Текст книги "В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС"

Автор книги: Хендрик Фертен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава восемнадцатая
Капитуляция и плен

30 апреля мы услышали по радио о казавшейся нам невероятной смерти Адольфа Гитлера. Я до сих пор помню эти слова: «Фюрер Адольф Гитлер, до последнего вздоха сражавшийся против большевизма, умер сегодня в полдень». В момент радиопередачи я находился в уцелевшей части отеля «Монополь», который стоял напротив нашего медицинского центра. Я подружился с поваром-французом, работавшим в этом отеле. Вместе с ним мы часто слушали немецкие передачи, военную музыку и запрещенные вражеские радиопередачи лондонской станции «Би-би-си», которые транслировались на немецком языке.

Известие о смерти Гитлера ошарашило меня, как, впрочем, и француза. Но как только прошел первоначальный шок, на смену ему пришло осознание того, что это конец Третьего рейха. Для французов, находившихся в городе, это означало возвращение домой. Но для меня это означало, что все мои усилия и жертвы оказались напрасными. Теперь Германию уже ничто не могло спасти. Мы проиграли. И что теперь будет ждать Германию, Европу и весь мир? Почему? Для чего? И как это случилось? Эти вопросы крутились в моем сознании, подобно карусели.

Тем не менее мы в Бреслау еще не капитулировали. Я по-прежнему был солдатом, и здесь для меня ничего не изменилось. Да мы и не могли представить себя делающими что-то иное, кроме как сражающимися и защищающими город до тех пор, пока остались немецкие власти, чтобы отдавать приказы, и, прежде всего, пока остался клочок Германии, еще не захваченный врагом. Как иначе, ведь даже адмирал Дёниц, которого перед своей смертью Гитлер назначил президентом рейха, главнокомандующим вооруженными силами и военным министром, был верен своему долгу до самого конца войны.

Совершив самоубийство, Гитлер признал безнадежность дальнейшей борьбы не только для Берлина, но и для всей Германии. Уйдя из жизни, он расчистил пути к капитуляции. Совершать этот шаг сам Гитлер не хотел ни при каких обстоятельствах.

После кораблекрушения каждый должен пытаться самостоятельно доплыть до берега. И мы не собирались тонуть в русском океане. В конце апреля и в начале мая мы все чаще слышали транслировавшуюся через громкоговорители советскую пропаганду, угрожавшую нам катастрофой и призывавшую сдаваться с многочисленными аргументами, которые мы уже успели выучить наизусть, поскольку они многократно повторялись каждый день. Несмотря на это, вплоть до третьей недели апреля кольцо обороны вокруг центра Бреслау не было прорванным. Везде, где появлялись русские, мы отбрасывали их назад. Но теперь пал Берлин (это случилось 2 мая), и часть русских войск оттуда была переброшена под Бреслау.

На силезскую столицу обрушились нескончаемые атаки. Бреслау оставался единственным крупным городом Германии, который не был взят противником. В нашу честь русские даже устроили воздушный парад! Небо над городом заполнили эскадрильи советских бомбардировщиков. Они величественно пролетели над Бреслау, не сбросив ни одной бомбы. Это должно было устрашить нас и показать, что ждет нас, если мы продолжим вызывать гнев русских.

Относительное затишье, наступившее на 1 мая, было недолгим. После этого каждый день вплоть до 5 мая интенсивность авианалетов на Бреслау продолжала возрастать. Нескончаемые эскадрильи вражеских бомбардировщиков после каждого авианалета, согласно данным отца Эрнста Хорнига, оставляли убитыми и ранеными 1000 жителей Бреслау. Каждый день было по два авианалета.

Русские танки в который раз попытались прорваться к центру города. Но им это опять не удалось. Наши контратаки были такими же сильными, как и прежде. Мы не верили пустым обещаниям русских о том, что сдавшихся в плен они отпустят домой, как только будет объявлено официальное окончание войны. Мы продолжали сражаться до последнего.

6 мая вышел последний номер «Шлезишен Тагесцайтунг». Один из заголовков этого. номера звучал так: «Сопротивление советским войскам продолжается!» Под ним был отчет вермахта о соглашении, обуславливавшем прекращение военных действий в Голландии, Дании и Северной Германии. Однако заканчивалась статья так: «Крепость Бреслау по-прежнему обороняется с непоколебимой стойкостью и мужеством, несмотря на постоянные советские атаки. Русские несут высокие потери в людях и в матчасти. В Моравии и Словакии сопротивление также продолжается».

В следующем материале на той же странице отмечалось: «Германское радио передавало вчера, что Бреслау – достойный пример для всей немецкой нации. Согласно свежим сообщениям от солдат, сражающихся в городе, они горды тем, что в который раз ответили отказом на требование советского командующего о капитуляции. Бреслау продолжает сопротивление! Героические защитники города были и остаются примером для немецкого народа. Их стойкость и мужество перед лицом превосходящего противника – это выдающийся пример для всех нас, сражающихся на Силезском фронте».

За этим следовала информация о том, что Гамбург взят британцами, которые после этого ввели в городе комендантский час для гражданского населения. Последняя передача радиостанции Гамбурга заканчивалась словами: «Живи, Гамбург! Живи, Германия! Дальнейшие передачи „Радио Гамбург“ станут для немцев передачами вражеского канала вещания».

Также 6 мая состоялось интервью с широко известным шведским исследователем Свеном Хедином. В нем он сказал: «В глубине своего сердца я буду хранить незабвенные воспоминания об Адольфе Гитлере как об одном из величайших людей в мировой истории, дело жизни которого будет продолжать жить. Он сделал Германию мировой сверхдержавой. Теперь Германия стоит над пропастью, потому что его противники не смогли смириться с его силой и влиянием. Его страна с населением в 80 миллионов человек, в течение шести лет противостоявшая всему миру против 25-кратно превосходящей мощи, не может быть стерта с лица земли. Наследие этого великого лидера будет жить вместе с немецким народом».

Но вернусь к моим собственным будням. Раненым, которые могли передвигаться самостоятельно, разрешалось в течение дня отлучаться из медицинского центра. Я использовал дневные часы для того, чтобы пройтись по городу, изучить происходящее в нем и побыть наедине с собой. Я не удалялся от госпиталя на слишком большие расстояния. Но и во время таких прогулок я заметил, что на улицах было очень мало жителей города. Среди развалин и воронок, оставленных снарядами, циркулировали преимущественно армейские машины. А если я встречал на улице кого-то из гражданских, его появление всегда вызывало удивление. Однако, несмотря на разруху, царившую в Бреслау, все попадавшиеся мне на пути жители были опрятно и чисто одеты. Это было особенно заметно на фоне развалин. Покорившиеся судьбе, они по-прежнему продолжали следить за собой. Впрочем, это относилось и к встречавшимся мне военным. Они по прежнему соблюдали устав и приветствовали друг друга, согласно рангу.

Однажды во время таких прогулок мне довелось лицезреть то, что заставило меня не поверить собственным глазам. Я увидел машину, проезжавшую возле рва, окружавшего город, в которой сидели рядом немецкие и русские офицеры. Я догадался, что они обсуждают условия сдачи Бреслау. С этого момента для меня не осталось сомнений: конец боев близок, очень близок. И я поспешил назад, к центру города.

6 мая в два часа дня по московскому времени (в час дня по немецкому) я узнал о почетной капитуляции Бреслау. Мне не хватит слов, чтобы передать то уныние, которое охватило раненых, находившихся в подвале вместе со мной. Некоторые не могли поверить, что такое случилось. Многие плакали слезами, впервые появившимися у них после долгих месяцев мужественного сопротивления, и совершенно не стыдились этого. Неужели все наши усилия были потрачены даром? Неужели годы отданной жизни, бои на фронте, потери, лишения и жертвы, страдания жителей Германии от бомбардировок их страны – все было напрасным? Мы оказались перед лицом угнетающей перспективы оказаться в лагере для военнопленных. А как долго мы там пробудем? Это вогнало всех нас в глубокую депрессию, мы не могли с этим смириться.

Гауляйтер Ханке со своей национальной гордостью и надменностью объявил, что он арестует генерала Нихоффа за его пораженческое решение. Но затем гауляйтер изменил свое мнение, очень быстро смирился с ситуацией и столь же быстро приказал готовить к вылету «Физелер Шторьх». [23]23
  «Физелер Шторьх» (Fi 156) – подкосный моноплан смешанной конструкции с коротким взлетом и посадкой, разработанный немецким авиационным заводом Физелера. Вес пустого самолета был всего 930 кг, а максимальный взлетный вес – 1325 кг. «Шторьх» (нем. аист) широко применялся во время Второй мировой войны, в том числе для разведки и как самолет связи, а также в качестве штабного транспортного самолета. – Прим. пер.


[Закрыть]Этот самолет предназначался только для личного использования комендантом гарнизона Бреслау генералом Нихоффом. Однако Ханке за его спиной воспользовался «Шторьхом», чтобы улететь из города. Генерал Нихофф хотел разделить судьбу города вместе со своими бойцами. Узнав о бегстве гауляйтера, он даже обрадовался, поскольку теперь тот не мог помешать его переговорам об условиях капитуляции.

Самолет, в котором улетал Ханке, многие жители Бреслау увидели в небе над городом 6 мая около шести утра. В то же утро генерал Нихофф получил радиосообщение из Кирхберга: «Гауляйтер Ханке приземлился у нас, получив легкие ранения из-за неполадок в самолете». Больше об этом человеке ничего не было слышно. Ходили слухи (не знаю, основывались они на фактах или нет), что ему удалось сбежать в Южную Америку. Помимо этого, мне доводилось слышать и о том, что гауляйтер скрылся в Чехословакии и там был застрелен, когда попытался сбежать из транспортного средства, перевозившего пленных.

После капитуляции Бреслау на стенах зданий были вывешены красные плакаты, возвещавшие о сдаче города. Генерал Нихофф объявил, что переговоры завершены и Бреслау сдается советским войскам. Завершающий акт немецкой драмы состоялся 7 мая в Реймсе, где ночью в 2 часа 41 минуту генерал Йодль был вынужден подписать акт о безоговорочной капитуляции Германии. Это произошло на 2075-й день войны. Согласно этому акту, германское командование обязывалось отдать приказ о прекращении военных действий 9 мая в 00 часов 01 минуту (8 мая в 23 часа 01 минуту по центральноевропейскому времени). [24]24
  Говоря об «акте капитуляции», подписанном в Реймсе (городе на северо-востоке Франции), более корректно называть его «предварительным актом капитуляции», поскольку даже в примечании к нему говорилось, что «данный протокол о военной капитуляции не исключает в дальнейшем подписания иного, более совершенного акта о капитуляции Германии, если о том заявит какое-либо союзное правительство». По согласованию между правительствами СССР, США и Великобритании была достигнута договоренность считать процедуру в Реймсе предварительной. Таким образом, действительный акт о безоговорочной капитуляции Германии был подписан 9 мая в 0:43 по московскому времени (8 мая в 22:43 по центральноевропейскому времени). Несмотря на это, по понятным идеологическим причинам в западной историографии подписание капитуляции германских вооруженных сил, как правило, связывается с процедурой в Реймсе, а подписание акта о капитуляции в Берлине именуется его «ратификацией», что с исторической точки зрения совершенно некорректно. – Прим. пер.


[Закрыть]За этой «безоговорочной капитуляцией» так и не последовало мирного договора. Не существует его и по сей день!

За годы войны Германия потеряла на фронтах более 4,3 миллиона человек. Около 600000 немцев стали жертвами авианалетов противника. Более 3 миллионов немецких солдат умерло в лагерях для военнопленных, организованных союзниками, и в коммунистическом ГУЛАГе. К этим цифрам следует добавить и бессчетное количество немецких беженцев, изгнанных из родных земель.

Данные о потерях с обеих сторон во время осады Бреслау в разных источниках варьируются. Согласно мнению командира полка Ханфа, битва за силезскую столицу Бреслау занимает второе место после Сталинграда по продолжительности и ожесточенности осады в период Второй мировой войны. По оценкам медиков, работавших в городе, ежедневно умирало по 1000 их пациентов, а из гражданского населения в общей сложности погибло 80000 человек. Из этих восьмидесяти тысяч, как утверждает Пауль Пикерт в своей книге «Крепость Бреслау», 13000 лишились жизни во время работ по сооружению в городе временной взлетно-посадочной полосы. Упоминавшиеся прежде польские авторы Маевски и Созанска пишут о том, что каждую секунду один мирный житель Бреслау расставался с жизнью. Не менее 90000 силезцев умерло во время спешной эвакуации из Бреслау в январе 1945 года от голода, истощения или замерзнув до смерти.

Собственные подсчеты генерала Нихоффа относительно потерь войск в пределах крепости говорят о том, что 6000 бойцов были убиты и 23000 ранены. Если учесть, что Бреслау обороняло 50000 бойцов, не трудно подсчитать, что мы потеряли 58 процентов гарнизона крепости. Стоит заметить, что здесь не учтены бойцы, погибшие, когда они пытались сбежать из города, раненые военнопленные, а также те, кто умер в советском плену.

Потери другой стороны были значительно выше. Численность советских войск, осаждавших Бреслау, составляла 150000 человек. Из них бои за Бреслау стоили жизни 5000 офицеров и 60000 солдат. Сегодня каждый может посетить кладбище в южной части города, где 5000 русских солдат нашли свой последний приют.

Перед капитуляцией генерал Нихофф получил телеграмму. Ее текст был таким: «Германские флаги приспущены в гордой скорби и почтении к стойкости отважных защитников и гражданских жителей Бреслау». Телеграмма была подписана командующим 17-й армией генералом Вильгельмом Хассе.

Однако в Бреслау в то время не говорили ни о скорби, ни о гордости. Совсем иные слова требовались для того, чтобы охарактеризовать настроение защитников крепости. Они были озлоблены, глубоко разочарованы и полны сомнений, особенно бойцы на передовой. Рассматривая перспективу оказаться в плену у русских, некоторые офицеры кончали с собой. Бойцы разбивали свое оружие о ближайшие камни. Другие в крайнем опустошении бросали его в Одер. Целых три месяца они были окружены врагом, которому не удалось сломить их боевой дух. Целых пять предыдущих лет и днем, и ночью им не переставала дышать в спину смерть. Капитуляция была святотатством в их глазах.

В городе царило ощущение наступившей катастрофы. Женский персонал вермахта снимал с себя униформу и надевал вместо нее гражданскую одежду. В штабах сжигались горы документов. Все важные бумаги бросались в пламя. Армейские склады были открыты, и продовольствие раздавалось жителям Бреслау.

В медицинском центре нас заставили под бдительным взглядом офицера медицинской службы бросать наши пистолеты и личное холодное оружие в деревянный ящик. Условия капитуляции требовали, чтобы наше оружие досталось русским в неповрежденном виде. Тем не менее я от досады привел в негодность внутренний механизм своего «вальтера», чтобы больше никто не смог им воспользоваться.

Сдав оружие, которое долгие годы было с нами, мы почувствовали себя голыми и совершенно беззащитными. За один день все изменилось. Теперь мы должны были подчиняться законам врага. Нас ждала коммунистическая тирания, несправедливый советский суд и месть. Первые черты этого начали проявляться, когда русским было доставлено сданное нами оружие. Они не могли поверить, что мы сражались столь плохо вооруженными: «Вы не могли держаться так долго с этой малостью. Где остальное?» Русские были настроены очень подозрительно и обвиняли нас, что мы прятали оружие.

Теперь в Бреслау стало тихо, мертвецки тихо. Каждый напряженно ждал входа советских войск в город. Внезапно тишину нарушил рев моторов танков. Жители и бойцы с ужасом вслушивались в него. Но самим танкистам этот рев, должно быть, казался приятной музыкой. Некоторые из водителей, двигаясь на первой скорости, гордо выписывали круги, демонстрируя советскую технику вышедшим посмотреть на них жителям города.

Условия капитуляции всей Германии впоследствии оказались крайне жесткими. В отличие от них, условия сдачи силезской столицы, которых удалось добиться генералу Нихоффу, выглядели как вполне приемлемые, корректные и справедливые. Согласно им, жителям гарантировалась безопасность и медицинская помощь. Военным также гарантировалась жизнь, медицинская помощь и, что самое главное, возвращение домой с окончанием войны. Офицерам было разрешено сохранить при себе военные награды и личные револьверы без патронов. И, что было особенно важным, все эти гарантии в полной мере касались бойцов войск СС.

Русской стороной в конечном счете было предложено взять за основу акта о капитуляции Бреслау следующие положения, изложенные в соответствующем документе:

«Предложение почетной капитуляции

Коменданту крепости Бреслау генералу пехоты Нихоффу

В соответствии с вашим согласием на почетную капитуляцию осажденной крепости Бреслау вместе со всеми вашими военными частями, я предлагаю следующие условия:

1. Все войска под вашим командованием прекращают боевые действия 06.05.45 в 14 часов по московскому времени (13 часов по немецкому времени).

2. Ваши войска сдаются в полном составе вместе с оружием, боеприпасами, транспортными средствами и боевой техникой. Все это не должно быть повреждено.

3. Мы с нашей стороны гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим боевые действия, личную безопасность, пищевое довольствие, право сохранить личные вещи и награды, а также возвращение домой после официального окончания войны. Офицерам будет позволено носить револьверы, положенные им по статусу, но только незаряженными.

4. Все раненые и больные получат немедленную медицинскую помощь.

5. Гражданскому населению гарантируется безопасность и нормальные жизненные условия.

6. Вам лично и другим генералам будет позволено иметь личный обслуживающий персонал и соответствующие условия содержания в лагере для военнопленных.

[Подписи:]

Командующий 6-й русской армией 1-го Украинского фронта генерал Глуздовский

Начальник штаба генерал-майор Панов 06.05.1945».

Генерал Нихофф поставил свою подпись под данными условиями капитуляции, полагая, что эта договоренность между офицерами высочайшего ранга не будет нарушена. Будучи германским офицером, он не мог сомневаться в этом. Возможно, так и было бы, если б это зависело только от подписавших документ русских генералов. Однако впоследствии советская сторона не исполнила практически ни одного из взятых на себя обязательств.

Русские не могли скрыть свою радость от долгожданной сдачи Бреслау. Генерал Нихофф и его штаб были приглашены ими на праздничный ужин. «Победители» и побежденные сидели за одним столом, уставленным самими лучшими блюдами. Изобилие выглядело даже нарочитым. На столе горели свечи и было множество холодных закусок, в том числе икра и слоеные пироги с мясом. Водка текла рекой. Бутылки с нею в изобилии стояли между блюдами. Стакан генерала Нихоффа также постоянно наполнялся водкой, хотя никто и не ждал от него, что он будет наслаждаться этим празднованием. Армейская корректность генерала требовала от него, чтобы он участвовал в роскошном застолье и не омрачал русским их праздника. Но при этом он не мог не думать о колоннах своих бойцов, которые в качестве пленных двигались на восток. Однако генерал Нихофф теперь и сам стал военнопленным. За столом раздавались многочисленные тосты, на каждый из которых нужно было поднимать полный стакан водки. Это были не только тосты за Сталина и Красную Армию, но и за Нихоффа и его отважную оборону Бреслау. Даже противники были вынуждены отдать дань уважения нашему генералу.

Дружеская атмосфера и корректность, которую встретили немецкие офицеры в этот вечер, безусловно, делают честь советским военным. Однако в конце дня свое слово сказали правящие политики, которым не было дела до солдатской чести.

У советских политиков высокого ранга генерала Нихоффа и его офицеров ждал ледяной прием. «Гостям» вполне ясно дали понять, что они стоят у двери в будущее, где у них не будет никаких прав. Советская сторона не намеревалась соблюдать соглашения, подписанные при капитуляции Бреслау. Пленные солдаты не получали еды, а население города превратилось в охотничью дичь, с которой русские солдаты могли развлекаться по своему усмотрению. Кроме того, бойцы СС систематически отсортировывались от остальных.

Генералу Нихоффу пришлось провести в плену в общей сложности десять с половиной лет. Пять из них он провел в одиночной камере Лубянки, печально известной московской тюрьмы НКВД. А остальной срок отбыл в трудовых лагерях. Тюремные охранники поначалу с уважением относились к выданному генералу документу, который должен был оградить его от унижения, личного обыска и плохого обращения. Документ срабатывал, как волшебная палочка! Но лишь до тех пор, пока начальником лагеря не стал немецкий коммунист. Он порвал этот документ на клочки. Нихофф протестовал, ссылаясь на условия капитуляции Бреслау. Лагерный политработник с сарказмом ответил ему: «Эти так называемые условия ничего не значили, это был лишь успешный военный трюк!» К сожалению, он был прав.

В ночь на 7 мая 1945 года советские войска заняли Бреслау. Первые советские части, среди которых были и штурмовые войска, вошли в город в час ночи и заняли позиции на Одерском мосту и в других стратегически важных пунктах. На улицах города не было ни одного жителя. Все они прятались в подвалах превращенных в руины зданий и в страхе ждали, что произойдет дальше. И уже на улицах раздавался оглушительный рев моторов. Город наполнился русскими танками и другой всевозможной техникой из моторизованных частей. Грохот моторов нарастал по мере того, как город наполнялся все новыми и новыми беспорядочными колоннами русской техники. Раненые в нашем медицинском центре напряженно ждали развития событий. Одни из нас молча сидели, другие лежали, и каждый был погружен в свои собственные мысли и страхи.

Уличный шум заполнил подвалы, и нам стал слышен не только рев моторов, но также ржание лошадей и победные крики пьяных русских. Мне хотелось сохранить в своей памяти картину происходящего на улицах Бреслау, и я поднялся по лестнице на первый этаж отеля «Монополь», в подвал которого мы переместились к этому времени. Неприятное предчувствие говорило мне, что этого не следует делать и нужно скорее вернуться в подвал. Да и как иначе? Я смотрел на врага, с которым сражался так много лет, и впервые я был безоружен перед ним.

Все вокруг было наполнено русской техникой, медленно двигавшейся среди руин города. Грузовики были грязными и покрытыми следами наших снарядов и пуль. Между ними двигались танки с красными флагами, прикрепленными к башням. В опасной близости от машин ехали типичные русские телеги, запряженные крестьянскими лошадьми. Меня крайне поразило количество танков. Неужели нам удавалось удерживать продвижение этой огромной массы техники в течение целых трех месяцев? [25]25
  Здесь автор, как всегда, преувеличивает. Основная масса советских танков была переброшена под Бреслау только в последние дни перед сдачей города, когда завершилось участие этих танковых частей в других, более важных операциях. – Прим. пер.


[Закрыть]Однако я не слишком долго смотрел на все это, поскольку услышал женские крики и стрельбу из пистолета. Я решил, что увидел достаточно и мне пора согласиться с призывами внутреннего голоса и поспешить вернуться в подвал к своим товарищам.

Через некоторое время в небе засверкал гигантский фейерверк из трассирующих пуль, сигнальных ракет и снарядов. Благоухающей майской ночью русские праздновали победу, стреляя в воздух не только из автоматов, но даже из легких и тяжелых зенитных орудий. Некоторые из снарядов падали на заминированные участки, и до нас доносились взрывы. Раненые, которые могли ходить, смотрели на все это, стоя возле входа в подвал. Даже в охватившем нас крайнем унынии мы могли представить, что подобный фейерверк мог быть в Бреслау в мирное время в новогоднюю ночь, когда люди желают друг другу всего самого лучшего, что бывает в жизни. А эта майская ночь 1945 года стала прелюдией к кошмарным дням, когда жители подвергались произволу и были лишены всех своих прав.

Как выяснилось, сталинский приказ об уничтожении Бреслау подразумевал не только зверства над жителями, но и разрушение значимых зданий, которые чудом уцелели за время трехмесячной осады. Отряды пьяных русских разгуливали по городу и поджигали каждое здание, обратить внимание на которое им подсказывала фантазия.

11 мая была полностью сожжена церковь Барбары, а через шесть дней – церковь Магдалены. Городской дворец Фридриха Великого был уничтожен еще раньше. Как мы и опасались, все это сопровождалось грабежами и изнасилованиями. Во время боев в городе многие жители утешали себя тем, что хуже уже не будет. Но, как выяснилось, они оказались не правы.

Для наших военных и гражданского населения 8 мая не стало днем освобождения. Никто из нас не ощущал себя свободным. Наоборот, с этого дня начался ад. Полушутливая фраза «Наслаждайся войной, потом будет хуже» оказалась пророческой.

Мы старались не думать о судьбе женщин в Бреслау. Все они стали дичью, на которую русские открыли сезон охоты. Женщин и девушек насиловали даже офицеры, и их примеру следовали сотни солдат. Женщин Бреслау постигла та же судьба, что и сотни других представительниц слабого пола в Восточной Пруссии и других германских провинциях.

Согласно отчету Немецкой организации беженцев, созданной в 1974 году, «в немецком языке, к сожалению, нет таких слов, чтобы выразить пережитое гражданским населением Бреслау».

Госпожа Хедвига Геринг отмечала: «Сначала русские произвели на нас хорошее впечатление, но они одурачили нас. Моя племянница была изнасилована русскими солдатами на третий день оккупации. Ей было всего одиннадцать лет». Некоторые жительницы города попытались спастись от этого, сбежав на свои дачи под Бреслау, думая, что там они будут в большей безопасности. Госпожа А. Хартман оказалась одной из таких. Она вспоминала: «Мы сделали ошибку, поскольку в сельской местности женщин насиловали снова и снова точно так же, как в городе. Я не выдержала, слыша постоянные крики женщин, и сбежала обратно в город. Я, должно быть, была в состоянии шока, поскольку лишь потом я осознала, что была свидетельницей того, как женщины выпрыгивали из окон, предпочитая умереть, чем быть изнасилованными несколькими солдатами поочередно».

В рассказе госпожи Хартман, помимо приведенного выше описания страданий женщин, отражаются и беды, обрушившиеся на стариков и детей. Каждый русский в то время ощущал себя царем и мог делать с «германцами» все, что ему заблагорассудится, не неся за это никакого наказания. Подписанные генералом Нихоффом условия капитуляции Бреслау совершенно не соблюдались.

8 мая не стало счастливым днем и для антифашистов. Даже громко озвученное членство в КПД (Коммунистической партии Германии) не спасло господина Лангвица из Нойкирхена, что в пригороде Бреслау, и жившую в городе госпожу Захер. Партийные билеты этих людей были изорваны в клочья красноармейцами, а потом сами они были убиты. Бывший мэр Хайнзельман, которому, несмотря на то, что он был евреем по национальности, счастливо удалось избежать депортации, озлобленно признавал: «А что же мы, антифашисты? Мы ощущали себя преданными и обманутыми теми, кто нам всегда обещал, что коммунизм освободит мир от ярма фашизма!»

Музыка из русских громкоговорителей постоянно прерывалась объявлениями на немецком языке, в которых военнопленным приказывалось собираться в определенных местах и ждать дальнейших указаний. Русские смеялись над офицерами, которые, согласно условиям капитуляции Бреслау, требовали освобождения своих бойцов. Подгоняя колонны пленных, постоянно раздавались русские окрики:

– Давай, давай!

Под эти крики бойцы двигались по пути, конечным пунктом которого были русские лагеря. Многие из пленных умерли в них.

Врач, руководивший нашим медицинским центром, решил ждать, поскольку не было особого приказа насчет раненых. Мы использовали последние часы свободы для того, чтобы посидеть или полежать на солнце на заднем дворе отеля «Монополь». Вместе с тремя другими ранеными, которые могли ходить, я взобрался на крышу отеля, чтобы бросить последний взгляд на город. Русские обнаружили нас на следующий день, 9 мая.

Утром нам было приказано выйти наружу. Русские солдаты опасались сами спускаться в подвал и ждали на входе с автоматами наготове.

– Иди сюда! Руки вверх!

Раненые, которые могли ходить, поднялись по ступеням подвала, щурясь от светившего прямо в глаза солнца. Перед тем, как ступить на эти ступени, я был солдатом регулярной армии, но мне было ясно, что, поднявшись по ним, я стану одним из безымянных военнопленных. Однако этого не случилось, по крайней мере, в тот день. Увидев, что в подвале лишь раненые, русские не погнали нас с собой и даже не посмотрели на наши документы. Мы были неинтересны им, по крайней мере, на тот момент.

Через некоторое время после этого мы снова услышали хриплый русский крик. Русский солдат (на этот раз он был совершенно один) спустился в наш подвал. Подобно русскому медведю, ищущему мед, он обшарил все углы нашего подвала. Неожиданно его взгляд остановился на мне, а точнее, на моей койке. Она была единственной в подвале, на которой лежало хорошее голубое покрывало с белыми полосками и очень теплое одеяло. Бледная окраска покрывала делала особенно заметными на нем вшей, которых, благодаря этому, мне было легче давить. Основываясь на том, что я так хорошо устроился, русский решил, что я некто особенный.

– Иди сюда! – закричал он.

Я видел, что он ищет, кого бы ограбить, и в этой ситуации выглядеть не таким, как все, не могло означать для меня ничего хорошего.

Русский сорвал покрывало с моей кровати и обнаружил мой рюкзак и мои карманные часы. Взяв меня за плечо, он помахал ими перед моим носом, одновременно наставив на меня пистолет. Эти часы мне подарил отец в связи с моим уходом в армию. Они были со мной всю войну, вплоть до этих пор. Из шести сыновей в нашей семье я был единственным, названным в честь моего отца, и на часах было выгравировано мое имя. Теперь они оказались у русского. Точно так же он «освободил» всех моих товарищей от часов, которые были у них, повесив захваченные «трофеи» себе на руки, которые и без того до самых локтей были увешаны часами.

Русский, однако, счел это недостаточным для своего триумфа, и, приставив к моей спине пистолет, заставил меня подняться вверх по ступеням. Я уверенно предположил, что пришел мой конец, и сейчас меня «почтят» выстрелом в затылок прямо у флага Красного Креста, висевшего над нашим медицинским центром. Мы с русским посмотрели друг на друга при дневном свете. Он был невысоким и коренастым. На нем были кожаные сапоги. Серая меховая шапка была надвинута на его рябое лицо, заросшее густой рыжей щетиной. Не самый лицеприятный облик! Однако на его коричневой рубашке было множество наград. Но на погонах русского не было золота, и я решил, что он сержант. Глядя на мои собственные награды, он неожиданно обнял меня, воскликнув: «Хороший солдат!» Отпустив меня, он указал рукой сначала на свои награды, а потом на мои и вдруг расцеловал меня в обе щеки, восклицая: «Война капут! Гитлер капут!»

Русский выглядел довольным и загорелым, а я, скорее всего, в отличие от него, был бледным. Проглотив комок, подступивший у меня к горлу, я попытался улыбнуться. Русский не мог не заметить рун СС на моей униформе и наверняка знал, что они означают, но не придал этому значения (хотя русские обращались с эсэсовцами особенно жестоко, что ярко проявилось в последующий период). Говоря откровенно, в те дни меня самого не беспокоило, что я из войск СС, хотя в будущем это могло погубить меня.

Вместе с русским мне пришлось идти дальше по подвалам «Монополя». Подобно лисе в курятнике, он охотился за женщинами, которые с криками спасались бегством. Это позабавило русского, и он даже пару раз выстрелил в потолок на кухне отеля. Раздобыв бутылку водки, он сделал из нее большой глоток, сказав мне: