Текст книги "Мотив омелы (ЛП)"
Автор книги: Хлоя Лиезе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Чертовски хороший вопрос, Мистер Реддит. Хочу ли я с ним встретиться? Да. Но я также боюсь встретиться с ним. Потому что тогда он узнает меня всю. И он может решить, что этого недостаточно или что это слишком много.
Но я никогда не узнаю, если не рискну, не так ли? Что мы будем делать, общаться в телеграме в течение следующих шестидесяти лет и никогда не покидать френдзону?
Выпрямляясь на своём надувном кресле-шаре, я придвигаюсь поближе к столу и делаю глубокий вдох для храбрости. У меня трясутся руки, когда я печатаю.
МКЭТ: Я хочу встретиться с тобой. И я не чувствую себя обязанной. А ты?
Там написано, что он печатает. Я так сильно прикусываю губу, что идёт кровь.
МИСТЕР РЕДДИТ: МКЭТ. Не хочу тебя пугать, но я хотел встретиться с тобой уже несколько месяцев. Обязанный – последнее слово, которое я бы употребил в отношении себя. Я просто не хотел показаться жутким типом.
Я ошеломлённо моргаю, глядя на экран. Мистер Реддит, Какого_Чарльза_Диккенса, уже несколько месяцев хотел встретиться со мной.
Я ему… нравлюсь? Мы встречаемся как друзья? Гипотетические романтические партнёры? Друзья с потенциалом для романтических отношений?
Я щурюсь в экран, повторяя слова, изучая их. Я не могу понять. Вот для чего мне нужны Элай и Джун. Они обычно дразнили меня по этому поводу в колледже, когда мы только подружились и пытались заводить отношения, но с тех пор они поняли, что я действительно не вижу, когда кто-то проявляет ко мне романтический интерес. Может, это потому, что привлекательность для меня устроена иначе, а может, потому, что я с трудом улавливаю намерения людей и социальные сигналы. Если кто-то тепло улыбается и разговаривает со мной, я предполагаю, что он дружелюбен, и у него есть что-то, о чём, по их мнению, мне будет приятно с ним поговорить. Вот и всё. Джун и Элаю приходится подсказывать мне, когда кто-то начинает подкатывать.
Я бы всё отдала за их проницательность прямо сейчас, но ни одного из них здесь нет, и даже если бы они были, я не уверена, что была бы готова признаться, насколько я заинтересована в Мистере Реддите и личной встрече с ним.
В такие моменты мне хотелось бы, чтобы мы встретились ещё вчера. Или несколько месяцев назад. И я собираюсь предложить нам сорвать пластырь и встретиться как можно скорее… но потом я думаю о том, насколько рискованной будет эта встреча. Всё может пройти здорово. Всё может обернуться катастрофой. И если это окажется катастрофой, я буду сокрушена.
Я не могу рисковать прямо сейчас. Только не в свете того, что происходит на работе. Мне нужно вложить всю свою энергию в крутые продажи, сохранить свою работу и спасти «Книжный Магазинчик Бейли».
С хмурой гримасой на лице я печатаю:
МКЭТ: Итак, пожалуйста, поверь мне. Я действительно хочу встретиться, и я хотела бы, чтобы мы могли встретиться как можно скорее, но я думаю, будет лучше подождать до новогодних праздников. Это нормально?
МИСТЕР РЕДДИТ: Конечно. Для меня так тоже лучше.
МКЭТ: У тебя тоже напряжённое время на работе?
МИСТЕР РЕДДИТ: Это… сложно. Прямо сейчас идёт немного тяжёлая битва. Я работаю на людей, о которых я высокого мнения, но которые изо всех сил сопротивляются разработанному мной плану полной модернизации их подхода к продажам. Я потратил на это почти год. У меня есть веское обоснование и цифры, подтверждающие это. Это спасёт их бизнес. Но они относятся к этому настороженно.
Я немного удивлена, что он так откровенно рассказывает о работе, поскольку обычно мы не делимся личными деталями, но я не жалуюсь. Это… в некотором роде приятно – узнать о нём больше, узнать, как он справляется с этим профессиональным вызовом.
МКЭТ: Традиционалисты-технофобы?
Я задаю этот вопрос, улыбаясь при мысли о Бейли.
МИСТЕР РЕДДИТ: К сожалению, да. Я знаю, почему они хотят сохранить всё так, как есть, и что они боятся потерять, если примут мою идею, но в противном случае они обанкротятся в первом квартале. Без этого у них нет ни единого шанса.
Я печально вздыхаю, думая о книжном магазине и предупреждении миссис Бейли о том, что мы можем не открыть наши двери после Нового Года.
МКЭТ: Как ты думаешь, они послушают?
МИСТЕР РЕДДИТ: Я надеюсь, что послушают. Не только потому, что это хороший бизнес, но и потому, что я забочусь о людях там и о том, во что они верят. Они очень отличаются от меня, сосредоточены на сердце, ностальгии и на том, чтобы быть частью этого района. Когда я начал работать над этим планом, я рассматривал его как бизнес-задачу, головоломку, которую нужно решить. Но где-то в процессе всё изменилось – я хотел бороться, чтобы сохранить это место для них, потому что они имели значение для меня. И тогда я понял, что начал бороться за то, чтобы сохранить это место для себя, потому что оно имело значение и для меня тоже.
Моё сердце сжимается. Я печатаю:
МКЭТ: Похоже, ты действительно любишь их – то, где и с кем ты работаешь.
Его ответ приходит незамедлительно.
МИСТЕР РЕДДИТ: Ты так это воспринимаешь? Как любовь?
МКЭТ: Да. То, что ты любишь их не так, как они любят тебя, не делает это менее любовью. Моя мама говорит, что существует бесчисленное множество видов любви, и любви хватит на всех. Что любовь – это бесконечный ресурс, способы выражения которого столь же бесчисленны.
Он не отвечает в течение минуты. Затем:
МИСТЕР РЕДДИТ: Очень немногие люди увидели бы в моих действиях любовь.
МКЭТ: Таким образом видна твоя глубокая связь с Фицуильямом Дарси.
МИСТЕР РЕДДИТ: ЛОЛ. Только без «мокрой после ныряния в озере рубашки», чтобы искупить меня.
Я смеюсь.
МКЭТ: В любом случае, это только в фильме! Дарси более чем привлекателен таким, какой он есть в книге, по крайней мере, к концу, и в этом смысл хорошей сюжетной арки – он растёт. Он учится признавать свои ошибки, как и Лиззи. Два человека, которые с самого начала ненавидели друг друга изо всех сил, боролись с неприятным желанием, в конечном счёте выбирают смирение и прощение.
МИСТЕР РЕДДИТ: Красиво сказано. Ты как будто любишь Остин или что-то в этом роде, МКЭТ.
Я улыбаюсь, и от смущения у меня горят щёки.
МКЭТ: Ну то есть, она – квинтэссенция романтики.
МИСТЕР РЕДДИТ: Ты мне вечно будешь припоминать?!
МКЭТ: Я просто дразню тебя. Безжалостное поддразнивание стало для меня рефлексом. Навык, который я развила на своей работе.
МИСТЕР РЕДДИТ: Звучит как чрезвычайно профессиональная среда. Какие у тебя коллеги?
МКЭТ: У меня есть только один. И он такой же плох, как и я.
МИСТЕР РЕДДИТ: В смысле?
Я колеблюсь, потому что обычно мы держимся подальше от личных подробностей, но он рассказал о своей работе, и это напряжение в отношениях с Джонатаном болезненно скапливается внутри меня. Даже если я чуть-чуть откручу пробку, чуть-чуть ослаблю давление, думаю, я почувствую себя лучше.
МКЭТ: Мы недружелюбны в остальное время года, но декабрь – наш худший месяц. Он терпеть не может праздники. Я их обожаю. Это выводит наш антагонизм на совершенно новый уровень.
Минуту ответа нет. Затем он, наконец, пишет:
МИСТЕР РЕДДИТ: Не испорчу ли я свои шансы, если признаю, что сам не очень-то люблю праздники?
Я медленно выдыхаю, переживая своё первое разочарование, когда мечты, которым я предавалась – мы с Мистером Реддитом рассматриваем витрины, любуемся «Зимней страной чудес» в оранжерее, пока вокруг нас падает снег, катаемся на коньках на катке в центре города, держась за руки – рассеиваются. Но он имеет полное право не радоваться. Как сказал Элай, для некоторых людей праздники просто не кажутся праздничными, и это справедливо.
«Он сказал это, чтобы ты подумала о том, чтобы проявить немного сострадания к Джонатану, – напоминает мне ангел на моём плече. – Как у тебя с этим дела?»
Дьявол с другой стороны от меня тянется к выдвижной ручке своих вил, а крылья ангела на этот раз расправляются, готовые к атаке и полёту.
«Не испорчу ли я свои шансы?» Я размышляю над этими словами. Означают ли они то, что я думаю?
Я заставляю себя быть храброй и печатаю:
МКЭТ: Конечно, нет. Но о каких «шансах» ты говоришь?
На мгновение повисает пауза, затем он начинает печатать.
МИСТЕР РЕДДИТ: Я хочу быть твоим другом, МКЭТ, не только онлайн, но и лично – это само собой разумеется. И когда я разговариваю с тобой, я могу думать лишь о том, что я также хочу чертовски большего, но я пытался остановить себя от этого. Есть сотня вещей, которые могут тебе не понравиться во мне в реальной жизни. Я не хотел обнадёживать себя. Я всё ещё боюсь.
Я испытываю облегчение от того, что он чувствовал то же, что и я.
МКЭТ: Я тоже думаю об этом. Беспокоюсь, что я тебе не понравлюсь, как только ты увидишь, насколько реальная я могу отличаться от онлайн-версии.
В чате тишина, никаких оповещений о вводе текста, никаких весёлых сигналов о сообщении. Он думает. Мы оба думаем.
МИСТЕР РЕДДИТ: Итак… это может прозвучать экстремально, может, немного грубо, но выслушай меня – что, если мы перестанем разговаривать, пока не встретимся? Дадим себе немного времени, чтобы пересмотреть наши ожидания, отделить людей, которыми мы были за экраном, от людей, которых мы встретим в реальной жизни?
Моё нутро сжимается. Я думаю о том, как сильно мне будет не хватать разговоров с ним, какими пустыми будут мои вечера. Но, пока я обдумываю это, в его словах появляется немало смысла. Если мы отстранимся друг от друга, это будет новое начало. Шанс встретиться с чистого листа. И я могу использовать это время, чтобы сосредоточиться исключительно на работе и надрать задницу Джонатану Фросту в плане продаж. Как бы сильно это меня ни расстраивало, я думаю, Мистер Реддит дело говорит.
Крепко прижимая Пряничку к себе, чтобы утешиться, я слышу её сонное, полусонное мяуканье.
МКЭТ: Я думаю, это умно. Будет странно не разговаривать.
МИСТЕР РЕДДИТ: Да. Я буду скучать.
МКЭТ: Я тоже. Но в конце концов это того стоит. Как разбитое сердце Марианны.
МИСТЕР РЕДДИТ: СПОЙЛЕРЫ, КЭТВУД!
Я фыркаю от смеха, радуясь, что есть повод улыбнуться, а не грустить.
После звукового сигнала появляется ещё одно сообщение от него.
МИСТЕР РЕДДИТ: Скоро я отправлю сообщение с некоторыми идеями о том, где и когда встретиться, и ты сможешь сказать мне, что звучит заманчиво. Так пойдёт?
МКЭТ: Идеально.
МИСТЕР РЕДДИТ: Хорошо. Береги себя, МКЭТ. И спи хорошо.
Спойлер: я сплю ни разу не хорошо.
Глава 6
Плейлист: She & Him – Winter Wonderland
Я чувствую себя ходячим мертвецом. Эту неделю я почти не спала. Потому что каждый вечер я боюсь взять в руки любовный роман – аудио или печатный – почитать себе перед сном и рискнуть увидеть ещё один аристократический эротический сон с Джонатаном Фростом в главной роли. А потом я часами лежу в постели, уставившись в потолок, потому что когда я отклоняюсь от своего распорядка, мой сон становится дерьмовым.
Печально. Я не могу поддаться. Никаких любовных романов на ночь, никаких непристойных фантазий о герцоге и синем чулке с Джонатаном Фростом и вашей покорной слугой в главных ролях. Не только потому, что я не хочу фантазировать о Джонатане Фросте, но и потому, что это неразумно, когда я делаю всё возможное, чтобы расправиться с этим придурком, а также считаю дни до встречи с Мистером Реддитом, мужчиной, который раньше играл главную роль в моих мечтах, пока Джонатан Придурок Фрост не протиснулся внутрь, как напористый, декадентски сексуальный, помешанный на куннилингусе любовник, который…
«Прекрати, мозг! Прекрати!»
Я схожу с ума. Я не высыпаюсь и страдаю, скучаю по Мистеру Реддиту и злюсь на мистера Фроста. Я потратила первую неделю нашей сделки на то, чтобы надрывать задницу на работе, работая на износ, и у меня даже нет максимальных продаж, которые отразили бы результат.
Джонатан был прав, этот триллер разлетелся с полок магазина. И не только этот триллер – он продавал всевозможные слэшеры как горячие пирожки. Вот вам и праздничное настроение. Кто покупает жестокие романы с худшими человеческими порывами в это время года, посвящённое миру на земле и доброй воле ко всем и вся?
Я не могу зацикливаться на этом, иначе начну по-настоящему злиться.
Я должна сосредоточиться на позитиве. Да, я не высыпаюсь и продаю слишком мало, и нет, я не ожидала такого краха на прошлой неделе, но эти страдания не будут длиться вечно. Одна изнурительная неделя позади, осталось всего две. И сегодня у меня есть Элай, который вернёт меня в нужное русло с моими продажами.
– Я говорила тебе, что ты спаситель, Элайджа?
– Всего разок. Или двадцать, – говорит он, плечом открывая дверь кофейни и придерживая её для меня. Мы дрожим, когда выходим на улицу, прижимая к себе горячие стаканы, чтобы защититься от холодного воздуха. – И я склонен согласиться с тобой, учитывая, что я уже заходил и читал книги о Хануке всего несколько недель назад. Кстати, ты сегодня не вдавалась в подробности о сегодняшнем мероприятии. Каков план?
Я потягиваю своё горячее какао и избегаю его взгляда.
– О, ну того немножко. Этого немножко…
Элай замедляет шаги и останавливается на тротуаре.
– Габриэлла София Ди Натале, что ты наделала?
– Возможно, я дала объявление о том, что наш приглашённый чтец – всеми любимый местный детский психотерапевт, и что его книга «Раскрась свои чувства» сегодня представлена в книжном магазине, и что, возможно, вероятно, он подпишет купленные экземпляры, и сахарное печенье тоже имеется – не волнуйся, у меня есть влажные салфетки, но именно поэтому я заставила тебя взять сменную одежду, просто на всякий случай… прости, я знаю, что я худший друг на свете, – я хватаю ртом воздух после того, как выпаливаю это на одном долгом, пропитанном чувством вины выдохе.
Элай пристально смотрит на меня.
– Ты навязываешь мне в мой выходной не только наевшихся сахара детей, но и родителей, которые думают, что я ходячая бесплатная консультация.
– Я обещаю, Джонатан выгонит всех, кто окажется придурком. А я предварительно заставлю их извиниться и купить три экземпляра твоей книги. Нулевая терпимость к придуркам.
Элай сердито смотрит на меня.
Я выпячиваю нижнюю губу и смотрю на него большими грустными щенячьими глазами.
– Прости, ладно? Я уже отчаялась.
Вздохнув, он берёт меня за руку и возобновляет нашу прогулку по тротуару.
– Я прощаю тебя, но только если ты окажешь мне ответную услугу.
– Всё, что угодно, – опрометчиво отвечаю я ему.
Он улыбается мне, хлопая длинными каштановыми ресницами:
– Пойдём со мной на хоккейный матч Люка сегодня вечером.
– Сегодня вечером? – ною я. – Будет так поздно. И так холодно.
– Ты любишь холод.
– Я люблю снег, – поправляю я его.
Элай приподнимает бровь.
– Ты забыла ту часть, где ты продала меня, чтобы увеличить свои продажи, а потом пообещала загладить свою вину?
– Эм. Возможно?
– Габби. Мне нужна моральная поддержка. Люк был так расстроен, что я никогда не прихожу ни на одну из его игр, но втайне я испытывал облегчение от того, что работа мешает, потому что я ничего не смыслю в хоккее. Мне нужно, чтобы ты научила меня основам, чтобы я не выставил себя идиотом.
– Эл, он не ожидает, что ты сделаешь разбор после игры.
– Я знаю, но я хочу, чтобы он чувствовал, что может поговорить со мной, и я пойму, почему это была хорошая игра или нет, почему он играл хорошо или почему ему пришлось непросто. Я хочу понимать.
Я играю бровями, когда мы останавливаемся возле книжного магазина.
– Вау. Всё серьёзно. Элайджа Голдберг хочет освоить какой-нибудь вид спорта для своего парня.
– Вот именно, – говорит он, открывая дверь, а затем мягко толкает меня через порог. – Так что пойдём со мной сегодня вечером, и ты прощена за всё, что мне предстоит вынести. Я поведу. Ты будешь диджеем крутого праздничного плейлиста в дороге. Я угощу тебя горячим какао с маршмеллоу. Ты объяснишь мне правила игры. Таков план.
– Если я смогу не заснуть во время игры, – ворчу я.
– Как будто это имеет значение, – говорит он. – Ты могла бы объяснить всё даже во сне.
– Попробуй иметь отца, который увековечен в Зале хоккейной славы, и посмотри, выйдешь ли ты невредимым. Я машинально бормочу себе под нос статистику Кубка Стэнли. Ты понимаешь, насколько это тревожно?
– Ого… – Элай хватает меня за руку, заставляя нас остановиться. – Это он?
Я бросаю взгляд в дальний конец магазина, где Джонатан стоит спиной к нам и пополняет запасы свежей партии детективов, которые он продал вчера. Только на этот раз он расставляет их на полках прямо на уровне глаз.
– Вот ведь ублюдок, – шиплю я, бросаясь к нему и таща Элая за собой. – Он переставил мой любовный роман про маленький городок на Аляске!
– Так это он, – шепчет Элай. – Срань господня, Габби.
– Заткнись. Даже не говори этого.
– Он такой сексуальный.
Я бросаю на Элая убийственный взгляд.
– Что бы сказал Люк?
– Люк сказал бы, что у меня есть глаза. Я сказал, что он горячий, а не то, что я хочу с ним трахнуться.
– Вот и хорошо. Потому что я сейчас сама его трахну башкой об стену, – бормочу я.
Услышав нас, Джонатан оглядывается через плечо, прищуривается, глядя на Элая, затем переводит взгляд на меня.
– Мисс Ди Натале.
– Ты переставил мои романы.
Он выгибает тёмную бровь.
– Ничего страшного. Я сам представлюсь, – протягивая руку к Элаю, он говорит: – Джонатан Фрост.
– Элайджа Голдберг, – Элай улыбается Джонатану, и в его глазах определённо мелькает огонёк. Я наступаю ему на ногу, заставляя его поморщиться. – Чёрт, Габби.
– Ах, так она со всеми такой ангелочек, – говорит Джонатан.
Элай смеётся. Я хмурюсь. Джонатан ухмыляется. Если бы у меня были магические способности, я бы обрушила на него увитую гирляндами люстру, висящую над нашими головами.
– Итак, Габриэлла, – говорит Джонатан, – я не знал, что сегодня день под девизом «Приведи своего друга на работу».
– Не угадал. Сегодня день «Приведи своего соседа-по-комнате-детского-психотерапевта-и-публикующегося-детского-автора-на-чтение-вслух-и-марафон-раздачи-автографов», – говорю я ему с широкой, торжествующей улыбкой.
– Соседа по комнате, – повторяет Джонатан. На его челюсти опять подёргивается мускул. Костяшки его пальцев побелели от того, как он стискивает детективы обеими руками.
Элай обнимает меня за талию и улыбается мне.
– Мы также лучшие друзья. С тех пор, как она была скромной первокурсницей, которая приставала к моей прекрасной персоне старшекурсника.
– Неправда! Сказать, что я не могу найти библиотеку – это не подкат!
Элай улыбается.
– Моя версия мне нравится больше, – он снова поворачивается к Джонатану. – Я показал ей, где находится библиотека, мы поладили, и с её второго курса мы живём вместе.
Джонатан моргает.
– Живёте вместе. Ты. Она.
– И Джун тоже, – беспечно говорит Элай, – которая на два года младше меня и на год старше Габби. У нас с Джун была совместная программа, затем Джун поладила с Габби, когда я познакомил их, пока мы занимались в библиотеке. Я тот самый клей, который сделал нас троих соседями по комнате, когда они ещё учились на первом курсе, а я остался для магистратуры.
Что-то в выражении лица Джонатана меняется.
– А. Понятно.
Элай наклоняет голову.
– Это, наверное, прозвучит странно, но…ты выглядишь знакомым.
Джонатан с минуту пристально смотрит на него.
– Да, если подумать, ты тоже.
– Детей нет, верно?
– Боже, нет, – отвечает Джонатан. – Пока что, во всяком случае.
Я пытаюсь и совершенно не могу представить себе Джонатана, обладающего хоть одной каплей нежности в теле.
– Ты же знаешь, что детям нужны такие вещи, как тепло, улыбки и беседа, которая превосходит сухой сарказм, верно, Фрост?
Джонатан бросает на меня испепеляющий взгляд.
– Может, мы ходим в один и тот же спортзал? – тепло говорит Элай, пытаясь сгладить неловкость.
Джонатан бросает взгляд в его сторону.
– Да, может, так оно и есть. Я завсегдатай заведения на…
Оставляя этих двоих наедине с их раздражающим маленьким сеансом сближения, я высвобождаюсь из объятий Элая и направляюсь в комнату отдыха, чтобы повесить пальто. Их беседа продолжается без меня, и к тому времени, когда я возвращаюсь, они выглядят давними приятелями, разворачивают праздничные тарелки с печеньем (которые я заказала для сегодняшнего мероприятия, так как была слишком измучена, чтобы печь) и спорят о вредном воздействии сахара на организм.
Я громко прочищаю горло. Они смотрят на меня.
Постукивая по своим наручным часам, я выгибаю бровь, идеально подражая Джонатану. Уголок его губ приподнимается, прежде чем он прикрывает рот рукой и прочищает горло.
– Как в зеркало посмотрел, – говорит он.
Я показываю ему язык.
– Вот так я уже не делаю.
Игнорируя Джонатана, я поворачиваюсь к своему бывшему лучшему другу, ставшему предателем, и говорю ему:
– Тридцать минут до начала, Элайджа.
Мой телефон начинает вибрировать в кармане платья, когда Элай и Джонатан возвращаются к болтовне. На самом деле, я запоздало осознаю, что он вибрировал уже какое-то некоторое время. Извлекая его, я чувствую, как мои плечи напрягаются. Очередное сообщение с незнакомого номера. Но я знаю, кто это.
«Ты получила цветы?»
«Я хочу поговорить».
«Пожалуйста, Габби. Прошло шесть месяцев. Разве ты не можешь дать мне ещё один шанс?»
– Что такое? – спрашивает Элай, наблюдая, как я сжимаю телефон до побеления костяшек пальцев.
Я качаю головой, блокируя номер, затем засовываю телефон обратно в карман платья.
– Ничего. А теперь прошу меня извинить. Мне нужно поговорить с мистером Фростом.
Проходя мимо Джонатана, я указываю пальцем в сторону комнаты для персонала. Джонатан что-то бормочет себе под нос, затем следует за мной.
Дойдя до арочного прохода, ведущего на кухню, я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом. Он отрывает взгляд от моей задницы. У него хватает такта выглядеть немного смущённым, и на его щеках появляется румянец.
– Закончил? – спрашиваю я.
Он отводит взгляд.
– Я не хотел… – он прочищает горло, теребя воротник. – У тебя мишура на…
– А, – я ощупываю себя сзади, и вот оно, симпатичная полоска серебряной мишуры, прилипшая к моей заднице. Я снимаю её и тоже прочищаю горло. – Ладно. Хорошо. Вернёмся к делу. Мне нужна твоя помощь с мероприятием и автограф-сессией после этого.
Джонатан выгибает бровь и прислоняется плечом к стене, скрестив руки на груди.
– Моя помощь в проведении мероприятия, которое диспропорционально увеличит твои продажи, – он прищёлкивает языком. – Дохлый номер, Ди Натале.
– Джонатан, – я подхожу ближе, понижая голос. – Пожалуйста. Мне нужен кто-то, кто будет держать толпу в узде. Родители могут быть чванливыми говнюками.
Он наклоняется и говорит:
– Я знаю. Вот почему я не утруждаю себя попытками иметь с ними дело.
У меня вырывается рычание.
– Я обещала Элаю, что ты позаботишься об этом и дашь пинка любому, кто переступит черту.
– И это моя вина? – Джонатан опускает взгляд и достает из кармана телефон, который раз за разом пиликает.
– Джонатан, это не может подождать?
– Ты настоящая лицемерка, Габриэлла, учитывая, что ты только минуту назад проверяла свой телефон, – он хмуро смотрит на экран, вытирая лоб свободной рукой. Я замечаю, что его лицо влажное, как будто он вспотел. Его рука немного дрожит.
Всего на мгновение моё сочувствие берёт верх над раздражением.
– Ты в порядке?
– Нормально, – огрызается он, убирая телефон в карман, затем проходит мимо меня к вешалке для одежды.
Я разеваю рот, поворачиваясь и следуя за ним.
– Мы же разговариваем.
– Разговор окончен, – он расстегивает свою сумку-мессенджер, где лежит ноутбук, в который он вечно утыкается, когда клиентов нет поблизости. У него есть защитное покрытие на экране, так что я ни хрена не вижу. Поверьте мне, я пробовала. Взвалив сумку на плечо, он врывается в бухгалтерию и с глухим стуком захлопывает за собой дверь.
Опешив, я стискиваю зубы и смотрю в потолок. Ирония из ироний, мы стояли под омелой.
– Габриэлла! – зовёт Элай.
– Что? – я спешу обратно в главную комнату и вижу Элая. Он сидит в кресле, которое я поставила у газового камина, и держит в руке печенье в форме снежинки. Рядом с ним гигантская стопка «Раскрась Свои Чувства».
– Боже милостивый, – произносит он в равной степени с ужасом и благоговением, когда видит, сколько экземпляров ждут его подписи. – Это много.
Улыбаясь, я протягиваю ему пригоршню тонких черных фломастеров.
– Приготовьтесь раздавать автографы, мистер Голдберг.
Он смотрит в окно магазина на растущую очередь снаружи и бормочет:
– Я надеюсь, что сегодня на матче будет тройной овертайм.
– Зная мою удачу, Элай, так и будет.
***
Несмотря на моё ворчание по поводу этого вечернего хоккейного матча, я не могу удержаться от улыбки, когда мы входим и впервые видим арену. Мне нравится атмосфера – скрежет лезвий по льду, холодный, сухой воздух, наполняющий мои лёгкие.
Волна счастья захлестывает меня, когда я поднимаю телефон, делаю снимок, а затем отправляю его своим родителям.
Я: Почему на каждом хоккейном катке царит одна и та же волшебная атмосфера?
Мой телефон тут же издаёт сигнал.
МАМА: То ощущение, когда отмораживаешь задницу, вдыхая запах потных тел и прелой хоккейной экипировки?
ПАПА: Ты имеешь в виду ощущение приятной прохлады, когда любуешься великолепными образцами потеющей спортивной славы?
ПАПА: Твоя мама только фыркнула в ответ на это. Я оскорблён.
МАМА: Я заглажу свою вину позже.
Меня передёргивает. Они стопроцентно сидят на противоположных концах дивана и поддевают друг друга ногами, пока пишут это.
Я: Прекратите флиртовать в семейном чате. Это отвратительно.
МАМА: Я закончила, обещаю.
ПАПА: Кто играет, малыш?
Я:Парень Элая. Он в местной лиге5.
ПАПА: Эти ребята довольно опытные. Должно быть, интересно зрелище. Что вызвало у тебя желание пойти?
Я: Элай. Он оказал мне неплохую услугу на работе, так что я возвращаю ему услугу, выступая учебником по хоккею.
Элай берёт меня под локоть, когда мы начинаем подниматься на трибуны, а я сосредотачиваюсь на том, чтобы попрощаться с родителями. Как только он приводит нас к нашим местам, я убираю телефон в карман.
– Извини, застряла в семейном чате.
– Всё нормально, – сидя рядом со мной, он осматривает арену и улыбается, когда замечает Люка. Его улыбка превращается в гримасу, когда Люк вминает другого парня в бортик. – Я не могу поверить, что твой отец занимался этим. Он самый большой плюшевый мишка на свете, а хоккей такой…
– Жестокий вид спорта? – я пожимаю плечами. – Да, это так.
Мой отец, Николай Соколов – один из величайших нападающих, когда-либо игравших в эту игру. На катке он всегда был чистым, пламенным голодом; но вне игры он есть и всегда был самым мягким человеком из всех, кого я знаю. Когда я впервые начала наблюдать за его игрой, меня шокировал этот задиристый мужчина на льду.
Элай пристальным взглядом следит за Люком и говорит:
– Полагаю, мне не следует удивляться. Люк тоже плюшевый мишка, но посмотри на него, – Люк подставляет плечо нападающему другой команды и забирает шайбу, а затем катится к скамейке запасных.
– Подожди, почему Люк уже уходит? – спрашивает Элай.
– Его смена закончилась.
– Он пробыл на льду шестьдесят секунд!
– Меньше. Скорее, около сорока пяти. Звучит не так уж и долго, но это тяжело. Хоккей – это анаэробный вид спорта: ты максимально выкладываешься всё то время, пока находишься на льду, затем меняешься местами с товарищем по команде, переводишь дыхание, пьёшь воду, и только потом возвращаешься на лёд.
– Значит, его не наказывают, – уточняет Элай.
– Нет. Он делает именно то, что должен.
Элай сияет.
– Хорошо.
Отвечая на другие вопросы Элая, я объясняю, что такое айсинг и офсайды, а также почему одни удары считаются справедливыми, а другие – нет. Когда игроки снова меняются местами, я замечаю, как самый высокий парень из группы перекидывает свои длинные ноги через бортик, а затем несётся по льду так, словно он был рождён для этого. По моему позвоночнику пробегает волна осознания. Мурашки проносятся по моей коже.
В нём есть что-то знакомое.
– Этот парень быстрый, – говорит Элай. – Номер 12.
Я ошеломлённо киваю, пытаясь не обращать внимания на бешено колотящееся сердце, и снова надеваю наушники. Я чувствую приближение гола, и скоро сигнал, возвещающий о нём, заревёт на такой громкости, с которой мой мозг не справится.
Мои глаза прикованы к номеру 12, и любопытство терзает меня. Кто он?
Трудно получить представление о теле игрока, когда он в своих щитках и экипировке, но есть что-то такое знакомое в ширине его плеч, длинных ногах, пряди тёмных волос, вьющихся у основания шлема.
Я пристально смотрю на него, как будто надо просто посмотреть достаточно долго, чтобы разгадать загадку. Я знаю его. Клянусь, знаю.
В течение следующих тридцати секунд 12-й номер – это всё, о чём я думаю, всё, что я вижу. Гибкий и молниеносный на льду, ведущий наступление своей команды, возвращающийся назад, когда его товарищ по команде теряет шайбу, а защита другой команды отправляет её своим нападающим. Он в мгновение ока оказывается там, завладевает шайбой и с новой скоростью несётся по льду. Надвигаясь на вратаря, он совершает обманный манёвр, минует стычку, а затем нахально, наотмашь отправляет шайбу в сетку, прямо поверх плеча вратаря.
Освещение вспыхивает красным, и мои наушники приглушают рев клаксона до слабого гула. Элай ликует, улыбаясь и восторженно похлопывая меня по бедру.
Номер 12 – это не показушник. Он просто поднимает подбородок, чтобы отдать должное своим товарищам по команде, которые окружают его. Я не вижу его улыбки за каппой, если он вообще улыбается. Толпа игроков закрывает мне обзор, хлопая по его шлему и обнимая его.
Но я вижу его глаза. Потому что они пробегаются прямо по трибунам и останавливаются на мне.
Хвоя. Арктический холод.
Я ахаю.
– Что? – спрашивает Элай, поворачиваясь ко мне. – Что такое?
Чёрт возьми. Номер 12 – Джонатан Фрост.
Глава 7
Плейлист: Haley Reinhart – Santa Baby
– Мне нужно идти, – я вскакиваю со своего места.
– Не говори глупостей. Я же подвёз тебя. – Элай хватает меня за руку и тянет обратно вниз. Я приземляюсь с шлёпком. – Что происходит?
– Э-э-это… – я дико жестикулирую в сторону льда, где Джонатан всё ещё смотрит на меня снизу вверх, и знакомая складка раздражения на его лбу видна даже с такого расстояния. – Это Джонатан.
– Какой Джонатан… ооо, – Элай оглядывается на лёд и прищуривается. – Вау, это он! Я так и знал, что он выглядит знакомым. Должно быть, именно поэтому. Может, он друг Люка, – Элай машет рукой.
Я шлёпаю его по руке.
– Не маши ему. Он враг. Заклятый враг. Антагонист. Провокатор.
– Ладно, СловарьСинонимов. com, расслабься. Ты не на работе. Как думаешь, ты можешь сейчас отбросить это? Он в команде Люка, и мы хотим, чтобы Люк победил!
Я таращусь на Элая, когда он зажимает свой горячий чай между бёдер, затем засовывает два пальца в рот и громко свистит.
