Текст книги "Святость и соблазн"

Автор книги: Хелин Вэлли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

2

Швейцар в ливрее с подобострастным видом распахнул перед ней двери. Не удостоив его взглядом, она прошествовала по ковровой дорожке, тянущейся от входа в отель к стоящему у тротуара белому автомобилю с откинутым верхом.

Узкое серебряное платье обтягивало ее фигуру. Конец пушистого черного боа свисал чуть ли не до земли, задевая и щекоча точеную лодыжку при ходьбе. Она знала, что заставляет замирать в восхищении мужские сердца. Но ей не было дела до всех мужчин на свете… Кроме одного.

Но совсем не того, кто шел рядом, с видом собственника поддерживая ее под локоть. Красивый, уверенный в себе итальянец в белой шляпе, белом смокинге и черной шелковой рубашке пребывал в полном согласии с окружающим миром и с самим собой. Не считая, конечно, полицейских нескольких стран, существования которых он позволял себе не замечать.

Остановившись у машины, она повернулась к своему спутнику и протянула руки. Губы ее сложились в обольстительную улыбку, в глазах сияло обещание, в сердце… А вот о том, что было в сердце, она не разрешала себе даже думать. Так было меньше риска выдать себя.

Сцена трогательного прощания двух влюбленных могла бы растрогать любого, кто оказался бы ее свидетелем. Только не крепкого парня с крутым затылком, который сидел за рулем белого автомобиля. Подождав, пока красотка в боа усядется на красных кожаных подушках сиденья, он встретился глазами с боссом, чуть заметно кивнул и отъехал от отеля.

Приняв изящную позу, она любовалась проплывающими мимо красотами Неаполя – ренессансными и барочными церквями и дворцами, уникальными архитектурными ансамблями. Казалось, ничто не может остановить плавного движения автомобиля… Как вдруг он резко затормозил, заставив ее вздрогнуть.

Недовольно поморщившись, она посмотрела на шофера. Тот, словно почувствовав ее взгляд, обернулся… Но вместо парня в черном, несмотря на жару, костюме на нее сурово взирал толстячок с намечающейся лысиной в сером и ритмично постукивал по рулю пальцами с коротко остриженными ногтями. Тук-тук-тук…

О Боже, только не это! – пронеслось в ее мозгу.

Очнувшись от сна, Флоренс почувствовала, как неистово бьется ее сердце и липнет к покрывшемуся холодной испариной телу хлопчатобумажная больничная рубашка. Она попыталась вспомнить детали своего странного сна. Совершенно не улавливая смысла увиденного, она, тем не менее, подозревала, что это может дать ключ к разгадке тайны ее личности. И не просто личности, подумала Флоренс, стараясь взять себя в руки, но, возможно, и обстоятельств моей жизни.

Кто она такая? Откуда взялась? И, что более важно, чем зарабатывает себе на жизнь? Сцена, увиденная во сне, наводила на пугающие мысли.

Висящие на стене часы напоминали о том, что вскоре появится Руперт, чтобы отвезти ее домой. Не домой, разумеется, но подальше от этой больницы и угрозы неизвестности. С ним ей повезло несказанно. Кто другой принял бы к себе совершенно незнакомую женщину, причем не просто незнакомую, но и саму не знающую, кто она такая? Очевидно, Руперт относился к редкой категории хороших людей. Однако по не совсем понятным ей самой причинам эта мысль вселяла в Флоренс некоторую тревогу.

Нет, разумеется, она была ему безмерно благодарна за все. Но что, если смутные, неопределенные страхи действительно не безосновательны? Что, если она совсем не та женщина, которую он себе вообразил, а авантюристка высокого полета, отнюдь неспроста оказавшаяся на том складе? Взять, к примеру, сон…

Флоренс решительно приказала себе не думать об этом, иначе все окончится очередным приступом ужасных болей, от которых голова просто раскалывается на части. Врачи рекомендовали не напрягать память, но, по ее мнению, это было гораздо легче сказать, чем сделать. В конце концов, никто из них не терял воспоминаний о своей прошлой жизни.

Приняв сидячее положение, Флоренс осторожно спустила ноги на пол. После завтрака, состоявшего из черствого тоста, несоленого омлета и холодного кофе, медицинская сестра, как и обещали врачи, освободила ее руку от уродливого каркаса. К сожалению, гипс с левой руки снять было невозможно – для сращивания костей запястья требовалось по крайней мере полтора месяца. Зато теперь Флоренс твердо знала, что является правшой.

Телефонный разговор с сотрудницей службы социального обеспечения не создал никаких трудностей. Как предсказывал Руперт, все, чем поинтересовалась миссис Пибоди, были будущий адрес и телефон Флоренс, чтобы отыскать ее в случае необходимости. Звонок ведущему ее дело полицейскому также прошел без проблем, хотя его холодный тон был не слишком приятен. Все же он поблагодарил ее за любезность и пообещал поддерживать связь, что прозвучало скорее как угроза, чем предложение помочь.

Дабы отвлечься от невеселых мыслей, Флоренс включила телевизор. Если сообщения о текущих событиях еще что-то для нее значили, то виды улиц и зданий различных городов страны не навевали никаких дорогих сердцу воспоминаний. Кое-что, разумеется, она знала, но именно знала, как знала порядок цветов в радуге или разницу в калорийности шоколадного торта и овсянки.

Обернув загипсованную руку полиэтиленовым пакетом, Флоренс заклеила его оставленным медсестрой пластырем, надеясь, что это сделает его водонепроницаемым, и направилась в общую с пациенткой соседней палаты ванную. Дело двигалось медленно, но все же ей удалось кое-как помыться и даже вымыть голову. Вытереться оказалось не так сложно, как Флоренс ожидала, удалось даже воспользоваться лосьоном.

Руперт предусмотрительно купил ей кое-какую одежду, поскольку от ее собственной почти ничего не осталось. У него оказался хороший глазомер, хотя выбор оставлял желать лучшего. Однако женщине в положении Флоренс капризничать не приходилось, особенно когда кто-то оплачивает счета. Ничего, ей бы только устроиться на работу, она все ему отдаст.

Джинсы оказались на пуговицах, что чуть было не довело ее до слез. О чем только он думал? Присев на край ванной, чтобы передохнуть, Флоренс взглянула на лежащий рядом бюстгальтер. Застегнуть его сзади было физически невозможно, поэтому она решила сделать это спереди и только потом перевернуть бюстгальтер вокруг тела на сто восемьдесят градусов.

После нескольких попыток на глаза ее вновь навернулись слезы бессилия. Ничего у нее не получается. Придется забыть о гордости и все-таки позвать на помощь дежурную сестру.

Уже потянувшись к кнопке звонка, Флоренс услышала, как открылась дверь палаты.

– Сестра, – испытывая огромное облегчение, позвала она, – мне нужна ваша помощь.

Ответа не последовало, но дверь отворилась. И, увидев на пороге вместо ожидаемой медсестры Руперта, Флоренс невольно вскрикнула.

Если еще несколько секунд назад она называла себя последней идиоткой за то, что не в состоянии сделать даже такой элементарной вещи, как застегнуть на себе обыкновенный бюстгальтер, то теперь, остолбенело глядя на него и чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло, вела себя ненамного умнее.

Руперт неловко кашлянул.

– Извините, – пробормотал он и быстро повернулся, намереваясь оставить ее в одиночестве.

Все еще испытывая крайнее смущение от неловкости ситуации и своей откровенной реакции на его появление, Флоренс торопливо схватила полотенце, брошенное на край раковины, сильно ударившись при этом загипсованной рукой. От резкой боли на глазах выступили слезы. Стараясь сохранить равновесие, она вслепую протянула здоровую руку в направлении стены, но вместо того, чтобы коснуться холодного гладкого кафеля, наткнулась на обтянутую тканью рубашки мускулистую грудь.

– Осторожнее…

Надежные крепкие руки Руперта поддержали ее. Только не плакать, подумала она. Однако одного негромкого заботливого слова и прикосновения теплой мужской ладони к обнаженной коже спины оказалось вполне достаточным для того, чтобы слезы от боли и злости на саму себя хлынули из глаз, как из водопроводного крана.

– Успокойтесь. Обещаю вам, что все будет хорошо.

Слегка повернув голову, Флоренс взглянула на него.

– Откуда вы можете это знать? – спросила она, всхлипывая. – Вам известно обо мне столько же, сколько мне самой, а значит, не слишком многое.

Его неподражаемая улыбка была столь же добра, как и взгляд ярко-голубых глаз.

– Вам, наверное, больно. – Проведя большим пальцем по ее лицу, он стер стекающие по нему слезы. – Сейчас я позвоню сестре.

Выказанная им нежность затронула что-то глубоко внутри нее, какие-то скрытые в подсознании эмоции, разобраться в которых не было никакой возможности до тех пор, во всяком случае, пока ей не удастся припомнить хоть что-то из своего прошлого.

Вне всякого сомнения, она оказалась под воздействием своего рода извращенного стокгольмского синдрома. Руперт, разумеется, не взял ее в заложницы, однако Флоренс начала уже чувствовать определенную зависимость от него. Она уже стала привыкать к его ежевечерним визитам, и это вызывало определенное беспокойство. Неужели в ее жизни действительно нет ни одного человека, которому она была бы нужна хоть немного? Которого беспокоило бы ее отсутствие? Родителей, бабушек или дедушек, дядь или теть? А как насчет братьев, сестер или хотя бы коллег по работе? Кота или золотых рыбок, на худой конец?

Краем полотенца, прижатого к груди, Флоренс оттерла слезы.

– Моя голова и так достаточно одурманена. – Она попыталась улыбнуться. – Очередная доза обезболивающих средств отнюдь не улучшит ситуацию.

Это его не слишком убедило.

– Но вы звали сестру. Очевидно, на это была какая-то причина.

Не опуская полотенца, Флоренс невольно сделала шаг назад.

– Мне потребовалась помощь.

– Помощь? – переспросил он.

Она грустно вздохнула.

– Да, для того чтобы одеться. – Ее взгляд упал на бюстгальтер, лежащий на полу.

Недоуменно нахмуренные брови Руперта поднялись, как только он понял, о чем идет речь.

– Ясно. – На его лице вновь появилась та самая неотразимая улыбка, от которой у нее слабели ноги и начинало учащенно биться сердце.

Нагнувшись, Руперт подобрал бюстгальтер и протянул Флоренс.

– Наденьте, а я застегну.

Машинально взяв бюстгальтер, она посмотрела на Руперта в полном недоумении. Неужели он всерьез предлагает свои услуги в столь… интимном деле? Хотя, может быть, тут нечему удивляться. Этот человек не только предложил убежище в своем доме совершенно незнакомой женщине, но и купил ей одежду, позаботившись о том, чтобы подобрать размер по ее старым, пришедшим в полную негодность вещам.

Сейчас Руперт стоял к Флоренс спиной, предоставляя ей возможность спокойно все обдумать. Если она откажется, то это будет выглядеть просто глупо. Он вовсе не имеет на нее видов, а честно предлагает помочь одеться, потому что сама она этого сделать не в состоянии. Тут нет никакого сексуального подтекста… Вернее, почти никакого.

В свою очередь повернувшись к нему спиной, Флоренс накинула на себя бюстгальтер, неловко придерживая его руками за чашечки.

– Готово, – сказала она.

Первое прикосновение его пальцев, когда он взялся за бретельки бюстгальтера, чуть было не заставило ее выпрыгнуть из кожи. Движения возящегося с застежками Руперта были осторожными, как будто безличными, однако, скользнув взглядом по ее спине, он не смог сдержать дрожи вожделения.

Протянув руку через плечо Флоренс, Руперт взял висевшую на крючке темно-синюю блузку.

– Руки вверх! – приказал он.

Ну нет, на это она пока способна. К тому же еще одно такое прикосновение – и голова может пойти кругом.

– Спасибо, – сказала Флоренс, беря у него блузку, – мне кажется, что я смогу надеть ее сама.

– Я подожду за дверью. – Бросив на нее последний взгляд, Руперт вышел, закрыв за собой дверь ванной.

Оставшись одна, она не могла не улыбнуться: настолько явное разочарование отразилось в его глазах. Окончив одеваться, Флоренс посмотрела на себя в зеркало. Можно забыть свое имя и адрес, но, что такое женская привлекательность и влечение к понравившемуся мужчине, она помнила точно.

Встречаясь с препятствиями, Руперт привык смотреть им в лицо. И сейчас у него не было никаких сомнений в том, что с появлением в его жизни загадочной Флоренс с ее волнующей чувства улыбкой, глазами, меняющими цвет при малейшей смене настроения, и густыми шелковистыми светло-каштановыми волосами, в которые так хотелось запустить пальцы, ситуация значительно осложнится. К тому же мягкими были не только ее волосы. Он до сих пор не мог забыть ощущение прикосновения своих пальцев к обнаженной гладкой коже.

К этому списку можно было добавить еще один цвет ее глаз – изумрудный. Таковыми они становились, когда Флоренс возбуждалась. Будучи одним из его любимых и ранее, теперь этот цвет переместился в начало списка, тем более что изумрудными глазами она смотрела на него, когда ее дыхание становилось учащенным, а губы приоткрывались.

Ожидая ее, Руперт мерил шагами больничную палату. Подобно своему старшему брату Остину и ближайшему другу и напарнику Энтони Вуду он отнюдь не был женоненавистником. Однако, как ему хотелось думать, подходил к этому вопросу с позиции разума.

Энтони едва ли встречался с какой-нибудь женщиной больше месяца. Его так называемая записная книжка на самом деле представляла собой толстый блокнот. Впрочем, он никогда не стремился обольщать женщин, те сами вешались ему на шею, и, как ни странно, продолжали оставаться с ним в дружеских отношениях, даже когда роман подходил к концу. Что было тому причиной, оставалось загадкой и предметов зависти для всех его приятелей, и Руперта в том числе.

Что же касается Остина, то, если не считать немногочисленных мимолетных связей, тот сторонился противоположного пола. Вернее, мысленно уточнил Руперт, любых форм взаимоотношений, могущих привести к серьезной длительной связи.

Себя он считал наиболее нормальным из них троих. По крайней мере, ему доводилось ухаживать за женщинами и состоять с ними в интимной связи и многим более месяца, что в случае Энтони было просто невозможно. По мнению Руперта, сам процесс знакомства с женщинами являлся неотъемлемой частью другого весьма завораживающего процесса. Постепенное узнавание их маленьких личных секретов доставляло ему несказанное удовольствие.

Может быть, именно это и являлось внутренней причиной его влечения к Флоренс, ведь в ней было так много тайны. Остин, без сомнения, счел бы эту женщину его очередной «несчастненькой», да еще хранящей больше секретов, чем само ЦРУ. Однако, как бы то ни было, она нуждалась в помощи, и не только в предоставлении места для жилья, но и в реконструкции прошлого. Что из того, что, зная Флоренс меньше недели, он испытывал к ней все большее и большее влечение? Разве его вина в том, что она так мила и трогательна: сочетание черт характера, задевающее душу, сопротивляться которому было весьма тяжело.

Флоренс была миниатюрной и на первый взгляд выглядела совершенно беспомощной. Однако прошлым вечером он видел, как она поставила на место грубых полицейских. Несмотря на то, что видимые обстоятельства вроде бы свидетельствовали об обратном, ее никак нельзя было назвать слабой или зависимой, скорее в ней чувствовались характер и решительность. На его взгляд, Флоренс была не просто упорна в своих намерениях, она прекрасно знала, что такое борьба за выживание. И тем не менее вызывала желание позаботиться о ней…

Да, в этой женщине действительно чувствовалась некая тайна, но тайна не отталкивающая, а влекущая к себе. Руперта же всегда тянуло ко всему необычному, не говоря уже о загадочном, что бы ни думали об этом его близкие.

С раннего детства он подбирал бездомных животных, хотя, следовало признать, что разница между выпавшим из гнезда птенцом ласточки и женщиной из плоти и крови без прошлого была весьма значительной. Но Руперт спасал жизни с восьми лет, с тех пор как его мать погибла при исполнении служебных обязанностей, и вряд ли когда-нибудь переменится. Он считал, что приходить на помощь кому-либо и опекать кого-либо совсем не зазорно. Именно этот образ мыслей предопределил его работу в службе спасения.

Просто на этот раз предметом забот будет некто больший, чем птенец со сломанным крылом. Флоренс была отнюдь не заблудившимся котенком, но она нуждалась в его поддержке не меньше, а Руперт был не тем человеком, который способен отвернуться от живого существа, попавшего в трудное положение.

Кроме того, продолжал рассуждать он, разве все мои подопечные не переходили со временем в хорошие руки? Помимо, может быть, Майлдфа, ковылявшей на трех ногах дворняги, спасенной им от избивающего ее озлобленного на весь мир старика, живущего по соседству. Пес был настолько смешанных кровей, что определить его породу оказался не в состоянии даже опытный ветеринар, но для Руперта это не имело никакого значения. До самой смерти Майлдфа, случившейся вскоре после окончания юношей средней школы, они с псом были неразлучны.

Если бы Руперт прислушался к ученым словам психиатра, наблюдавшего его с братом после смерти их отца, последовавшей вскоре за гибелью матери, то мог бы несколько обеспокоиться своим намерением взять в дом совершенно незнакомую ему женщину.

Однако он помогал Флоренс отнюдь не из неосознанного стремления спасти остальной мир, вызванного чувством вины за то, что не смог уберечь мать и отца, совсем нет. Флоренс действительно нуждалась в помощи, не говоря уже о том, какое неотразимое действие производили на него ее мимолетная улыбка или полный благодарности, затуманенный слезами взгляд…

Дверь ванной открылась, и при виде вошедшей в палату Флоренс Руперт замер как вкопанный. У него буквально перехватило дыхание, может быть, потому, что он не мог не заметить ласкающие взгляд округлости обтянутых новыми синими джинсами бедер. Подойдя к тумбочке, женщина нагнулась, чтобы открыть ящик, и вид ее упругих ягодиц вновь заставил его задержать дыхание.

– Подождите минутку, – попросила она, перекладывая в белый пластиковый пакет немногочисленные имеющиеся у нее личные вещи.

Не в силах произнести ни слова, Руперт лишь молча кивнул. Взгляд его, задержавшись на прикрытых тонкой хлопковой блузкой весьма полных грудях, опустился ниже, до тонкой талии, вызвав почти непреодолимое желание скользнуть ладонью под ткань и ощутить под пальцами нежную кожу.

Да, Руперт Атвуд не потерял способности видеть, когда в его жизни появляется осложнение. И имя этому осложнению было Флоренс. Вот только он не смог сказать, огорчает ли его это. Знал лишь, что по-другому поступить просто не мог. А раз так, то и раздумывать не о чем. Лучше положиться на волю судьбы…

3

Сидя рядом с Рупертом в его полноприводном пикапе, Флоренс внимательно вглядывалась в проносящиеся мимо городские пейзажи. Как ни малы были шансы, она все же надеялась на нечто неожиданное: строение, дерево, дорожный знак или рекламный щит, способный разбудить ее спящую память.

– Ничего знакомого, – грустно сообщила она Руперту, когда тот остановился у светофора, ожидая, пока зажжется зеленый свет.

Обернувшись, он, к ее удивлению, накрыл ее ладонь своей, как будто это было для него самым обычным делом. Однако реакция ее тела была совсем иной. От этого легкого прикосновения ее словно окатило горячей волной желания.

– Разве вы ожидали чего-то другого? – спросил он заботливым, отнюдь не похотливым голосом.

– Вернее сказать, надеялась, – ответила Флоренс и, убрав руку, сделала вид, что поправляет упавшую на лоб прядь волос.

Вряд ли можно было предположить, что мужские прикосновения для нее в новинку, так что оставалось лишь одно объяснение. Стремление держаться на расстоянии было вызвано чем-то гораздо более важным… к примеру, необъяснимой сексуальной тягой к совершенно незнакомому мужчине. Но она и так находилась в достаточно сложной жизненной ситуации, чтобы еще более усугублять свои проблемы, поддаваясь воздействию гормонов. Тот факт, что ее проводником в ставшем вдруг незнакомым мире оказался мужчина гораздо более привлекательный, чем ей этого хотелось, ровным счетом ничего не значил.

Вновь обратив внимание на дорогу, Руперт тронулся с места в общем потоке машин.

– Вам не стоит насиловать свою память. Когда настанет время, она сама к вам вернется.

Флоренс тяжело вздохнула.

– Знаю.

Однако то, что Руперт, казалось, прочитал ее сокровенные мысли, подействовало ей на нервы. Интересный поворот, подумала Флоренс, ведь мой мозг похож сейчас на чистую страницу.

Что ж, по крайней мере, она уже не в больнице и сумела избежать пребывания в стационаре. Какими бы дипломатичными ни были объяснения миссис Пибоди, описание этого места весьма походило на сумасшедший дом. Однако с головой у нее все было в порядке, пострадала только память.

– Не знаю, как благодарить вас за все, что вы для меня делаете, – испытывая неловкость, пробормотала Флоренс. – Чем я могу вам за это отплатить?

Не успела Флоренс сообразить, что ее последняя фраза может иметь двойной смысл, как Руперт бросил очередной взгляд, произведший на нее странное впечатление. Только весьма извращенное воображение могло породить с десяток или около того весьма откровенных сцен, промелькнувших перед ее мысленным взором в считанные мгновения. В горле пересохло, сердце бешено забилось.

– Не стоит благодарности. – Он отвел взгляд. – Если вы умеете готовить, этого будет вполне достаточно. Собственная стряпня мне ужасно надоела.

На губах ее появилась кривая усмешка.

– Это еще надо будет проверить. Мое пристрастие к чизбургерам наводит на мысли прямо противоположные.

Флоренс совсем не улыбалось вторгаться подобным образом в его жизнь, однако, как заметил Руперт, альтернативой являлась психиатрическая лечебница. Приняв же его предложение, она будет свободна в своих действиях и постарается кое-что выяснить о своем прошлом, каким бы оно ни было.

Свернув с автострады к раскинувшемуся на морском берегу жилому району, он остановился возле рассчитанного на две машины гаража, поднимающаяся дверь которого была выкрашена в чудовищный розовый цвет.

Над гаражом располагался собственно дом, неброского и гораздо более приятного глазу серого цвета. Однако ведущая к дому бетонная лестница была такого же ужасного цвета, что и дверь гаража.

– Отделочные работы в полном разгаре, – заметил Руперт, кивнув в сторону дома.

Флоренс огляделась вокруг. Ухоженные дома, расположенные всего в нескольких десятках метров от пляжа, хотя и скромных размеров, свидетельствовали о хорошем достатке их хозяев.

– Неплохое соседство.

Руперт хмыкнул.

– Не слишком удивляйтесь. Сколько бы ни платили спасателям, приобрести нечто подобное было бы мне не по карману. Просто родители завещали мне и брату вполне приличные суммы денег.

Это означало, что у него была семья. Интересно, что скажет его брат, когда узнают о ее пребывании здесь, пускай даже временном? К примеру, если бы она сама привела домой совершенно незнакомого мужчину. Незнакомого, но понравившегося ей… Почему-то эта мысль вызвала у нее приступ страха.

Но почему? Ответ так и остался где-то в глубинах ее памяти. И к большому огорчению Флоренс, выудить его оттуда не удалось.

Взяв пластиковый пакет с ее вещами, Руперт открыл дверцу автомобиля, и внутрь ворвался успокаивающий нервы соленый запах моря. Вдохнув поглубже, Флоренс подождала, не нахлынут ли какие воспоминания, но безрезультатно. Однако она почему-то считала, что море должно действовать на нее умиротворяюще. Знать бы только почему.

Тяжело вздохнув, она открыла дверцу и, выйдя из машины, поднялась вслед за Рупертом по розовым ступенькам.

– А чем занимались ваши родители? – спросила она, пока он открывал дверь.

Он оглянулся на нее, в глазах у него была грусть.

– Они оба были пожарными.

Не умерли ли его родители, когда Руперт был еще ребенком? И не потому ли он с такой легкостью взял ее к себе, что помнил о том, как сам остался сиротой?

Но прежде, чем Флоренс успела спросить об этом, Руперт резко сменил тему разговора.

– Надеюсь, вы любите животных? – с некоторым беспокойством поинтересовался он.

Поскольку мысль о встрече с животными не вызвала у нее никаких отрицательных эмоций, она молча пожала плечами и вошла в дом. Послышалось дробное цоканье когтей по полированному паркету, затем в холл влетела лохматая черная псина неопределенной породы и радостно запрыгала вокруг хозяина.

– Флоренс, познакомьтесь с Барби. А ты веди себя прилично, – обратился он к собаке.

Барби тут же села и, высунув язык, с интересом уставилась круглыми карими глазами на гостью.

Сделав осторожный шаг вперед, Флоренс робко протянула руку, но вместо ожидаемого холодного и влажного носа почувствовала лизнувший ладонь горячий язык. Необычно короткий хвост Барби с огромной скоростью вилял из стороны в сторону.

– Очень милая, – с неуверенной улыбкой произнесла Флоренс. Собака раскрыла пасть, обнажив внушительно выглядящие клыки. – Кажется, я ей не нравлюсь, – заметила она, подумывая, не отступить ли назад.

Руперт рассмеялся.

– Конечно, нравитесь.

Изобразив на лице улыбку, Флоренс понадеялась на то, что собака воспримет ее как знак дружеского расположения.

– Почему же тогда она на меня скалится?

– Не скалится, а улыбается.

Флоренс нахмурилась.

– Как улыбается? – Насколько ей было известно, собаки не могут улыбаться.

– Обыкновенно. – Закрыв дверь, Руперт поставил пакет на пол возле торшера. – Она делает это каждый раз, когда бывает чем-то довольна.

Опасливо взглянув на Барби, Флоренс потрепала ее по затылку.

– А мне казалось, что собаки выражают положительные эмоции, только виляя хвостом.

– В этом отношении она у меня уникальна, – сообщил Руперт, проходя в кухню. – Хотите чего-нибудь выпить?

Она прошла вслед за ним, сопровождаемая по пятам собакой.

– Как давно у вас Барби?

Стоило Флоренс остановиться, как громадная псина улеглась у ее ног, виляя хвостом и как будто ожидая приказаний. Наклонившись, она почесала ее за длинным, свисающим почти до пола ухом, вызвав приступ восторженного поскуливания.

Открыв холодильник, Руперт вынул кувшин с охлажденным чаем.

– С самого щенячьего возраста. Как-то утром я делал пробежку по пляжу, и вдруг она пристроилась рядом. На ее хвост был намотан кусок колючей проволоки, шерсть висела клочьями, не скрывая выпирающих ребер. Я отцепил проволоку, и она последовала за мной к дому. Никто ее не искал, к тому же я вряд ли кому бы отдал ее в таком бедственном положении.

Теперь стал понятен необычный вид хвоста Барби, а кроме того, это позволяло узнать кое-что важное о характере Руперта. Он явно страдал комплексом героя. Не нужно было быть Зигмундом Фрейдом, чтобы понять, почему Руперт пошел работать спасателем, а также то, почему решил протянуть ей руку помощи.

Однако, кроме добросердечия, за этим должно было стоять что-то еще, в этом Флоренс была уверена. И по непонятным причинам ей хотелось выяснить, что именно.

Руперт вытащил два высоких бокала из висящего над раковиной шкафчика и направился к холодильнику за льдом.

Пройдя вслед за ним через небольшую, но прекрасно оборудованную кухню, Флоренс оказалась в уютной гостиной, окрашенной в светлые тона, с плетеными из ротанга столом, креслами с яркой обивкой и огромным угловым диваном. Повсюду стояли кадки с пальмами и папоротниками, придающие комнате дополнительное очарование. Висящие перед большим окном колокольчики, сделанные из морских раковин, удачно дополняли общий тропический стиль обстановки. Гостиная ей сразу понравилась. Она идеально подходила для… Для чего? Флоренс охватило непонятное смущение…

Доброе отношение Флоренс к животным доставило ему нескрываемое удовольствие. Может быть, дело было в том, что большинство знакомых Руперту женщин откровенно побаивались их, а то и выказывали ничем не прикрытое недовольство?

– Надо ли мне знать еще о какой-либо живности, обитающей в доме? – спросила Флоренс, принимая от него бокал с чаем.

– Только о Бонни и Клайде, – сообщил он и жестом предложил устроиться на диване, возле которого, почти сливаясь с лохматым темным ковриком, улеглась Барби.

– А это кто такие?

– Кошки, которых я приютил вскоре после переезда сюда.

Поставив бокал с чаем на стол, Руперт сходил за нехитрыми пожитками Флоренс, намереваясь отнести их в гостевую спальню. Ее лечащий врач настаивал на том, чтобы в первые несколько дней она как можно больше отдыхала, и он не собирался пренебрегать столь настоятельным советом, особенно если это могло помочь вернуть ей память.

– Им повезло, что они попали именно к вам.

В глазах Флоренс появилось странное выражение, похожее на грусть, и это напомнило ему о том, что в данный момент он является единственным человеком, которого беспокоит ее дальнейшая судьба.

Руперт знал, что такое быть одиноким… в некотором смысле. Разумеется, после смерти матери, погибшей при исполнении служебных обязанностей еще в то время, когда женщины среди пожарных были редким исключением, рядом с ним были отец и брат. А когда отец потерял всякий интерес к жизни, заботу о его воспитании взяла на себя тетка.

И хотя это нельзя было назвать настоящим одиночеством, все же он познал чувство потери чего-то родного и до боли знакомого вроде запаха любимых духов матери или милого, приятного голоса, читающего сыновьям сказки. Время только ослабило пронзительную остроту ощущения. Сейчас он уже с трудом мог вспомнить ощущение крепкой отцовской руки на своем плече или звук его раскатистого смеха.

Намереваясь всего лишь успокоить, он положил пакет на кресло и, взяв бокал из рук поднявшейся Флоренс, обнял ее. В первое мгновение она напряглась, но спустя какую-то долю секунды тихо вздохнула и сомкнула руки за его спиной. Прижав ее к себе крепче, Руперт ощутил тяжесть гипсовой повязки.

Улыбка на лице Флоренс была ясна и лучезарна, как летний погожий день.

– Вы не одиноки, Флоренс, – прошептал он ей на ухо. – Я буду всегда рядом. Можете оставаться здесь до тех пор, пока сами не захотите уйти. Согласны?

Скорее почувствовав, чем увидев едва заметный кивок, он погладил ее по спине, как маленького ребенка, хотя это совершенно не соответствовало действительности. Она была взрослой, вполне сформировавшейся женщиной со всеми подобающими округлостями в нужных местах. Округлостями, которых ему привелось увидеть и коснуться, помогая ей одеваться. Округлостями, мысль о которых, вне всякого сомнения, будет преследовать его не только по ночам, но и среди белого дня.

Слегка отстранившись, Флоренс подняла на него взгляд повлажневших глаз.

– Руперт… – шепотом начала она.

– Тише, – пробормотал он, запуская пальцы в шелковистые светло-каштановые волосы. Ласка, вот все, что он мог ей предложить в данную минуту… все, что имел право предложить.

Ощутив внезапную сухость в горле, Руперт медленно наклонил голову, и их губы оказались в опасной близости. Темные ресницы запрокинувшей ему навстречу головы Флоренс затрепетали в ожидании. Поцелуй, возможно, был не самым умным поступком, однако, ступив на этот путь, останавливаться было уже поздно, тем более что ему охотно шли навстречу.