеных гостей, один из офицеров быстро шепнул своему соседу, чтобы он прекратил светить фонарем. И все же до этого мы успели заметить в вагоне большие жестяные банки неправильной формы. Одни использовались для питья, а в другие мочились.

В этот момент из вагона вышел наш главный начальник, туповатый капитан, и с важным видом сказал:

– Это, должно быть, Хыпкок. Да, конечно!

Затем формально поинтересовался делами у подчиненных и посоветовал все дела делать заранее, ибо поезд до Косона идет безостановочно. Он был слегка пьян и говорил что-то еще, но никто не обратил на это внимания. Мы стали искать своих непосредственных начальников – командиров взводов. В свою очередь и они искали нас – своих замов. Они также были подвыпившие. Я нашел в темноте своего командира, и между нами состоялся такой разговор.

– Нет никаких происшествий? – спросил он.

– Нет, – четко ответил я.

– Все хорошо спали?

– Не совсем, вроде, и не спали.

– Что значит, вроде, не спали? Человек либо спит, либо нет.

– Это значит, что в вагоне было так темно, что невозможно было разобраться, кто спит, а кто нет.

– Ну, тогда надо было организовывать хоть какие-то мероприятия, чтобы им было не совсем скучно.

– Какие там мероприятия в такой обстановке! Впрочем, я иногда думал об этом, чтобы люди могли хоть на время позабыть свои невзгоды и выпустить пар. Но я не стал их тревожить и решил, что будет лучше, если они скоротают время по-своему.

– Может быть, вы правы. Только будьте внимательны. Проследите, нет ли среди личного состава больных. Особенно это касается вашего взвода, где имеются товарищи из Южной Кореи.

Я четко ответил, что все будет исполнено согласно приказу.

Мне уже тоже сильно хотелось помочиться, и я подошел к той части платформы, где почти не было людей, и дал волю…

В это время большинство, уже сделав свои дела, вошло в вагон и лишь некоторые слонялись у дверей.

Снова стало тихо, и тут я услышал негромкий знакомый голос:

– Не задерживаться, всем быстро в вагон!

Несмотря на то, что было темно, я заметил, как один офицер с белым шнурком от свистка на шее прямо идет навстречу ко мне. Он чуть было не столкнулся со мной. Сразу узнал меня и тихо сказал:

– А, это вы. Значит, вы тогда не пошли домой, а сели в поезд.

Я был немного растерян и подумал про себя: значит, есть какая-то надежда еще.

Кажется, он был немного под хмельком и произносил про себя слова «значит, не пошел, сел в поезд», «ясно». Чуть покачиваясь из стороны в сторону, он зашагал вперед. Затем, остановившись, несколько раз дунул в свисток и громко скомандовал:

– Всем по вагонам, закрывать двери, отстающие, поспешите!

Двери быстро закрывались, я тоже вскочил в тамбур и увидел перед вокзалом служащего, который махал фонарем необычной формы. Поезд тронулся без гудка.

В темноте на ощупь я нашел свое место и впервые за долгое время вздохнул глубоко и с облегчением, прислонившись к стенке вагона. Одновременно мне казалось, что обрывается моя последняя надежда.

Я вспомнил воинский эшелон, который встречался мне по пути в школу и обратно. Хоть и военный, но он ничем не отличался от других поездов. Разница заключалась только в том, что к нему были прицеплены еще несколько запломбированных вагонов и он был длиннее, чем обычно. Двери вагонов, как пассажирских, так и военных поездов, всегда были закрыты, поэтому невозможно было знать, что там внутри, но по строгой атмосфере, которая царила вокруг длинного состава, можно было догадаться, что в нем находится необычный груз. Хотя внешне эти вагоны не отличались от тех, в которых перевозили коров, свиней и других животных.

Однажды был такой случай. На пути домой после уроков я стоял у перехода железнодорожного полотна. Немного моросило. Я равнодушно смотрел вслед составу, мчащемуся на Юг. Вдруг посередине поезда увидел на открытой платформе два танка, укрытые от дождя толстым брезентом. А в одном из вагонов была чуть приоткрыта передняя дверь, и я успел заметить, что внутри вагона, плотно прижавшись друг к другу, сидели вооруженные солдаты. Этим беднягам, наверно, хотелось немного подышать свежим воздухом.

Это были здоровые на вид молодые люди с загорелыми лицами. Прижавшись друг к другу, они пели какую-то песню, но из-за шума движущегося поезда невозможно было понять, что они поют. Тем не менее, мне показалось, что они поют какую-то грустную солдатскую песню. Как во сне пролетали мимо эти вагоны. Я понял, что этот длинный состав с плотно закрытыми дверьми был воинским эшелоном. Потом такие поезда днем и ночью мчались на Юг еще не один раз. По правде говоря, это меня не очень волновало – я считал, что к моей жизни они не имеют никакого отношения, и вскоре обо всем забыл. Тогда я никак не мог предположить, что всего лишь через два месяца я в точно таком же закрытом вагоне поеду ночью на Юг, в сторону передовой линии фронта. Если сейчас, в ночной темноте, посмотреть со стороны на этот поезд с шестью вагонами, то можно сразу догадаться, что это воинский эшелон. Два-три месяца назад у железнодорожного перехода я видел такие же поезда, только они везли отборные, элитные войска, а теперь в нашем поезде едут никому не нужные, случайно набранные люди. Размышляя над этим, широко открытыми глазами я всматривался в темноту. А ведь на станции Хыпкок у меня был какой-то шанс.

Я хорошо знал дорогу от станции до дома сестры. Если бы тогда я не сел в поезд, то без особых трудностей мог бы встретиться с ней. Но судьба распорядилась по-другому – я сел в поезд. Если бы на станции Хыпкок я незаметно исчез, то все равно никто не стал бы особенно искать меня. Поезд с закрытыми дверьми ушел бы без меня. Даже если бы кто-то обнаружил мое отсутствие, то уже ничего нельзя было бы сделать. А я в это время, наверно, уже находился бы у сестры.

Как только медленно и глухо закрылись двери вагонов и поезд набрал скорость, я впервые вздохнул с облегчением. Но была, в этом вздохе и некоторая примесь грусти и сожаления. Кроме того, я знал, что Чан Сеун и Чан Согён тоже находятся рядом и по-прежнему пристально вглядываются в темному. Мне хотелось утешить себя тем, что я вновь оказался в этом поезде благодаря Чан Согёну. Во всяком случае, мне так казалось. Образ самоотверженного Чан Согёна все время мелькал у меня перед глазами.

Начиная от Хыпкока, поезд двигался довольно ровно по широкому побережью. Стояла глубокая ночь, и личный состав после вечернего туалета готовился ко сну.

5

Я еще не спал. Вдруг услышал какой-то странный звук, который заставил меня открыть глаза. Кругом была кромешная темнота. В груди сильно защемило, стало страшновато. Подумалось, что я нахожусь в вагоне один. В этот момент на другой стороне вагона кто-то зажег спичку, чтобы закурить. Огонек чуть-чуть осветил вагон, и я понял, что поезд находится внутри туннеля.

Курящего человека звали Но Чжасун. Ему было двадцать девять лет. Родом из рабочих янъянского металлургического комбината, он был членом Трудовой партии. По его словам, два года назад, в 1948 году, он был связным партизанского отряда в Одэсане и четыре-пять раз переходил 38-ю параллель со стороны Янъяна. Это был худощавый, стройный человек высокого роста и крепкого телосложения. В Тансалли он прибыл за день до формирования резервного батальона. Все заметили, что он заядлый курильщик. Но курил он не так, как все. Может быть, в этом проявлялся его характер. Например, сначала он делал две-три затяжки, большим и указательным пальцами тушил папиросу. Окурок бережно хранил, потом снова зажигал и опять делал столько же затяжек. Эту процедуру он повторял по нескольку раз, в результате таких маневров кончики его пальцев закоптились. Сначала они стали ярко-зелеными, а затем приобрели тусклый черный оттенок.

Часть вагона была чуть освещена огоньками тлеющих сигарет, именно из этого «светлого» угла раздался крик «Туннель!» Обращаясь к бодрствующим сквозь темноту, разделяющую нас, я спросил, почему поезд остановился внутри туннеля. В ответ из темноты кто-то разъяснил:

– Совсем недавно наш поезд шел очень быстро. Должно быть, самолет преследовал нас, и поэтому мы оказались внутри туннеля.

Моложавый голос добавил:

– Все это происходило в течение примерно пяти минут, а потом мы оказались здесь.

– Тогда как вы могли увидеть преследующий самолет?

– Это мое предположение. Если самолет не вел обстрел на низкой высоте, то и поезд не двигался бы так быстро.

– А стрельбу вы слышали?

– Нет, не слышал, но, тем не менее, мне кажется, обстрел был. Точно не могу сказать.

Судя по голосу, в разговор вмешался человек постарше:

– Сомнений нет. Нас преследовал самолет на бреющем полете. Поезд вовремя прибавил скорость, полагаю, поэтому мы избежали попадания снарядов. Иначе пострадали бы последние вагоны. Я вроде бы слышал гул атакующего самолета, но не четко из-за шума поезда.

Вдруг в вагоне запахло едким дымом от горящего угля, и мы чувствовали боль и жжение в глазах и в носу. Одни кашляли, другие окончательно проснулись и стали громко разговаривать.

Кто-то сказал:

– Я отчетливо слышал грохот разбивающегося самолета, который гонялся за нами, когда поезд входил в туннель. Разве никто не слышал?

– Ой, точно. Наверно, последний вагон подвергся нападению. Должно быть, там сейчас происходит неразбериха. Скорее бы вырваться отсюда, и тогда мы можем оказать им помощь.

– Сейчас мы уже должны быть в Косоне. Но почему поезд стоит на месте? Самолет, наверно, уже улетел и находится далеко за десятки ли отсюда. У него, должно быть, кончилось горючее.

Другой голос перебил его:

– Разбившийся самолет до сих пор горит в лесной чаще. Вы мне не верите?

– Коли так, то почему машинист так медлит и испытывает наше терпение? – возмущался третий.

Машинист как будто услышал этот разговор. Поезд медленно вышел из туннеля и вскоре набрал скорость. Тут же исчез едкий запах дыма, в вагоне стало светло. Казалось, он освещается нежными лучами утреннего солнца.

В вагоне царило оживление, теперь уже все проснулись. От нечего делать новобранцы продолжали разговор.

– Эй, давайте приоткроем дверь. Может быть,! увидим, как горит «стервятник», – сказал кто-то.

– Нет, не увидим, потому что он потерпел крушение у входа в туннель, столкнувшись с гребнем горы, а наш поезд уже вышел с противоположной стороны, – ответил другой.

– Однако говорят еще, что у самолета кончилось горючее и он улетел…

– Тогда зачем открывать дверь? Впрочем, если откроем, возможно, увидим северную оконечность горы Кымгансан.

– Значит, там должна быть река Вегымган?

Затем снова стали говорить о самолете. Из правого угла раздался молодой голос:

– Так-то так. Но как этот «стервятник» обнаружил нас?

– Он сначала незаметно кружил над нами в поисках какой-нибудь добычи и увидел на побережье большую ползущую «личинку цикады». Тут же и полетел вниз за ней.

Выслушав эти слова, Товарищ из Ёнбена сказал с недовольством:

– Эй, мне не нравится этот разговор! По-вашему, выходит, будто наш поезд всего лишь «большая личинка цикады».

– Если говорить по правде, то с неба он именно так и выглядит.

Впервые в разговор вмешался старший по возрасту товарищ. Он примирительным тоном сказал:

– Действительно, очень трудно разобраться. Во всем виновата светомаскировка. Сегодня по лунному календарю 3-е число месяца. Значит, луны не было. Вообще, самолету на большой высоте открывается широкий простор внизу. Поэтому непонятно, как он смог заметить наш поезд.

Кто-то отвечал:

– Из паровозной трубы выходит одновременно не только дым, но и мелкие огоньки от горящего угля. Это хорошо заметно ночью.

Снова раздался чей-то любопытный голос:

– Лучше скажите, кто-нибудь заглядывал в офицерский вагон, который освещается карманными фонарями? Для каждого из других вагонов хватило бы и одного такого фонаря.

– Возможно, офицеры не были уверены в том, что мы сможем использовать эти фонари умело в плане обеспечения безопасности.

– Вот как! Если они так пекутся о светомаскировке, то почему сами одновременно зажигают по пять-шесть фонарей? Скажите, пожалуйста, когда светомаскировка более эффективна: когда горит по одному фонарю в каждом вагоне или же когда в одном вагоне сразу зажечь по пять-шесть фонарей?

– Если уж говорить о разумном подходе к делу, то с самого начала офицеры должны были находиться в одном вагоне со своими подчиненными. Но они высокомерно отделились от нас.

– Вопрос не только о фонарях. Вдобавок ко всему они еще и вовсю пьянствовали, сидя на соломенных мешках.

– Ой, что вы говорите? Это правда?

– Ну, что они сидят на соломенных мешках, кое-как понять можно…

– Более того, во время пьянства они освещали вагон.

Так говорили люди старшего возраста. Они уже в Тансалли нашли между собой общий язык. Возможно, потому, что все находились примерно в одинаковом положении. С тех пор как мы сели на поезд в Анбёне, они постоянно находились вместе. Самыми активными среди них были пять-шесть человек. Глядя на них, сразу приумолкли товарищи из Ёнбёна и Мунчхона, стоявшие у окна. Лишь некоторые еще продолжали болтать.

Один из них говорил:

– Как вы так быстро успели все разузнать?

– Все очень просто. Как только поезд остановился, я тут же выскочил на платформу. Быстро побежал к её краю и полностью освободился в свое удовольствие. На обратном пути случайно заглянул в офицерский вагон и увидел в свете нескольких фонарей рядом с офицерами, сидящими на соломенных мешках, большой чайник. Я сразу не понял, для чего он предназначен. Так вот, рядом с чайником для водки стояло также большое ведро для мочи. Выходит, в одном месте они одновременно пили и мочились. Какое безобразие!

– Прекратите судачить! Лучше предлагайте что-нибудь дельное, – прозвучал в этот момент решительный голос Но Чжасуна, стоявшего вместе с компанией около дверей вагона. Эти слова возымели действие – разговор тут же прекратился. В вагоне стало тихо, было даже слышно, как стучат колеса поезда.

И тут я вспомнил слова одного из этой компании. Он сказал, что опасается, не увидел ли кто-нибудь из посторонних эту безобразную офицерскую пьянку. Может быть, сказавший эти слова под словом «посторонние» имел в виду Чан Сеуна и Чан Согёна, прибывших с Юга. В данном случае слово «посторонний» означало «чужой человек». Вообще, на Севере некоренных северян всегда считали чужими, не своими.

Я был немного не в духе. Отметив это, я подумал, что зря обращаю внимание на это, в общем-то, незначительное событие, и покачал головой. И тут же почувствовал, как будто на меня дует свежий ветерок. Это ощущение напомнило мне нашу вечеринку четыре дня назад. Значит, это происходило в Тансалли, ночью того дня, когда был спешно сформирован наш отряд. С вечера шел проливной дождь, но к утру погода прояснилась, и мы уже сидели у дамбы, переполненной водой.

Во время вечеров отдыха проявляются индивидуальные качества человека, его непосредственность. Каждый стремится показать свои способности и талант. Вечер отдыха в Тансалли не был исключением: люди веселились от души, как говорится, до упаду. К тому же у этого вечера были свои особенности. На нем собралось больше людей, чем обычно. Да и содержание было интереснее, чем раньше. Конечно, до этого мы также устраивали разные увеселительные мероприятия, но они проходили как-то скучновато. Отчасти потому, что их организаторами были не совсем подготовленные для такой работы люди.

К тому времени я был произведен в офицеры и по рекомендации начальства начал заниматься с южными добровольцами. Поначалу я исполнял советские военные песни. Вот одна из них:

 
Бьют кремлевские куранты,
Занимается московская заря,
Начинается утро трудового дня
В городе, в лесу и в садах.
Проснитесь и вы, полноводные реки,
Высокие горы и север холодный.
 
 
Когда восходит солнце
И просыпается огромная страна,
Утро трудовое начинается повсюду —
В садах Украины, на одиноких полустанках
И в отдаленных степях.
 
 
В суровые годы испытаний
Перед трудностями не дрогнули мы,
Под руководством Сталина страну защищали
В снежную морозную зиму,
Пургу и метель преодолевая.
 

Надо сказать, что южнокорейские добровольцы слушали эти песни без особого интереса. Эти песни были для них чужие и непривычные. Они не понимали заложенный в них смысл. По выражению их лиц можно было догадаться, что им хочется услышать что-то родное, затрагивающее душу, или лучше послушать какую-нибудь интересную речь. Вообще, они были собраны из разных мест, поэтому, естественно, интересы не всегда совпадали. Однако национальные песни, безусловно, любили все. Запевалами народных песен были выходцы из Ёнбена и Мунчхона. В их арсенале было много популярных народных песен. Например, среди них были: веселые частушки «Юкчапэги», «Хынтхарён», народные песни «Монгымпхотхарён», «Мангокансане апсан тхарён» («Песня о древней земле»), «Кисэнтхарён» («Песня о кисэн»)^{16}, «Янсандо пхуннёнга» («Песня об урожайном годе в Янсане»), «Кёнбоккунтхарён» («Песня о дворце Кёнбоккуне»), «Мэхватхарён» («Песня о цветах сливы»), «Ыйбённорэ» («Песня о добровольцах»), «Ансарам ыйбённорэ» («Песня о жене солдата»), «Сонбондэга» («Песня об авангарде»), «Ыйбёнчханига» («Песня о мобилизации ополченцев»), «Амноккан хэнчжингок» («Марш Амноккана»), «Поксуга» («Песня мести»), «Ыйбёнкунга» («Военная песня добровольцев»), «Ханильчонсонга» («Антияпонская фронтовая песня») и многие другие. Независимо от возраста, все пели дружно и поддерживали певца, который начинал петь. Так, когда совсем еще молодой боец начал петь народную песню о горах Сингосан, все дружно повторяли припев: «Ораноран охоя оядия нэ сарана».

Пели преимущественно военно-патриотические песни. Вот краткое содержание некоторых из них. В песне «Слава Отчизне» говорится:

 
Растянулась с севера на юг гора Пэктусан,
Полноводные реки текут в море с востока на запад,
Вместе со Вселенной родилась и наша страна.
Могучее дерево с глубокими корнями
Растет и цветет пять тысяч лет.
Каждая его ветка миру известна.
Цвети же еще больше, родная страна!
От трех тысяч ли до тридцати тысяч ли,
Пока тридцать миллионов не превратятся
                                                в триста миллионов.
 

«Песня о добровольцах»:

 
Вступайте в ряды добровольцев, братья!
Спасайте страну от лютых врагов.
Без Родины нет места в жизни,
Отстоим же землю родную в священной войне!
Силен враг, когда нету нас власти,
Давайте сплотимся и уничтожим врага!
Смерть за Родину – достойная смерть.
В сборный пункт быстрее бегите,
Берегите свою честь, не покоряйтесь врагу.
Перед духами предков предстанем героями!
С винтовкой на плече, с рюкзаком на спине
Перехожу перевал за перевалом.
В сборном пункте слышу команду:
«Взять винтовку наперевес!»
Небо высокое, море бурлит.
Да здравствует король! Да здравствует король!
Вечная слава Стране утренней свежести!
Не страшен нам враг сильный и коварный,
Сплотившись, мы его победим.
Женщины и мужчины, в строй единый вставайте,
Помогите добровольцам страну отстоять!
Родина-мать к победе зовет!
 

«Песня жены добровольца»:

 
Наши добровольцы за Родину бьются,
Чтобы землю родную защитить от врага.
Всеми силами поможем героям, проявим заботу о них —
Сошьем одежду и носки теплые свяжем,
Наша сплоченность – это тоже борьба.
И женщинам Кореи без Родины не жить!
Слава, слава нашим воинам!
Подул осенний ветер заунывный —
Значит, появятся герои.
Словно облака, явились добрые молодцы отовсюду.
О стойкости и отваге спойте песню, богатыри.
Крепость Ханян японцами полна,
Засели здесь Родины лютые враги.
Вставайте на борьбу, добровольцы,
Не допустим гибели династии пятисотлетней,
Защитим народ и труд его мирный,
После победы над врагом Веселитесь и пойте песни,
Богатыри славные наши.
 

«Песня мести»:

 
Гнев выместим на вас,
Живыми не уйдете от нас.
Помните, варвары презренные,
Вы пришли к нам искать могилы,
Все найдете их как один.
До единого выловим всех,
Отделим мясо от костей,
Отрубим ваши головы
И выместим обиду предков.
Честь и слава добровольцам
За их победу над врагом!
 

Это были печальные песни, но они все равно вдохновляли солдат и поднимали боевой дух. Хотя никто из них не знал, где сейчас идет война и в каком положении находятся они сами. А пока мы пели песни и весело проводили время, хлопая в ладоши.

И тут, неожиданно для самого себя, я сделал вывод, что я сел в поезд в Анбёне и даже не пытался бежать в Хыпкоке вовсе не благодаря Чан Согёну. По правде говоря, я и сам с самого начала не знал, почему еду на этом поезде.

Вероятно, мы уже подъезжали к Косону. Через решетку вентиляционного отверстия под потолком в вагон просачивались первые лучи утреннего солнца. Возможно, поезд проходил через перекресток на железнодорожной станции, поскольку он качнулся раза два, а затем сбавил скорость.