Текст книги "Лунное чудо (ЛП)"
Автор книги: Хейлоу Саммер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Глава 9
Это было недалеко – может быть, минут десять пешком – но для меня это было кругосветным путешествием. У меня снова появилось чувство, что я только вчера научилась ходить. Но, не считая того, что я чувствовала себя странно, я очень наслаждалась прогулкой.
Было все еще тепло, комары танцевали в лунном свете, время от времени в воздухе проносились летучие мыши, так быстро, что их едва можно было заметить. Вдали слышались звуки транспорта большого города, и периодически в лесу кричала сова.
Пересекать границу – пройти через ворота, которые вели наружу с кладбища – было волнительно. Я посмотрела на Матса, чтобы набраться мужества, и, действительно, его спокойная улыбка помогла мне пройти дальше. Ничего не изменилось, когда я покинула кладбище. Я все еще была здесь!
Матс не обещал слишком много. Луг тянулся вверх по склону, и на нем росло бесчисленное количество яблонь, еще не созревшие плоды распространяли в воздухе интенсивный запах. Когда мы были почти наверху, то смогли рассмотреть долину, к которой прижимались дома города.
Я видела море блестящих, сверкающих точек: фонари, светлые окна, фары автомобилей, светящиеся рекламы, светофоры, освещенные колокольни, мигающие краны... Так много жизни из света в тени, наполненной людьми.
Мы сели под одну из яблонь и смотрели на этот невероятно чарующий город внизу. Во всяком случае, я делала это. До тех пор, как не поняла, что Матс не делает этого. Он смотрел не на город, а на меня.
–Что? – спросила я.
– О, я так хотел бы знать, кто ты. С кем я имею дело.
–Я не лгу! – категорично заявила я. – Я всегда говорю тебе правду.
–Да, я знаю об этом. По крайней мере, доверяю. По этой причине мне так нравится быть с тобой. Но девушка, которая умерла, не была правдивой. Когда я читал ее дневник, то подумал, что она играла со всем миром. Идеальная жизнь – Зельма попала в яблочко, когда описала это так. Мира Штег была хорошей актрисой, не просто же так она три раза получала главную роль в театральных постановках.
– А я – не хорошая актриса?
– Нет, я думаю, нет! – сказал он и, когда увидел,как мне было жаль это услышать, начал смеяться.
–Правда, нет, чулочек. Ты такая настоящая, что иногда я сам едва могу понять. Кроме того, мне кажется, как будто ты никогда не жила на самом деле. Какой напуганной ты была, когда покидала кладбище. Как будто ты делала это в первый раз.
–Это же и был первый раз! Раньше я еще никогда не была на этом кладбище. Ну, как живая. А как призрак я еще не покидала его.
–Но я не это имел в виду.
–И не зови меня чулочек.
– У меня есть одно подозрение, – сказал он снова серьезно. – Подозрение о том, кем ты могла бы быть.
–Да, и кем?
Казалось зловещим то, как он это говорил. Как будто бы он напал на след, о котором сам ничего не знал. На след, который вел ко мне.
–Твои родители кое-что скрывали от тебя, – объяснил он. – На протяжении всей твоей жизни. Они думали, что тебе лучше было этого не знать. Между тем, они, конечно, спрашивают себя, было ли это правильным решением. Они также заставили всех друзей и родственников, которые знали об этом, пообещать, что они ничего не расскажут.
– А именно?
–Тайна заключалась в том, что у тебя был близнец. Твоя сестра умерла через два дня после рождения. Ее сердце просто перестало биться.
Мне стало легче. Я ожидала чего-то жуткого, но эта информация меня не удивила. Я знала об этом. Я всегда знала об этом.
–Ее звали Эмили, – сказала я и засмеялась, увидев удивленное выражение лица Матса. —Ты не рассказываешь мне ничего нового.
–Но твои родители были абсолютно уверены, что ты никогда не знала об этом!
–В этом они ошиблись. Я знала Эмили. Всегда. Когда я была маленькой, я разговаривала с ней. В моей голове. Она всегда была моим вторым я. Знаешь, также как у детей иногда появляются вымышленные друзья, которым они доверяют все свои тайны. Так произошло со мной и моей сестрой-близнецом. Я всегда представляла, что она лучше всех понимает меня.
Матс наблюдал за мной. Изучал меня.
–Что в этом такого странного? – спросила я. – Кто-то рассказал мне об этом, когда я была еще ребенком. И тогда, вероятно, я подумала:
«Моя сестра на небе, она слышит меня, поэтому я могу разговаривать с ней мысленно.»
–Но тебе же уже понятно, что ты – Эмили? – осторожно спросил он. – А не Мира?
–Эмили мертва! Она никогда не жила! Во всяком случае, не более двух дней. Она была только моим воображением!
–А если нет!
–Такого не бывает. Не бывает людей, которые продолжают жить, несмотря на то что умерли в младенчестве.
–Призраков тоже не существует. Ну, так, чтобы напомнить.
Я смотрела на огни города. Я не чувствовала себя Эмили и считала его теорию смешной. Но внезапно я вспомнила, как было раньше. Ребенком я никогда не чувствовала себя одинокой. В моей голове нас всегда было двое. Пока не прекратилось в один день.
Одна из нас двоих ускользала все чаще. Одна из нас двоих все чаще приговаривала другую к одиночеству. Одна из нас двоих все чаще уходила, и это длилось все дольше и дольше, пока она не возвращалась. Она так хотела этого. Она хотела вести свою собственную жизнь.
–Это могло бы объяснить, почему ты не можешь вспомнить себя, – сказал он. – Потому что ты – не Мира. Это бы объяснило, почему ты думаешь, что бегала в парке. Всегда в одном и том же темпе. Молча. Потому что ты была с ним, но не она. Поэтому ты думаешь, что до последнего хорошо понимала маму. Потому что это были твои знаки внимания к матери. Но это была не Мира. И поэтому ты не понимаешь тайный шифр. Потому что она не хотела, чтобы ты знала, о чем она думает.
У него получилось сбить меня с толку. Я подумала о паре, которая видела меня возле моей могилы и потом – сама не осознавая этого – решила, всё-таки не видеть меня. Так же сейчас было со мной.
Но я должна сделать это по-другому, а не так, как та парочка. Я должна была предстать перед этим. Я должна заглянуть.
–Это действительно так неверно? – спросил Матс. —Вы девять месяцев делили все в одном животе и подросли из этого в двух маленьких людей. Вы были однояйцевыми близнецами, генетически одинаковыми. Вы двое были двумя совершенно одинаковыми людьми и в то же самое время разными сущностями. Две души, два разных характера. Эмили умерла, но ее душа не ушла. Она по-прежнему искала близости Миры, и Мира восприняла ее. Сначала присутствие, позже мысли. Вы вдвоем делили одно тело. Тело Миры. Так вы обе могли жить и расти.
Я была потрясена. Но мне было ясно, что должно быть так или как-то схоже с этим. Мы всегда были двумя голосами в одной голове. Самые лучшие подруги. Пока Мира меня не отключила. Пока она не захотела перестать делиться всем со мной.
–Ты думаешь, она поэтому убила себя? – шокировано спросила я. – Потому что она не хотела меня терпеть? Из-за того, что в ее голове был голос, который она больше не хотела слышать?
–Нет, – сказал он и схватил мою руку, чтобы успокоить, —определенно было не так.
–Откуда тебе знать? Вероятно, я довела ее до самоубийства!
–Ей же удалось отключить тебя, не так ли? Ты же не знаешь о ее походах к Зельме. Что делало ее такой несчастной. Ты даже не поняла, что она хотела себя убить. Я думаю, что не ты была причиной всего этого. Она все решила с тобой. Если бы она хотела, чтобы ты была с ней, ты бы была. А если хотела спокойствия от тебя, она знала, как может тебя отключить. Так, чтобы ты ничего не узнала.
–Я спрыгнула, – сказала я, – и одновременно с этим осталась стоять на краю обрыва. Потому что нас было двое. Одна спрыгнула, а другая не хотела умирать!
–Девушкой, которая не хотела умирать, была ты, – сказал он.
Он обхватил меня рукой и притянул к себе. Его тело было удивительно теплым. Мой эликсир жизни. Я прижалась к нему и закрыла глаза. Я не понимала всего этого. Я только знала, что любила его. Это было сумасшествие. Знать, кого любишь, но не знать, кто ты.
Обычно доверчивое сердце бродит по неизвестности, когда влюбляешься. В моем случае все наоборот: Его сердце было родным для меня, а в моей груди господствовала зияющая, чужая пустота. Пустота, у которой было два имени.
Глава 10
Я появилась на свет следом за Мирой. Не то, чтобы я могла бы это вспомнить. Но Мира знала это. Или думала, что знает. Она была старшей сестрой, а я – младшей.
Мы не разговаривали об этом, это было не нужно. Ведь мы же переживали все вместе. Мы знали, о чем думает и чувствует другая. Для нас было совершенно нормально испытывать разные чувства и все равно делить одно сердце на двоих с тех пор, как мое собственное отказало.
Я думаю, Мира любила рыбу. Но из-за того, что я – нет, она тоже не ела ее. Или наоборот. Мне нравился запах жареных грибов. Но Мира находила грибы отвратительными. Настолько отвратительными, что никогда не ела их. Поэтому я до сих пор не знаю, какие они на вкус.
Как было сказано, мы были лучшими подругами. Наши души были связаны. Да, мы ни разу не задумались, что были двумя личностями. Чем старше мы становились, тем больше считали разговоры в нашей голове причудой. Мы были убеждены в том, что являемся одной и той же личностью, только странной личностью.
Кем-то, кто может одновременно любить что-то и ненавидеть. Кем-то, кто может быть в одно мгновение мужественным и напуганным. Кем-то, кто постоянно разрывается, нужно ли ему бежать прочь или нападать.
Мира принимала решение. Она нападала. Поэтому она была старшей сестрой. Я жила ее жизнью и никогда не чувствовала себя незваным гостем. До того дня, когда она познакомилась с Дином.
Дин был таким типом парней, которым я совершенно не доверяла. Ей было пятнадцать, ему восемнадцать. Он заговорил с ней после театрального представления. Рассказывал ей, как классно она играла и что она определенно стала бы большой кинозвездой.
На этом моменте я вышла из дела. Я имею в виду, что касалось моей симпатии к Дину. Как можно говорить что-то такое плоское? Мира слышала мою критику, но возражала, что он же такой милый, просто парень мечты! Посмотри на его мускулы! А эти зеленые глаза!
Я рассмотрела мускулы и зеленые глаза и пришла к очевидному выводу: 99 процентная вероятность огромного разочарования. Но Мира только посмеялась над этим. И приняла приглашение выпить с ним кофе на следующий день.
Я ничего не помню о той встрече. Очевидно, она не хотела, чтобы я была там. К такому я уже привыкла. Однажды это просто случилось: когда нам было 11 или 12 лет, она захотела действовать одна. Без меня. Я это понимала. Я даже не задумывалась об этом.
Должно быть, я этого вообще не замечала. Она закрывалась от меня, мое внимание было сосредоточено на другом. На маме, когда она доставала белье из стиральной машины. Или на нашем толстом, старом коте, который дремал на подоконнике. Кто знает, как часто я дремала вместе с котом, пока Мира была где-то там сама по себе.
– Ты была права, – сказала она мне вечером. – Не стоило мне с ним связываться. Ему нужно куда больше. Ему восемнадцать!
От меня не ускользнули ее интонации. Она говорила: «Я не должна». Но думала: «Я хочу!»
Больше она ничего не сказала. Что бы они дальше с Дином ни делали, мне об этом ничего неизвестно. Я практически исчезла из их жизни. Время, когда мы вместе думали и чувствовали, сократилось до нескольких минут в день.
Я верила, что знаю, что она делает все это время. По крайней мере, сотню раз в день я видела, что она делала. Всего секунду. И я считала, что это ее жизнь. Но это не было ее настоящей жизнью. Свою настоящую жизнь она скрывала от меня.
– Я думала, что была настоящим человеком, – рассказывала я Матсу. – Нормальной девушкой, которая сама с собой разговаривает. Два голоса в одной голове. Один из них с течением лет чуть приглушился. Вот и все.
– Это был твой голос, – сказал Матс. – Твой голос приглушился.
– Но я этого совсем не понимала. То, что Мира проживала без меня, для меня не существовало. Ничего не происходило. Теперь мне ясно, почему. Мое внимание было сосредоточено на доме. Всегда, когда Мира закрывалась от меня. И время текло бесконечно. Я просто была. Мне было хорошо.
– И каково тебе теперь?
Я освободилась из его объятий, чтобы рассказать, что со мной произошло. Он все это время слушал, пока моя речь лилась рекой. И вдруг я онемела. Я не знала, что сказать. Каково мне теперь?
Снаружи все выглядело так: я могла сущестсвовать только при полной луне, я никогда по-настоящему не была человеком, которым считала себя в течение 17 лет, я убила себе. Жуткая, печальная и немногообещающая история.
Вместе с тем, я не была несчастна. Мне трудно было признаться в этом, но я чувствовала себя хорошо. Мне в подарок досталось настоящее тело. Оно не было постоянным, но принадлежало мне.
Я не испытывала боль, не знала голода или жажды, не чувствовала нехватки чего-либо. Мои чувства были обострены, мир вокруг казался мне прекрасным и восхительным.
И еще был Матс. Его присутствие было единственной отрадой для меня. Я не разрешала себе думать, что будет, когда его не будет рядом. Однажды я буду сидеть здесь одна.
Потому что он явно не собирался появляться при каждом полнолунии всю оставшуюся жизнь на моей могиле, чтобы составить мне компанию.
Мое лицо, должно быть, приняло грустное выражение, потому что Матс неожиданно протянул руку, чтобы погладить меня по щеке. Это был нежный жест, который я не знала, как расценить. Излишне говорить, что он меня очень смутил.
– Можно тебя сфотографировать? – спросил он и опустил руку. – Может, попробуем? Я не знаю, можно ли сфотографировать призрака.
– Что ты мне говорил до этого? Если не попробуешь, никогда не узнаешь.
Он вытянул перед собой мобильник, а я потренировалась в улыбке. Когда он направил мобильник на меня, от моей улыбки не осталось ни следа, потому что я представила себе, как я увижу на экране только белое пятно, и я должна буду жить дальше с осознанием того, что я – лишь искаженное изображение.
–Сработало! – восторженно закричал он. – Смотри!
Он протянул мне свой мобильник, и я, как заколдованная, смотрела на лицо, которое я увидела. Я его никогда не видела! Конечно, я узнала бы лицо Миры среди тысячи зеркал, но ее лицо выглядело совсем по-другому. Да, мы были однояйцевыми близнецами, но с двумя различными душами. Этой души я еще никогда не видела снаружи.
–Ты нравишься себе?
Я себе нравилась. Я не вышла по-дурацки. У девушки на фото были большие, любопытные, испуганные и в то же время доверчивые глаза. Я была бледнее, чем Мира, но, возможно, это потому, что моя кожа отражала лунный свет. Несильно. Моя кожа была просто ярче, чем обычно.
Мне нравились мои губы. Как ни странно. Так как Мира не любила свои, потому что на верхней губе не было насечки. Я считала, что эти губы очень подходили мне. Так же как и светло-русые волосы, которые на фото выглядели темнее, чем обычно.
Если бы я не знала эту девушку, я бы сказала, что она приятная. В ней было что-то простодушное и одновременно интенсивное. Словно она жадно вдыхала и пробовала на вкус окружающий мир.
Я тоже делала это. Я пыталась насладиться, прочувствовать и исследовать все, что я могла физически охватить при помощи обостренных чувств. Моя новая жизнь, мне не хватало этого!
– Если ты покажешь кому-нибудь мое фото, – спрашивала я, – он догадается, что я призрак?
Он еще раз посмотрел на фотографию.
– Наверное, он скажет, что у тебя непривычно светлый тон кожи. Однако, примет тебя за настоящую девушку. Просто потому что все остальное в порядке.
–А если ты покажешь ее моим родителям?
Он посмотрел на меня.
–Тебе не кажется, что они подумают, что это одна из старых фоток? Та, которая странно засвечена, так что твое лицо кажется светлее, а волосы темнее, чем обычно?
Я пожала плечами.
–Это же была просто идея. Пообещай мне кое-что, Матс?
–Все, что пожелаешь!
– Серьезно? – я улыбнулась. – Тогда я должна еще разок обдумать мою просьбу. Я не знала, что могу загадать желание.
– Возможно, я поторопился. Ну, что ты хочешь?
– Если вдруг ты потеряешь желание приходить сюда, ты мог бы тогда еще раз пойти к моим родителям и рассказать им все?
–Почему я должен потерять желание?
Он спросил, словно это было самым немыслимым в мире. Как мило с его стороны!
–Ты снова вернулся из Нью-Йорка, чтобы увидеться со мной? —спросила я в ответ. —Или на этот раз из Лондона или Парижа?
–Какое это имеет значение? Мне всегда нравилось путешествовать по местам. Мне доставляет удовольствие приходить сюда. Единственное, что убивает меня, это ненадежность прогноза погоды.
И что не могу управлять погодой. Такая ночь, как сегодня, – настоящий подарок! Ни единого облачка, я бы хотел, чтобы так было бы всегда!
–Три таких ночи – и тебе станет смертельно скучно со мной. Со мной можно не так уж и многое делать. Мы не можем пойти выпить чего-нибудь, посмотреть фильм, а также поесть вместе или вообще покинуть этот холм!
–Возможно, мы могли бы прогуляться в город. Это должно бы сработать.
–Да, но честно! Ты веришь, что через три года у тебя все еще будет желание делать это?
–Я надеюсь, мы сможем сделать тебя еще более осязаемой, – ответил он. —Так, как в последнее полнолуние, когда луна исчезла, а ты еще немного оставалась на месте...
Я подумала о поцелуе, и он, возможно, тоже, так как он сменил тему.
–Насчет твоего желания: итак, я должен рассказать твоим родителям, что ты появляешься?
–Когда-нибудь, да. Не прямо завтра. Но это было бы прекрасно, если бы меня кто-нибудь навещал, если у тебя больше не будет времени. Ты думаешь, они бы обрадовались тому, что я есть? Или это еще больше усугубило бы их печаль?
–Определенно это был бы шок для них. Но как только они справятся с ним, они будут счастливы. Это утешит их. Они полюбят тебя, совершенно определенно. Также, как и я.
Я смотрела на него и больше не могла выкинуть из головы идею, что теперь, возможно, должно произойти что-то чудесное. Так как он говорил мне все эти милые вещи, и что он хотел сделать меня более осязаемой, и, судя по нашим ранним исследованиям, это возможно только при помощи поцелуя. Я больше не отводила взгляд от его губ, я боялась.
И тогда это произошло на самом деле: он прикоснулся к моему лицу обеими руками, посмотрел на меня таким образом, что вызывало у меня беспокойство, так как я не могла спрятаться от его взгляда.
Бабочки в моем животе превратились во что-то, что совершенно не было невинным, и это чувство достигло такой силы, которую едва можно было выдержать, он начал меня целовать беззаветно и интенсивно, что я не могла поверить, что этот поцелуй должен был послужить исключительно моей осязаемости.
Мы продолжали целоваться целую вечность, так как прекращать это, казалось, было абсолютно бессмысленно. Это было самое лучшее, что происходило со мной когда-либо. Я не знала, сколько девушек Матс уже целовал и получал ли он столько же много удовольствия со своей спонтанной подругой, как со мной, но сейчас я определенно была девушкой, которую он выбрал. И это было приятно.
Но внезапно и без предупреждения я услышала голос Миры у себя в голове. Она засмеялась и вынудила меня, испуганно отстранить свои губы от его.
–Ты разучилась делать прогнозы? – поддразнивал меня голос Миры. —Я скучала по твоей холодной голове! Не думаешь ли ты, что вероятность счастливого конца приближается к нулю?
Было ли это воспоминанием? Или я услышала ее настоящий голос? Я смотрела на Матса. Он ответил на мой взгляд и нежно провел рукой по лицу.
–Что случилось?
–Мира, – прошептала я. – Она только что была в моей голове!
Глава 11
Она исчезла. Как я ни старалась найти ее в своих мыслях, это ощущение присутствия Миры исчезло.
– Она смеялась надо мной,– объяснила я Матсу. – Потому что я никогда не понимала, почему девушки связываются с парнями, чья рыночная стоимость намного выше их собственной.
– Рыночная стоимость?
– Ты же понимаешь, о чем я. У тебя довольно высокая рыночная стоимость, и тебе это известно.
– Люди – не автомобили и не недвижимость, – сказал он с упреком. – Ценность человека нельзя вычислить.
– Да, настоящую ценность нельзя. Но ту, которая решает, прибегут ли все к этому человеку или убегут от него, можно.
– Ерунда, – решительно сказал он. – В длительной перспективе человек становится либо интересен, либо нет. Это зависит от того, какие мысли у него в голове. Но не означает, что нужно постоянно ломать себе голову. Но, если уж ты заговорила о том, бегут ли к человеку или от него, тогда назови это лучше силой притяжения. Люди, которым есть о чем поговорить, чувствуют притяжение друг к другу. Ты ведь знаешь, в одном человеке что-то находишь, а в другом нет.
– Да, и это намного важнее привлекательной внешности.
– Внешность – это поверхность, – сказал он,– Поверхность оживает, когда внутри что-то происходит.
– Тогда это именно так. Бог знает, что происходит под поверхностью, она, по крайней мере, производит впечатление, и раньше она была для меня ключевым критерием. Вот поэтому Мира меня дразнила.
– Потому что ты поступилась своими принципами?
– Она никогда не гналась за красивыми парнями. В любом случае ... на долгое время.
Он засмеялся, и я растаяла. Я бы охотно поверила его сказке о вещах, что происходят внутри. Я бы охотно поверила, что значу для него больше, чем любой другой человек в мире.
Но ведь он сам рассказал мне, как быстро канули в Лету его настоящие, глубокие чувства к своей последней подружке. Так что я не хотела слишком возбуждаться.
– Она снова будет насмехаться над тобой, если мы поцелуемся еще раз? – спросил он.
–Я не знаю, хочется ли мне, чтобы меня высмеивали. Это делает меня неуверенной.
–Ты должна преодолеть это, – сказал он. – Иначе ты никогда не станешь уверенной.
Это был убедительный аргумент. Я бы так и так воспользовалась любым аргументом, который вел к тому, что нам нужно было поцеловаться еще раз. Наши губы встретились, даже прежде, чем моя голова дала на это согласие. Прежде я никогда не теряла контроль над своим телом, но в этом случае мое сознание предпочло подчиниться.
Мы были невероятно хороши в том, что касалось поцелуев. Прежде всего, у нас было одинаковое представление о том, как нужно целоваться. Может, мысль о силе притяжения, и правда, была верна.
В любом случае из-за этой притягательной силы мы не могли оторваться друг от друга и постепенно доцеловались до такого состояния, что уже по– настоящему опасно воспылали страстью. Когда появилась непосредственная угроза того, что мы вот-вот вспыхнем, мы остановились.
Это было нелегко, но было присуще нам обоим больше, чем предаваться безудержной страсти в общественном саду после двух с половиной ночей знакомства. Мы застыли в поцелуе, посмотрели друг на друга и попытались прийти в нормальное состояние.
– Может, нам стоит снова немного поговорить, – сказал он, расположив свои руки на более невинных частях моего тела.
– Да, точно, – сказала я, задыхаясь, – давай поговорим. Ты по-прежнему живешь в Нью-Йорке?
– Да не об этом!,– воскликнул он. – Поговорим о нас!
– А конкретно? Боюсь, у меня в голове пустота!
– Ты чувствуешь себя более осязаемой, чем обычно?,– спросил он.
Ах да, верно. Мы же поэтому начали целоваться. Мы надеялись, что его поцелуи стабилизируют меня.
– Не знаю. Не осязаемой, но живой. Не то чтобы я ощущала сердцебиение, но у меня пульсирует все внутри. Думаешь, это хороший знак?
– Я бы расстроился, если бы у тебя не пульсировало внутри, – сказал он, улыбаясь. – У меня тоже пульсирует. Пойдем ненадолго в тень и посмотрим, что произойдет?
Я встала, одернула платье и огляделась в поисках подходящего темного места. Я обнаружила его на границе с участком, обрамленным высокой изгородью. Взявшись за руки, мы встали в тень, при этом мне стало дурно.
– Если я замечу, что растворяюсь, то должна быстро уйти! Иначе я потеряю платье! Я сказала это так обеспокоенно, что он засмеялся.
– Я – человек приличный и не буду смотреть, пока ты снова не оденешься.
– Может, это и не должно для меня ничего значить, – сказала я. – Но для меня это что-то значит.
– Это хорошо, что для тебя это что-то значит.
Я оставалась осязаемой примерно десять минут. Самое трудное заключалось в том, что нам не нельзя было поцеловаться снова, пока мы там находились, потому что это могло исказить результат. Когда я поняла, что я дестабилизируюсь, я выбежала обратно на лунный свет.
– Слабоватый эффект! – воскликнула я. – Если посчитать, сколько усилий мы приложили.
– Лучше, чем ничего, – ответил он. – Десяти минут хватит, чтобы пройти теневую часть пути или пересечь лестничную площадку без лунного света. Возможно, ты даже сможешь однажды прийти ко мне. Я живу в пентхаузе, в который падает много лунного света, – там ты сможешь продержаться.
– Где находится твой пентхайз? В Нью-Йорке?
– Нет, здесь, в этом городе.
– Я думала, ты уехал, нет?
– Я тоже так думал. В настоящее время я живу, в основном, в Нью-Йорке, я хотел там учиться. Но я сохранил здесь свою старую квартиру, потому что я регулярно возвращаюсь, чтобы увидеть тебя или покопаться в твоем прошлом.
– Ах, вот оно что, – удивилась я. – Хорошо.
– Пойдем обратно на кладбище? – спросил он. – Или ты хочешь еще погулять?
Я осмотрелась. Там была дорога, ведущая дальше в сад к выгону лошадей, пасущихся вдоль опушки леса.
– Пойдем туда? – спросила я. – До деревьев.
Он взял меня за руку, и мы пошли. Мое сердце часто билось – от счастья. Одновременно я призадумалась над тем, что он только что мне сказал. И я удивилась.
– Что ты имел в виду, говоря об учебе? – поинтересовалась я. – Я думала, что тебе семнадцать. А в 14 ты сбежал на год и упустил школу. Как ты там хочешь учиться?
– Между прочим, мне восемнадцать. И, конечно, мои родители позаботились о том, чтобы я нагнал все, что упустил. Я брал частные уроки в течение года, после того, как я снова был дома, и потом сдал экзамены, чтобы вновь попасть в нужный мне класс, согласно году рождения.
– То есть, этим летом ты закончил среднюю школу?
–Да, благодаря специальному разрешению, которое давало мне право учиться самостоятельно и появляться только на экзаменах. Такое обычно не практикуется, но мой отец нажал за все возможные рычаги, чтобы решить этот вопрос. Он боялся, что иначе я все брошу.
–Ты правда сделал бы это?
–Да, вполне возможно.
–Почему бы ты бросил все?
–Потому что я никогда не оставался долго на одном месте. Потому что школа действовала на нервы, и потому что меня тянуло к дальним странствиям. В этом отношении я не нормальный. Мне довольно тяжело оставаться где-то надолго.
–Та же проблема, что и в четырнадцать? Тебе постоянно хочется сбежать?
–Да, несмотря на терапию. Понимание, почему я такой, какой есть, не вылечило меня и не изменило. Есть тысячи объяснений моего поведения и чувств. То, что я боюсь оказаться покинутым, и именно поэтому всегда ухожу первым, собираю вещи и переезжаю на новое место. То, что я изо всех сил пытаюсь оставаться независимым. Так как, если никому не нужен, никого и не потеряешь. Когда вырываюсь, копирую поведение своего отца. Он захватил все, что имело цену в моей детской жизни, и ушел. Не задумываясь о том, что это значило для меня. Так, через четыре года я поступил со своей матерью. Точно также. Но что дает мне это знание? Оно ничего не меняет.
–Ты вновь и вновь возвращаешься назад. Ко мне ты до сих пор возвращался каждый раз.
–Здесь все иначе, лунная девушка. Ты возвращаешься снова и снова. В определенный день месяца, если хорошая погода. Как и сама луна. Поэтому мне так нравится луна. На нее можно полностью положиться.
–Может быть, ты, как луна, – сказала я. – Она тоже не может оставаться на одном месте, но регулярно появляется снова. Разве не было бы смешно, если бы луна сказала: «Черт, почему я не могу остановиться на одном месте? Я прошла терапию и все равно должна постоянно передвигаться!»
Это ничего не изменило! – Матс не смог не улыбнуться.
–Отличное сравнение. И в твоем случае даже подходящее. Если бы я был луной, я бы непременно хотел остановиться на одном месте, так, чтобы каждую ночь было полнолуние.
–Так не получится, – ответила я. —Это невозможно.
Это было так, но для меня было невозможно войти в лес, после того как мы достигли его опушки. Матс подарил мне десять минут существования в тени, поцеловав меня.
Из-за страстного поцелуя мы почти забыли, что, собственно, хотели пойти в лес, но в какой-то момент мы пришли в себя, и я смогла начать мою первую прогулку по лесу. Я имею в виду, первую на своих собственных ногах.
Здесь и там на лесную землю проникал лунный свет, пахло мхом, корой и листьями, и холодной влажностью, которая поднималась от ручья, журчащего вниз по дороге.
В кронах дерева над нами кричала сова, и в кульминационный момент лиса пересекла дорогу в метре от нас. Неторопливо она пробежала мимо нас, гибкая, голодная и дикая.
Остаток ночи прошел слишком быстро. Мы снова были на кладбище, когда луна опустилась за горизонт. Ее свет исчез, и убежденные, что я очень скоро растворюсь, мы попрощались не совсем сдержано.
Нам нужно было втиснуть в те последние десять минут, которые нам оставались, очень много страсти. Если бы у нас было еще минут десять, я не знаю, что произошло бы.
Только в последний момент мне пришло в голову, что мне не стоило так небрежно бросать свою призрачную рубашку, а было бы гораздо лучше, надеть ее снова незадолго до захода луны.
Теперь для этого было слишком поздно. Я могла жить с тем, что в руках у Матса осталось мое платье и около секунды он смотрел на меня такую, какой дорогая луна создала меня, прежде чем я окончательно исчезла.
Нет, то, что меня беспокоило, так это перспектива, во все следующие полнолуния мне придется показываться на моей могиле без призрачной рубашки. Вообще-то я предпочитала появляться где-либо одетой. С призрачной рубашкой было также, как и со многими вещами. Только когда я потеряла ее, я поняла, как она была дорога мне.
