Текст книги "Мотив омелы (ЛП)"

Автор книги: Хлоя Лиезе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава 14

Плейлист: Gwen Stefani – Under the Christmas Lights

С пылающим сердцем я сбегаю вниз по лестнице своего многоквартирного дома, выскакиваю за дверь и бросаюсь в объятия Джонатана.

Он смеётся тепло и глубоко, целуя мои щёки, нос, рот.

– Я скучал по тебе, – говорит он. – Худшие пятнадцать минут в моей жизни.

– Мне показалось, что прошло пятнадцать дней, – я улыбаюсь ему, беру его за руку, когда он протягивает её, чтобы я могла перешагнуть через очередной сугроб и сесть на своё место в его внедорожнике.

Джонатан ведёт машину, и мы препираемся. Я жалуюсь на то, что он соблюдает скоростной режим, когда на дороге совсем немного снега, и я отчаянно хочу оказаться у него дома, уже голой. Он напоминает, что ему очень хотелось бы находиться у себя дома и уже голым, но это я потребовала заскочить ко мне. Честно говоря, после того, как мы в течение двух недель вели себя прилично, это ощущается просто прекрасно. Такое чувство, что я надеваю свою самую мягкую рубашку и забираюсь под самое уютное одеяло – знакомое, безопасное и правильное.

– Удовлетворена? – спрашивает он, паркуя машину.

– Пока нет, – перебравшись через центральную консоль, я устраиваюсь у него на коленях так, как хотела, когда он в первый раз отвозил меня домой. – Но скоро буду удовлетворена.

Джонатан даже не может скрыть улыбку, когда я запускаю руки ему под рубашку, осторожно избегая места над бедром, куда помпа вводит инсулин, и дразню его живот и грудь. Его глаза закрываются, когда я прокладываю дорожку поцелуев вверх по его шее, подбородку, скулам, затем к уголку рта.

– Я чуть не проехал там на красный свет, – бормочет он, скользя руками вниз по моим бёдрам к заднице, лаская, сминая. – Всё из-за тебя и твоих сексуальных требований.

– Тебе нравятся мои сексуальные требования.

– Да, – признаётся он, прижимая меня к себе там, где он твёрд и натягивает брюки. – Но они ещё больше понравятся мне наверху, на кровати перед камином.

Я вырываюсь, скатываясь, как перекошенный снежок, обратно на своё сиденье и распахиваю дверцу.

– Поторопись!

Смеясь, Джонатан обегает машину и заключает меня в объятия. Я обвиваюсь вокруг него, как огромная коала, а он открывает дверь своего дома и трусцой поднимается по лестнице.

– Впечатляющая физическая сила, – говорю я ему.

– Хоккей весьма хорош для кое-чего.

– Для того, чтобы взбегать по лестнице со своей сексуально требовательной женщиной и не запыхаться?

Он выгибает бровь, открывая дверь в свою квартиру.

– Да, но в целом… – он пинком захлопывает за нами дверь. – Для выносливости.

По нажатию кнопки на пульте дистанционного управления в камине в гостиной его квартиры оживает пламя.

– Вау, – шепчу я.

Он усмехается и говорит:

– Придержи эту мысль.

Демонстрируя впечатляющую силу, Джонатан перетаскивает свою низкую кровать-платформу из угла студии через всё помещение, пока она, накрытая уютными одеялами, не оказывается прямо перед камином.

Не успеваю я сказать хоть слово, а Джонатан уже снимает с моих плеч пальто и вешает его на вешалку. Оставив лёгкий, как пёрышко, поцелуй на моей шее, он вдыхает меня. Я вздыхаю, откидывая голову ему на плечо, как мне этого хотелось. Его руки обхватывают меня сзади, а я протягиваю руку назад и провожу ладонью по твёрдым, толстым очертаниям его эрекции.

– Я хочу тебя так сильно, что едва могу ясно видеть, – хрипло говорит он.

– Эта помешанная на праздниках цыпочка с работы тебя возбудила? – шепчу я. – С её пышными бёдрами, взъерошенными кудрями и склонностью действовать тебе на нервы?

Он издаёт стон смеха.

– Похоже, ты говоришь по собственному опыту или что-то в этом роде. У тебя есть коллега, к которому ты неравнодушна?

– Ты сводишь меня с ума, – я разворачиваюсь в его объятиях и рычу эти слова ему в рот, пока мы целуемся, прикусываю его губу. – Ты создан для того, чтобы делать меня дикой.

Джонатан обхватывает моё лицо и снова целует, крепко и жадно, ведя нас к кровати.

– Ты себе даже не представляешь.

– Я хочу знать.

– С того момента, как я осознал статистическую вероятность, что МКЭТ – это ты, – говорит он между поцелуями, – учитывая все совпадающие обстоятельства и улики, я пропал. Всё, что я подавлял рядом с тобой, Габриэлла, – поцелуй, – всё, что я запрещал себе воображать с МКЭТ, – поцелуй, – объединилось. Я был в полном раздрае. Мне приходилось наблюдать, как ты ходишь по магазину и сверлишь меня взглядом, всё ещё ненавидя меня до глубины души. А потом мне приходилось идти домой и каждый вечер удовлетворять себя в душе, потому что ты приводила меня в ярость и делала меня таким чертовски твёрдым.

У меня отвисает челюсть.

– Я хочу увидеть повторение этого попозже.

– Я так рад, что это ты, Габриэлла, – он заканчивает разговор о похоти и переходит к романтике, прижимает меня к себе, дразнит мои соски через свитер. – Я бы не смог вынести иного расклада.

– Джонатан, – шепчу я, безумно счастливая от того, как он прикасается ко мне. – Я тоже.

Взяв меня за руку, он садится на кровать и тянет меня вниз, пока огонь весело пляшет позади нас.

Я плюхаюсь к нему на колени, глядя на Джонатана сверху вниз, пока он убирает с моего лица выбившиеся локоны и заправляет один мне за ухо. Я просовываю руку ему под рубашку, поднимаюсь по груди к сердцу, а затем целую его. Наши языки соприкасаются, и это кремень и сталь, воздух вырывается из нас, мы оба снимаем обувь, заползаем обратно на кровать, срываем одежду друг с друга.

– Ты потрясающе пахнешь, – шепчу я, уткнувшись носом в его шею, вдыхая его запах. – Почему ты так потрясающе пахнешь?

Джонатан издаёт смешок, но звук становится натянутым и срывающимся, когда я облизываю его адамово яблоко, пробуя на вкус его кожу.

– Это просто гель для душа. Когда я понял, что резкие запахи вызывают у тебя головную боль, я перестал пользоваться одеколоном и перешёл на такой вариант.

Я вздыхаю от удовольствия, бесстыдно трусь о него, прикасаясь к нему, пробуя его на вкус.

– Это недопустимо мило.

– Я старался, – признаётся он, целуя безумно чувствительное местечко на моей шее, прикусывая зубами моё ухо. – В очень скрытной манере.

– Одежда, – ною я. – Снимай. Всю.

Он хватается за низ моей кофты и начинает поднимать.

– Скажи мне, Габриэлла. Чего ты хочешь. Чего ты не хочешь. Обещай, что скажешь.

– Я обещаю, – говорю я ему, целуя в подбородок, проводя ладонью по его штанам, где он твёрдый и натягивает ткань.

Джонатан снимает с меня свитер, затем футболку под ним, обнажая мою грудь, так как на мне нет лифчика. Какой в нём был смысл, если Джонатан всё равно просто снял бы его?

Его руки дрожат, когда он скользит ими вверх по моей талии и нежно обхватывает мои груди. Его большие пальцы обводят мои соски, пока он целует мою шею, подбородок, рот.

– Почему ты такая красивая?

– Потому что я твоя.

– Моя, – шепчет он, наклоняясь, чтобы поцеловать мою грудь, втягивая каждый сосок в рот долгими медленными посасываниями, которые посылают волны удовольствия вниз по моему животу и ниже, туда, где я мокрая и умираю от желания его прикосновений.

Вжав меня обратно в кровать, он стягивает с меня леггинсы. И видя меня, он втягивает прерывистый вдох. Его руки скользят по моей обнажённой заднице и притягивают ближе.

– Я хочу свести тебя с ума, – бормочет он.

Я приподнимаюсь на локтях, чтобы лучше видеть его, наблюдаю, как его руки путешествуют по моему телу.

– Пожалуйста, сделай это. Ты был слишком мил последние две недели. У меня ломка.

Смеясь, он прижимается поцелуем к моему бедру, затем к животу. После первого нежного поцелуя в мой клитор я выгибаюсь и падаю обратно на кровать.

Он улыбается, выглядя в высшей степени довольным.

– Настолько впечатляет, да?

Я заставляю себя подняться.

– Просто притормозите там, мистер Фрост. Мне самой нужно кое-кого раздеть.

Сначала я снимаю с него свитер, тёмно-нефритовый, как вечнозелёная хвоя в полночь. Затем я снимаю с него обтягивающую белую майку, обнажая красивое мускулистое тело, покрытое тёмными волосками. Я касаюсь его твёрдой груди и плоских тёмных сосков. Затем я целую и посасываю их, заставляя его стонать.

Добравшись о его брюк, я останавливаю себя. Моя рука покоится у него на бедре, рядом с местом введения лекарства и карманом, где я вижу его помпу.

– Покажешь мне?

– Я… – он прочищает горло. – Мне нравится полностью отсоединять помпу, чтобы я мог свободно двигаться и не беспокоиться о том, что не так дёрну трубку, – я внимательно наблюдаю за ним, пока он отсоединяет тонкую прозрачную трубку помпы от маленького диска на его коже, затем берёт его в руку. – Только не давай мне заснуть после того, как ты меня вымотаешь, – он одаривает меня улыбкой. – Лучше потом снова подключить всё обратно.

– Я не дам тебе уснуть, – тихо говорю я ему, нежно прослеживая по V-образным линиям вдоль его бёдер, вверх по сильным мышцам, соединяющимся с рёбрами.

Достав помпу из кармана, Джонатан аккуратно кладёт и помпу, и трубку на ближайший журнальный столик. И когда он поворачивается обратно, я дарю ему долгий, медленный поцелуй.

– Это за что? – спрашивает он.

– Просто мне захотелось.

Он улыбается, вспоминая свои собственные слова, сказанные в ту ночь, когда он отвёз меня домой, в ту ночь, когда всё начало меняться.

– Я хотел сделать гораздо больше, чем просто помочь тебе сесть в мою машину, Габриэлла.

– Это чувство было взаимным, – говорю я ему, переворачивая Джонатана на спину. Я расстёгиваю его ширинку, затем стаскиваю вниз брюки и боксёры. Боже, он прекрасен, весь такой длинный, с мощными мускулами и толстой, вздыбившейся эрекцией. Я целую его большие, мускулистые бёдра, стройные ноги, каждый дюйм его тела, такой твёрдый под упругой, тёплой кожей.

– Габриэлла, – шепчет Джонатан, притягивая меня ближе, целуя мою шею, ключицу, нежно теребя ртом один из моих сосков, затем другой. – Я хочу, чтобы ты кончила.

– Я хочу, чтобы мы оба кончили, – я улыбаюсь, когда он переворачивает меня на спину и опускается вниз по моему телу.

– Ты первая, – говорит он, весь такой рычащий и властный, что заставляет меня бесстыдно широко раздвинуть ноги. – Вот так, да? – лукаво спрашивает он, прокладывая дорожку поцелуев вверх по моим бёдрам.

– Боже, да. И я недавно сдала анализы. ИППП нет.

– Аналогично. По обоим пунктам, – тихо говорит он. У него вырывается болезненный стон, пока он поглаживает меня кончиками пальцев. – Чёрт, ты мокрая. И мягкая. И великолепная, – затем он опускается и тянет меня за бёдра, пока я не оказываюсь прямо перед его лицом, и его язык опускается именно туда, где мне хочется его ощутить.

Он начинает мягко ритмично поглаживать мой клитор, затем скользит одним пальцем глубоко внутрь, размеренно лаская меня, наблюдая за мной, изучая, что заставляет меня таять и стонать.

Для меня это происходит не быстро, но Джонатан, кажется, ничуть не возражает. Он облизывает, пробует на вкус, дразнит, поглаживает меня пальцами. Он говорит все грязные вещи, которые, как я знала, он скажет, и некоторые, которых я не ожидала услышать – слова, от которых моя спина выгибается дугой, и желание поёт в моих венах.

Мне жарко, и всё же я дрожу, удовольствие бурлит глубоко внутри меня, отдаётся в груди и горле, кончиках пальцев рук и ног.

– Так хорошо, – шепчу я.

Из его горла вырывается глубокое, удовлетворённое урчание.

– Хорошо.

– Так хорошо, – повторяю я снова, когда он находит идеальный ритм губ и рук, его язык обводит мой клитор, два пальца потирают точку G. Я выгибаюсь дугой на кровати. – Не останавливайся. Именно так. Пожалуйста, не останавливайся.

Джонатан снова стонет, так явно возбуждённый тем, что заводит меня. Он вжимается пахом в матрас в такт движений своих пальцев, его глаза закрыты, будто он пребывает в экстазе. Я хочу посмотреть, как он трахает постель, потому что он так отчаянно хочет меня, но тут он принимается двигать пальцами сильнее, быстрее, мои глаза закрываются, и наслаждение разливается по моим конечностям, тугое и раскалённое добела. Я сгибаю ноги, обхватывая ими его плечи. Прижимаясь бёдрами к его рту, я запускаю пальцы в его волосы.

– О Боже, я так близко. Пожалуйста, я так…

Я сотрясаюсь, ахая снова и снова, пока он проводит языком по моим дрожащим бёдрам, растягивая мой оргазм, пока я мягко не отталкиваю его, умоляя не делать этого больше.

– Габриэлла, – говорит он, наклоняясь надо мной.

– Джонатан, – отзываюсь я, затаив дыхание, притягивая его бёдра ближе к своим. – Никаких ИППП. Мы это уже обсуждали. Я принимаю таблетки каждое утро.

Его толстая длина, потемневшая, с влажной головкой, трётся об меня.

– Без презерватива? – выдыхает он.

– Мне не нравится, как они ощущаются. Я понимаю их важность, и я могу использовать их, если нужно, но если ты не против без…

– Я очень даже не против без, – Джонатан обхватывает мою грудь и прижимается ко мне, доводя до очередного оргазма уверенными, медленными движениями своего члена по моему клитору.

Я так близка, трусь о него, бессвязно умоляю, пока мне, наконец, не удаётся произнести:

– Внутри. Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

Джонатан жадно целует меня и начинает входить, но это так туго, и я начинаю паниковать. Его рука скользит по моим волосам, массируя кожу головы. Он целует меня в щеку, в нос, в мою верхнюю губу.

– Расслабься для меня, Габриэлла.

Я стону от приказа, прозвучавшего в его голосе, чувствуя, как моё тело отзывчиво расслабляется. Он осторожно входит чуть глубже.

– Дыши, красавица, – говорит он мне на ухо, прежде чем запечатлеть долгий, горячий поцелуй на моей шее. Он большой, и всё так тесно, но я мокрая, такая мокрая, и он целует меня, хвалит меня, пока я не чувствую, что он вошёл полностью.

Я хватаю его за плечи, выгибаясь навстречу.

– Ты нужен мне.

– Я здесь, – он стонет, входя в меня, его хватка на моём бедре такая жёсткая и собственническая. – Я прямо здесь, и ты чертовски восхитительна. Черт, ты ощущаешься так хорошо. Такая тугая и тёплая.

Джонатан прижимает меня к себе, задевая то местечко глубоко внутри, от чего у меня перехватывает дыхание, и мои бёдра неистово прижимаются к его паху.

Он крепче обхватывает меня руками, вдавливает своим весом в матрас, заставляя чувствовать каждое движение его бёдер, равномерное трение его паха о мой клитор. Он целует мою шею, губы, грудь. Всё так быстро и отчаянно, и я начинаю дрожать под ним, выгибаться и кричать, а потом меня накрывает такими мощными волнами, что только его тело может удержать меня.

– Габби, – шепчет он. – О, Боже, я чувствую тебя.

Он отстраняется и входит в меня быстрее, жёстче, воздух шумно вырывается из него.

– Я сейчас кончу, Габби.

Я прижимаю его к себе, когда он снова опускается и просовывает руки между моей спиной и кроватью, обнимая меня. Он входит глубже, с каждым глубоким, страдальческим стоном подкидывая меня выше по матрасу. Я чувствую, как он теряет контроль, чувствую, как его тело капитулирует перед моим, и я крепко обнимаю его.

– О боже, Габби. Ох, бл*дь…

– Я хочу всего этого, – говорю я ему, крепко целуя, впиваясь пальцами в его задницу, побуждая его двигаться сильнее. – Дай мне всё.

С криком он вонзается в меня и изливается с долгими и горячими, неистовыми толчками бёдер, выкрикивая моё имя, пока не проливается весь. После минутного молчания и дюжины нежных, бездыханных поцелуев Джонатан поднимается с моего тела и притягивает меня в свои объятия. Насытившиеся и ошеломлённые, мы смотрим друг другу в глаза.

– Вау, – шепчу я.

– «Вау» – это ты верно сказала, – говорит он с мягкой улыбкой, пока его рука обвивается вокруг моей талии. Он смотрит на меня так пристально, и его мягкая улыбка становится ещё шире.

– Что такое?

Он счастливо вздыхает.

– Ты здесь.

Теперь моя улыбка вторит его.

– Я здесь. У нас только что был потрясающий секс. Что я сделала, чтобы заслужить это? Я была непослушной? Или хорошей?

Он смеётся глубоким и раскатистым смехом, притягивая меня ближе в свои объятия, медленно целуя.

– И то, и другое.

Отстраняясь, я провожу руками по его волосам и осматриваю его.

– Ты осознаёшь, как нам повезло? Что мы нашли друг друга не один раз, а дважды?

Джонатан смотрит мне в глаза, выражение его лица такое серьёзное.

– Мы самые везучие на свете.

– Почему у тебя такой вид, будто тебе от этого грустно?

Он притягивает меня ближе и снова целует.

– Я слишком хорошо знаком с вероятностью и статистикой.

– Что это значит?

– Это значит, что одно неверное движение, – тихо говорит Джонатан, прижимаясь своим лбом к моему, – один-единственный неверный шаг, и я бы разминулся с тобой. И я не хочу такого мира. Я никогда не захочу мира без тебя.

– Джонатан, – я обхватываю ладонями его лицо, всматриваясь в глаза. Они влажные. – Эй. Всё в порядке. Я здесь.

Он сжимает меня в объятиях и зарывается лицом в мою шею, вдыхая меня.

– Засахаренные сливы, – шепчет он. – Ты пахнешь терпкими сливами и сахаром с корицей, и это, бл*дь, самый лучший запах в мире.

Я улыбаюсь, проводя пальцами по его волосам, надеясь, что это его успокоит.

– Ты испытывал небольшой стресс, не так ли? Под маской крутого парня ты прятал все эти знания и беспокойство.

Он прижимается ко мне и утыкается в изгиб моей шеи, нежно целуя меня там.

– В тот последний вечер на работе, когда ты сказала мне, где встречаешься с ним – со мной – я так сильно хотел тебе сказать. И так много раз за те три дня, что мы были в разлуке, я почти писал тебе, почти звонил, почти отправлял сообщение в телеграме, где рассказывал тебе всё, но… – он отстраняется, удерживая мой взгляд. – Но я просто не мог этого сделать. Я всё время боялся, что расскажу тебе, и ты будешь по-настоящему презирать меня за то, что я сделал с магазином, и тогда я потеряю тебя…

– Никогда, – говорю я ему.

– Теперь я это знаю, – отвечает он тихо, почти про себя, играя с прядью моих волос. – Вот почему я встретился с миссис Бейли, чтобы получить совет о том, как наконец набраться смелости рассказать тебе.

– Ты справился, – я улыбаюсь ему. – Мы оба справились.

– Да, – его глаза всматриваются в мои. – Мы это сделали.

И долгое время мы лежим там в тишине, нет ничего, кроме мягкого танца пламени костра, звуков нашего дыхания и шепота голосов, когда мы касаемся друг друга и смотрим друг на друга, взрываясь смехом и улыбками, собирая воедино прошедший год, соединяя каждую частичку нас самих и наших отношений. Прошлое слилось в одно славное, многообещающее целое.

После сладкого, медленного поцелуя Джонатан кивает, показывая подбородком в сторону миниатюрной рождественской ёлки, приютившейся на каминной полке и сверкающей крошечными огоньками.

– Вот что ты со мной сотворила, – ворчит он. – У меня есть рождественская ёлка. Я агностик, который, несмотря на свою деловую хватку, ненавидит пустые потребительские порывы этого сезона, и вот я здесь, с рождественской ёлкой на каминной полке.

– Думаю, что она недостаточно маленькая. И ей определённо не хватает ёлочной звезды на макушке, размером с ноготь, – я нежно целую его. – Это очень мило, Джонатан, но просто чтобы ты знал… тебе не обязательно любить праздники. Я достаточно сильно люблю их за нас обоих.

На минуту воцаряется тишина. Он проводит кончиком пальца по моей груди, делая соски твёрдыми и чувствительными.

– Я не то чтобы так сильно ненавижу праздники, – говорит Джонатан. – Просто у меня… не так много счастливых воспоминаний о них. Мои родители не ладили. Они всегда много ссорились, но хуже всего было во время праздников – они скандалили, хлопали дверями, уезжали ночью и не возвращались до следующего дня.

– Моя сестра Лиз, с которой ты познакомилась, она старше, и она несла такое бремя в это время года, пытаясь компенсировать враждебность моих родителей, сделать всё более «праздничным» и «счастливым» для меня. Когда я стал старше, это просто казалось мне глубоко несправедливым и угнетающим – это давление и чувство вины, если мы не всегда были «весёлыми» просто потому, что наступил декабрь месяц и «приближалось Рождество!»

Я смотрю на него снизу вверх, проводя пальцами по его волосам.

– Мне жаль. Это можно понять.

Он поворачивает голову и целует мою ладонь.

– Тебе не нужно сожалеть, Габриэлла. И я говорю всё это к тому, что, хотя у меня не так много положительных ассоциаций с праздниками… – он нежно обхватывает мою грудь, затем медленно целует меня. – Я думаю, что в будущем они появятся.

Я вздыхаю, не отрываясь от поцелуя, но затем отстраняюсь, встречаясь с ним взглядом.

– Я всё равно сожалею, что это было так тяжело. Для тебя и Лиз.

– Спасибо, Габби, – он целует меня крепче, пытаясь двинуться дальше от этого момента. И я понимаю. Но мне нужно, чтобы он это знал. Садясь, я переворачиваю Джонатана на спину, затем сажусь верхом ему на колени. Я кладу руки ему на плечи и смотрю вниз, приподняв одну бровь.

Он одаривает меня весёлой, ласковой улыбкой.

– Я вижу, что ты делаешь. И у тебя не совсем получилось, – нежно, указательным пальцем, он приподнимает дугу моей брови выше. – Вот, уже лучше.

– Хорошо. А теперь слушай сюда, чемпион.

– Чемпион, да?

– Ты меня слышал, – я прекращаю притворяться и наваливаюсь на него всем весом, заставляя Джонатана резко выдохнуть и обхватить меня за талию. – Особенно теперь, когда я знаю, почему праздники тебе не нравятся, мне нужно, чтобы ты мне поверил – да, я люблю праздничное настроение и праздничное веселье, но не так сильно, как я люблю… – я смотрю ему в глаза, боясь сказать что-то настолько правдивое так скоро. Вместо этого я говорю ему: – Я не хочу, чтобы ты менялся ради меня. Я хочу тебя таким, какой ты есть, Джонатан Фрост. Этого более чем достаточно.

Его глаза всматриваются в мои.

– Я верю тебе. И я знаю, что ты никогда не ждала бы, что я изменюсь. Я просто думаю, что будет чертовски невозможно не полюбить праздники хоть немного теперь, когда я смогу разделить их с тобой.

Я прикусываю губу, чтобы не расплакаться.

– Это… до абсурда мило, Джонатан.

Улыбаясь, он тянет меня вниз и заключает в свои объятия.

– Габриэлла, – тихо произносит он, закидывая мою ногу себе на талию.

Он снова твёрдый, уютно устроившийся и горячий между моих бёдер.

– Джонатан, – шепчу я.

Его губы касаются моих, когда он говорит мне:

– Габриэлла, я люблю тебя. Я не жду, что ты скажешь в ответ то же самое, но я не могу больше ни минуты жить без того, чтобы не сообщить тебе правду.

Я задыхаюсь, радостная и взволнованная, но прежде, чем я успеваю сказать хоть слово, он целует меня плавящим душу, переворачивающим мир поцелуем.

– Мне теперь трудно назвать определённый час, – тихо говорит он, – или место, или взгляд, или слово, когда был сделан первый шаг. Слишком это было давно. И я понял, что со мной происходит, только тогда, когда уже был на середине пути.

Тепло разливается из моего сердца в мои руки, прикасающиеся к нему, в мои губы, целующие его. Моя любовь – это сияющий восход солнца, разливающийся по твёрдой заснеженной земле.

– «Гордость и предубеждение», – шепчу я.

Джонатан кивает.

– Лучшее у Остин.

– Да, это действительно так.

– Довожу до твоего сведения, что жанр любовного романа этим не ограничивается, но «ГиП» – это неплохое дерьмо. Столько напряжения, – рычит он, не отрываясь от моей кожи, – и тоски, и работы…

– Прежде чем они оказываются готовы отбросить свои осуждения и предвзятые представления, – я смотрю ему в глаза. – Быть храбрыми и отказаться от своих щитов. Вот тогда они ясно видят друг друга. И они безумно влюбляются.

Он целует меня, глубоко и неторопливо. Я чувствую, как сильно он хочет меня.

– И они заслуживают своего счастливого конца.

– Больше никакой безответной тоски, – говорю я ему.

– Больше не нужно быть храбрым в одиночку, – говорит он. – Теперь мы храбрые вместе.

– Вместе, – я улыбаюсь ему и удерживаю его взгляд. – Я тоже люблю тебя, ты же знаешь.

Джонатан улыбается, накручивая на палец прядь моих волос, затем подносит её к губам для благоговейного поцелуя.

– Я знаю.

Я изучаю его, и его суровые черты смягчаются, когда он встречается со мной взглядом и расплывается в ещё более ослепительной улыбке. Я ерошу его тёмные, чудесные волосы. На его щеках румянец. Его бледно-зелёные глаза сверкают. Я хочу сто жизней смотреть на это лицо и любить его.

– Я люблю тебя, – шепчу я, протягивая руку между нами, поглаживая его, когда он прижимается ко мне. – И я хочу тебя. Таким образом. Тысячью способов.

– Боже, да, – стонет Джонатан. Он погружается в меня, пока мы лежим на боку, лицом друг к другу, одна рука у меня на спине, другая между нами, потирает мой клитор. Я льну к нему, насаживаясь на всю его длину, глядя ему в глаза, купаясь в свете камина, спутанных простынях и тепле его тела, прижатого к моему.

На этот раз всё не безумно, а восхитительно медленно и терпеливо, тянется так долго, потому что мы отчаянно хотим, чтобы это не заканчивалось. Бёдра Джонатана двигаются вместе с моими, его хватка сжимается крепче. И когда его большой палец обводит мой клитор в нужном месте, я начинаю кончать вокруг него.

Не сводя с меня глаз, Джонатан крепко прижимается ко мне и погружается в меня, обретая свою разрядку. А потом мы лежим, сплетаясь в объятиях друг друга, затаив дыхание, купаясь в свете камина и мерцающих огоньках самой крохотной рождественской ёлки.

Моя рука на его колотящемся сердце, его рука на моём, и я целую мужчину, которого люблю. Мой самый счастливый хэппи-энд.

Джонатан тоже целует меня, нежно и прохладно, как падающий снег, и шепчет то, что я уже знаю, пробирая до костей…

Я тоже его хэппи-энд.

Эпилог. Джонатан

Плейлист: Crofts Family – Merry Christmas, Marry Me

Она высовывается за порог, зимний ветер ласкает её медово-каштановые кудри, заставляет красное платье-свитер прильнуть к её роскошному телу. Я никогда не был большим любителем подарков, но теперь они нужны мне ещё меньше: Габриэлла – это достаточный подарок для меня.

– Счастливого Рождества! – кричит её последний покупатель с тротуара – ребёнок, укутанный в пухлую куртку и пушистые белые наушники, которые навевают старые, приятные воспоминания и приступ ностальгии.

– Счастливого Рождества! – кричит в ответ Габриэлла, машет рукой и лучезарно улыбается.

И, как всегда, её лучезарная радость поражает меня, как стрела в сердце.

И, как всегда, она слишком долго стоит на улице в одном лишь лёгком платье, которое не защищает её от холода.

– Миссис Фрост.

Она оглядывается через плечо – взметнувшиеся локоны, сверкающие карие глаза и глубокие, милые ямочки на щёках. Боже, она прекрасна.

– Да, мистер Фрост?

– Я бы хотел, чтобы сегодня вечером мы с женой встретили Новый Год без переохлаждения…

– О, боже мой. Я просто немного продрогла во время того похода в день солнцестояния. У меня не было переохлаждения.

– Джун была другого мнения.

Она закатывает глаза, оборачивается и ещё раз машет мальчику снаружи.

– Вы с Джун – два чересчур заботливых человека.

– Также известных как прагматики, которые любят тебя, несмотря на твою непрактичную склонность брести по снегу высотой по бёдра, – подойдя к ней сзади, я обнимаю её за талию. – Как насчёт того, чтобы присоединиться ко мне в тепле?

Вздохнув, Габби позволяет мне развернуть её и затащить внутрь, затем закрывает за нами дверь. И кто бы мог подумать, она дрожит. Обхватив меня руками за талию, она прижимается к моей груди, чтобы согреться.

– Отмораживаешь задницу ради клиентов, – бормочу я.

– Проводы покупателей заставляют их чувствовать себя ценными и особенными, – чопорно говорит она мне. – Это то, что называется положительным опытом обслуживания клиентов, и, как показывают наши маркетинговые исследования, является основной причиной, по которой клиенты сообщают о возвращении в наш офлайн-магазин. Кто-то же должен это делать, учитывая, что другой парень, который околачивается поблизости – настоящий Гринч.

– Мм, – я провожу ладонями по её рукам, согревая её. – Тебе следовало бы выпнуть его куда подальше.

Её улыбка возвращается во всей своей захватывающей силе.

– Думаю, я оставлю его себе. Может показаться, что он приносит больше вреда, чем пользы, хмуро глядя на посетителей, пока они листают его книги…

– Наши книги. И это не библиотека. Если они просматривают это, они это покупают.

– Наши книги, – уступает она, и её пальцы скользят по моим волосам. – Этот парень, однако, обманчив. Сначала я подумала: «Он такой Скрудж!» Оказывается, у него золотое сердце. Он хорошо инвестировал и сделал этот книжный магазин стабильно прибыльным за последние десять лет, и угадай, что он потом сделал? Он начал жертвовать деньги!

Я недовольно шиплю, потому что знаю, что это рассмешит её.

– Что ещё хуже, – говорит Габби сквозь приступы смеха, – у него хватило наглости стать соучредителем благотворительной организации, посвящённой… ни за что не угадаешь, – она заговорщически наклоняется ко мне. – Потребностям зимнего времени года. Людям, которым нужна помощь с платой за отопление и освещение их домов. С покупкой пальто, сапог, шапок и перчаток для тех, у кого этого нет. И огромный фонд для покупки подарков детям, чьи семьи не могут себе их позволить.

– Похоже, он тот ещё кадр.

– О, это так, – она обвивает руками мою шею и покачивает нас из стороны в сторону. – Но я люблю его. Так сильно, очень сильно.

Мои руки скользят вниз по её талии, и я веду её назад, пока она не прижимается к двери.

– Джонатан! – шипит она. – Что ты делаешь? Мы травмируем какого-нибудь бедного ребёнка, который просто захочет зайти и купить книгу…

– Магазин закрыт, – я переворачиваю вывеску, запираю засов, затем подхватываю Габби на руки и несу к новейшему элементу магазина: крепкой деревянной лестнице, которая скользит по встроенным книжным полкам. Это воплотило фантазию Габриэллы о воссоздании момента с Белль в «Красавице и чудовище», и это воплотило мою фантазию о том, чтобы сидеть у камина и заглядывать под её платье.

– Мы не можем просто закрыть магазин, – говорит она. – Нам нужно поддерживать прибыль, мистер Фрост. Важнейшая прибыль будет потеряна.

– Боже, мне нравится, когда ты говоришь со мной о деньгах. К счастью, после долгого и настойчивого… – я сажаю её на ступеньку лестницы, задираю платье до этих роскошно полных бёдер, затем раздвигаю ей ноги, чтобы она почувствовала и не оценила двойной смысл моих слов, – изучения цифр, я определил, что мы можем позволить себе потерять пятнадцать минут работы.

– Пятнадцать минут? – она выгибает бровь. – После стольких лет ты ужасно уверен в своих силах соблазнителя, Джонатан Фрост.

– Чертовски верно.

Её голова откидывается на ступени лестницы, когда я целую её в шею, опускаю вырез платья и освобождаю её грудь. Я дразню каждый сосок своим ртом, жёстко, ритмично посасывая, в то время как мои большие пальцы обводят её шелковистую внутреннюю поверхность бёдер медленными кругами и сводят её с ума.