Текст книги "В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС"

Автор книги: Хендрик Фертен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Глава восьмая
Моя подготовка в войсках СС

Хотя британским ВВС вплоть до весны 1941 года не удавалось нанести Германии сколь-либо серьезного урона, но радиопередачи «Би-би-си» постоянно кричали об успешных бомбардировках территории рейха. Согласно распространявшейся в них информации, немецкая военная индустрия была уничтожена и собор в Кологне разрушен до основания. Но те, кто оказывался в области Рура, обнаруживали, что там течет такая же нормальная жизнь, как и прежде. Фермеры жизнерадостно работали на полях, а из труб продолжавших функционировать заводов в небо исправно поднимался дым. Более того, стоило путнику переехать мост через Рейн, как он видел привычно возвышавшийся собор в Кологне.

Нас, молодых голландцев, не переставало впечатлять, что на берегах Рейна, и в частности на двухстах километрах между Кологне и Майнцем, чередовались крутые скалистые утесы и средневековые разрушенные замки с живописными деревнями виноделов. Они выглядели особенно прекрасными в весеннюю пору, окруженные пышно цветущими вишневыми садами. Такой была область вокруг Зенхайма в Верхнем Эльзасе. Наш батальон в период подготовки дислоцировался там у подножия Вогезских гор, невдалеке от города Мюльхаузен. Под наши казармы было приспособлено здание бывшей психиатрической больницы. Нашим новым жилищем стал один из семи больших каменных домов, окружавших массивное центральное здание.

После приветственной речи нас разделили на роты. Вместо пестрой гражданской одежды нам была выдана униформа цвета фельдграу, сшитая на прусский манер. Мы должны были следить за тем, чтобы у нас была застегнута каждая пуговица и каждый крючок, даже если воротник был слишком узким и натирал шею.

Огромную роль в Зенхайме играли занятия спортом. Спортивная одежда также была выдана нам, и мы вдруг осознали, почему добровольцев отбирали так придирчиво. «Хвала всему, что закаляется!» – эти слова были излюбленным изречением наших инструкторов, и мы слышали его снова и снова.

Все наши тренеры были опытными атлетами, которые никогда не требовали от нас того, что не было по плечу им самим. Подобный подход не только закреплял их авторитет, но и подстегивал нас самих к интенсивным занятиям. Мы тренировались, не щадя себя. К слову, во время занятий боксом моей первой и далеко не последней травмой стал сломанный нос.

Пока мы были новобранцами, наша подготовка была направлена на то, чтобы подавить в нас индивидуализм и даже инициативу. Нам, что называется, переломали хребты, но лишь для того, чтобы они срослись снова и были гораздо более крепкими. Мы поняли, что принадлежим к армейской части военного времени, где не может быть такого, чтобы каждый был сам себе хозяин. Однако и это столь необходимое нам понимание поначалу давалось нелегко. Реалии солдатского существования контрастировали с нашими идеалистическими мечтами. Нам приходилось скрипеть зубами, чтобы смириться не только со спартанским образом жизни, но также с постоянным физическим и эмоциональным напряжением. Другой стороной медали было то, что мы осознали, как дорого стоит принадлежность к элитной организации, в которую мы вступили. Это вдохновляло нас медленно, но верно двигаться к цели.

Каждое утро ровно в пять нас будил резкий свист сержанта. Мы сразу бежали в душевые комнаты, где нас ждала холодная вода и жесткие полотенца. Быстро приняв душ, мы, стуча зубами от холода, выстраивались для утренней гимнастики в майском рассветном тумане, одетые в одни майки и шорты. Пробежав несколько кругов, мы получали в награду скудный завтрак, состоявший из хлеба, искусственного меда и эрзацного кофе, сделанного из цикория. Впрочем, и эта еда казалась нам тогда удивительно вкусной.

Таким образом, наш день состоял из гимнастики, спорта и теоретических занятий. Учитывая, что вставать нам приходилось с первыми лучами рассвета, не было ничего удивительного, что иногда наши глаза слипались в теплых и душных комнатах, где проходили занятия. Однако окрик в адрес одного из нас тут же заставлял всех остальных снова внимательно слушать преподавателя. А на площадке перед казармами час за часом снова и снова раздавались команды инструкторов, заставлявшие задыхавшихся от напряжения новобранцев выполнять все новые и новые задания, несмотря на палящее солнце и пропитанный пылью воздух.

На первых порах мы столкнулись с еще одной проблемой. Наше знание немецкого языка соответствовало лишь школьному уровню, а этого было просто недостаточно. Прусско-германские команды воспринимались нами как нечто произнесенное на испанском. Лишь благодаря тому, что они многократно повторялись, а мы старались понять их сердцем, разучивая при этом песни немецких солдат, наше знание языка постепенно улучшалось. Всего через несколько недель у нас больше не было проблем с пониманием сказанного и с общением на немецком.

Впрочем, нашим германским инструкторам также хватало хлопот с нами. Наш типичный голландский либеральный менталитет означал, что мы не могли не комментировать даже их команды. То одно, то другое вызывало у нас протест. Инструкторам же в их работе было необходимо полное доверие и беспрекословное повиновение с нашей стороны.

Так или иначе, в ходе тренировок мы должны были еще доказать свое соответствие званию бойца войск СС. При этом инструкторы негласно отбирали среди нас тех, из кого впоследствии должны были готовить офицеров. И надо сказать, что не все, кто имел амбиции на этот счет, оказались в числе выбранных инструкторами.

«Основные предварительные условия для соответствия званию офицера – это сердце, энтузиазм, умение решать даже крайне сложные и неожиданные проблемы, а также способность подавать личный пример», – писал Феликс Штайнер. Говоря о командовании войсками СС на Русском фронте в 1942 году, он отмечал: «В формированиях, состав которых представлен преимущественно иностранными добровольцами, любые ошибки, допущенные при создании духа товарищества, приведут к гораздо более драматичным результатам, нежели в немецкой части». Здесь он имел в виду в том числе и нас. «Самое необходимое в руководстве бойцами – это неустанная и терпеливая забота командира о своих людях, – продолжал генерал Штайнер. – Командир должен добиться полного доверия с их стороны, убеждая солдат, что он их лучший друг. Его бойцы должны любить его. В частности, командиры взводов и рот всегда должны быть примером для своих бойцов. Чем командир рассудительней, внимательней к своим подчиненным и душевнее, тем сильнее будет сплоченность и выше боевой дух его части. Я призываю всех своих офицеров добиться того, чтобы в ротах были человеческие взаимоотношения, и даже настаиваю на этом».

Но вернусь к нашей подготовке. В Зенхайме мы не располагали каким-либо оружием. У нас были лишь висевшие на ремнях штыки, и окружающая атмосфера нисколько не имитировала фронтовую. Так мы проходили свою базовую подготовку, состоявшую из разнообразных физических упражнений, строевой подготовки и долгих маршей.

Марши мы выполняли и днем и ночью, причем с каждой неделей нагрузки, ложившиеся на нас, возрастали. Во главе колонн шли наши инструкторы, чьей физической форме можно было только позавидовать. А в конце строя вместе с новобранцами шагал медик, который должен был оказывать первую помощь тем, чьи организмы не выдерживали этого испытания на выносливость и характер. Прошагивая ежедневно от 20 до 40 километров в палящем зное, мы больше не пели «Так замечательно быть солдатом», когда с натруженными мышцами возвращались в казармы. Едва двигая ногами, мы, полностью изнеможенные, проходили через ворота, что означало конец нашего пути. Но впереди нас не ждал заслуженный отдых. Вскоре после возвращения свист дневального снова сзывал нас на построение. И мы, только что принявшие душ, получали вечерние приказы на плацу перед казармами.

Изнурительная подготовка под открытым небом на лоне матери-природы не оставляла нам времени оценить живописность Эльзаса. К примеру, мы могли взобраться на гору в Южных Вогезах высотой 950 метров, которая была хорошо видна из наших казарм. Но восхождение мы совершали по приказу, в стремительном темпе, насквозь промокая от пота. И тут уж было не до любования окружающими красотами!

Осмотреть достопримечательности мы смогли, только когда нас начали отпускать в увольнения. Появившееся свободное время, помимо всего прочего, мы использовали для того, чтобы посетить города, связанные с историей войны 1914–1918 годов. Среди прочего мне особенно запомнился 18-метровый мемориал, окруженный блиндажами, на которых остались следы кровопролитных боев между французскими и немецкими войсками.

Наши казармы не были монастырем, а их обитатели не являли собой образец святости. Главной темой наших разговоров была тоска по женской компании. Мы мечтали о прекрасных дочерях Эльзаса. В нашем возрасте это было вполне естественно, и у нас не существовало табу на этот счет. Но прошли недели, прежде чем командир роты разрешил нам отправиться на поиски приключений на любовном фронте. Однако перед этим он провел с нами длившуюся не один час беседу о том, как вести себя в обществе гражданского населения! Мы терпеливо выслушивали его «проповедь» об интимной гигиене и опасности сомнительных сексуальных отношений. Караульные, стоявшие на воротах казармы, также не обошли нас своим вниманием, и внимательно осмотрели нас. Они убедились, что наши ботинки и кожаные ремни начищены до зеркального блеска, а также что у каждого из нас есть чистый отглаженный носовой платок и презерватив. Только после этого мы получили возможность предаться счастливым часам.

Долгожданная свобода опьяняла нас. Поодиночке или небольшими группами мы изучали окрестности. Эльзас был землей, за которую в прошлом постоянно боролись между собой Германия и Франция. Поэтому многое здесь являло собой результат борьбы французской и немецкой культуры. В характере жителей сочеталась французская беззаботность и немецкая точность. Они сами говорили, что на основе этого противоречия обрели свою индивидуальность, которой гордятся. Взаимоотношения между ними и новобранцами войск СС не были иными, кроме как замечательными.

По воскресеньям, когда нас отпускали из лагеря, мы штурмовали булочные. Но лишь немногие из них работали в этот день недели в Зенхайме и Мюльхаузене. Поэтому продававшиеся в них лакомства, такие как разнообразные пирожные и торты, распродавались очень быстро.

Мы следовали своим инстинктам и находили то, что искали. Когда открывались ворота казармы, голодные солдаты тут же разыскивали воскресные булочные, которые продавали свою продукцию без обязательных продуктовых карточек. Но только наши желудки наполнялись, и привлекательные парни в униформе цвета фельдграу (какими мы не без основания считали себя) отправлялись на поиски амурных приключений. У нас оставалось лишь несколько часов свободы, но даже это ограниченное время и бытовавшая на окружающей территории причудливая смесь французского языка с эльзасско-германским диалектом не мешали нам находить общий язык с местными девушками.

У меня не было проблем в общении с Аннет, хорошенькой девушкой с каштановыми волосами, переехавшей сюда из Танна. При этом мне настолько повезло, что ее старшая сестра оказалась возлюбленной моего командира взвода, а младшая сестра была девушкой нашего сержанта. Благодаря этому Аннет удавалось устраивать наши с ней встречи не только по воскресеньям. И роман с ней в мирных Вогезах почти заставил меня забыть о войне. Вместе с Аннет, вслушиваясь в ее мягкий эльзасский диалект, я решил, что именно Эльзас – родина любви. Однако романтичному настроению приходил конец, стоило только вернуться в казармы, где нас ждала совсем иная атмосфера.

Десятилетия спустя в одном из официальных военных документов я обнаружил фразу: «Добровольцы из Зенхайма были авантюристами и бандитами». Первоисточником этой оценки стал голландский историк, который смог докопаться до «истины», анализируя жизнь своей Родины в те годы, которые он провел… в Англии. Учитывая тогдашнюю политическую ситуацию, трудно найти другое место, где он был бы более далек от информации из первых рук. Однако здесь стоит вспомнить Фридриха Ницше: «Историки – испорченные люди, поскольку обладают властью изменять истину, какой нет даже у богов». И нам не услышать правды от тех, кто считал солдатский долг позорным, в то время как именно поколение двадцатых годов стало основным расходным материалом войны.

В 1966 году в своей книге «Солдаты, такие же, как другие» генерал Пауль Хауссер, человек, боготворимый своими бойцами и уважаемый бывшими противниками, писал: «Я уважаю мнения других и авторов, которые высказываются против войск СС, основываясь на своих убеждениях. Но я возражаю, когда их работы рассматриваются как „чистое знание“, „трезвые и объективные“ или „источник справедливости и беспристрастности“ и обсуждаются или исследуются с этой точки зрения. Особенно, если их авторы собирают только дискредитирующий материал и/или компенсируют все позитивное клеветническими комментариями, направленность которых очевидна».

Уже в последние два года войны начала появляться не слишком квалифицированная, но изобличающая литература. Одна из голландских газет «Хет Парол» писала по этому поводу: «Со дня нашего освобождения между национал-социалистами и всеми остальными людьми возникла пропасть ненависти и презрения. Но право ненавидеть в данном случае – это право тех, кто лично пострадал во время оккупации или был активным участником Сопротивления. Тем не менее можно заметить, что наиболее сильную ненависть к национал-социалистам испытывают обыватели, от захватчиков не пострадавшие. Во время войны истинные члены Сопротивления, которые сами выбрали свою судьбу, психологически были гораздо ближе к голландским добровольцам в рядах СС, которые точно так же, как и они, рисковали своею жизнью».

Родина неласково встретила нас после окончания войны. Но тогда, в Вогезах, мы даже не могли представить себе такое. Между тем, период нашей подготовки в мирном Зенхайме медленно подходил к концу. Хотя мы и не могли сказать, что жили там, как боги, но покидать эту землю и ее людей нам было тяжело. Но еще тяжелее для нас было прощаться с дочерями Эльзаса.

Тем временем театр военных действий Германии уже распространился на Северную Африку, что было не особенно верным решением. За время войны союзники Германии, такие, как Италия, часто оказывались недостаточно компетентными, чтобы осуществить свои военные планы. Это происходило как по вине их командования, так и из-за недостаточной подготовки и оснащения их вооруженных сил.

Выражаясь фигурально, меч одержимого страстью к экспансии Муссолини оказался тупым и из оружия превратился в тяжкую ношу. Гитлер был вынужден предоставить ему военную поддержку в Африке и на Балканах. После успешного молниеносного наступления немецких войск в Южной Европе флаг рейха уже реял над Белградом и над Акрополем в Афинах. Флаги со свастикой развевалась на ветру от Туниса и почти до самого Нила, но и в этих обстоятельствах только Эрвин Роммель и его Африканский корпус спасли итальянскую армию от военной катастрофы. Немецкие солдаты вышли победителями и из сражения на средиземноморском острове Крит. Правда, при этом германские воздушные десантники под командованием генерала Штудента понесли огромные потери, сражаясь против численно превосходивших бойцов противника, среди которых было 6000 греческих и 27000 британских солдат.

Отбывая на новое место, мы узнали, что перед отправкой на фронт нам предстоит пройти в австрийских горах, расположенных в Каринтии, еще один очень сложный курс, посвященный вооружению и военно-полевой подготовке. Летом 1941 года наш поезд на всех парах пронесся через Мюнхен и Зальцбург, и мы очутились в диковинной для нас местности, где большинство жителей были одеты в народные альпийские костюмы с фетровыми шляпами и кожаными штанами. По пути мы не опровергали мнение окружающих, которые считали, что мы едем воевать на Балканы. Поэтому на станциях к нам устремлялись команды медсестер Красного Креста, которые поили нас кофе из цикория, называли нас отважными солдатами и желали вернуться назад целыми и невредимыми.

Нашим новым местом дислокации стал поселок Лендорф неподалеку от города Клагенфурта. Мы, жители равнин, были впечатлены еще холмами Эльзаса, но здесь нас просто ошеломили гигантские горы Каринтии. Глядя на них, мы ощущали растерянность. Альпийские горы оказались во много раз больше, чем мы их представляли по картинкам, которые видели в школе, и от их невероятных размеров возникало ощущение, что они совершенно отрезали нас от родной земли.

Наши новые казармы оказались гораздо лучше тех, что были у нас в Занхейме. Они были расположены в идиллически-прекрасном месте у подножия гор и состояли из современных двухэтажных только что построенных зданий. Эти дома были специально построены для войск СС. Царивший в них уют подавлял впечатление от окружавшей нас монументальной мощи природы. Однако огромная столовая в главном здании, которая также служила комнатой для собраний, была обустроена в полном соответствии с канонами величественной военной архитектуры той эпохи. На стенах столовой в промежутках между высокими окнами были изображены огромные панорамы батальных сцен. На них во всей красе была показана новая немецкая армия, что, без сомнения, вдохновляло новобранцев. Мне довелось снова побывать в этих казармах в 1959 году. К тому времени там размещались уже австрийские горные войска, но изображения на стенах были сохранены.

В Клагенфурте мы, наконец, получили право носить оружие, и оно было выдано нам. Также мы, как и солдаты всех других армий, должны были принять присягу. Произнесение этой клятвы означало, что мы должны были исполнять солдатские обязанности, соблюдать законы воинской чести, в случае же нарушений с нашей стороны к нам могли быть применены дисциплинарные меры или даже суд военного трибунала вермахта.

Мы были заранее ознакомлены со всеми условиями. При этом ни одного из добровольцев не вынуждали принимать присягу. Любой из нас мог на этом этапе беспрепятственно покинуть войска СС, если он вдруг осознал свою недостаточную зрелость для военной службы или обязательства клятвы противоречили тому, что он мог и хотел исполнить. Точка зрения тех, кто решил не принимать присягу, уважалась. Командиры не осуждали их и не пытались переубедить. Эти люди вернулись домой обычными гражданскими жителями.

Батальон принимал присягу на площадке перед казармами, по бокам которой стояли составленные в козлы пулеметы. Мы подходили четверками, поднимали правую руку, а левую клали на обнаженный меч и хором повторяли клятву за офицером: «Клянусь тебе, наш лидер Адольф Гитлер, быть верным и мужественным. Клянусь беспрекословно повиноваться тебе и назначенным тобой начальникам вплоть до моей смерти. Да поможет мне Бог!» Эти слова мы произносили перед нашими высшими командирами.

После присяги каждому из нас на внутреннюю сторону левой руки была нанесена татуировка с его группой крови. Это делалось в медицинских целях, чтобы в случае кровопотери на поле боя наши жизни можно было спасти своевременным переливанием крови. Однако после войны эти татуировки превратились в позорное клеймо для десятков тысяч людей и стали называться «метками Каина». Их носители стали восприниматься в обществе как прокаженные, и многим из эсэсовцев это даже стоило жизни.

Но, так или иначе, после этого я стал официально считаться солдатом войск СС. Частью, некоторой я принадлежал, была 4-я рота запасного батальона «Вестланд», входившего в дивизию «Викинг». Это была одна из бронетанковых дивизий, оснащенных противотанковыми орудиями и пулеметными расчетами. От нас требовалось изучить всю эту технику, что мы и делали вполне охотно.

Все мы, проходившие первый этап обучения в Зенхайме, старались держаться вместе. Между тем в батальон прибыло большое количество новых членов из северных территорий, таких, как Скандинавия. И жизнь наших инструкторов, вынужденных приспосабливаться к менталитету этих молодых людей с севера, перестала быть спокойной.

Проблемы с блондинами с севера начались с самого первого дня, особенно с датчанами. Они были упрямы, грубы, критичны и любили хорошо выпить и поесть. Датчане жаловались на еду, которая готовилась на военных кухнях. Она им совершенно не нравилась, и их упорство дошло до полного неповиновения инструкторам.

Однако немецкие инструкторы сумели заслужить их доверие. Оставаясь ровными и спокойными, они добились того, что датчане также пошли им навстречу и, что удивило нас, в них обнаружилось ярко выраженное чувство справедливости и дух товарищества.

С норвежцами инструкторам пришлось сложнее, поскольку они были более сосредоточенными и убежденными в своей правоте. Однако стоило лишь раз заслужить их доверие, и ты обретал его навсегда. Многие из них приехали из деревень или небольших городов их редконаселенной страны, где они выросли в своем узком мирке, относительно удаленном от всего остального мира. Они были более прямодушными, в них было больше юношеской беззаботности и добросердечия. В военной сфере эти качества позднее оборачивались почти полным пренебрежением к опасности, особенно, если речь шла об их собственных жизнях. Но, так или иначе, эти ребята вскоре также начали радовать инструкторов. Многие норвежцы демонстрировали свою отличную подготовку. А какими чудесными товарищами они оказались!

Команды и приказы инструкторов были стандартными, и разноголосица датчан, норвежцев, фламандцев, голландцев и немцев от занятия к занятию становилась все тише и тише. Германия заняла то же место в Европе, что и Франция 140 годами раньше, и немецкий язык стал основным языком общения в новой, «европейской армии».

Однако еще более значимым в Клагенфурте был язык оружия, который должен был понимать каждый, бравший его в свои руки, т. е. каждый из нас. Мы по своей юношеской наивности полагали до этого, что та тяжелая для нас «шлифовка», которую мы прошли в Зенхайме, уже не требовала дальнейшей доработки. Но нам было суждено очень быстро понять, как мы ошибались. Однако столь изнурительная подготовка была необходима для обеспечения дивизии «Викинг» войсками, готовыми к боям на передовой.

Наши инструкторы были прямыми и подтянутыми солдатами из Остмарка. Зачастую они были больше пруссаками, чем сами жители Пруссии. Под руководством этих имевших значительный фронтовой опыт солдат, перенимая у них знания и навыки, мы волей– неволей должны были стать профессионалами.

«Каждый солдат должен быть атлетом. Он должен бегать с молниеносной скоростью, прыгать так далеко и так высоко, как это только возможно, метать гранаты на максимальную дальность и совершать стремительные и долгие марши, для которых требуется выносливость и воля», – отмечал Феликс Штайнер. Задачей нашей подготовки было выковать современных гренадеров, которые были бы одновременно следопытами, охотниками и грозными бойцами-штурмовиками.

Как проходили практические занятия? Одни из нас несли на плече стволы тяжелых 80-миллиметровых минометов, а весившие ничуть не меньше станки этих орудий также были прикреплены у них за спинами. Остальные несли ящики с боеприпасами, сопровождая пулеметные расчеты роты.

После длительного марша мы должны были практиковаться в приближении к врагу, используя при этом естественные укрытия. Все это продолжалось не один час. Мы занимали места на краю перелесков, лощин, утесов и в страшной спешке (впрочем, наши действия были уже почти доведены до автоматизма) устанавливали свои MG-34 на огневые позиции. После коротких распоряжений со стороны наших инструкторов мы слышали команду:

– Прицел на 250 метров. Огонь!

После этой команды из каждого ствола вырывалось по двадцать пять патронов в секунду. Затем мы слышали:

– Занять укрытия! Смена позиций!

И мы, вжавшись в землю, ползком перемещались на новые позиции.

Если упражнения не выполнялись с необходимой скоростью, мы в наказание должны были отрабатывать боевые действия в противогазах. Они были сделаны из прорезиненного материала, и дышать через них во время интенсивной физической деятельности было крайне сложно. Мы думали, что задохнемся. Но было бессмысленно ждать жалости от наших инструкторов, ведь мы считались «элитой», и каждый из нас должен был, по выражению Гитлера, быть «резвым, как борзая, гибким, как кожа, и твердым, как крупповская сталь».

Отягощенные весом оружия, мы взбирались на склоны, спускались с них и взбирались снова в палящем зное. После этого нам нужно было с полным обмундированием перейти вброд холодную, как лед, реку, поскольку условный мост был взорван. Однако эта пытка не заканчивалась маршем обратно в казармы. По пути инструктор мог неожиданно закричать: «Самолеты справа!» Или: «Самолеты слева!» И мы должны были бросаться в укрытия. Нам везло, если рядом оказывалась какая-нибудь канава. Но чаще приходилось бежать до ближайшего перелеска.

В награду и как заслуженный отдых, если это можно было так назвать, нас ждал вечерний поход в кино или в театр. После ужина рота снова маршировала семь километров до Клагенфурта. Впрочем, по сравнению с нашими занятиями под палящим солнцем, этот путь не был так уж тяжел. Однако обратная дорога после фильма в уютной полутьме кинотеатра давалась нам гораздо труднее. Из полусна нас не могла вывести даже божественная Марика Рекк. Маршируя в казармы, мы все уже практически спали на ходу.

Впрочем, кинофильмы, которые мы смотрели в Клагенфурте, нравились нам гораздо больше, нежели ленты, которые нам показывали с помощью проектора в казармах. В последнем случае нам демонстрировались фильмы о венерических болезнях и их последствиях. Ротный врач пояснял нам детали, безжалостно подчеркивая, сколь опасные инфекции могут нас подстерегать. На примерах из Первой мировой войны нам демонстрировалось, что сифилис и гонорея могут умышленно использоваться, как орудие, которое выводит из строя беззаботных солдат. Мы были сконфужены всем этим, но, пожалуй, извлекли для себя правильный урок.

После этого в течение дня мы снова оказывались на площадке перед бараками, где нам приходилось часами тренироваться под палящим солнцем до самого заката.

– На плечо!

– На ремень!

– К ноге!

День за днем мы часами выполняли упражнения с оружием, чтобы наши действия были доведены до автоматизма. Более того, даже «гусиная походка» во время парадов должна была превратиться в наш особый талант.

Наша четвертая рота стала образцово-показательной частью батальона. Эту честь мы сполна заслужили если не кровью, то потом. Изнурительная муштра в Клагенфурте отнимала у нас последние силы. Рухнуть на землю, встать, в касках ползти через грязь с оружием и рюкзаком – чего нам только не приходилось делать? Все это сопровождало нас потом в кошмарных снах. Однако это было скорее нам на пользу, чем во вред.

Столь интенсивная физическая подготовка очень пригодилась на поле боя. Именно она позволила нам уцелеть во многих опасных ситуациях. Как тут не вспомнить изречение о том, что пар костей не ломит. Период подготовки научил нас железной дисциплине и развил в нас мужественность, что не раз выручало нас не только во время войны, но и в лагерях для военнопленных, а также в непростые послевоенные годы. Даже сегодня я и многие мои старые товарищи ощущаем пользу от той суровой армейской школы.

Однако наша жизнь в Клагенфурте состояла не только из одних испытаний и лишений. По воскресеньям мы получали несколько часов на радости жизни. Тогда мы собирались у известного кпагенфуртского фонтана в виде дракона «Линдвурм» в старом городе в надежде на встречу, на этот раз уже с дочерями Австрии.

В начищенной до блеска униформе мы, «парни из Лендорфа», дожидались, пока на горизонте появится хорошенькая девушка. Каждый из нас старался всеми силами произвести впечатление на прекрасный пол Остмарка. И, надо сказать, находчивые и умные молодые эсэсовцы зачастую находили отклик в сердцах девушек Каринтии.

Командовавший нами сержант прекрасно знал о наших встречах у фонтана. Да и как он мог не знать? Он же был из Остмарка. Каждый раз, когда мы уходили в увольнения, он предостерегал нас против развития серьезных отношений. Сержант говорил, что мы еще слишком молоды и вот-вот будем отправлены на фронт. Правда, он также добавлял с ухмылкой, что нигде в мире нет такого количества незаконнорожденных детей, как в Каринтии! Не зря же в городе говаривали, что каменный дракон Линдвурм взмахнет хвостом, если мимо него пройдет хотя бы одна девственница, а этого пока не случилось…

Ни предостережения, ни что-либо другое не могло помешать нам радоваться товарищескому общению за пределами учебного лагеря и встречам с местными молодыми девушками из среднего класса, которые явно воспитывались не в женских монастырях! Проводя вечера с красавицами, которые были предметом нашей страсти, или засиживаясь в местных питейных заведениях, мы довольно часто замечали, что возвращаться в казармы нам придется позже положенного часа.

Стремясь избежать «домашнего ареста» или, что еще хуже, дополнительной изнурительной муштры, мы, стараясь не попасться на глаза караульным, перелезали через стену, окружавшую казармы, и ползли к своим спальням, куда входили уже в одних носках с ботинками в руках, чтобы не наделать лишнего шума. Так мы оставались не замеченными часовыми и избегали наказания. Хотя, конечно, это было не самым лучшим поведением с нашей стороны.