Текст книги "Мотив омелы (ЛП)"

Автор книги: Хлоя Лиезе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Вууухууу!

– Хуже уже некуда, – бормочу я в свой горячий шоколад.

– С таким же успехом можно извлечь из этого максимум пользы, – говорит он. – Потому что ты определённо задолжала мне всю эту игру.

– Элаааааааайййй, – ною я.

Он бросает на меня резкий взгляд.

– Два часа, Габриэлла. Я сегодня в течение двух часов подписывал книги, читал рассказы и как долбаный Санта-Клаус держал у себя на коленях детей с липкими от сахарного печенья пальчиками.

А Джонатан ни разу не показывался на глаза, ни разу не помог. Он остался отсиживаться в бухгалтерии, занимаясь всякой секретной ерундой, которую он делает на своём ноутбуке, и бросил меня одну, чёрт бы его побрал. К счастью, родители вели себя наилучшим образом.

– Справедливое замечание, – говорю я Элаю. – Но если мне придётся увидеть Джонатана, когда эта игра закончится, не проси меня быть милой.

Элай закатывает глаза, возвращаясь к игре.

– И ты почему-то зовёшь его Скруджем.

***

Скрепя сердце, я вынуждена признать, что за игрой интересно наблюдать, как и обещал папа. По крайней мере, это весело, пока Джонатан не становится самым ценным игроком матча.

После его первого гола соперники сравнивают счёт прямо перед окончанием первого периода. Во втором периоде бойфренд Элая, Люк, который играет на позиции защитника, совершает невероятный отрыв с помощью Джонатана и отдаёт передачу на второй гол Джонатана. Затем, в третьем периоде, другая команда сравнивает счёт, но за две минуты до конца Джонатан забивает ещё раз, чем не только выигрывает игру, но и делает хет-трик.

Завтра на работе он будет невыносимым.

Я изо всех сил стараюсь не дуться, как пятилетний ребёнок, пока мы ждём Люка после игры, но мне это не удаётся. Элай привёз нас на машине, так что я застряла здесь, пока он не будет готов ехать – план, который меня устраивал, пока я не узнала, что столкнусь с Джонатаном Фростом.

Я действительно не знаю, смогу ли я вынести, если увижу его таким – только что надравший всем задницы в моём любимом виде спорта, потный, принявший душ и светящийся от гордости, кайфующий от адреналина и чертовски высокомерный.

На самом деле, я знаю, что не могу видеть его таким.

Первый из игроков выходит из раздевалки, и моё сердце подпрыгивает от груди к горлу. Развернувшись, я направляюсь к дверям вестибюля.

– Я подожду в машине.

– Тебе понадобятся мои ключи, – говорит Элай, слишком довольный собой. – Ибо машина заперта.

Я замираю, поворачиваюсь, затем снова замираю. Дерьмо. Я опоздала.

Потому что из раздевалки плечом к плечу с Люком выходит Джонатан. Его тёмные волосы мокрые и вьются сильнее привычного, густая прядь, выбившаяся из обычно аккуратной стрижки, спадает на лоб. Он поднимает взгляд, и воздух со свистом вырывается из моих лёгких. Его щёки порозовели от физических нагрузок, а в бледно-зелёных глазах горит огонь.

Мои ноги немного подкашиваются.

Элай хватает меня за локоть.

– Ты в порядке?

– Эээ.

– Кое-кто же не заставляет твои колени слабеть, нет? – Элай произносит это уголком рта. Я так сильно толкаю его локтем, что он сипит: – Тебе научиться контролировать свой гнев.

– Я знаю. Это его вина.

Очень многие вещи – это вина Джонатана. Непрекращающаяся изжога, которая развилась у меня за последний год, боль в костяшках пальцев из-за того, что мои руки весь день сжимались в кулаки, возмутительный эротический сон, который мешал мне заснуть. И теперь он ответственен за каждую каплю жидкого тепла, разливающегося по моим венам, скапливающегося внизу и порождающего сладкую боль между моих ног.

Как будто моё либидо – иногда угасающее, а иногда слабое, тихое пламя, пробуждённое к жизни в атмосфере связи – теперь превратилось во всепоглощающий лесной пожар, пожирающий каждое мгновение, что мы вместе, разгорающийся всё жарче и ярче. Я этого не вынесу.

Прочищая горло, я пытаюсь выглядеть достойно, когда встречаюсь с ним взглядом.

– Джонатан.

– Габриэлла, – уголок его рта приподнимается в довольной ухмылке, от которой у меня внутри всё переворачивается. – Неожиданный сюрприз. Хотя это уже перебор, тебе не кажется – проследить за мной до моего матча? Если бы ты хотела увидеться со мной вне работы, простого сообщения было бы достаточно.

– Ха-ха, – я кладу руку на свой живот и приказываю ему прекратить делать сальто назад, одновременно кивком головы показывая на Элая, который дарит Люку поздравительный поцелуй. – Меня привезли сюда против моей воли.

Взгляд Джонатана скользит по мне.

– Понравилось то, что ты увидела?

Я закатываю глаза.

– Ты знаешь, твоё выступление было впечатляющим.

Его брови приподнимаются. Румянец расцветает на его и без того раскрасневшихся щеках.

– Вау.

– Не надо, – я указываю на него пальцем. – Я не это имела в виду.

Он невинно поднимает обе руки.

– Я просто сказал «вау».

– Я так рад, что ты пришёл, – говорит Люк Элаю.

– Я тоже, – Элай улыбается ему. – Ты был потрясающим.

– Не таким потрясающим, как этот парень, – говорит Люк, шутливо толкая Джонатана в плечо. Джонатан не сдвинулся с места. – Он сегодня выложился. Стараешься покрасоваться перед кем-то, здоровяк?

Впервые я вижу, чтобы кто-то другой заслужил такой арктический взгляд.

– Я играл так, как играю всегда.

– Угу, – повернувшись в мою сторону, Люк протягивает мне кулак для удара. – Габби. Спасибо, что пришла.

Я отвожу взгляд от Джонатана и улыбаюсь Люку, который до нелепости хорош собой. Смуглая кожа, янтарные глаза, та костная структура лица, о которой мечтает Джун и которую она воссоздаёт с помощью ежедневного контурного макияжа.

– Ты хорошо играл, дружок, – говорю я ему.

Люк одаривает меня широкой, лучезарной улыбкой.

– Ну, в твоих устах это уже кое-что.

– Что это значит? – спрашивает Джонатан, переводя взгляд между нами.

– Ничего, – я награждаю Люка выразительным взглядом. Я не афиширую то, кем является мой отец. Люди фанатично относятся к нему. Во многом поэтому я ношу девичью фамилию своей мамы. Соколов – довольно распространённая русская фамилия, но в Штатах, и особенно в этом помешанном на хоккее городе, где папа провёл последние пять лет своей карьеры перед уходом на пенсию, люди сразу ассоциируют «Соколов» с ним.

Люк одними губами произносит «Прости», затем поворачивается к Джонатану.

– Я забыл вас представить. Виноват! Габби, это мой хороший друг Джонни. Джонни, это Габби. Она…

– Я знаю Габриэллу, – говорит Джонатан, и в его голосе слышатся странные нотки. – Чего я не знал, так это того, что Элай, твой парень – это Элайджа, её сосед по комнате.

– Или что друг Люка, Джонни, – говорит Элай, – это Джонатан, её коллега.

Мы вчетвером переглядываемся.

– Вау, – тянет Люк. – Это странно. Так, подожди… О чёрт, – его глаза широко распахиваются, когда он переводит взгляд с меня на Джонатана. – Значит, она…

Люк не успевает закончить это предложение, потому что Джонатан роняет свою сумку со снаряжением, хоккейную клюшку и всё остальное прямо Люку на ногу, заставляя его грязно выругаться как раз в тот момент, когда мимо проходит группа детей.

– Эй, чувак, – окликает игрок из их команды, зажимая ладонями уши своего ребёнка. – Тут же детки.

– Извините, – бормочет Люк в их сторону, прыгая на одной ноге, затем спрашивает Джонатана: – Какого чёрта?

Джонатан наклоняется, поднимает обратно свою сумку с вещами, затем без всякого раскаяния произносит:

– Упс.

Люк свирепо смотрит на Джонатана. Джонатан свирепо смотрит на Люка. Ещё один нейротипичный разговор глазами пролетает мимо меня.

– Что ж, – говорит Элай, лучезарно улыбаясь всем. – Как тесен мир!

Отведя взгляд от Джонатана, Люк говорит нам:

– Готовы перекусить?

Я сдуваюсь. Сейчас десять вечера, и, несмотря на то, что вчера у меня был выходной, после недели дерьмового сна я безумно устала. Я не хочу никуда идти есть. Я хочу лечь спать. Но я знаю, что Элай умирает от желания побыть с Люком. Они оба занятые профессионалы и видятся друг с другом не так часто, как хотелось бы. Он рассчитывал на этот вечер.

– Я вымоталась, – признаюсь я. – Может, подбросишь меня домой по дороге?

Элай прикусывает губу.

– Люк хотел заглянуть в закусочную прямо здесь, через дорогу.

– У них самые лучшие бутерброды с сыром на гриле, – говорит Люк. – О, и молочные коктейли. Как раз то, что нужно для тебя сладкоежки.

– Габриэлла не любит молочные коктейли, – говорит ему Джонатан, не сводя с меня глаз. – Только мятное шоколадное молоко.

– Горячее какао с мятой, – напоминаю я ему.

– Семантика, – говорит Джонатан, почти нормально улыбнувшись. – Это определённо не молочные коктейли.

Это знакомая территория, вот такие перепалки, вот только в наших словах нет обычной язвительности. Здесь чувствуется знакомость, почти… дружелюбие.

– Мне неприятно это говорить, – отвечаю я Люку и Элаю, хотя мои глаза странным образом отказываются отрываться от Джонатана. – Но он прав. Я не люблю молочные коктейли. Текстура вовсе не вызывает восторга. Но я всё равно могу потерпеть и пойти с…

– Я отвезу тебя домой, – говорит Джонатан.

Люк колеблется, затем уточняет:

– Ты уверен?

Элай переводит взгляд между ними.

– Мы не хотим никому причинять неудобства…

– Всё в порядке, – объявляю я, не сводя глаз с Джонатана.

Всё правда в порядке. Ничего страшного. На самом деле, это отличная возможность доказать, что вся эта чушь с бушующим либидо – всего лишь чушь. Я собираюсь тридцать минут ехать в машине Джонатана Фроста обратно до города и не растаю в возбуждённую лужицу, тем самым доказав нам обоим, какой крутой я могу быть. Круче только яйца.

– Тогда решено, – говорит им Джонатан. Он кладёт руку мне на спину, направляя меня перед собой. Я втягиваю воздух, потому что, чёрт возьми, как же это приятно – чувствовать тепло его прикосновений, просачивающееся сквозь моё пальто. Я слегка прижимаюсь к нему, как кошка, льнущая к ласковой руке. Это не сулит ничего хорошего для плана «круче только яйца».

Мы стремительно проносимся мимо Люка и Элая.

– Э-э, пока? – я оглядываюсь через плечо и вижу их двоих, улыбающихся и выглядящих раздражающе довольными. – Два ходячих кошмара, – бормочу я.

– И не говори, – протягивая руку мимо меня и открывая для нас дверь вестибюля, Джонатан указывает брелоком на надёжный, непримечательный чёрный внедорожник, который послушно подаёт два звуковых сигнала, когда он открывает дверцы.

Когда я подхожу ближе, то понимаю, что это не один из тех низких кроссоверов, маскирующихся под внедорожник. Тут настоящее шасси грузовика, высокое и внушительное.

– Ого, такой большой, – как только это слетает с моих губ, я понимаю, как это звучит. Я бросаю взгляд на Джонатана. – Клянусь, я не хотела, чтобы это прозвучало двусмысленно.

– Я бы и не подумал, – вот только Джонатан снова почти улыбается, опустив глаза в землю, и прочищает горло.

Затем он открывает мою дверцу и протягивает мне руку. Я смотрю на неё в замешательстве. Ему это не нравится.

– Господи, Габби. Я не плюнул себе на ладонь. Это просто протянутая рука.

Я никогда не слышала, чтобы он произносил моё имя, которым меня называют все остальные. Я не уверена, что чувствую по поводу того факта, что моя кожа вибрирует, а к щекам приливает тепло, и звук моего имени на его губах эхом отдаётся в снежной тишине. «Габби».

Наши взгляды встречаются.

Кончики моих пальцев на дюйм приближаются к его протянутой руке.

Я не знаю, зачем я это делаю. Я не знаю, как остановиться.

– Почему? – тихо спрашиваю я.

С неба сыплется снег, припорашивающий тёмные волосы Джонатана и его полночно-чёрную куртку. Его кадык судорожно дёргается, затем он говорит:

– Просто мне захотелось.

Вряд ли это можно назвать ответом, но, по-видимому, для меня этого достаточно. Потому что каким-то образом я обнаруживаю, что мои кончики пальцев дотрагиваются до него, скользят по мозолям и грубой коже, пока наши ладони не соединяются.

Воздух вырывается из моих лёгких. Его хватка тёплая и крепкая, когда он помогает мне забраться на сиденье, и как раз в тот момент, когда я говорю себе, что нет, это не какой-то момент, когда Дарси-подсаживает-Элизабет-в-карету-и-мир-накреняется-на-своей-оси, его большой палец касается тыльной стороны моей руки. Очевидно, между этим местом и каждой эрогенной зоной моего тела есть нервная магистраль, потому что я плюхаюсь на своё сиденье, как тряпичная кукла, и барабанная дробь желания отдаётся в моих конечностях.

Если Джонатан и чувствует что-то близкое к тому, что я только что испытала, он этого не показывает. Его маска непроницаемо, черты лица невозмутимы, пока он закрывает мою дверцу.

«Что там было насчёт того, чтобы не растаять возбуждённой лужицей? – маленький дьяволёнок на моём плече хихикает, рисуя вилами пламя в воздухе. – Ты так вожделеешь его».

Ангел с другой стороны от меня бросает на дьявола чопорный, укоризненный взгляд. «Она должна испытывать вожделение к Мистеру Реддиту».

Внутренне негодуя, я смотрю вперёд, на кружащийся снег за окном машины. Меня бесит, что и ангел, и дьявол правы. Меня бесит, что я хочу вожделеть Мистера Реддита, а вместо этого Джонатан Фрост превратил меня в горячее, похотливое месиво, хотя он сам такой же хладнокровный и спокойный, как всегда.

Но пока я наблюдаю, как он обходит машину, и его длинное, широкое тело окутано вихрем быстро падающего снега… его рука напрягается, а затем сжимается в жестокий кулак.

Может, в конце концов, кто-то не так уж и равнодушен.

Самодовольная от удовлетворения, я смачиваю большой и указательный пальцы, затем тушу пламя, полыхающее в воздухе, потому что если он испытывает такое же сильное вожделение, как и я, значит… ничья. Или что-то в этом роде.

Крошечный дьявол на моём плече хмурится. Ангел одобрительно сияет.

Джонатан рывком открывает свою дверцу, затем проскальзывает внутрь. Нахмурившись, он снимает блокировку с телефона, затем нажимает на значок приложения, которого я не вижу. Поэтому я слегка вытягиваю шею.

– Перестань подглядывать, Габриэлла.

Я отвожу взгляд, покрасневшая и смущённая.

– Ты практически показывал его мне.

– Не было такого.

– Было такого.

– Было такое, – поправляет он.

– Уууф! – я вскидываю руки, затем тянусь к дверной ручке. – Я пойду домой пешком.

Замки дверей машины щёлкают. Я медленно поворачиваюсь к нему лицом.

– Вот так я и умру, да?

Джонатан трёт лицо, после чего его руки опускаются на колени. Он поворачивает голову и пристально смотрит на меня.

– Габриэлла.

– Джонатан.

– Пожалуйста, не угрожай, что пойдёшь домой пешком по снегу. И не шути о том, что я убью тебя, – он тянется к центральной консоли и открывает крошечную дверцу, демонстрируя небольшой запас… конфет?

– Ты кто? – спрашиваю я, наблюдая, как он ловко разворачивает две маленьких конфетки с арахисовым маслом, а затем отправляет их себе в рот.

– Джонатан Фрост, со-управляющий, которого ты любишь ненавидеть. Я думал, мы уже констатировали этот факт, – оживлённо жуя, он нажимает кнопку, чтобы завести машину.

– У тебя в машине есть конфеты, – меня охватывает дрожь. Мои зубы начинают стучать. – Ты ешь с-сахар? И получаешь от этого удовольствие?

– Я мужчина, полный тайн, Габриэлла. Угощайся.

Я смотрю на консоль. Там…

– М-мятный M&Ms? – мои зубы стучат так сильно, что я едва выговариваю слова.

– Всё твоё, – он включает обогрев моего сиденья, затем увеличивает температуру и направляет все вентиляционные отверстия в мою сторону.

Моё нутро совершает тревожный кульбит. Он заметил, что мне холодно. Он следит за тем, чтобы мне было тепло.

– Тебе они не нравятся?

– Ни капельки, – говорит он. – Мятный шоколад отвратителен.

– Тогда почему у тебя есть мятный M&Ms?

Джонатан снова откидывается на спинку сиденья и проводит рукой по волосам, сильно дёрнув пряди и стиснув челюсти, пока, наконец, не говорит:

– Потому что я увидел их сегодня в продуктовом магазине после работы, подумал о тебе и купил их. Потому что этим утром я вёл себя как осёл, и я сожалею об этом, и я купил конфеты в качестве извинения, а потом я понял, насколько это нелепо, ибо я начинаю думать, что во всём мире недостаточно M&Ms, чтобы улучшить отношения между нами.

Я просто ошеломлена этим признанием.

Повисает напряжённая тишина. Я смотрю на M&Ms. Джонатан смотрит на снег за окном.

Наконец, он нарушает тишину, тянется к фляжке из нержавеющей стали в подстаканнике и отпивает из неё два больших глотка, от которых его кадык дёргается, а меня приводит в бешенство мысль о том, чтобы засунуть свой язык ему в глотку. Затем он снова проверяет свой телефон. Прочитав всё, что там написано, он, кажется, удовлетворён. Он даёт задний ход и начинает сдавать назад.

Я всё ещё в шоке.

– Так… ты купил это… из-за меня? Потому что чувствовал себя виноватым из-за сегодняшнего утра?

Джонатан резко останавливает машину посреди парковки, затем поворачивается лицом ко мне. Внезапно этот большой внедорожник кажется очень маленьким.

– Это кажется тебе настолько невероятным?

– Э-э… Ну… – я облизываю губы. Это похоже на тест. Тест, который я определённо провалю.

– Это не тест, – говорит он мне, потому что, очевидно, я сказала это вслух. – И ты не можешь его провалить. Ты просто отвечаешь на вопрос.

Я с любопытством смотрю на Джонатана, на резкие линии его носа и скул. Его поразительные светлые глаза светятся в слабом освещении. Глубоко внутри меня живёт это… притяжение, умоляющее меня перелезть через консоль, оседлать его колени и целовать его, пока я не почувствую вкус горько-сладкого шоколада и зимнего воздуха, пока я не вдохну тепло его кожи, горячей и чистой после тренировки, за которой следовало быстрое мытьё с мылом, от которого исходит его запах – как долгая прогулка по заснеженному лесу с вечнозелёными растениями.

И я этого не понимаю. Я не понимаю, почему у меня такое чувство, будто что-то дюйм за дюймом тянет меня к Джонатану Фросту. Этого не должно было случиться. Не тогда, когда всего через несколько недель я встречу парня, который мне по-настоящему дорог, и этот мистер Морозный Мутант, с которым я работаю, навсегда исчезнет из моей жизни.

Что со мной не так?

– Чтоб мне провалиться, если я знаю, – бормочу я, отвечая и на вопрос Джонатана, и на свой собственный. Успокаивая боль от своего экзистенциального кризиса, я открываю мятный M&Ms и запихиваю половину пакетика себе в глотку.

Джонатан вздыхает, снова выезжая с парковки.

– Столько сахара, Габриэлла.

– Заткнись ты, – говорю я ему. – Ты купил их для меня. Из… угрызений совести, что, вау, звучит странно.

Его хватка на руле усиливается. Его челюсти сжимаются, подчеркивая впалость щёк и намёк на ямочки, если он когда-нибудь улыбнётся. Его подбородок покрыт тёмной густой щетиной, и, просто глядя на него, я чувствую, как эта наждачная щетина царапает мои бёдра. Мой разум хватается за это, представляя горячие, влажные поцелуи сурового рта, смачивающие мою кожу, поднимающиеся всё выше, выше, пока…

– Я серьёзно, – говорит Джонатан, вырывая меня из моих похотливых мыслей. – Прости. Я знаю…Я знаю, что иногда бываю краток и резко ухожу, – он делает паузу, как будто подыскивая, что сказать дальше. – Это не имеет к тебе никакого отношения, но это влияет на тебя. И… я прошу прощения за это.

Я смотрю на него и опускаю пакетик M&Ms себе на колени. Это странно – получать хоть каплю раскаяния от Джонатана Фроста, слышать, как он признаёт свои менее привлекательные качества и извиняется за них, но… я ему верю. Поэтому, слегка подвинувшись на своём сиденье, чтобы лучше его видеть, я говорю ему:

– Я… прощаю тебя.

Не отрывая взгляда от дороги, он говорит:

– Это прозвучало болезненно.

– Сказать «я прощаю тебя»? – я слабо смеюсь. – И правда немножко болезненно. Мы так долго были враждебны, что я действительно не знаю, как иначе с тобой разговаривать.

Джонатан молчит, нахмурив брови. Он выглядит обеспокоенным.

На мгновение у меня возникает странное желание провести пальцами по его волосам, разгладить большим пальцем эту складку на его лбу, успокаивая.

– Мне не следовало сегодня утром припирать тебя к стенке с этим мероприятием и пытаться принудить тебя через чувство вины. Я… тоже прошу прощения.

– Ничего страшного, – он прочищает горло. – И для галочки, запись с камер видеонаблюдения выводится в комнату бухгалтерии. Я следил за происходящим; если бы ситуация вышла из-под контроля, я бы немедленно пришёл.

Я смотрю на него в замешательстве, как будто приподнялась завеса, открывшая человека, которого я едва узнаю, но он в то же время странно знаком, как будто я смотрю на его лицо, и понимание, что видела его раньше, не даёт мне покоя в глубине сознания.

– Итак… – он прочищает горло. – Что это был за странный момент с Люком? Когда ты сказала ему, что он хорошо сыграл? И он сказал, что из твоих уст это высокая похвала… Ты играешь в хоккей или что-то в этом роде?

– О… – мой инстинкт требует строго охранять эту часть моей жизни, но я полагаю, что если Джонатан способен извиниться, то и я могу быть способна на капельку доверия. – Моего отца зовут Николай Соколов. Стоит ли говорить, что я довольно хорошо разбираюсь в этом виде спорта?

Джонатан бросает на меня шокированный взгляд, затем снова сосредотачивается на дороге.

– Это не смешно.

– Это не шутка.

Он медленно моргает, явно ошеломлённый.

– Объяснись.

– Ну, они с моей мамой встретились и полюбили друг друга, потом у них родилась малышка Габби…

– Габриэлла, – предостерегает он.

Я издаю хрюкающий смешок.

– Хорошо, я буду серьёзна. Мой папа хочет спокойной жизни. Как и все мы трое. Мы не привлекаем внимания, чтобы не приходилось иметь дело с толпами фанатов. И я ношу фамилию моей мамы, Ди Натале. Это всё упрощает.

Джонатан медленно качает головой.

– Срань господня.

Честно говоря, он воспринимает это лучше, чем большинство людей. Он не слетел с дороги в кювет. Не похоже, что он вот-вот упадёт в обморок. И он не попросил у меня автограф.

– Вот почему он никогда не приходит ко мне на работу, – объясняю я. – Ну, это неправда, я приводила своих родителей после закрытия, чтобы показать заведение, но не тогда, когда мы открыты, потому что люди могут быть такими настойчивыми, они окружают и просят автографы, и они просто…

– Портят это, – тихо говорит Джонатан. – Твою возможность вести с ним обычную жизнь.

Я кошусь на него.

– Ага.

Он кивает.

– Я уверен, что он очень заботится об этом. И о тебе. Я бы на его месте тоже так сделал.

– Да, – шепчу я.

– Что ж… – Джонатан прочищает горло, не отрывая взгляда от дороги. – Я сохраню твой секрет.

Я тереблю пакетик M&Ms, выбитая из колеи тем, какое облегчение испытываю от того, что он знает правду, и насколько я уверена, что могу доверять его слову.

– Спасибо, Джонатан. Я ценю это.

Тишина растягивается между нами, становясь натянутой и густой. Это почти невыносимо.

Пока Джонатан не приказывает Сири включить «Праздничное радио» с такими командными ноткой в голосе, что получается прямо-таки порнографично.

Вот теперь это невыносимо.

Я таращусь на него с разинутым ртом. Он бегло смотрит в мою сторону, затем окидывает повторным взглядом.

– Что?

– Я никогда не слышала, чтобы твой голос звучал так.

Он выгибает бровь.

– Как – так?

– Очень строго и властно, – я скрещиваю ноги, сдерживая ноющее ощущение, которое уже почти болезненное. – Типа… властно как в постели.

Он бросает на меня недоверчивый косой взгляд.

– Я сказал Сири включить музыкальную станцию, Габриэлла, а не встать на колени.

Я давлюсь новой порцией M&Ms.

Джонатан смотрит на дорогу, еле-еле сдерживая смех.

– У тебя грязные мыслишки.

– Я? Это ты только что сказал…

– Заткнись ты, – говорит он, бросая в меня мои же слова. – И наслаждайся этим насилием над ушами, которое я терплю ради тебя.

Я фыркаю от смеха. Но мой смех затихает, когда песня наполняет машину, и её слова горячи и полны смысла:

«Я подожду тебя, дорогой. Санта, детка, так поспеши же сегодня спуститься по дымоходу».

Джонатан прочищает горло и поводит плечами, как будто одежда ему слишком тесна. Я ёрзаю на своём сиденье, затем приоткрываю окно. Мои щёки горят.

– Жарко? – спрашивает он.

Боже, как никогда.

– Немножко, – говорю я ему.

Нахмурив брови, Джонатан убавляет обогрев, затем тоже приоткрывает окно. Эта похотливая песня не помогает проблеме. Мы оба раскраснелись, не сводя глаз с дороги. Я слышу каждый его глубокий вдох, чувствую каждый гулкий удар его сердца.

Может быть, я издаю такие же звуки.

Запаниковав, я кладу руки на колени и осторожно наигрываю последовательность аккордов песни, как будто мои бёдра – клавиши пианино. Это расслабляющее движение всегда успокаивает меня.

И успокаивая себя, я шаг за шагом прокручиваю, что произошло с тех пор, как я села в эту машину. Я всё больше возбуждаюсь и дезориентируюсь. Мир кажется таким, как в стихотворении Шела Сильверстайна «Билл задом наперед» – перевёрнутым и неузнаваемым.

Джонатан добровольно подвёз меня домой. Он купил мне мятный M&Ms, потому что сожалеет о том, как вёл себя сегодня утром. Он включает праздничную музыку для моего удовольствия, хотя сам ненавидит её. Либо у него есть другая личность, которую он скрывал в течение двенадцати месяцев, либо он что-то замышляет.

Я поворачиваюсь на своём сиденье, снова оказываясь к нему лицом.

– Почему ты так добр ко мне?

Его взгляд по-прежнему прикован к дороге, покрытой снегом. После долгой, напряженной паузы он говорит:

– Я собираюсь ответить вопросом на твой вопрос.

– Мне это не нравится.

– Ничего не поделаешь, – говорит он, прежде чем глубоко вдохнуть. Затем он выдыхает, плавно и медленно. – Как ты думаешь, почему я добр к тебе?

– Потому что у тебя есть стратегия. Какой-нибудь новый способ унизить меня на работе.

– А если бы я сказал тебе, что дело в чём-то другом, ты бы мне поверила?

После целого года безжалостного взаимного антагонизма ответ слетает с моих губ прежде, чем я успеваю его обдумать.

– Нет, не поверила бы.

Но впервые с того дня, как мы встретились и холодный Джонатан Фрост перевернул снежный шар моего мира с ног на голову, я задаюсь вопросом, может быть – всего лишь может быть – я ошибаюсь.

Глава 8

Плейлист: Andrew Bird – Mille Cherubini in Coro

Под праздничную музыку и мою тихую игру на пианино на коленях мы с Джонатаном препираемся оставшуюся часть обратного пути в город, расходясь во мнениях о том, какой маршрут самый прямой до моей квартиры и также позволяет избежать наихудших пробок, вплоть до того момента, когда Джонатан плавно паркуется перед моим зданием. Потому что именно так складывается жизнь Джонатана Фроста, хотя я могу по пальцам пересчитать, сколько раз за те два года, что здесь живу, я получала место хотя бы в квартале от своей квартиры.

Я свирепо смотрю на него.

– Серьёзно? Прямо перед моим домом?

Он одаривает меня самодовольным изгибом одной брови, почти кривой усмешкой.

– Мне больше всех в мире везёт с парковкой.

– Ну естественно, – мрачно бормочу я.

Поставив машину на парковочный тормоз, Джонатан выключает зажигание, затем пристально смотрит на меня. Его кадык дёргается от судорожного глотка.

– Я прочёл тот любовный роман, который купил в книжном.

Я смотрю на него искоса, удивлённая и… заинтригованная.

– Оу?

Он кивает.

– Он оказался хорошим. Это не Остин, но…

– Прекрати, – я шутливо ударяю его по твёрдому, как камень, бедру, испытывая странное чувство дежавю. – Прекрати дразнить меня!

Уголки его губ приподнимаются почти в улыбке, прежде чем она исчезает, оставляя только тишину и густой, тяжёлый заряд в воздухе. Джонатан сжимает челюсти. Его глаза всматриваются в мои.

– Они очень разные, – говорит он. – Пара в этом романе.

Я киваю.

– Противоположности, по сути.

– Но… – его взгляд скользит вниз к моим губам. – В конечном итоге у них всё складывается. Это сердце их связи, их притягивают различия друг друга, они прикладывают усилия, чтобы сократить расстояние между ними, не теряя себя. Они… растут. Вместе. И более глубоко постигают своё истинное «я».

Моё сердце бешено колотится, ударяясь о рёбра. Будь он проклят за то, что сказал это так идеально.

– Вынужденная близость тоже помогает, – говорю я тише, почти шёпотом. – Торчать в карете несколько дней подряд, в гостинице всего с одной доступной комнатой и…

– Только одна кровать, – говорит Джонатан, и его кадык дёргается при очередном глотке. – Я читал об этом. Это популярный приём. Я могу понять, почему.

– Ну естественно, ты читал о приёмах в любовных романах.

– Я читал всё об этом чёртовом жанре, – его пальцы барабанят по рулю. – Я ничего не делаю вполсилы, Габриэлла.

– Да… – я вглядываюсь в его лицо. – Да, ты не такой.

Рука Джонатана стискивает руль. Его челюсти сжимаются. И затем внезапно он распахивает свою дверцу.

Я моргаю, выходя из оцепенения. Затем я понимаю, что он собирается сделать. Проклятье. Он откроет мне дверь и снова будет вести себя по-рыцарски. Я не могу с этим справиться, учитывая, что один контакт ладоней так меня возбудил, что я ёрзала на своём сиденье всю дорогу домой.

Я хватаюсь за ручку, отчаянно желая опередить его, но Джонатан уже там, открывает мою дверцу, а затем снова протягивает мне руку. Я смотрю вниз на сугроб у своих ног, который мне нужно преодолеть. Неохотно я беру его за руку и пытаюсь не обращать внимания на электрический жар, который проходит сквозь меня, распространяясь от наших сцепленных рук до кончиков моих пальцев на ногах.

Перепрыгнув через сугроб, я с глухим стуком приземляюсь в рыхлую мягкость, затем смотрю на небо и сахарную пыль матери-природы, падающую на нас. Я выставляю язык и улыбаюсь.

Снег пробуждает во мне ребёнка. Чудо. Я никогда не перестану любить его.

Толстые холодные хлопья падают мне на язык. Я мурлычу от удовольствия, затем медленно открываю глаза. Джонатан пристально смотрит на меня.

– Что такое?

– Твоя способность радоваться, – тихо говорит он. – Это… вдохновляет.

Комплимент от Джонатана Фроста. И не просто какой-нибудь комплимент, а такой, который заставляет моё сердце чувствовать себя замеченной и сияющей, как свет свечей, льющийся из окна тёмной, холодной ночью.

Моё зрение затуманивается от подступающих слёз. У меня перехватывает горло.

– Ты не думаешь, что это глупо?

Он качает головой.

– Нет.

– Странно? Причудливо? Инфантильно? – шепчу я. Просто подборка тех слов, которыми меня называли, когда моё счастье выплескивалось на тех, кому казалось, что это «перебор».

Медленно приближаясь, хрустя снегом под ботинками, он смотрит мне в глаза.

– Нет, Габриэлла. Я не думаю, что это глупо, или странно, или причудливо, или инфантильно – держаться обеими руками за лучшие стороны того, кто мы есть, когда мы молоды, и не позволять жизни отнять это у нас. Я думаю, это храбро и круто, и не восхищаться тобой за это невозможно настолько, что аж раздражает.

Костяшки его пальцев касаются моей щеки, и мои глаза начинают закрываться. Это кажется таким ошеломляюще правильным, но я могу думать лишь о том, что это абсолютно неправильно.