Текст книги "В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС"

Автор книги: Хендрик Фертен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Разительно контрастировали с изменниками, перешедшими на сторону врага, те стойкие и патриотичные немецкие бойцы, которые, даже будучи в плену, находили способы помочь своим братьям по оружию. При нашем недостатке боеприпасов мы постоянно собирали неразорвавшиеся русские снаряды и бомбы, чтобы приспособить их для собственных нужд. И здесь мы столкнулись с загадкой. Многие из бомб и снарядов вместо необходимого взрывчатого вещества почему-то были наполнены песком. Причина этого некоторое время оставалась нам неизвестной, пока однажды мы не нашли в песке клочок бумаги, на котором было написано беглым почерком: «Товарищи, это все, что мы можем сделать». Теперь нам стало ясно: работавшие на русских военных заводах немецкие военнопленные, как могли, делали непригодными для использования производимые ими снаряды и бомбы. Где-то среди бескрайних русских равнин были немецкие герои, которые, даже оставшись практически бессильными что-либо сделать, нашли способ помогать борьбе Германии и рисковали своими жизнями ради продолжавших сражаться товарищей.

Между тем, русские в полную силу развернули психологический террор и пропаганду, стремясь подстегнуть к дезертирству защитников Бреслау. Наших бойцов, как всегда, пытались заманить обещаниями обильной еды и развлечений с девушками. Однако даже в те дни и того, и другого было в достатке в пределах стен крепости. Понимая это, русские начали забрасывать нас листовками, в которых гарантировали жизнь даже сдавшимся эсэсовцам из полка «Бесслейн».

В противовес этому в Бреслау стали распространяться слухи о том, что скоро в нашем распоряжении окажется «чудо-оружие», такое как «Фау-2» [22]22
  V-2 (Vergeltungswaffe-2 – оружие возмездия) – одноступенчатая баллистическая ракета, разработанная немецким конструктором Вернером фон Брауном. Применялась Германией в конце Второй мировой войны для поражения городов и крупных объектов на территории Великобритании и Бельгии. После войны послужила прототипом для разработки первых баллистических ракет в Советском Союзе, США и других странах. – Прим. пер.


[Закрыть]и «Фау-3» FV-3 – многокамерное артиллерийское орудие, разработанное главным инженером заводов фирмы «Рехлинг» Августом Кондерсом. Являлось одним из проектов тяжелого «оружия возмездия». Орудие использовало стреловидный оперенный снаряд весом до 140 кг и длиной до 3250 мм, дальность полета которого по расчетам достигала 165 км. Проект «Фау-3» был лишь частично воплощен до поражения гитлеровской Германии. В конце войны одно из орудий было захвачено союзниками и вывезено для изучения в США. – Прим. пер., а также новые турбореактивные сверхзвуковые самолеты, которые превратят бомбардировщики союзников в груды бесполезного металла. Согласно слухам, нам требовалось подождать всего несколько недель, и это оружие сможет быть применено против врага. Возникал вопрос: сможем ли мы продержаться до этих пор? Мы считали, что должны сделать это, чтобы уж потом враг получил неожиданный и очень неприятный для него сюрприз.

Робкий огонек надежды, теплившийся в нас, окреп вместе со случившейся 12 апреля смертью президента США Франклина Рузвельта. Среди нас распространялись новости, что теперь в лагере союзников нет прежнего единства и их альянс на грани распада. Нам даже сообщалась информация о том, что Америка и Великобритания в полушаге от того, чтобы выступить против большевиков. Кроме того, нас подбадривали сообщения о том, что немецкие войска вот-вот спасут нас из окружения. Это должен был сделать фельдмаршал Фердинанд Шернер, знавший о ситуации в Бреслау.

Однако его план, предусматривавший высвобождение значительной части его группы армий для спасения Бреслау, так и не был претворен в жизнь, несмотря на обещания и циркулировавшие радиосообщения. Как это случалось слишком часто в те дни, всем начал командовать «генерал хаос». В результате вся ожидаемая помощь защитникам Бреслау так и осталась слухами. Но мы по-прежнему продолжали держаться, надеясь на чудо.

Как бы то ни было, к этому времени мы уже пережили самую страшную атаку на город, которая не закончилась его капитуляцией. В ходе нее мы должны были быть разгромлены, но, подобно несломленному боксеру, мы остались на ринге и продолжали держаться на ногах. Что еще нам могли сделать русские? Они могли лишь продолжать ломать себе зубы о кость под названием Бреслау. А мы решили защищать силезскую столицу до тех пор, пока она не заслужит имя неприступной крепости. За последние несколько недель каждый из наших солдат осознал для себя, что означает «сражаться до последнего бойца». Это выражение уходит своими корнями в Сталинградскую битву. Но Сталинград был не единственным примером подобного героизма. Генерал Отто Лаш также сражался до своего последнего бойца в Восточной Пруссии, в Кенигсберге, капитулировавшем лишь 9 апреля. Несмотря на поражение, сопротивление немецких частей задержало наступление огромной группировки русских войск. Кто знает, возможно, это спасло жизни тысячам беженцев, которые в это время были в пути. Мы также решили держаться до последнего, а дальше будь что будет.

Бреслау был подобен одинокому острову посреди огромного потока наступающей Красной Армии. Этот поток каждый день обрушивался на крепость. И каждый день тысячи людей страдали от боли в военных и гражданских госпиталях. Жертвами на этом кровавом театре боевых действий, помимо военных, становились жители Бреслау. Днем и ночью старики, женщины, дети и больные проводили долгие часы, скрываясь в подвалах от огня русских.

Наступило 20 апреля, день рождения Гитлера. В этот праздник мы, как обычно, получили подарки от фюрера. Офицер по национал-социалистическому руководству вручил нам по бутылке вина. Традиция оказалась незабытой даже в столь страшных обстоятельствах! Хотя нельзя сказать, чтобы этому офицеру было морально легко исполнять свои обязанности и произносить необходимую речь в такие дни. Вряд ли, кто-то из нас захотел бы тогда оказаться на его месте… Находясь на данной должности, вошедшей в нацистскую структуру в 1944 году, данный офицер был вынужден провозглашать патриотизм, стойкость и поддерживать иллюзии, чтобы заставить каждого из нас «держать палец на курке». Его речь была смесью пустого пафоса и обещаний победы. Поскольку на форме офицера была золотая орденская планка «За ближний бой», вручавшаяся за 50 дней боев, в которых имели место рукопашные схватки, мы выслушали его речь вежливо, но при этом не могли скрыть своего скептицизма.

В ситуации, которая развивалась тогда, на 56-ю годовщину рождения Гитлера, было тяжело поддерживать иллюзию, будто он по-прежнему решителен и непоколебим. Гитлер был окружен со всех сторон в своем бункере в глубине рейхсканцелярии. Его положение не только казалось безнадежным, но и оказалось таковым впоследствии. Тем не менее фюрер делал все, что от него зависело. До нас доходила информация, что Гитлер, несмотря ни на что, продолжает свою героическую борьбу против большевизма. И мы понимали, что победит он или нет, его имя все равно останется в анналах истории.

Надо сказать, что в тот день русские также не остались в стороне от праздничных торжеств. Их 112-я дивизия устроила по этому поводу «фейерверк», который обрушился на занимавший один из участков фронта полк вермахта под командованием Мора.

Этот участок фронта был довольно небольшим и, без сомнения, был выбран русскими, чтобы одержать на нем решительную победу. Это подтверждают и польские военные историки Ричард Маевски и Тереза Созанска в своей книге «Битва за Бреслау». Они отмечают, что «гитлеровцы» из находившейся там части, в том числе один командир батальона, два командира рот и 70 процентов бойцов, получили расплату за содеянное. Эта книга, конечно, отражает русский взгляд на события. Так, в ней иронично отмечается, что командир 112-й советской дивизии позаботился, чтобы празднование дня рождения Гитлера прошло особенно шумно.

После происшедшего нашу часть перебросили на помощь обескровленному полку Мора. Это было нам не впервой. После этого уцелевшие остатки полка были направлены в южный сектор, где на тот момент было тихо.

Тем не менее погода на 20 апреля выдалась просто чудесной. Было 25 градусов в тени, и все вокруг цвело. Деревья и кустарники в этом году зацвели даже раньше, чем обычно. Сирень стояла в цвету и пахла, пахла! Правда, этот чудесный аромат смешивался со стоявшим в воздухе дымом пороха и пожаров. Но цветы вместе с сорняками упорно пробивались наружу из искореженной почвы. Белым, красным и абрикосовым цветом цвели сады. И можно было погрузить нос в благоухающие цветы, чтобы хоть на минуту забыть о смраде войны.

С середины апреля наш батальон участвовал в свирепых боях в секторе, включавшем улицы Андерсен, Штайновер и Вестэнд. От пивоварни Кипке на юго-востоке мы были направлены на Стригауэр Плац. Рассказ о нашей обороне на этом участке мне удалось найти в одной из книг также польского автора. Именно из нее я и узнал много лет спустя, что там нам довелось сражаться с советской частью под командованием подполковника Малинина. В книге, в частности, цитировался рассказ самого Малинина о том, что ему пришлось сражаться «с сильной ротой упорных. эсэсовцев», «оснащенных очень хорошим оружием, в том числе ручными гранатами и гранатометами». Подобное было сильным преувеличением. Тем не менее именно такая версия происшедших событий вышла в фронтовой газете 6-й советской армии. Однако я очень хорошо помню, кто был лучше оснащен в действительности. В ходе своего отступления бойцы Малинина оставили массу нового с иголочки оружия, а кроме того, горы пустых водочных бутылок. Возможно, одна из них была выпита и подполковником, если он решил, что мы были вооружены лучше них. В отличие от русских, наше оснащение оставляло желать много лучшего. И это сделало успех нашей контратаки еще более неожиданным для нас.

Всего через несколько минут наши противники снова переформировались на расстоянии лишь улицы от нас. Они заняли позиции за стенами разрушенных зданий, в разбомбленных подвалах и ждали там, собираясь отразить наше дальнейшее наступление. Но наша 11-я рота являлась передовой частью батальона, и нам нужно было ждать дальнейших приказов. Мы окопались на занятом рубеже и так и не сдвинулись с него, пока не потемнело.

С наступлением темноты на наших позициях неожиданно появились «крепостные невесты» с банками, наполненными горячим супом и сваренным кофе. Они гордо улыбались. И хотя нечесаные волосы этих девушек были примяты стальными касками, а надетые на них военные штаны, которые были слишком широки для многих из них, были далеки от элегантности, но наши красавицы были счастливы, что нашли нас. Рискуя своими жизнями, эти амазонки во время боев следовали за нами, держась на расстоянии. Нас впечатляла их преданность и смелость. Это были не те девушки, которые подходят только для флирта. Это были настоящие боевые подруги! Их самоотверженность придавала нам мужества и одновременно заставляла с болью думать о том, как сложится их судьба после того, как мы потерпим поражение.

Все немецкие бойцы, продолжавшие сражаться в Бреслау, постоянно проявляли хладнокровие и стойкость. Эти два качества не присутствуют в человеке изначально, их требуется вырабатывать в себе. Тем не менее и нам не всегда удавалось оставаться хладнокровными, когда мы узнавали о трагичной судьбе бойцов, знакомых нам лично.

В особенное уныние нас привела, несмотря на всю нашу толстокожесть, судьба нашего молодого товарища с Рейна. Почта приходила к нам редко, что было неудивительно в тех обстоятельствах. И вдруг этот парень получил письмо от своей невесты. Он гордо показывал мне ее фотографию. Его избранница оказалась молодой и прехорошенькой. На снимке она была в униформе трудовой службы рейха и сидела на велосипеде. Нашего товарища переполняло счастье, он надеялся, что вернется к своей невесте. Но через три дня он погиб.

Ночью нас навестила пехота большевиков. И на следующий день мы нашли нашего товарища, лежавшего с перекошенным лицом на земле. Он не был убит осколком снаряда, а застрелен пулей, выпущенной в затылок. Один из товарищей погибшего взял его долгожданное письмо, которое теперь было испачкано кровью. Но я не знаю, удалось ли ему пережить войну и вернуть это письмо невесте своего погибшего друга, рассказав о его последних днях.

К этому моменту мы находились в осаде уже три месяца. И как-то раз один из связных части по обеспечению войск принес нам новости, что бои идут уже в Берлине. Ни один из нас, находившихся в крепости, не ожидал подобного. Мы просто не думали, что конец войны настолько близок. Положение, в котором мы были, не оставляло нам времени подумать о чем-то, совершавшемся за пределами города. К тому же информация о происходящем на других участках фронта доходила до нас со значительным опозданием. В результате услышанное буквально ошарашило нас. Красная Армия так и не смогла взять Бреслау за трехмесячную осаду, и вдруг мы услышали, что между тем она успела выйти к Берлину, несмотря на то, что мы заставили остаться у стен нашей крепости часть лучших советских войск. И что же будет, когда падет Берлин?

С военной точки зрения, на тот момент у нас не было причин прекращать борьбу. Однако бои в Берлине пробудили в нас первые сомнения в нашей способности выстоять. Тем не менее выбора у нас все равно не оставалось. Во-первых, мы приносили присягу, и слова этой клятвы были святы для нас. Во-вторых, мы считали, что лучше умереть, чем оказаться в плену, по крайней мере, у русских. И мы осмелились не сдаваться! Хотя, конечно, в свете последних новостей нам было ясно, что последняя битва за крепость состоится со дня на день.

Погода между тем окончательно наладилась. После похолодания, начавшегося в пасхальные дни, 25 градусов в тени вновь стали постоянной температурой в Бреслау. Ночи наполнились весенними ароматами и лунным светом, падавшим с безоблачного неба. Однако находившийся в руинах город в лунном свете выглядел причудливо и зловеще.

В одну из таких ночей тишину неожиданно разорвал грохот тяжелой артиллерии противника. Она вела огонь, не принимая в расчет, что их собственные бойцы залегли на позициях через дорогу от нас.

Мы не могли восстановить линию фронта, прорванную на Позенерштрассе, где враги заняли позиции и попрятались по самым неожиданным углам. Поэтому в ту ночь я решил не выставлять часовых по двое там и здесь, а оставить в карауле на главной линии сопротивления половину отделения с пулеметами и хорошим запасом ручных гранат. Таким образом, мы могли достойно встретить штурмовые отряды русских, если бы они попытались незаметно подкрасться к нам.

Этого не произошло. Но всю ночь до нас доносились звуки пулеметных очередей и одиночных винтовочных выстрелов. Из-за них мы не могли заснуть и были лишены заслуженного отдыха. В результате мы оказались не в лучшей форме во время боя на следующий день.

В журнале боев вермахта в отчете от 28 апреля 1945 года можно прочесть: «В Бреслау советским войскам удалось прорваться через нашу линию фронта на нескольких участках». Это произошло на рассвете. Советская пехота при массированной танковой поддержке атаковала наши передовые позиции. А у нас самих из-за недостатка боеприпасов как таковой не было даже поддержки артиллерии. Фактически нас поддержала лишь горстка пехотных орудий, находившихся на открытых позициях и защищавших одни из городских ворот. Их самый последний снаряд уничтожил одного из передовых артиллерийских наводчиков врага, который находился так близко к нашим позициям, что буквально бросал вызов смерти.

Наши потери в тот день были ужасающими. Нашему батальону пришлось отступить к Лейтенштрассе, и именно там я был ранен. Это было мое-трётье ранение. Я получил его, когда до конца войны оставалось всего восемь дней. Конечно, в те секунды я еще не знал, что он так близок, но мне было страшно, что я не доживу до него.

Как все произошло? Наша группа находилась на первом этаже многоквартирного дома, серьезно поврежденного танковым огнем, но дававшего нам хоть какую-то защиту. У нас был очень хороший обзор, благодаря чему мы могли видеть все перемещения наступавшего на нас врага. Это давало нам значительное преимущество, но его сводил на нет советский снайпер, не дававший нам покоя. Мы не могли даже пополнить запас боеприпасов, которые были уже на исходе. Тогда я решил разобраться с проблемой самостоятельно, но не из-за охватившего меня стремления совершить подвиг, а просто потому, что я был измотан и зол.

Перескакивая через ступени полуразрушенной лестницы, я за несколько мгновений достиг третьего этажа. Оттуда я всадил весь магазин своего ручного пулемета в темные окна дома напротив, где, как я предполагал, находился снайпер. Конечно, с точки зрения военной науки, подобные действия с моей стороны имели сомнительные шансы на успех. Ликвидацией вражеского снайпера должен был заняться наш аналогичный специалист, обладавший достаточным снайперским опытом. Но среди нас не было такого специалиста, а я был зол из-за безвыходности нашего положения и на эмоциях мало думал о последствиях.

Результат оказался предсказуем. В меня вошла пуля русского снайпера, и оружие выпало у меня из рук. Я взмахнул руками, рефлексивно пытаясь уцепиться за воздух, и упал. При этом я абсолютно не чувствовал боли. В недоумении я смотрел, как кровь заливает рукав моей куртки. Раненая рука безжизненно свисала, и я не мог даже пошевелить ею. Пуля прошла навылет через предплечье.

В том, что я не почувствовал боли при ранении, не было ничего удивительного. Как отмечал доктор Петер Бамм, работавший военным хирургом в годы Второй мировой войны, подобные случаи не раз встречались ему. Он писал: «Мы становились свидетелями этого феномена снова и снова. И это вполне объяснимо. Человеческий мозг способен заблокировать болевой эффект от ранения. При этом блокируется средняя часть мозга, отвечающая за восприятия боли. Она может быть заблокирована даже при физических нагрузках, которые переносит солдат во время боя. В результате раненый начинает чувствовать боль лишь несколько часов спустя».

Именно это произошло и со мной. Однако сразу после случившегося меня переполнял страх смерти, который буквально рвался у меня из горла, и мне хотелось кричать.

Пункт первой медицинской помощи я обнаружил в подвале школы на Андерсенштрассе. Снаружи он был обозначен висевшим над входом небольшим белым обрывком ткани с изображенным на нем красным крестом. Товарищ, сопровождавший меня, расстался со мной на входе.

Войдя внутрь, я увидел учительский стол, застланный белым полотенцем, на котором лежал скальпель, пинцеты и другие инструменты. Однако меня ждали лишь две инъекции: одна в плечо и одна в ягодицу. Ни слова не говоря, медсестра Красного Креста расстегнула мои штаны и сделала укол. После этого она повесила мне на шею карточку и отправила на осмотр к хирургу. Происходящее напомнило мне конвейер. Вдоль стен класса стояли парты, составленные друг на друга, чтобы расчистить пространство. Раненые двигались непрерывным потоком, проходя осмотр у медиков, которые действовали, как роботы. После этого тем из раненых, кто не мог хорошо передвигаться самостоятельно, следовало ждать транспорта для отправки в госпиталь.

Стены подвала сотрясались, если рядом взрывался снаряд. Стоны раненых раздавались непрестанно. Все это создавало гнетущую атмосферу. И я был рад покинуть это место.

Вместе с еще двумя ранеными, способными идти, я пошел в направлении Швайдницерштрассе, где находилось наше место назначения. По пути неподалеку от главной линии сопротивления мы услышали граммофонную музыку. С каждым нашим шагом она становилась все громче. Мы поняли, что она раздается с первого этажа полуразрушенного бомбежкой дома.

Конечно, нельзя сказать, что там была организована пивная. Но там мы увидели солдат и гражданских жителей, расслаблявшихся от забот и тревог. Они пили, были довольны собой и забыли о войне. Пожалуй, можно сказать, что они танцевали на вершине вулкана возле самого жерла! Мы с удивлением уставились на происходящее. Уколы, сделанные мне, притупили мои чувства. И я вместе с двумя другими ранеными также зашел туда, и мы выпили по пиву. Думаю, это вполне понятно. Только что побывав на волосок от смерти, я просто хотел, пусть и на короткое время, отключиться от безжалостной каждодневной рутины войны и насладиться фривольностью, царившей в этом странном месте.

Возможно, наиболее правильно его было бы назвать притоном. Скорее всего, находившиеся там солдаты были дезертирами. Но тогда мне не хотелось даже знать об этом. Мне нужно было хоть на несколько минут перестать думать о боях, идущих в Бреслау.

Медицинский центр № 5, куда нам следовало прийти, мы обнаружили между церковью Святой Доротеи и городским театром в передней винного погреба ресторана «Ганзийский погребок». Там находилось около пятидесяти раненых солдат, находившихся на попечении у военного врача, двух медсестер Красного Креста и нескольких санитарок.

Моя рука к этому моменту уже начала нестерпимо болеть и сильно распухла. Меня переодели и наложили на руку шину. После этого я получил койку в сыром подвале, где на трехъярусных настилах спали раненые. Поскольку я не был тяжело ранен, то мне досталось место на самом верхнем ярусе. Потолок в подвале был низким, и поэтому, забираясь на свое место, мне пришлось согнуться. Мой сосед с пропитавшейся кровью повязкой вокруг головы предложил мне сделать глоток из его фляжки, в которой было бренди. Употребление спиртного в медицинском центре противоречило правилам, но я с радостью принял его в свое горло.

Через некоторое время мне стало ясно, что в подвале были собраны бойцы из самых разных войск: авиации, вермахта и фольксштурма. Кроме того, там оказалось двое моряков, которые незадолго до начала осады получили отпуск в Бреслау. В результате они были зачислены в пехоту. Что самое удивительное, я оказался единственным находившимся в подвале бойцом войск СС, несмотря на то, что в нашем роде войск к этому моменту было огромное количество раненых.

Из рассказов бойцов, воевавших на разных участках фронта, я смог составить довольно полную картину ситуации с обороной Бреслау. Она была не слишком радужной. Но я заметил и кое-что еще, слушая их рассказы.

Мы рассказывали друг другу холодные факты, почти без эмоций. Казалось, эти люди напрочь забыли, что в прошлом они были рабочими, фермерами, служащими или студентами. Для них все это было в очень далеком прошлом. Теперь они были высококвалифицированными специалистами по ближним боям. Когда же они рассказывали об исключительных проявлениях духа товарищества и настоящих подвигах, то говорили об этом без малейшего пафоса.

Ежедневная газета крепости «Шлезишен Тагесцайтунг» все еще продолжала выходить. На первой странице номера от 28 апреля 1945 года была детально изложена ситуация на фронте. В номере, вышедшем на следующий день (именно в этот день я и был ранен), было напечатано: «В пятничную ночь большевики снова развязали свирепые бои. После мощного артиллерийского огня, нацеленного на северный фланг западных передовых позиций, им удалось продвинуться лишь на незначительное расстояние. Враги были быстро отброшены назад, и линия обороны вновь была соединена. Наши войска одержали победу и на другом участке, где в ходе контратаки отбили многоквартирный дом, взятый большевиками днем раньше, и вынудили врага отступить на первоначальные позиции».

На той же странице был еще один материал под напечатанным крупными буквами заголовком: «Поддержим Берлин!» В нем содержался отчет о том, что наши войска перестали вести бои с американцами на реке Эльба, чтобы начать битву за центр Берлина. Заметка заканчивалась словами: «Несмотря на то, что мы в Бреслау заняты долгой и успешной обороной крепости, мы вместе со всем немецким народом и остальным миром следим за свирепой битвой в Берлине и его окрестностях».

Подобно приливам и отливам на море, зона боев постоянно перемещалась туда и обратно в той части Силезии, где все еще продолжалось противостояние. В Саксонии в районе городов Бауцен и Майсен немецкие контратаки оказались неожиданно успешными. Нам удалось отвоевать часть нашей территории, в том числе города Каменц и Кенигсбрюк. Мы отвоевывали и теряли. Точно так же происходило и с русскими. Тем не менее 29 апреля они взяли Аустерлиц, у стен которого Наполеон в 1805 году нанес поражение войскам Австрии и России.

В этой ситуации мы делали все, что могли, но, несмотря на это, все активнее распространялись слухи о грядущей сдаче Бреслау. 4 мая коменданта крепости для серьезного обсуждения возможности капитуляции посетила делегация духовных лиц, представлявшая как католиков, так и протестантов. Возглавлял делегацию епископ Ферхе, одетый в сутану.

Делегация проделала путь через выжженный город и пришла в явное уныние от вида Бреслау. Ее члены полагали, что их долг «перед Богом и перед людьми» в эти дни состоит в том, чтобы поговорить с генералом. Они настаивали, чтобы генерал Нихофф сдал город. Он пообещал им, что примет решение в самое ближайшее время.

В свое время считалось, что визит духовенства стал решающим для генерала. Однако в действительности еще до этого визита он понимал, что капитуляция неизбежна. Другое дело, что немедленно сдавать город врагу было нельзя, не договорившись об условиях капитуляции, которые были бы приемлемы для местных жителей и армии. А выторговать у русских почетную капитуляцию можно было только при сохранении прочной линии обороны и стойкости как со стороны солдат, так и гражданского населения. Поэтому генерал должен был держать в секрете свои намерения столь долго, насколько это возможно.

Русские продолжали ждать падения Бреслау. Их бомбардировщики по-прежнему сбрасывали на город бомбы, а артиллерия обстреливала запланированные сектора. Мы ждали последнего сокрушительного удара. Но он так и не последовал.

Нашим связистам удалось поймать передачу лондонского радио «Би-би-си», в которой сообщалось, что власти Великобритании впечатлены мужеством защитников Бреслау и отказали на запрос Москвы нанести силами британских бомбардировщиков последний удар по Бреслау, который поставит город на колени.

Тем не менее генерал Нихофф не мог не признать суровой реальности. Его опыт и интуиция говорили ему, что капитуляция города – это уже практически свершившийся факт.