Текст книги "Я люблю Будду"

Автор книги: Хилари Рафаэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 50

анжелика кладет ногу на ногу и смотрит поверх головы ямады на свое отражение в затененном бежевом зеркале на стене, глаза в глаза, приходя на работу, она любит взглянуть на себя объективно, как бы со стороны, вот она: при макияже, одета для выхода, выглядит очень естественно, она подносит ко рту зажженную сигарету, затягивается и, удерживая дым в легких, пристально изучает свое лицо.

– а я хорошо сохранилась, – заключает она, – для своих лет. ямада мягко пододвигает ей пепельницу, она слегка вздрагивает

и пытается аккуратно стряхнуть пепел со своей сигареты, которая догорела почти до фильтра:

– андзярику-сян, вы о чем-то мечтаете?

– да. о вас.

она сидит ко мне в профиль, рука ямады иногда загораживает мне обзор, когда он нежно проводит ладонью по ее левой щеке, она оборачивается ко мне, как бы выражая смущение столь несдержанным проявлением чувств, в такие мгновения я задерживаю дыхание и смотрю на нее. вот говорят: от такой красоты захватывает дух. и это не преувеличение, ее белая кожа как будто светится изнутри – как вареный рис на тарелке в ночной темноте, у нее потрясающие глаза: огромные, черные, с чуть приподнятыми уголками, высокие скулы, тонкий, изысканный подбородок, нос тоже тонкий и правильный, определенно европейский, рот небольшой, с выразительными губами и мелкими зубками.

вместе с тремя молодыми людьми, гостями ямады, она внимательно слушает, что он им говорит.

– а вы знаете, что андзярику-сян – наполовину японка? да-да. ее папа – француз, а мама – чистокровная японка, из якохамы. поэтому она такая красивая и утонченная.

анжелика опускает глаза, потом поднимает их, улыбается и игриво бьет его по предплечью.

– ямада-сан, вы меня прямо смущаете, вы говорите такие вещи… и к тому же все это неправда.

она автоматически проверяет все пять бокалов: у всех ли налито одинаково, замечает, что ее бокал – самый полный, и быстро отпивает три мелких глотка, один за другим, чтобы у всех стало поровну, некоторые молоденькие девчонки стараются украдкой допить свой бокал побыстрее, чтобы получить больше денег, но анжелика – не из таких, ее доходы не складываются из выручки за вечер, ее долгосрочные капиталы – это награда за элегантность и верность мужчинам типа ямады. она работает в хостесс-барах семнадцать лет. у нее было несколько тысяч клиентов, но только четверо таких, как ямада – настоящих покровителей.

крошечный бриллиант над ее левой ноздрей поблескивает в мягком рассеянном свете, эта сверкающая точка придает немного восточный вид ее в общем-то европейскому лицу и как-то не согласуется с ее консервативным нарядом, это коричневое шелковое платье скорее подошло бы какой-нибудь светской даме средних лет на благотворительном приеме в музее изящных искусств, хотя на ее стройной фигуре с приятными округлостями где нужно оно смотрится очень даже сексапильно.

мне кажется, ей действительно нравится ямада. для своих лет он на редкость хорош собой, ему шестьдесят, но он по-прежнему крепок телом, и все его жесты пронизаны чувственностью и мужской силой, он богатый и щедрый, все, что она зарабатывает здесь, в клубе, идет на ее сберегательный счет, а так он содержит ее целиком и полностью, она – его единственная любовница, он очень ценит ее красоту и изящество, она в совершенстве владеет японским, и знает, как правильно приготовить ванну.

анжелика работает в хостесс-барах с семнадцати лет. и ей это нравится: она свободна, работа несложная, где-то даже забавная, она знает, что это – как раз для нее, и что она – идеальная хостесс. наверное, поэтому она и не “вышла на пенсию” и не открыла свой собственный бар, не вернулась в Европу, не вышла замуж – как большинство бывших хостесс. у нее высокие запросы к жизни, и много времени для себя, так что я бы не стала пенять ей за то, что она продолжает работать, пока время еще позволяет.

она проводит рукой по волосам – они у нее каштановые и прямые, длиной до плеч, – и предлагает заказать кальмаров, тут я выхожу из задумчивости и вспоминаю, что мне тоже хочется есть, зачем я столько всего написала про анжелику? да, она незаурядная женщина, опытная, знающая себе цену, а ХИЁКО она вообще не считает за человека.

Глава 51

из Тетради из кожи ящерицы

классификация клиентов по степени раздражения, которое они вызывают (начиная с тех, кого еще можно терпеть, и заканчивая совершенно несносными):

************ японские знаменитости, занятые небрежной деловой беседой

*********** японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-бар, чтобы исполнить общественный долг перед коллегами

********** японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-

бар только от скуки

********* японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-бар в надежде найти себе западную любовницу

******** японские рабочие, которые приходят в хостесс-бар, чтобы приобщиться к красивой жизни

******* западные бизнесмены, компаниями от двух человек и больше, которые приехали в токио на пару дней и пришли, потому что наслышаны про хостесс-бары

****** см. выше, но в одном экземпляре

****** см. выше плюс жена

**** западные знаменитости, которые работают в токио и не знают, чем занять себя по вечерам

*** европейцы, которые приходят, уже накачавшиеся кокаином

или под спидом

** японцы с явными отклонениями в психике

* буйно помешенные европейцы с явными отклонениями в психике, и особенно те, кто увлекается боевыми искусствами.

Глава 52

у ХИЁКО была привычка при всяком удобном случае бросать косые прицельные взгляды (не взгляды, а прямо-таки китобойные гарпуны) на всех, кто ее окружает, и поэтому я затрудняюсь сказать, когда именно произошел перелом в ее отношении к анжелике. это был очень размытый и смутный переломный момент – что-то похожее на превращение скорбной жалости в злобную подозрительность, или мягкого сожаления – в ярость к сопернице, в одном анонимном письме (отпечатанном на лазерном принтере 16-ым шрифтом new roman на сером бланке банка митиноку – уже само по себе подозрительный выбор) были намеки, что анжелика – тайный агент одной очень богатой карательной организации, я сама не читала эту записку, и не могу воспроизвести текст дословно, но я видела, каким ужасом исказились идеальные черты пре– и пост-класического лица ХИЁКО. я даже сперва испугалась, что это кровоизлияние в мозг, стиснув зубы в агрессивной сосредоточенности, она молча смяла письмо, и шорох бумаги был словно выстрел из пистолета с глушителем, ее синие ногти сверкали, как самая жаркая сердцевина пламени. ‹некий неназвавшийся доброжелатель утверждает, что анжелика – агент анти-кармических сил›. бренди сделала такое лицо, как будто хотела сказать “ага! как же!” – выражение, вполне однозначное даже здесь, в токио, где никто не говорит “ага, как же”, а Предводительница очень болезненно воспринимала такие гримасы.

– я вся внимание, тиффани-гуру.

где-то неподалеку (на самом деле, через две остановки метро, у большого буддистского храма, где – по чистому совпадению, – ХИЁКО, когда ей совсем уже скучно, снимает бритоголовых послушников группами по три-четыре человека) монахи распевали погребальную сутру над телом покойного, и их монотонное пение трепетало, как нежные крылышки стрекозы, за две остановки метро, но в другую сторону, в универмаге мацуя звенели пронзительные колокольчики, объявляя начало большой распродажи сезонных аксессуаров для кимоно (скидка 15 % на все, включая веера и подходящие по цвету оби, широкие шелковые пояса), а ХИЁКО была полностью поглощена составлением схемы из тех, что так ценят ритмические гимнасты и физики-теоретики, она выявляла глубинные взаимосвязи, пользуясь как математическими приемами, так и методами литературного творчества, и вычерчивала координатную сетку, на которую наносила мерцающие красные точки, и когда эти точки соединились, линии сложились в очень плохую геометрическую фигуру, а именно:

анжелика культивирует образ сверх-элегантной профессиональной хостесс с многолетним опытом под пояском из змеиной кожи с неброской золотой пряжкой, и таким образом преподносит себя как образцовую хостесс, “лицо” Движения “› она сопротивляется обращению и не принимает идеологию неогейш; что прибавляет ей ценности как объекту желания и укрепляет ауру проницательно-благоразумной пресыщенности, смягченную естественной одухотворенностью и способностью к сопереживанию “› ХИЁКО “принуждает” ее вступить в неогейши “› анжелика, являясь агентом вражеской организации, действует в интересах своих хозяев “› таким образом, у упомянутой организации (что бы она собой ни представляла) неизбежно появится шанс направить ударный отряд к дверям ничего не подозревающих неогейш, забрызгать их слезоточивым газом (как забросать конфетти) и расстрелять резиновыми пулями, в общем, устроить подобие праздничного фейерверка на день рождения императора.

разумеется, это было неприемлемо, это был анти-кармический ход в энной степени, и хотя доказать что-либо было трудно – нет, практически невозможно, – ХИЁКО все-таки уловила опасность внутренним радаром, а поскольку параноидальные фантазии Предводительницы имели большую силу, чем нормальные мысли нормального человека, стало как-то даже и не важно, насколько ее подозрения обоснованы и обоснованы ли вообще, возбуждающей магии воображения было достаточно для ХИЁКО, чтобы начать действовать, ее абсолютная уверенность в своей правоте – когда человек не просто не допускает мысли о том, что может ошибаться, а вообще не понимает, что это такое, – пожалуй, вот наиболее близкое к истине объяснение, почему ей удалось создать (и разрушить) столько всего за такое короткое время, во всяком случае, с моей точки зрения, но не будем отвлекаться. ХИЁКО распорядилась так: за анжеликой надо присматривать, пока она не решит, что с ней делать, а что-то делать, конечно же, нужно.

бренди сидела, склонившись над шестиугольным зеркальцем в лакированной красной рамке, как наркоманка, пристрастившаяся к кокаину, только она ничего не нюхала, сейчас она обрабатывала глаза, а не ноздри, она выпрямилась, глядя на ХИЁКО – на своего кумира, образец для подражания – одним карим глазом (цвет промокшей земли) и одним зеркально-синим (цвет крови, лишившейся кислорода).

– а, может, ее убрать? ну, убить? ‹мысль хорошая, да. но ее наверняка охраняют… ну, на кого она там работает.›

бренди снова склонилась над зеркальцем и вставила линзу во второй глаз, потом взглянула на ХИЁКО уже двумя одинаковыми глазами: матово-синими, как форма команды обеспечения личной безопасности.

– ух ты. эти их новые штуки… это действительно что-то с чем-то! “стереоизображение с эффектом наледи*. – ХИЁКО отражалась в удвоенном изображении, в приглушенных синих тонах, круглые линзы с увеличивающим эффектом заключали ее лицо в рамку, наподобие телеэкрана, так что получалась очень изысканная и властная говорящая голова. ‹лучше побережем силы и средства для Большого шага, значимость смерти – в количестве, потому что есть вещи, которые определяются, прежде всего, по количеству: рейтинги, голоса в голосовании, продолжительность жизни, и смерть.›

Глава 53

ХИЁКО:

я не хочу быть звездой СМИ, я не найду в этом удовлетворения, те хочу будить в публике зависть – есть чувства более сильные, у меня есть знакомые, которые не участвуют в лесбийских шоу в грип-барах роппонги. они актрисы, и меня это смешит, они отказываются от собственной индивидуальности и играют кого-то другого, извращают самую свою суть, лишь бы их имена получили известность. но это ложная слава – возвеличенное блядство, когда людям платят за то, что они превращают себя в обыкновенную тару, емкости для заполнения.

те из моих знакомых, кто не сверкает сосками перед носом конторских служащих и не предлагает свои ягодицы в качестве пышной пикантной закуски, работают фотомоделями, немые создания, неприступные – но не как крепость, а как большие куски пластмассы, слишком легкие, чтобы их использовать в качестве пресс-папье, и слишком громоздкие, чтобы подпирать ими дверь, в выходные они бездельничают, в рабочие дни – бездельничают еще больше.

Глава 54

хавьер несколько раз выговаривал тиффани за то. что она слишком внимательно смотрит эротик-шоу.

– клиенты могут подумать, что ты лесбиянка, или просто малахольная, да. у нас тут не лесбийский бар, вакару?

на самом деле, это его раздражало, раздражало ужасно – как та половая инфекция, от которой воспалился весь член, в тот вечер, когда новенькая девочка из швеции в первый раз вышла на работу, что эта наглая маленькая всезнайка с тугой ладной попкой потакает своим извращенным инстинктам в рабочее время, которое на то и рабочее, чтобы работать, а не развлекаться, он очень гордился собой – на мой взгляд, совершенно необоснованно, – что у него в баре работают такие замечательные танцовщицы, при том, что он не имел ни малейшего отношения ни к хореографии, ни к художественной постановке номеров, но зато он проявил себя гениальным организатором: нанял всех пятерых из одной страны (франции), чтобы они могли общаться друг с другом (на французском), подбрасывал им кокаин небольшими порциями, когда они выглядели не совсем гэнки, и устроил аборт для эмили, то есть, нашел ей врача (чтобы сэкономить деньги, он привлек к этому делу одного своего приятеля), хавьер был уверен, что они – его собственность; а странная смесь жадности и неуемного великодушия позволяла ему делить их с клиентами шесть вечеров в неделю.

больше всего тиффани нравилась самая смуглая девочка с мелкими твердыми грудками, про себя она называла ее “мавританкой”, она так и не потрудилась узнать, как зовут этих танцовщиц – какие у них настоящие имена или хотя бы сценические псевдонимы, – поскольку заранее была уверена, что это личности скучные и совершенно не интересные, и к тому же, они держались своей компанией, никогда не приятельствовали с хостесс и не предпринимали никаких попыток к сближению, похоже, они считали себя выше хостесс, чего тиффани откровенно не понимала, лично мне кажется, что они рассуждали примерно так: они – актрисы, и их голые сиськи и попки воспринимаются только в контексте сцены, в то время как хостесс, неумелые девочки, хлопающие глазами, не играющие для публики, а на свой лад ублажающие клиентов, были если не шлюхами, то уж точно – шлюхами наполовину, я так и не выяснила, кто зарабатывал больше, танцовщицы работали по контракту; им давали квартиру и оплачивали медицинскую страховку, и вообще они были более защищены, хостесс могли уволить в любой момент, и им всем платили по-разному, такие, как тиффани или анжелика, зарабатывали чуть ли не в два раза больше, чем обычные девушки, и даже тиффани ни разу не видела никого из танцовщиц вне сцены, хотя нет, однажды она случайно встретила на улице самую низенькую – которую мысленно называла “короткие ножки, большая жопа”, – та шла по омотэ-сандо с ребенком в коляске и с мужем, это было огромным разочарованием, если не сказать больше.

давайте посмотрим, там еще были “вроде как славяночка с пышными формами”, “оленьи глазки” и “мулаточка из колоний”, больше всего тиффани нравился номер, где “мавританка” была полицейским (в мужском костюме), “оленьи глазки” – задержанной, а “короткие ножки, большая жопа” – ее лесбиянкой-любовницей, угрожая дубинкой, полицейский заставляет задержанную раздеться и насилует ее в задницу, тут появляется подруга-лесбиянка, одетая за гранью приличия – то есть, практически неодетая, – и пытается соблазнить полицейского, чтобы он отпустил ее любовницу, полицейский глотает наживку и принимается за подругу, сношая ее в разных позах, но в этой истории никто не получит свободу, пока не случится “любовь на троих”, для тиффани кульминацией представления было мгновение, когда полицейский распахивает на груди рубашку и демонстрирует мускулистые загорелые грудки, блестящие, как полированный янтарь.

может быть, тут это будет немного не к месту, но я все же хочу сказать, что я больше всего любила сольное выступление “оленьих глазок”: над сценой натягивали канат, и она танцевала на нем, одетая в красный облегающий комбинезон с большими вырезами на груди и на заднице, танец был очень простым, но вполне зажигательным, по большей части она просто висела вниз головой на согнутых коленях, меня всегда поражало, что кровь, приливающая к голове, не мешала ей сохранять равновесие.

Глава 55

официальные результаты конкурса боди-арта “Священные тексты неогейш у тебя на коже – недолговременно, но навечно”, опубликованные в третьем номере “Неогейша спасает мир” [я не имею возможности привести здесь иллюстрации, но развитие воображения – это тоже полезное упражнение, разве нет?]:

Конкурс боди-арта “Священные тексты неогейш у тебя на коже – недолговременно, но навечно”

(событие эпического размаха, состоявшееся в Токио-Доме в прошлый четверг, читайте и наслаждайтесь!)

жюри: ХИЁКО, живое воплощение Будды

Бренди, верховная жрица по информации Кассандра, верховная жрица по здоровью

гран-при: аноним-сан, за художественно-тематическую композицию “ХИЁКО, обретающая просветление на дискотеке”, расположенную на спине конкурсанта от затылка до копчика

первое место: неогейша Сарабель, за символ “Я люблю Будду”, расположенный на голове (волосы полностью сбриты)

второе место: неогейша Мойра, за оригинальный дизайн строчки “Пионы, цветущие на снегу: ХИЁКО”, расположенной на обеих ягодицах.

третье место: аноним-сан, за художественно-тематическую композицию “ХИЁКО и дракон – полет в рай”, от затылка до кончика.

почетное упоминание: аноним-сан, “ХИЁКО, ПРАВЬ МИРОМ! ПОЖАЛУЙСТА!”, на стволе полового члена.

Глава 56

32 проявления ИКИ:

1. белая салфетка, зажатая между зубами, испачканными вишневым соком

2. поджатые пальцы на ногах, когда стоишь босиком на снегу

3. ручка-вибратор

4. подарить умирающей женщине свежие фрукты

5. татуированный младенец

6. когда ребенок ест зеленое мороженое ложечкой для кокаина

7. возбужденная женщина, которую целуют в шею на холодной веранде

8. драгоценный камень, спрятанный в миске с рисом

9. когда на коже рисуют узоры замороженной хурмой

10. девочка с прозрачной кожей и пульсирующими венами

11. когда вместо “нюхнуть кокаин” говорят “втянуть”

12. двое мужчин, принимающих ванну среди кружащихся лепестков

13. спонтанная жестокость

14. яд, разведенный нектаром

15. футон, накрытый пурпурной тканью и забрызганный спермой

16. горящая свеча, истекающая красным воском в чашу с мокрыми пионами

17. когда лижут глазное яблоко

18. импульсивные ласки в метро

19. заниматься любовью с женщиной, которую никто не любил

20. юная мать, кормящая грудью ребенка, в кожаной юбке и куртке

21. будда в полулежащей позе

22. заниматься с гантелями рядом с крошечной птичкой в клетке

23. принимать пенную ванну с незнакомцем

24. красный осенний лист, прилипший к подолу белой нижней юбки

25. когда медленно сосешь кусочек сырой рыбы

26. конвульсивный танец без музыки

27. синие леденцы

28. запах каштанов, когда не сезон

29. тонкие пальцы со следами зубов на костяшках

30. ирония

31. слива, которую много ночей вымачивали в яде

32. царство чистого удовольствия

Глава 57

у хавьера было такое чувство, как будто яйца подскочили к горлу, у него перехватило дыхание, а сердце замерло и пропустило один удар, воздух наполнился электричеством, как это всегда бывает перед тем, когда будут тратить большие деньги, хавьер тихонько откашлялся, прочищая горло, и проводил двоих мужчин вверх по лестнице, в VIP-зал, в угловую кабинку (слева от входа, если стоять спиной к лестнице), хавьер даже не представлял, что привело их сюда, к нему в клуб: известнейшего режиссера, мега-монстра японского кинематографа, и известного американского телеведущего (хавьера, даже с очень большой натяжкой, никак нельзя было назвать знатоком и любителем искусства вообще, и киноискусства в частности, но этих двоих знали все), не желая никого оскорбить, я все же замечу, что мне, в силу некоторых обстоятельств, пришлось поиметь очень даже наглядное представление, что они делали в клубе – именно здесь, а не где-нибудь в другом месте, классом повыше.

– джентльмены, могу я представить вам наших дам? – жилка на виске хавьера билась в такт с его трепещущим голосом, кто-то из гостей буркнул что-то похожее на “да, конечно”, даже не взглянув в его сторону. – двоих будет достаточно, джентльмены? – режиссер только кивает и издает звук, похожий на приглушенное рычание. – тётто маттэ, джентльмены.

мысли хавьера в “порядке поступления” [переведенные на нормальный английский для облегчения понимания]: хорошо бы, чтобы эти двое стали тут регулярными посетителями, да я бы лично им отсосал, если бы они намекнули, что им это надо, хотя нет. не стал бы отсасывать, у меня все же есть своя гордость, приведу им тиффани и анжелику. эти девочки, надо признать, умеют произвести впечатление, хотя на самом деле, они те еще стервы, такие наглые, просто ужас, надеюсь, они их раскрутят на ужин, сасими там, все дела, американец наверняка даст чаевые, наличными, эта сучка тиффани, она всегда умудряется набить карман, так, мне нужна сигарета, и желательно с крэком, тиффани их называет курительными палками радости, остроумно, да. мне это нравится: палки радости, она иногда бывает такой забавной, а анжелика уже малость подвяла. но это заметно только при свете дня. пойду, что ли, пописаю, да. где эта хорватская шлюха?

он нашел анжелику в компании банкиров из осаки и благоговейно примолкших/испуганных/скучающих хостесс. она оживленно рассказывала о своей недавней (возможно, вымышленной) поездке в киото на экскурсию “осенние листья”, хавьер рассыпался в извинениях и забрал анжелику, а вместо нее посадил хостесс-японку в элегантном розовом костюме и поддерживающем бюстгальтере с поролоновыми прокладками, тиффани сидела с каким-то канадским банкиром, когда хавьер выплыл из темноты и подошел к их столику, они оба внимательно изучали развернутые салфетки, разложенные на столе, тиффани чертила на них замысловатую схему руководящей иерархии японского министерства финансов, хавьер постучал ее по плечу, что-то шепнул ей на ухо и извинился перед слегка растерявшимся банкиром, который замечательно проводил время, прежде чем уйти, тиффани заговорщески склонилась к канадцу и, одобряюще сжав его руку чуть выше локтя, сказала: ‹схему можете оставить себе, основные положения макробиотики я объясню в следующий раз. увидимся.›

он обрел утешение (слабое утешение, замечу в скобках) с грудастой бывшей чирледи из Ванкувера – вот такое забавное совпадение.

анжелика с тиффани вошли в верхний зал, словно олицетворение разнообразия женского очарования и обольщения, одна – высокая, статная; другая – миниатюрная, одна – шатенка, другая – платиновая блондинка, одна – смесь кровей, другая – гипер-европейка. они ворвались в угловую кабинку, словно пленительный вихрь их тонких запястий, покачивающихся бедер, изящных шей, стройных ног. они представились, как и положено, на двух языках, уселись за столик напротив друг друга, их взгляды встретились, и едкие, колкие мысли – все, что одна думала о другой – пришли, словно одновременный оргазм, анжелика подумала: “ага, наша религиозная психбольная. может быть, если мне повезет, я сподоблюсь морального поучения, а йотом меня погладят по головке и дадут толстый косяк”. ХИЁКО подумала просто ‹красивая посредствснность›, и еще через секунду ‹она, наверное, хорошо трахается›

.

тиффани начала со своего наработанного приема гомоэротиче-ой солидарности для создания хорошего настроения. ‹анжелика годня – не человек, она нежный цветок, какой цветок, как вы думаете?› она словно бросила анжелику – рыбу – в воду, миниатюр-ая женщина рассмеялась и прикрыла ладонью рот, демонстрируя безупречный маникюр (ногти были накрашены матовым розово-бежевым лаком).

– тиффани, прекрати, я тебя очень прошу!

ее смех был действительно очаровательным, а не приторно-сахарным, как можно было бы подумать, у американского гостя слегка дрогнула челюсть, когда он сказал:

– она – лилия.

– вы меня прямо смущаете, ну какая я лилия? я – сорняк. ‹гм, а что? может быть, какой-нибудь полевой цветок.› кинорежиссер подмигнул тиффани, а потом пристально посмотрел на анжелику, буквально пронзил ее взглядом, и на секунду она притворилась трепещущей бабочкой, наколотой на булавку, а он решительно заявил:

– андзярику – это цветок апельсинового дерева: простой, изящный и скромный, но по ночам его запах пьянит, кружит голову.

‹если мне будет позволено высказать свое мнение…› она наклонила голову и исподлобья взглянула на режиссера, поймав его взгляд, она больше не обращала внимания на американца, который, вполне очевидно, не владел искусством изысканной и утонченной беседы и, может быть, даже считал ее скучной.

– да, пожалуйста, продолжайте.

‹ андзярику – цветок, которого нет в природе, прелестный гибрид, и поэтому хрупкий и редкий, чистейший продукт генной инженерии.› подобными комментариями ХИЁКО всегда удавалось завладеть безраздельным вниманием мужской компании, не выступая при этом из полупрозрачного облака великодушия и непосредственности, режиссер сидел такой ошеломленный, что даже мне вдруг подумалось в то мгновение: какой же он милый, его щека слабо дергалась, как от нервного тика, он смотрел на ХИЁКО во все глаза, он был похож на восторженного ценителя какого-то малоизвестного вида искусства, которому посчастливилось рассмотреть редчайший образчик этого искусства, она тоже рассматривала его, чуть прищурившись, анжелике стало неуютно, неприятное ощущение: как будто случайно вламываешься не в ту спальню, она улыбнулась американцу.

– а вы уже выучили названия рыб? это действительно очень важно – знать все названия, если вы собираетесь заказывать суси.

– нет, но я знаю, какие мне нравятся, по-английски, а вы меня не научите?

она протянула руку, взяла с полочки меню и преподала ему небольшой урок японского языка.

читатель, этот эпизод иллюстрирует, как тактично ХИЁКО избавляла себя от обязанностей, которые считала обременительными и неприятными, она сама была американкой, и было бы естественно, если бы она развлекала американца, но американец ее утомлял: он был банальным и скучным, типичным представителем общества потребления, преступление, которое заслуживает смертного наказания, по ее собственной – психопатической, скажем прямо – логике, но это еще не все. ХИЁКО терпеть не могла развлекать американских гостей, потому что они представляли систему, где не было места для хостесс-баров. хостесс – это новейшее воплощение того типа женщин, которые играют в Японии очень важную социальную роль, она идет – подчас испытывая неудобства, – по косолапым, притворно робким следам всех наложниц, возлюбленных, куртизанок и гейш, которые были до нее. она – символ релаксации, приятного времяпрепровождения, изящества, стиля и утонченности, она не имеет ни малейшего отношения к проституткам, с которыми этот американец развлекается у себя в Нью-Йорке на холостяцких сборищах, достоинства хостесс оценит лишь тот, кто уже ценит ее достоинства, вот так рассуждала ХИЁКО. но мне иногда кажется, что ее просто тошнило от лишнего жира на теле.

теперь давайте посмотрим, что она делает, чтобы избавиться от человека, который ей неприятен:

вот эти двое, засидевшиеся до закрытия, неохотно идут на выход, все четверо договорились встретиться завтра и поужинать в ресторане фугу ‹о, рыба-отсос! моя любимая.› разумеется, ужин начнется пораньше, где-нибудь часов в шесть, потому что к девяти девушкам надо быть на работе, они приведут мужчин в клуб, чтобы те вновь насладились чудесным вечером сплошных удовольствий и очарования – и чтобы самим получить дополнительные комиссионные, сегодня они уже обменялись визитными карточками. ХИЁКО, следуя намеченному сценарию, дала анжелике забрать все чаевые от американца (да, дурной тон: но в хрустящих купюрах и с ярко выраженным запахом больших денег), которые та скромно убрала в маленькую вечернюю сумочку, зато тиффани весь вечер обменивалась пронзительными взглядами с японским кинорежиссером, который – надо ли говорить? – не расстался даже с монеткой в пять йен, но вполне вероятно, созреет снять ей квартиру с видом на реку симуда и свозит ее на хоккайдо. и вот прощальный поклон – слегка ироничный, но при этом вполне грациозный и до неприличия учтивый, – и ХИЁКО с анжеликой, наконец, остаются одни.

они вместе идут в раздевалку, закрыв дверь, ХИЁКО снимает свой облегающий черный наряд и остается в белье и высоких сапогах на шпильках, ее черные трусики танга и лифчик на косточках безо всяких узоров и украшений смотрятся чуть ли не официально, она похожа на главнокомандующую новой армии, которая убивает феромонами и истязает врага эротическими видениями, в неоновом свете кожа анжелики кажется бледной и нездоровой, и особенно – рядом с ХИЁКО. комната представляет собой длинный узкий “пенал”: вдоль одной длинной стены тянется ряд маленьких запирающихся шкафчиков, стена напротив – огромное зеркало. ХИЁКО и анжелика стоят буквально вплотную к своим отражениям.

‹я бы хотела с тобой поговорить.›

анжелика просто стоит, не раздевается.

– прошу прощения, но я боюсь опоздать на встречу, меня уже ждут.

‹в полтретьего ночи?›

– ну, ты же знаешь это выражение про ночных бабочек. ‹нет, не знаю, скажи мне.›

– они порхают во тьме, выписывая невидимые узоры, такие же непостижимые и загадочные, как и узоры у них на крылышках.

‹ты просто очаровательная женщина.›

– да нет, я бы так не сказала.

‹какая ты скромная, настоящая японская гвоздика.›

– что тебе нужно, ХИЁКО? мне уже хочется выйти на воздух. ‹мне бы хотелось, чтобы ты приходила на наши собрания.›

– какие собрания?

‹анжелика, мы с тобой взрослые люди, меня огорчает, что ты не приходишь на наши собрания, твое отсутствие очень заметно, с такими вещами не шутят.›

дальше я не разбираю, потому что вокруг очень шумно, и нас разделяет картонная перегородка, но потом ХИЁКО слегка повышает голос, или, может быть, это просто ее настойчивость пробивается сквозь картон.

‹твое упорное нежелание приобщиться к истине создает негативное поле, ты смущаешь молоденьких девочек, сбиваешь их с пути истинного, и обрекаешь себя на ненужные страдания.›

– вот, наконец, это угроза?

‹нет, просто предостережение, все священные тексты, во всех религиях, учат, что тот, кто делает что-то плохое, непременно за это поплатится, с ним тоже случится что-то плохое, тебе просто не повезло, что в последнее время колесо кармы вращается слишком быстро›

ХИЁКО разворачивается и неторопливо выходит из раздевалки, образ, оставшийся в памяти: губы анжелики слегка приоткрыты, словно она собралась что-то сказать, но потеряла дар речи при виде крепких, подтянутых ягодиц тиффани.