Текст книги "Лунное чудо (ЛП)"

Автор книги: Хейлоу Саммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 14

Эта небольшая квартира под крышей излучала столетний, старый, дряхлый шарм прошлого. Несколько вещей было отреставрировано, но окна были старыми, на потолке по штукатурке тянулись две трещины, а на паркетном полу просматривались зазоры и тысячи царапин.

Кухня была новой, собственно, как и вся мебель, кроме старого стола и двух стульев.

Там, куда лился лунный свет сквозь балконную дверь на пол, лежал толстый мягкий ворсистый ковер. Я уселась на него. На стенах, которые я могла отсюда рассмотреть, в рамках висели фотографии, в основном, черно-белые. Мотив напоминал Париж. Фото мне понравились.

– Ты их сам снимал?

– Год назад был у меня такой этап. Я думал, что я – фотограф. Но теперь это позади.

Мой взгляд проскользил к гитаре, которая лежала на полу рядом с кроватью.

– Ты так же умеешь? – спросила я. – Играть на гитаре?

– Если умеешь играть на пианино и скрипке, сможешь сыграть пару песенок и на гитаре.

– И петь? Поешь под гитару?

– Иногда.

– Споешь мне?

– Нет.

Он засмеялся. Эта квартира опьяняла меня, и я понятия не имела, почему. Возможно, потому что она пахла им. Конечно – в этом причина!

– Почему нет? – поинтересовалась я.

– Ужасный стереотип. Девушки тащятся от парней, которые им что-то играют на гитаре и поют. Давай не будем страдать такой ерундой. Когда ты будешь точно уверена, что любишь меня, и мы знаем друг друга достаточно хорошо, я тебе что-нибудь спою.

Удивительное заявление. Я расценила его, как доказательство его искренности. Он не хотел, чтобы внешняя мишура ослепила меня. Но я уже давно была ослеплена. Я решила немного умерить свой пыл, чтобы вести себя прилично.

Тем не менее, следующие пять минут я провисела на его шее.

– Что же стало с той девушкой? – спросила я. – С той самой единственной, в которую ты был влюблен до меня?

– Я могу предложить тебе что-нибудь? – спросил он в ответ. – Может, выпьешь чего-нибудь?

Я задумалась. Может ли привидение пить? По правде, в те редкие ночи, когда я существовала, мне никогда не хотелось пить.

– Можно, наверное, попробовать, – ответила я. – Стакан воды, наверно?

Он рассмеялся.

– Ты слишком многого требуешь!

Он достал бокал из кухонного шкафчика, налил мне воды, я настояла на водопроводной, и принес мне. Потом он уселся напротив меня на ковер с длинным ворсом и с интересом принялся наблюдать, что я буду делать с водой.

Мне было также интересно. Я поднесла бокал к губам и сделала маленький глоток. Вода исчезла внутри меня.

– Надеюсь, она не прольется сквозь меня на ковер!

– Это просто вода, – ответил он улыбаясь. – Вкусно?

– Неплохо. В любом случае, интересное ощущение.

Я сделала еще один глоток и поставила бокал рядом с ковром на паркет.

– У девушки, в которую я был влюблен до тебя, все хорошо, – ответил он на мой вопрос. – Она все еще с моим другом, они вроде счастливы вместе. Некоторое время я думал, что будет честнее рассказать ей, что происходит с нами. Что она не виновата, что бросила меня. Но тогда бы пришлось рассказать ей, что я быстро разлюбил ее, а это было бы не очень приятно, не так ли? Что ты думаешь? Должен ли я все ей объяснить или нет?

– Я считаю, что ты должен сказать мне сразу, если с нами произойдет нечто подобное, – попросила я. – Как только ты заметишь, что больше не хочешь быть со мной. И только попробуй отказаться!

– Это легче сказать, чем сделать. Люди продолжают обманывать себя, не в силах признаться, и надеются, что чувства вернутся.

– Пообещай мне!

– Я попробую, – ответил он. – Я надеюсь, до этого не дойдет.

– Что касается твоей бывшей – ты знаешь ее лучше меня. Ты должен понимать, что хорошо для нее, а что плохо.

– Да, поэтому я и держу рот на замке.

Я заговорила о бывшей подруге, чтобы немного охладить свой пыл, но это нисколько не помогло. Я могла думать только об одном: продолжить с того места, где мы остановились. И не успела я себе в этом признаться, как в моей голове вдруг возникли образы того, что пережила Мира.

Не то, чтобы я не доверяла Матсу. Мое доверие к нему было непоколебимо, что, вероятно, свидетельствовало о наивности, которую приписала мне Мира в своих записях в дневнике.

Нет, все, что занимало меня в этот момент, так это то, что Мира с такой надеждой погрузилась в мечту о любви и очнулась такой потерянной из нее.

– Я должна дочитать остальное, – сказала я. – Даже если я знаю, что мне будет от этого грустно.

Матс хотел встать, чтобы принести мне записи Миры, но я удержала его за запястье.

– Подожди! Лучше мы отложим это... на потом.

Он знал, что я имела в виду под «потом». И хотя это осталось невысказанным, но совершенно ясно висело в воздухе комнаты, больше не оставалось никаких препятствий. Мои изголодавшиеся чувства привидения стремились к физическим впечатлениям, и мы так интенсивно целовались, и я желала, чтобы всех тех прекрасных вещей, которые для меня выбрала Дженни, подруга Матса, больше не было на моем теле. Я попыталась стянуть их, но получилось немного лихорадочно.

В какой-то момент Матс поймал мои руки, таким образом давая мне понять, что я иногда должна дышать, и взял дело в свои руки. Так или иначе, это было намного приятнее, когда он раздевал меня.

Не знаю, было ли это причиной того, что у меня было тело призрака, но внезапно одежда показалась мне самым ненужным изобретением на земле. Она была преградой между моим телом и его, но, к счастью, в какой-то момент нас ничего больше не разделяло, и я наконец смогла чувствовать всем телом.

Ковер шагги, который все еще полностью лежал в лунном свете, наилучшим образом подходил для любви. И хотя там было немного светло, и на короткий момент я разволновалась, не видно ли нас соседям из окна напротив, но, как я уже сказала, этот момент был коротким, так как это было мне безразлично.

Так или иначе, мы, должно быть, были самой красивой парой на земле – словно ожившие скульптуры Родена, два тела, сплетенные в тесных объятиях.

Мы говорили на одном языке, даже в любви. Если он играл на пианино или гитаре хотя бы наполовину так хорошо, как попадал со мной в тон, когда мы занимались любовью, то я растаю, когда буду слушать его музыку.

Мы никогда не теряли контакт. Я была с ним, и он был со мной, и когда это случилось, то случилось одновременно. Даже когда невероятно счастливое опьянение, в которое он поверг меня, стихло, я чувствовала себя так, словно падаю с луны на землю. И когда я туда добралась, он поймал меня. Мы никак не могли прекратить целоваться.

Глава 15

Мы все еще лежали на ковре, из-за лунного света, но удобнее, чем раньше, с подушками и одеялами. Я лежала в его обьятиях и читала. Через несколько часов я все же решилась хотя бы частично покинуть этот кокон, состоящий из поцелуев, прокосновений и чувства защищенности, чтобы посвятить себя дневнику Миры. Ночь не будет длиться вечно, и до наступления рассвета я должна узнать, как ей жилось.

Мысленно я уже приготовилась к следующим подлостям Дина. К тому, что он медленно, но верно загонял Миру в отчаяние, так что она не видела другого выхода, кроме как броситься в пропасть. Но, на удивление, Дин больше не появился. Она не упомянула его ни единым словом.

Зато Миру предал человек, от которого я не ожидала, что он на такое способен: Мира предала саму себя, прекратив быть тем человеком, которого я знала лучше, чем кого-либо другого на этом свете.

Все, что я в ней так любила: ее неуемную энергию, дух противоречия, ее безграничные мечты, самоиронию и, наконец, ее страстное и иногда безжалостное любопытство, – она предала во имя стремления стать другим, лучшим человеком.

Она развила такое честолюбие в школе и в своих хобби, которого я не знала в прежней Мире. Она училась и упражнялась, как одержимая, чтобы быть безупречной и выдающейся.

В дневнике она написала, что хочет заработать свое счастье. Как будто ей нужно было всего лишь долго вкалывать, чтобы снова почувствовать себя достойной любви. Мне бы очень хотелось объяснить ей, что это было заблуждением.

Любовь никогда не зависела от того, была ли она заслужена. Любовь дарилась человеку, заслуженно или нет – не играло никакой роли. Для этой любви нужно было сделать только одно – принять ее.

Наверно, это было возможно, только если у тебя самого были чувства. Неважно, какие, хорошие или плохие, главное, не отрицать их. Однако Мира запретила себе свои собственные чувства. Она уходила от своих чувств так долго, что впоследствие уже совсем не знала, каково это – чувствовать.

Ничего из того, что Мира сделала в последний год жизни, не освободило ее от страха того, что она – неправильная и ужасная. Хоть бы кто-нибудь рассказал ей обратное! Если она вообще еще могла в это поверить, потому что ее сомнения в себе затмевали все вокруг. Путь, который она избрала для себя, вел в пустоту и неизвестность. И так как Мира не просила никого о помощи, обратную дорогу она найти уже не смогла.

Мира регулярно репетировала с оркестром. Там был мальчик – он играл на гобое – который уже давно был ею увлечен. Мира никогда не интересовалась им раньше, но теперь, после истории с Дином, мальчик с гобоем предстал перед ней совершенно в другом свете. Его безобидность, которая раньше казалась ей скучной, теперь действовала на нее притягательно.

Она встретилась с ним несколько раз и решила, что он подходит для того, чтобы заменить воспоминания о Дине на новые, лучшие воспоминания. Как в школе, так и вне ее Мира старалась сделать все правильно с этим мальчиком. Она очень хотела, чтобы с ним все получилось. Если бы однажды она почувствовала себя с ним хорошо, все снова бы наладилось.

Мальчик с гобоем был абсолютно надежен. Он был единственным, кто выступал за защиту животных, окружающей среды и беженцев. Он хотел изучать медицину и когда-нибудь уехать в развивающиеся страны, чтобы помогать людям, на чьих лишениях, по его мнению, возросло наше благосостояние. Мира считала это образцовым. Однако это не отменяло того факта, что она находила своего нового друга всего лишь умеренно привлекательным.

Всякий раз, когда она была с ним, она не чувствовала ни малейшего энтузиазма. Радостное волнение, с которым она раньше отправлялась на свидания к Дину, с ним не приходило. Но с ним она чувствовала себя в безопасности, и это было важно для нее. Так она говорила. Он нравился ей, и она пыталась назвать это любовью.

Через три месяца – это было для Миры как гром среди ясного неба – мальчик с гобоем порвал с ней. Она хотела знать, почему, и он объяснил ей, что она была неприступной, в некотором роде холодной и вовсе не веселой. С любым из друзей ему было веселее, чем с ней.

Мира безмолвно и внешне равнодушно приняла это к сведению, в чем он ее тотчас же и обвинил.

– Видишь? – воскликнул он. – Именно это я и имею в виду!

Он понятия не имел, что происходило внутри нее. Она была потрясена. Ей казалось, будто ее только что столкнули вниз лестницы подвала, которую она возводила долгими месяцами, ступенька за ступенькой. Мальчик, раньше обожавший ее, больше ее не хотел. Потому что она не была веселой. И что она должна теперь сделать? Заплакать?

Она пыталась, но у нее не получалось. Она уже давно не плакала, а просто удивленно смотрела на себя в зеркало. Ей не удалось полюбить это лицо в зеркале. Оно стало чужим. Раньше, когда жизнь еще была игрой, она часто улыбалась себе, смотрясь в зеркало. Она корчила гримасы или рассказывала что-то сама себе. Теперь ее удивляла пустота, которую она испытывала, глядя в зеркало.

Она часто грустила, но не могла сказать, почему. Иногда она часами, не двигаясь, сидела на одном месте, не в состоянии пошевелиться. Все вокруг казалось ей унылым и серым. Наши родители замечали, что ей плохо. Они спрашивали, но она находила отговорки, сваливая все на любовную тоску, или на то, что ей надо много учить.

Наша мама отправила ее к врачу, который прописал ей железосодержащий препарат и прогулки на свежем воздухе. Наш отец предложил ей по воскресеньям бегать с ним в парке. Попробовав один раз, она возненавидела это. Когда он в следующий раз спросил, пойдет ли она с ним, она накричала на него.

Следом она пожалела об этом. Если и был на свете мужчина, которому она доверяла, то это был он. Но, одновременно, он действовал ей на нервы. Он обращался с ней, как с ребенком, называл чулочком, постоянно отпускал идиотские шуточки и просто не понимал ничего! Она сомневалась в том, что сможет рассказать что-нибудь родителям. Она даже самой себе не могла объяснить, что случилось.

Она взяла себя в руки и сосредоточилась на актерской игре, чтобы родители перестали видеть ее грусть. Она искусно показывала родителям, друзьям и всему миру, что все в полном порядке. Иногда даже ей самой удавалось поверить в свое преображение, и тогда она снова была радостной.

Но, как только она оставалась одна, особенно по ночам, когда не спалось, и сон никак не приходил, возвращалась мрачная тоска.

Общение с друзьями стало поверхностным, и она отдавала себе в этом отчет. Должно быть, причина была в том, что она все больше закрывалась и не знала, о чем говорить, ведь она и так очень старалась. Ей просто ничего не приходило в голову, потому что больше ничего не имело значения.

В школе была только одна девочка, с которой она могла начать общение. Зельма. Возможно, потому что Зельма однажды призналась, что не хочет иметь никаких отношений с парнями.

Мире это показалось интересным и утешило ее. Она проводила много времени с Зельмой, даже не рассказывая о том, что с ней на самом деле происходит, Мира все лето вспоминала о тех временах, когда еще два голоса в ее голове разговаривали друг с другом и смеялись.

Однажды, по непонятной ей самой причине, она приняла проявления нежности, исходившие от Зельмы. Было приятно осознавать, что ты кому-то по-особому нравишься. Это было нечто другое, чем серость. Одновременно Мире было ясно, что она не отвечала на чувства Зельмы, по крайней мере, не таким же образом. Это только усиливало ее угрызения совести.

Однажды она больше не знала, что делать: причинить боль Зельме, закончив отношения, или продолжать игру, давая ей ложную надежду. Оба пути казались ей неверными, и, наконец, она перестала думать об этом. Потому что к этому времени, так как она не смогла принять решение и выбрать одну из двух возможностей, ее стала занимать совсем другая цель.

Она хотела еще раз взлететь – и потом упасть навечно. Она думала об этом слишком часто. Ей хотелось оставить все позади: ложь, предательство, бессмысленность, топтание на месте, пустоту в зеркале. И все те усилия, которые она прилагала, чтобы каждый день быть обычной девушкой.

Сначала Мира хорошо понимала, какую боль причинит родителям. Она знала, что это неправильно. Ужасно неправильно. Но постепенно эти отговорки исчезли. В последние недели перед своей смертью Мире почти не удавалось сохранять видимость благополучия.

Заблуждение, что она спасется, если отдаст все, затмило ее разум. Ее последняя запись перед смертью такова:

«Дневник Миры, 19 октября 2013

Полнолуние. Свет падает на страницы, пока я пишу это. Я уже почти забыла тот невинный голос, что был со мной. Пока луна светит на мои тайные каракули, я думаю о нем. Последнее время я его почти не замечала. В моей жизни теперь нет места мягкому голосу, который верил в добро и умел мечтать.

Что с ним случится, когда я умру? Умрет ли он вместе со мной? Мне бы не хотелось этого. Я желаю, чтобы умерло все, кроме моей невинности. Мне нравится представлять, что лучшая Я выживет.

Что она останется, когда я уйду, что она будет помнить обо мне, как я жила однажды, когда все еще было хорошо. Она могла бы освободиться и найти все, что я найти не смогла. Она могла бы быть счастливой.

Это прекрасная мечта. Сберегу ее для моего последнего вздоха.

С этими мыслями я уйду».

Глава 16

Я уткнулась в руки Матса и плакала. Не знаю, как долго. Но когда я очнулась снова, то поняла, что стало темно. луна больше не светила на нас, и я пришла в ужас, так как в любой момент могла исчезнуть.

– Ты должен меня поцеловать! – испуганно воскликнула я. – Я не хочу раствориться!

Его объятия всегда были такими бесконечно успокаивающими. И сейчас тоже.

– Ты чувствуешь себя неустойчивой?

– Нет, вовсе нет.

– Дай мне знать, если это изменится.

–А где луна? – спросила я и поднялась. —Она светит через другое окно?

–Она зашла. Уже полчаса назад.

Я недоверчиво и пристально посмотрела на него.

–Правда? Но я еще здесь!

–Да, – он засмеялся над моим удивлением. —Я могу ошибаться, но мне кажется, как будто что-то изменилось. Недавно, когда ты читала, у тебя появились мурашки. Потому что ты не была хорошо укрыта. Ты ничего не заметила, не так ли?

–Ты имеешь в виду, я замерзла?

–По крайней мере, твоя кожа среагировала на холодный воздух. Отопление в этой квартире – настоящая катастрофа, почему-то тепло не всегда доходит до сюда. В первую очередь, холодно ночью.

Я для пробы откинула одеяло и прислушалась к ощущениям. Да, было холодно, и я мерзла!

–Что изменилось? – спросила я взволнованно. —И почему?

–Это, должно быть, как-то связано с нами, – ответил он. —Поцелуи стабилизировали тебя, поэтому...

–Понимаю. Это все из-за тебя!

–Нет, я действительно думаю, что ты стала более живой. На более долгое время. Твое призрачное тело стало притягиваться к этому миру.

Я улыбнулась ему. Мое призрачное тело очень хотело бы остаться в этом мире. Он улыбнулся в ответ, но снова стал серьезным.

–Она хотела, чтобы ты продолжала жить, – сказал он. —Это было ее самым заветным желанием.

Тебе не кажется также, что ты появляешься, потому что она хотела, чтобы ты помнила о ней? Это также могло бы быть связано с тем, что ты все еще здесь. Она хотела, чтобы ты была счастлива, а как ты могла бы быть счастлива, если постоянно исчезаешь?

Слезы снова подступили к глазам. Пройдет еще не мало времени, прежде чем я смирюсь с потерей Миры. И с тем, что привело к этому.

–Как думаешь, сколько еще я пробуду здесь? – спросила я. —Дольше, чем несколько часов?

–Намного дольше! Я надеюсь, навсегда!

–Или пока не начну действовать тебе на нервы?

–Или до тех пор, – сказал он.

Я сделала еще глоток воды, чтобы мое призрачное тело могло еще немного привязаться к этому миру, и после короткой паузы я опустошила весь стакан. Мы решили переместиться с ковра в кровать, так как все равно больше не было лунного света.

Оказавшись там, я поверила в хорошее (в конце концов, я обладала лучшими качествами, по словам Миры). И пока я делала это, казалось, моя кровь побежала по венам, и я услышала, как забилось сердце, но я не знала, было ли это мое или его. На моей коже выступили настоящие капли пота, я тяжело дышала и в какой-то момент я была совершенно истощена. Истощена от счастья.

Я хотела рассказать Матсу, что чувствовала себя такой стабильной, как никогда раньше, но с моих губ едва ли мог сорваться хоть шепот. В первый раз в моей призрачной жизни мое тело требовало сна. Я уступила и наслаждалась тем, как меня поцеловали во сне, и при этом я не исчезла. Я все еще была там, когда видела сны. Это были беспокойные сны, в которых появлялась Мира. Несколько раз я испуганно просыпалась и не знала, кем была. Кем из нас двоих.

Только когда Матс гладил меня по голове и шептал на ухо что-то успокаивающее, я знала, что выжила. Что был путь, где Мира не видела никого. И тогда я снова засыпала.

Было позднее утро, когда я действительно проснулась. Комнату наполняло солнце, Матс уже был бодр и смотрел на меня. Иллюзия того, что я могла бы стать настоящим человеком, испарилась, когда я посмотрела на свою руку. Она была слегка прозрачной на солнечном свете. Но я все еще существовала!

Я повернулась к Матсу, воодушевленно поцеловала его и рассказала, что все еще существую. Кроме того, что я хочу пить. И... могло ли такое произойти? У меня было чувство, что мне срочно нужно в ванну. Пописать.

–Хороший знак, – сказал он и посмеялся надо мной, когда из-за этого ощущения я скривила лицо. —Кушать ты тоже хочешь?

Я прислушалась к себе. Я не была уверена.

–Как думаешь, привидение может перенести душ? – спросила я его. —Да, я знаю, – быстро добавила я, когда заметила его лицо. —Если я не попробую, никогда не узнаю.

Я попробовала и установила, что я была водостойкой. После того, как я оделась, я присоединилась к Матсу за столом с накрытым завтраком. Я не осмелилась выпить кофе и остановилась на воде. Но я съела полкруассана – даже если мне пришлось бы это переваривать. Но я хотела сделать все, что продлит срок моего тела, и предполагала, что что-то вроде пищеварения способствовало тому, чтобы увеличить время. Тому, кто живой, нужна энергия в виде питания. Что-то такое мы учили в начальной школе.

Мы говорили о Мире и моих родителях. Матс рассказал мне, что он показал им расшифровку тайного шрифта, уже месяц назад. Для моих родителей было не так легко узнать о том, что пережила Мира, но это освободило их от грызущих сомнений неизвестности. Они упрекали себя, чтобы таким образом позволили Мире отдалиться. Если бы они могли разговорить ее, если бы они просто заметили, все могло бы закончиться хорошо, в этом они были убеждены.

Но для этого было слишком поздно. Больше всего моему отцу хотелось убить Дина. Матс рассказывал мне, что мои родители после долгих колебаний туда-сюда решили заявить на Дина. У них на руках было не так много против него, только записи в дневнике их дочери. Но, к сожалению, была вероятность того, что Мира была не единственной девушкой, которую обманул Дин. Они должны были что-то сделать.

–Хочешь, мы навестим твоих родителей? – спросил Матс неожиданно, когда я еще размышляла над всем этим. —Сегодня вечером, когда будет темно?

Если бы стемнело, я могла бы незаметно передвигаться среди людей. Днем такое было невозможно. Разве только, я надеялась на то, что все люди, которых раздражал мой вид, решили бы проигнорировать меня. Нет, я правда не хотела оказаться странным появлением в обществе.

Я предпочла спрятаться в течение дня в квартире Матса.

Что касается моих родителей... я очень заскучала по ним, как только Матс предложил навестить их. Мне было все равно, если они окажутся вне себя от ужаса. Или если назовут меня «чулочек» и забросают меня вопросами, на которые я не смогу ответить. Я просто хотела увидеть их. Почувствовать запах нашей квартиры. Сидя с ними на диване. Побывать дома.

–Они не упадут замертво, когда увидят меня? Ты рассказал им что-нибудь?

–Я показала им фотографию на моем телефоне. Они посчитали ее красивой, но странной. Твоя мама сказала: «Это так, как будто я вижу призрак Миры.» Я почти рассказал им, что мы встретились на кладбище. Но все же промолчал, так как подумал, что они вряд ли поверят мне.

–Поверят ли они, когда я буду стоять перед ними?

–Да, совершенно точно. И это стало бы для них освобождением.

После завтрака я села у окна и наблюдала за людьми на улице. Машинами. Голые деревья на обочине. Я вспомнила о том, как всегда делала это с нашими кошками. Мы сидели на подоконнике и смотрели наружу, они – как кошки, я – как нечто. Как призрак, как сознание, как душа без тела. Каждое движение, каждая птица, каждый комар, каждое дуновение – все было интересно и достаточно волнующе, чтобы вырвать нас из нашего полусна.

–Если я больше не исчезну, – сказала я Матсу, – можно мне жить с тобой? Или я должна снова переехать к моим родителям?

–Конечно, ты будешь жить со мной! Где бы я ни был. Мы добудем тебе паспорт и будем летать ночью – тогда ты сможешь везде быть со мной.

–Мы добудем мне паспорт, – повторила я и заулыбалась ему. – Просто так.

–Я придумаю что-нибудь.

–Ах, надо надеяться, тебе это никогда не надоест, – мечтательно проговорила я и снова посмотрела из окна. —У меня была бы самая прекрасная жизнь впереди!

–У нас обоих.

Лучший день моей прежней жизни прошел очень быстро. Солнце будто неслось по небу и, казалось, уже скоро вновь скроется за холмом в конце улицы. Было еще слишком рано для визита к моим родителям. Я была очень взволнована. Чем ближе подходил момент, когда мы хотели раскрыться, тем хуже становилось. В шесть часов было достаточно темно. Матс уже позвонил моим родителям и сообщил им, что узнал что-то, о чем хотел им рассказать.

Я грызла ногти, пока он звонил. Затем считала минуты.

– Почему, собственно, у тебя нет часов? – спросила я Матса, который сидел на полу перед балконной дверью и всеми возможными нежными способами давал мне понять, что он любил меня, даже если бы я превратилась в трепещущее испытание для нервов. —Я думала, ты богат, потому что твоя семья продает часы. Но ты сам не носишь их?

–С помощью часов они сделали свое состояние. Между тем, у них несколько больше предприятий, чем одно.

–Это не ответ на мой вопрос.

–Я не люблю часы, – сказал он. – Они обманывают нас, как будто мы можем контролировать наше время. Они беспрерывно перечисляют нам что-то и утверждают, что мы должны считать, чтобы правильно жить. Но при этом каждый знает, что один час может быть длиннее, другой короче. Никто не может измерить, что произойдет через час и что он значит. Я думаю, в нашем мире слишком многое просчитано. Числа вытеснили внутренний голос. Мне не нужна такая штуковина на запястье. Я бойкотирую это!

–Но ты же часто летаешь по миру на самолете, не так ли? Там ты должен появляться во время!

–Я готов к компромиссам. Часы в порядке, когда не воспринимаешь серьезно.

–Споешь мне сейчас какую-нибудь песню?

Сегодня я спрашивала его уже в третий раз. и он дал понять, что уже не мог больше слышать этого.

–Ну, уже начинается? – насмешливо спросила я. —Уже начинает находить камень на камень?

–Ты хочешь измотать меня.

–Я просто напоминаю тебе об обещании: если я буду уверена, что люблю тебя, и мы будем хорошо знакомы, ты сделаешь это. Так ты сказал. Мне кажется, сейчас зашло достаточно далеко. Кроме того, это бы отвлекло меня. Прояви сострадание! Исполни желание мертвой девушки, которая год не видела своих родителей и почти умирает от волнения!

Он вытянул лицо и взял в руки гитару.

–Что ты хочешь услышать? – спросил он.

– Moon River, – сказала я, хотя была уверена, что он не стал бы петь эту песню. Если вообще знал ее. —Она была в фильме «Завтрак у Тиффани». Мира и я любили эту песню. А также фильм, по различным причинам, но мы обе любили ее.

К моему удивлению он сыграл песню, не задавая вопросов. Он знал слова. И пока пел ее, мне стало понятно, что текст нес в себе именно то, что он так часто рассказывал о себе. То, что он не мог долго оставаться на одном месте, что его тоска тянула вдаль, что река, которую постоянно тянуло прочь, как и его самого, была его лучшим другом.

Мое любимое место в песне в переводе значилось приблизительно так:

«Мы оба в поисках конца радуги, которая как раз ждет нас за следующим изгибом реки. Ждет меня и моего старого друга, лунную реку».

Это была его песня, и, когда он пел ее, меня тронул его голос также, как действовали его поцелуи. Но я не могла позволить, чтобы это стало заметным. Ему не нравилось, когда на девочек можно было произвести впечатление чем-то в этом роде.

–Как прекрасно, что ты тоже любишь эту песню, – сказала я, когда он закончил. —Мира и я точно смотрели этот фильм раз двадцать. Мира любила Холли Голайтли. Она хотела быть такой же, как она. Мне тоже нравилась Холли, но я больше идентифицировала себя с кошкой. Возможно, потому что кошка жила с Холли, и у нее не было имени, также, как я всю жизнь жила с Мирой.

–Ты читала книгу? – спросил Матс. —Тру́мена Капо́те?

–Нет. Но это не моя вина. Мне было бы интересно, но Мира не хотела ее читать.

–Книга заканчивается не так, как фильм. Останавливается ли Холли где-либо когда-нибудь, остается открытым. Только о кошке известно, что она находит новый дом.

Внезапно это расстроило меня. Но, прежде чем я могла погрузиться в то, что Мира исчезла, и я не знала, прибудет ли она когда-либо куда-нибудь, знакомый голос попросил меня о том, может ли он еще раз послушать песню. Я была удивлена. Было ли это только воображением? Играла ли я в старую игру с двумя голосами? Только с другой стороны?

–Я не знаю, хочет ли этого Мира или я, – прошептала я Матсу, – но мог бы ты еще раз спеть нам ее?

Пока он играл на гитаре и пел, мне стало предельно ясно, что

Мира была где-то внутри меня и слушала. Но, когда отзвучал последний аккорд, я испугалась, что эта уверенность были ни чем иным, как тоской. Сон, который я смотрела дальше для Миры.

Матс отложил гитару в сторону и бросил изучающий взгляд в окно.

–Я думаю, теперь мы можем отправиться. Хочешь?

Я хотела.