Текст книги "Измена. Я лучше чем она (СИ)"

Автор книги: Хелен Кир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Не торопись.

Его тон немного меня злит. Откуда командность появляется? Я понимаю, что многим обязана, но решать за себя не позволю. Мне хватило прошлого, чтобы понять как чье-то давление в корне меняет твою волю и жизнь, но теперь же уймитесь все.

– Слав, я же даже не оформлена. О чем речь?

– Скажи к кому ты пойдешь? Почему вдруг так? Что изменилось?

– Что значит к кому, я что собака? И чем тебя задевает мое желание жить свою жизнь так, как хочется?

Воронов сегодня очень странный. Взбудораженный, непредсказуемый. Есть четкое ощущение того, что он очень устал. Круги под глазами величиной с футбольный мяч. Небритый, небрежно одет. Это далеко не тот Славич, которого я знаю.

– Разве у нас не намечались отношения?

Кисло выражает претензию. Одновременно с кислотой, его потряхивает. Да что с ним случилось?

– Какие отношения, Слав? Был невинный флирт и не более.

– Когда ты успела стать циничной сукой, а? Может зря оставила его фамилию? Нужно было сменить?

Взрывается настолько мощно, что вздрагиваю. Злится, орет как резаный. Сыплет необоснованными претензиями, будто обвиняет. Лицо пятнами идет, руки дрожат. Да его колошматит зверски. Поддавшись искушению, вместе с ним взрываюсь и я.

– Что ты несешь? Что с тобой, Слав? Очнись!

– Дин, ты же понимала, что нравишься мне. Разве не так?

– Я не давала тебе прямых намеков на продолжение чего-то, Слава.

– Косвенных было достаточно.

– Хватит, пожалуйста. Не превращайся в монстра.

– Тебе не привыкать быть рядом с монстром. Или ты как-то по-другому привыкла существовать?

Будто пощечину получаю. Не ожидала, что будет бить в больную точку. Разве так можно? Он всегда был предельно деликатен и осторожен, а тут будто некто им управляет. Эмоции берет мощный верх, остановиться не в силах.

Ссориться нет желания, несмотря на буйность и неоправданную жестокость. Я не идиотка и реально оцениваю происходящее. Передо мной, мать вашу, не Воронов!

– Я ухожу, Слав, – подхватываю сумку и направляюсь к выходу. – Всего тебе хорошего.

– Нет, ты не пойдешь!

– Ты чеканулся? Да что с тобой!

– Стой, – выхватывает трезвонящий телефон и ошеломленно пялится на дисплей.

– Что тебе? Что тебе еще надо от меня, подлая сука? – плачущий женский голос бьется в мембране и я немею. Так вот в чем дело. Я начинаю понимать. – Не разжалобишь. Пошла ты… Пошла ты на хрен! И не звони мне. Тварь!

От удара его телефон рассыпается по полу. Отскакиваю в сторону, пока он топчет девайс, оставляя от того лишь пыль.

Воронова трясет настолько, что он отшагивает назад и упирается дрожащими руками в столешницу. Славича колошматит со страшной силой. Из мощного мужика он на глазах превращается в угнетенного бессильного великана. Я бы хотела сказать, что мне наплевать, но не могу. Мне жаль. Жаль, я понимаю, что с ним. И даже не обижаюсь на попытки Ворона закрыть гельштат мной в свое время.

– Ты пытался совершить взаимозамену, Слав? Это же глупо. Разве можно забыть ту, что по-настоящему тебе дорога.

Вздрагивает. Так мощно сотрясается крупным телом, что вибрации идут. Они бьются о мою оболочку и отталкиваются, рассыпаясь искрами. Воронов с размаху лупит кулаком в деревяшку и яростно орет.

– Мне плевать на нее.

– Вижу. Как тебе плевать.

– Не лезь!

– Хватит, Слав. Мы чуть было не совершили ошибку, давай признаемся хотя бы теперь.

– Тема закрыта.

– У тебя все будет хорошо, – вкладываю ключи ему в руку и пожимаю. – Пока. Мне пора.

– Дин, – окликает у входа, – прости. Я плохой актер и режиссер. Будь я им на самом деле, мне бы даже вонючей завалящей статуэтки не досталось.

Раскаяние страшная вещь. Даже познав его, мы остаемся наказанными. Киваю, не знаю, чем помочь. Чтобы я теперь не сказала, легче Славе не станет, но я все равно произношу.

– Иди к ней. Ты не можешь представить как важно, когда кто-то приходит вовремя.

И закрываю за собой дверь.

Едва покинув подъезд, наталкиваюсь на мрачного Барского, что торопится навстречу. Он грозен, как Зевс. Мрачен, как Аид и кажется очень зол. Молча отдаю ему вещи, он выхватывает сумку и наглейшим образом притягивает меня ближе, выдохнув, жадно впивается коротким поцелуем. Безвольно подчиняюсь, потому что ноги подгибаются.

– Едем, – тревожащий душу шепот подрывает рецепторы.

Но я беру себя в руки. Независимо киваю и шествую к машине. Позади раздается львиный рык и глухое ругательство. Тяжелые шаги настигают у автомобиля. Давид помогает мне разместится в салоне, и я прикрываю глаза.

Атакует.

Нежно и бережно, как теперь умеет.

Но все же это контрнаступление, по-другому не скажешь.

Сдаваться?

Не знаю.

Глава 40

– Дина, важный звонок, я переведу? – раздается металлический голос моего зама. Железная Лидия Эдуардовна заставляет иногда меня нервничать. Робот, а не человек, но благодаря ей в издательстве строгий порядок во всем. Хотя я сама не хуже, как выяснилось, но Лида порой зверски перегибает. – Дина, так переведу?

– Да.

Жду пока проиграет дурацкая мелодия, в нетерпении отбиваю под столом каблуком. Надеюсь, что сейчас не всплывет непредвиденная проблема с публикациями на сторонних ресурсах, потому как я только неделю назад ворох разгребла. В этом есть огромный плюс, время с заботами летит не заметно. Есть некогда, пить тем более.

Хорошо, что Лида подкармливает меня бутербродами. С каменным лицом хлопает контейнером и укоризненно смотрит. Мне кажется, она догадывается, что в моем холодильнике мышь повесилась. Шикарная тетка, ей около шестидесяти, и мозг уникален. И вот же парадокс, взяла ее по объявлению. Изучив досье, впала в транс.

Как она с таким опытом прозябала в поисках вакансии. Но как выяснилось, на собеседованиях увидев, что пташка не молода, мило отказывали. Вот так легко списывали людей на помойку из-за какого-то дурацкого возраста. Разве это главное? А стаж? А опыт?

Идиоты! Знали бы чего лишились. А мне повезло! Променять Лиду на бьюти-мордаху ничто не заставит.

– Освободилась?

Спокойный голос Барского проникает под кожу и вызывает привычную дрожь. Стандартная реакция, мне бы привыкнуть, но не получается. Вот ни разу не получается. Предательски бабахает сердце. Мое тело всегда отзывается, постоянно. Даже если и сознание слабо сопротивляется, взывая к разумному, тело перманентно устраивает потоп в трусах. Как мне еще выразить? Только так и никак больше. Зато это правда.

– Привет, пока нет.

Давид не достает и не преследует. Гад избрал своеобразную тактику, в результате которой я теряю позиции. На место деспота и мучителя пришел терпеливый охотник. Иногда думаю, что Давид посещает курсы по изматыванию зверей, чтобы в итоге получить трофей в любом случае.

Но фиг он угадал. Мотаю нервы сродни профессионалке. Иной раз перегибы случаются конкретные, только Давид лишь зубы крепче сжимает и даже бровью не ведет. В этот раз я извожу его тем, что не подпускаю к себе. На данный момент уже две недели. Зачем? Вероятно, я тронулась, но ничего страшного.

Есть плюс. За прошедшие дни что Барский, что я, совершили почти невозможное на трудовом поприще. Раз уж секса не случилось, то одномоментно по умолчанию решили утопиться в трудовых буднях. Судя по вечерним перепискам помогло, но то что он мне писал… Это можно читать только под наркозом.

– Ты работаешь очень много, – недовольно замечает. Я и сама знаю, но остановиться не могу. – Не хочешь немного придержать лошадей?

– Ты сам говорил, что нужно быстрее, вот я и тороплюсь.

– Ну не настолько же! Твой марафон затянулся. Какие планы на завтра?

После его слов мне очень хочется, чтобы завтра уже наступил выходной, но этому не бывать. Настроение, как качели, то вверх, то вниз летит.

– Встреча с владельцем ведущей платформы.

– С Крюковым?

Иногда размах знакомств Давида меня поражает. Как можно знать стольких людей? Или это они его знают, потому что на данный момент Барский неприлично богат и приумножил свои доходы в бешеное количество раз благодаря тому, что стал единоличным управленцем.

Не пытаюсь анализировать. Просто удивляюсь.

– Да. Ты его знаешь?

– Бог с тобой. Откуда? – смеется Давид. Хитрит, врет как дышит. – Учти он всегда опаздывает на час. Всег-да.

Так и знала!

– Зачем мне знать? Я все равно с утра буду на работе.

– Не будешь.

– Ох, ты какой. А где же я, по-твоему, буду?

Молчит. И я тоже стихаю. Зажимаю карандаш в пальцах и начинаю бездумно выводит геометрические фигуры на белом листе. Черчу, заштриховываю. Затаенно ожидаю слов Давида. По правде говоря, мне очень хочется, чтобы мы встретились. Я отчаянно желаю увидеться больше всего на свете. Только говорить первой не хочу. Ослиное упрямство затыкает мой рот.

Барский постоянно чувствует мою напряженность. Расслабляюсь только в постели с ним, как бы странно не звучал факт. Вот и теперь слышу тяжелый выдох. Восьмым чувством ярко ощущаю, что возможно он ждет хотя бы малюсенького шага с моей стороны, ждет, когда прорвет плотину, но, как всегда, не случается.

Я маниакально прячу настоящие чувства за огромную плотно сплетенную стену. Не потому, что по-девчоночьи вредничаю, просто боюсь обнажиться, опасаюсь сбросить с себя кожу, остаться максимально нагой и уязвимой. Я же помню, как больно, когда по кровоточащему мясу струями соли проходятся.

Мой главный страх – я не знаю когда Давид окажется тем, кого я знала, с которым жила и вкушала горький мед. Мои сегодняшние риски отчасти блокируются внутренней заслонкой. Если все же случится наш окончательный разрыв, то надеюсь, что будет не так больно.

По всем фронтам Барский отступать не планирует, но я научена жизнью. И неприкосновенный запас душевного оружия теперь всегда наготове.

– Выходи. Твой рабочий день окончен.

– Опять, Барский? Ты снова командуешь?

– Нет, Дин. Я просто стараюсь сделать тебе приятно. Выходи. Тебя ждет машина.

– А куда мы?

– Потом узнаешь. Все. Я жду.

На часах стрелки показывают восемь вечера. На календаре перемещаю квадратик на пятницу заранее, завтра последний рабочий день. Без сожаления сдергиваю с вешалки пальто.

– Лида, я ушла.

– Марширую вслед за Вами, Дина. До завтра.

– Пока.

Около парадной меня ждет … Роллс Ройс? Ничего себе. Водитель в отутюженной форме здоровается, учтиво открывает дверь и мне есть отчего потерять дар речи во второй раз. Заднее сиденье завалено цветами. Огромные букеты исходят нежнейшим дивным ароматом, от которого кружится голова.

Прижимаюсь лицом к бархатным лепесткам, трусь щекой и улыбаюсь. Красота, фантастика, м-м-м, сказка. Выуживаю крохотный конвертик, где каллиграфическим почерком выведено.

Акт безоговорочной капитуляции подписан. Слово за тобой.

Подпись . …

Подпись . Барский Давид.

Это то, что я думаю? С ума сойти, как такое может быть. Похоже на признание. Или нет…

Да какое нет, когда да. Или нет? Или …

Глава 41

Я слышу звук ее шпилек, который разносится эхом. Отзвуки заполняют полностью восприятие всего, что окружает.

Держу руки в карманах, вытаскивать не рискую. Накидываю маску, иначе при первом контакте элементарно взорвет. Мне нужно прикрыться хоть чем-то, чтобы не вывалить нутро в первые минуты. Может правильнее было схватить и закружить, только поймет ли правильно. При моем образе розовые сопли ни к чему. Да и насторожить Дину может, если на ванильное пирожное изойду. Она и так на иголках.

Тук-тук-тук. Отсчитывают шпильки ступени. Мое сердце стучит в унисон ее шагов.

Я бы мог пригласить ее куда угодно, в любое место недоступное простым смертным, но в эту минуту очень хочу, чтобы она переступила порог дома, где мы были несчастливы. Я хочу закрыть гребаный ящик пандоры.

Ловлю ее в фокус. Красивая. Какая же она красивая, реально тронуться можно.

Увидев меня, Дина останавливается. Замирает в десяти шагах.

Растерянна? Готова убежать? Так я не дам. Мгновение и становится ясным, как она переживает. Глазюки в пол-лица поблескивают, будто о помощи просят. Я закрываю ее брешь.

Миг и Дина в руках. Еще один полу-миг и жадно целуемся. Изо всех доступных сил контролирую силу, чтобы не причинить боль своими сумасшедшими объятьями. Отрываюсь только на откровенно пошлом зализывании.

– Знаешь, что мне стоило не видеть тебя две недели? Долго издеваться планируешь? – оторваться друг от друга невозможно, отрывисто вещаю в коротких передышках, потому что держать в себе вопрос становится не выносимо. – Две гребаных недели, Барская. Две!

– Работы много, – кусает за губу, зверски оттягивает.

– Не рискуй, – кусаю в ответ, – знаешь, что дальше будет если не перестанешь? Я даже домой тебя не заведу. Здесь подол задеру и оприходую.

– Попробуй.

Знакомо впивается ногтями в затылок. Дерет кровавыми когтями шею, оставляет свои колдовские метки. Я уже весь в них, все исполосовано. Ношу как ритуальную татуху, осталось только тушью пробить и знак принадлежности Барской останется навечно.

Искрит. Рвет. Полыхает.

С треском рвутся пузыри нашей обоюдной лютой страсти. Я голоден, как тысяча тигров людоедов, готов накинуться, наброситься в любую секунду. А она только подначивает, пуская призывные стрелы из глаз.

– Провоцируешь?

– Как знать, Давид.

Ее голос.

Он на подкорке записан.

Я помню каждую интонацию звучания. Впитываю еще, наполняя себя до самого верха. А Дина словно зная, что теперь для меня значит, дразнит сильнее. Нечаянно трется бедрами о бугор, цепляя самое болезненно напряженное место.

– Сука ты, Барская. Всю кровь из меня выпила. Дай сюда… Язык дай… Специально? – зарываюсь в волосы. Гуляю руками по телу, сминаю. Каждую впадинку исследую как впервые. Непроизвольно рыкнув, оттягиваю свободную рубашку, ныряю внутрь. И черт меня дергает взглянуть. А там кружево такое, что сдохнуть, не сходя с места можно. – Что за белье? Ты … Ну ты и…

Задираю ей пышную юбку.

– Прекрати. Ты что творишь. Нас увидят, – со сдавленным смехом пытается отбиваться.

– Наплевать. Я так хочу тебя, что готов к тому, что завтра самым популярным роликом станем. Наплевать.

– Идем, – тянет меня.

Я подчиняюсь, потому что трахаться на пороге реально неудобно.

Обняв ее сзади, в движении целую нежную шею. Пошло подталкиваю бедрами, вольничаю, размашисто загребая убойную грудь.

Я хочу, чтобы Дина потеряла голову, хочу, чтобы, как и мне, ей стало плевать на все. Хочу, чтобы горела и пылала. Хочу, чтобы ясно мыслить перестала, лишь отдавалась и снова отдавалась, не думая ни о чем.

– О, ты ремонт сделал?

Прекрасно. Твою ж мать!

Недовольно выпускаю из рук, а та идет как ни в чем не бывало по холлу. Но я же вижу, как она неровно ступает, как краска украшает щеки. Ведет же, как и меня, разве не так?

Что она делает? Зачем?

– Угу, – набрасываюсь на нее вновь, – все отодрал и снова приклеил. Дин, хватит. Потом. Иди сюда, ну иди ты, блядь, сюда!

Ее глаза загораются адским огнем. Не знаю, что ей там в голову пришло, однако она упирает руки в бока и машет головой. Выдает, прищурившись.

– Вот также я тебя хотела, Давид. Тогда.

Мое личное фаталити. Смертельное.

Молча стягиваю рубашку и расстегиваю ремень. Она то и дело опускает взгляд с лица, жадно смотрит на живот и ниже. Поглощаю ее зрительно в ответ, как прежде не знаю в который раз что отвечать.

– Ты на мне на сто жизней вперед за последнее время оторвалась, – по пути стягиваю трусы и рванув вперед, тесно прижимаюсь. – Что ты хочешь, Дин? Чтобы я на колени встал? Так я встану. Но можно чуть позже? Давай раздевайся, иначе некому будет прощения в тысячный раз вымаливать, я просто сдохну от напряга. Дин, снимай, – тяну с нее одежду, – стаскивай.

Она назад отступает. Плавно двигается, как черная кошка. Скользит из рук, выдирается. Отметины свои оставляет, о себе заявляет. Еще больше в меня проникает. Поджигает густую кровь. Она и так все черная, как нефть, загорается от любой вспышки также быстро.

Еще секунда и озверею.

– Не можешь без меня, Барский?

– Сюда подошла, – рычу, подцепляя пояс. – Я тебя сейчас, – дергаю с силой, раздирая ткань надвое, – так выебу, что кроме моего имени ничего помнить не будешь. – Все сдираю, расшвыриваю и разбрасываю. Кровь гудит, тело звенит. Меня вместо расплавленного металла сейчас можно под молот кузнеца класть. – Сколько еще, Дин? Ты же видишь. Я не могу без тебя. Не могу. Что тебе еще надо?

Она стоит голая, раскрасневшаяся. Полыхает как керосиновая лампа, еще немного и стекло, загораживающее огонь разлетится в куски. Между нами электрическое поле накаляется, становится шире, больше, я его чувствую. Я с Динкой все ощущаю в полной мере, потому что, мать вашу, что это если не сучья любовь.

Моя любовь стремительна, она имеет еще пока уродливые формы. Я не знаю и не понимаю, как это любить. Но все равно не закрываюсь от этого. Пусть все будет только с ней. Я готов. Я готов…

– Звереешь, да?

Это последний подкол на сегодня.

– Сама напросилась. Предупреждал.

Загибаю без предупреждения над журнальным столиком. Заставляю упереться руками и расставить шире ноги. Подчиняется. Пока принимает позу, рассматриваю ее сверху. Узкая, гибкая, как змея и эти колдовские черные волосы, прилипшие к влажной коже. Собираю их в хвост, натягиваю. Дина еще сильнее в пояснице прогибается.

– Нравится? – шлепаю по оттопыренной заднице. С садистским удовольствием наблюдаю, как расползается красное пятно по коже. – Знаю. Нравится. Ноги, Дина. Живо.

Ладони в захват, заставляю шире раздвинуть. Перед моими глазами в полном обзоре влажная мякоть. Сглатываю. Опускаюсь на колени и размашисто вкушаю сладость своей любимой женщины.

Вкусная.

– Давай же, Барская, – медленно растягиваю стенки. Под напором Дина сжимается, но вперед все равно поддается. Принимает полностью и замирает. Пульсирует, сжимает. В ней горячо. Влажно и очень хорошо. Настолько хорошо, что подталкиваю еще. – Не больно? Так не больно? – получив отрицательный ответ, двигаюсь. Но мне мало просто трахать Дину, я хочу знать. – Останешься со мной? Говори. Говори!

– Не сейчас только, – умоляет, изогнувшись струной, – я не могу думать… Не могу… Давид! Отвечать не могу… Ты… Да-да-да!

– Да? Останешься? – напираю сильнее, выбиваю признание. Из себя. Из нее. Из нас. – Все равно моей будешь. Ты уже моя. Моя.

Подхватываю и ставлю на ноги. Дина без раздумий хватает за шею. Почти виснет. Мну желанное тело. Стимулирую со всех точек.

– Только с тобой, – тянется горячими губами, я тут же впиваюсь. Схлестываемся языками. Сражаемся. – С тобой.

– Со мной, – высекаю неопровержимо. – Если хоть один приблизится… Хотя бы один… – сильными фрикциями закрепляю слова, помечая ее изнутри. При одной мысли, что она просто посмотрит на кого-то заинтересованно, сердце ядом исходит. Злость шпарит по венам, курсирует по организму, словно капсула с отравой. – Убью, Дина. Я его убью. И ты понимаешь почему.

Слова, как всегда, с напором выходят. Может я звучу чересчур грубо, мне наплевать. Я такой, какой есть и меняться не планирую. Главное другое.

– Не понимаю, – со стоном выходит. – Объясни.

Продолжаю ее трахать. Исхожу на пыльную сахарную пудру, растекаюсь мармеладкой. И что теперь, если с ней всегда так происходит. Мощнейшее единение по всем полюсам. Необыкновенное. Разбивает чувство напрочь, когда такое ощущаешь. Описать трудно, как только нахожу слова, так они моментально обесценивать истинную суть.

Дина давно уже сидит лицом ко мне. Упираюсь лбом в ее, толкаюсь. Тремся губами, роняем признания. Она мокрая, с меня вообще льет, но это не мешает нам органично втираться друг в друга.

Одномоментно ловлю в ее глазах что-то космическое. Неземное. Всматриваюсь. Вглядываюсь в нее и тону в ней. Тону, захлебываясь. Я почти без воздуха. Задерживаю дыхание на сколько хватит, пока не приходит легкая асфиксия и только потом открывается второй этап поступления кислорода. Одного на двоих.

– Я тебя … Ты для меня все, Дина.

Замедляется ход времени. Мы будто в капсуле остаемся и наплевать на весь мир. Мою Барскую подбрасывает. Она крепче льнет, прячет лицо на груди. Обхватываю, даю познать и принять мое признание. Но вместо принятия, ярко ощущаю под ладонями как трясутся хрупкие плечи.

Замедляюсь. Обхватываю руками ее лицо, сцеловываю непролитые реки. Поцелуи неровные, рваные, но лучше их нет ничего.

– А ты для меня.

– Серьезно?

– Да.

– Дин, я клянусь тебе, ты не пожалеешь.

– Да.

– Иди ко мне, – зову не телом, она и так тесно прижата. Душой зову. – Дин, – не могу прерваться, наполняю ее и покидаю. Хочу, чтобы запомнила наше единение не только физическое, но и духовное. Только так и никак иначе. – Люблю. Я тебя люблю, Барская.

Раскаленное стекло керосиновой лампы с треском разлетается по пространству. Летит, сея осколки в наши тела, шрамирует и застревает в коже живыми свидетелями произошедшего. Это наша клятва. Наш завет, обет и я готов соблюдать его первым.

Я готов нести свою лютую любовь сквозь время, потому что боюсь потерять, что обрел с трудом. Держу крепко наше начало, наш исток и не дай Бог хоть кому-то помешать.

– Про меня ты все знаешь, Давид, – горячо шепчет Дина, а я отрицаю. Выпрашиваю признание или хотя бы что-то, что меня успокоит. Мне важно услышать подтверждение и Дина, конечно, не разочаровывает. – Ты для меня все, – повторяет снова и снова. – И я тебя тоже. Люблю. И всегда… я тебя всегда.

Глава 42

– Дина, благодарю за приглашение. Я рад, что сотрудничаю именно с вами.

Поднимаю бокал и чокаюсь с нашей находкой, с автором что подает огромные надежды. Желаю всего самого лучшего и спешу приветствовать следующих.

Сегодня официальная презентация моего издательства. Высший уровень, все как нужно и даже больше. Барский рекомендовал нашей команде самых успешных рекламщиков, промоутеров и помог без очереди выбить лучший зал для проведения мероприятия. Да, без него никуда. Наступило время, когда он словно моя тень. И даже когда Давид мотается по многочисленным командировкам, мы теперь всегда на связи.

Тот вечер открыл новую грань в наших отношениях, но вместе жить мы так и не стали. Я против. И что мы встречаемся тоже не знает почти никто. Давид если и удивился требованиям, но вида не подал. Лишь кивнул и быстро перевел тему для разговора.

Признаюсь, я капризничаю и пользуюсь своим теперешним положением. Вырываю все, что только можно. Минус один и очень большой, Давид начинает терять терпение. Он хочет меня себе в безраздельную власть, хочет, чтобы все знали, что принадлежу только ему. Ну вы поняли, я балансирую на грани. И да, я счастлива.

– Имена врываются в мир литературы, – надрывается на сцене известный ведущий.

Я обвожу взглядом взбудораженную толпу авторов, они довольны, наслаждаются триумфом. Мне так радостно, что им приятно. В глазах молодых начинающих людей плещется ожидаемое счастье, там жизнь, нескончаемая энергия и готовность работать и зарабатывать. Они прекрасны.

– Дорогие друзья, а сейчас нам скажет несколько слов редактор издательства. Я приглашаю Дину Барскую.

Мне очень волнительно. Лида забирает бокал из подрагивающих рук, а я, чуть придерживая шлейф поднимаюсь по ступенькам. Сколько же на меня смотрит людей. То и дело вспышки фотоаппаратов сверкают, щелкают как затворы. Народ включил телефоны, меня записывают, боже. Все хотят запечатлеть как можно больше памятных моментов.

Сначала я говорю немного стесняясь, а потом я замечаю, как в зал входит Давид. Он стоит позади, но я его отлично вижу. Он салютует мне бокалом, серьезно кивает. Так значит он завершил проект, хотя и говорил, что это практически невозможно. Немцы никого раньше не отпускают, я не понимаю, как ему это удалось. Но важно, что он здесь.

Выбираю Давида центральным звеном и слова льются потоком. Я умудряюсь и шутить, и сообщать важные новости, немного приоткрываю завесу о планах. А потом зал взрывается аплодисментами. Как во сне спускаюсь, раздаю улыбки направо и налево, пожимаю руки. Лида одобрительно кивает, говорит, что я молодец. В благодарность приобнимаю ее. Я рада, что она со мной.

– Прекрасно выглядишь, Дина.

На нас устремлены сотни глаз. И снова дурацкие вспышки. Может зря я затеяла дурацкую возню с тайной отношений. Прижаться к Барскому и поцеловать его становится нестерпимым желанием.

– Спасибо, – едва слышно спрашиваю, – как твоя поездка?

– Нормально, – когда он так жадно смотрит на мои губы, я почти теряю сознание, – наслаждаешься вечером?

Ответить не успеваю.

– Дави-и-ид, – капризный голос раздается совсем рядом, – как давно я тебя не видела, – изящные кисти ложатся на грудь моего мужчины и дива тянется к его щеке.

Барский чуть наклоняется, позволяя напомаженой твари коснуться его и при этом неотрывно смотрит на меня. А меня разрывает знакомая черная ревность. Перед глазами вспыхивают черные точки. Еще секунда и я просто оттащу эту наглую тварь за волосы.

– Таня, – отрывисто произносит, но по-прежнему только на меня смотрит, – рад видеть.

Его голос абсолютно равнодушен и безучастен. Он холоден и неприступен. Дива щебечет, заливается колокольчиком, но Давид не меняется в лице. Натягиваю на лицо улыбку.

– Потанцуем? Нам есть, что обсудить, – пытается взять его за руку.

Давид делает шаг назад, небрежно стряхивая с себя липучку. Он подходит ко мне и обнимает, на глазах у всех заявляя официальные права.

– Моя жена против. Тем более, что в не танцую ни с кем, кроме нее. Всего тебе, Таня.

– Жена? – растерянно лепечет. – Так ты вроде бы в разводе.

– Как видишь нет.

Слежу за ретированием растерянной дивы и пока прихожу в себя, злюсь от смешка со стороны. Смеется, сволочь. Он доволен, как бес, натворивший гадостей.

– Весело тебе?

– Ревнуешь?

– Еще чего, – возмущенно фыркаю, – нет, конечно.

– Ревнуешь! – обнимает и целует в губы. Щелк-щелк-щелк. Разрываются фотокамеры. – Дин, признайся.

– Пошел ты знаешь куда?

– Я тебя люблю, Дин. Только тебя.

– А я тебя, скотина ты!

– Признайся, хотела ей вмазать?

– Нет.

– Да. Я видел.

Смеется. Гад-провокатор. Больше он никто.

Я так и не решаюсь больше демонстрировать отношения на людях. Мы просто мотаемся от толпы к толпе. Давид поддерживает меня под локоть и непринужденно вступает в разговоры. Иногда мы танцуем, потом дышим воздухом. В целом обычная тусовка, ничего нового. Официальная часть завершилась прекрасно, задел взять и завтра новостные паблики разнесут весть о новом издании, а теперь у нас просто вечеринка по случаю.

Ловим любопытные взгляды постоянно, но предпочитаю их игнорировать. Зачем? Я уже достаточно оборачивалась на всех в прошлой жизни. Эта же исключительно принадлежит мне. Давид не отходит от меня ни на шаг. Он моя тень. И мне ой как приятно его внимание. Хотя я настолько обнаглела, что принимаю этот факт как должное.

– Дин, едем ко мне. Достаточно повеселились тебе не кажется?

– Я так устала, что может еще и повыделывалась, но сил нет. Едем. Давид, – сжимаю его руку, пока он ведет меня к машине, – я знаю, что ты сегодня из аэропорта приехал ко мне. Поверь, я ценю.

– Я же к тебе ехал, Дин. Ты важнее всего.

Молча сильнее сжимаю кисть. Я правда очень ценю. Как только сама стала заниматься делом, понимаю, как это сорваться с многочасовой сделки, потом лететь, а потом провести весь вечер на ногах.

– Ты лучший, Давид. Теперь ты лучший.

Довольная улыбка скользит по лицу Барского. Он еще раз притягивает и целует. И пока мы нежимся в объятиях, наслаждаемся тишиной и свежим воздухом, вдруг рядом раздается голос.

– Дочка, здравствуй. Вот папка твой приехал, – Самойлов сбрасывает пыльный рюкзак на асфальт. – Я решил к тебе перебраться. Ты же меня не бросишь? Ведь дети должны обеспечить уход за родителями. Тяжело мне жить в деревне, хочу на старости лет человеком себя почувствовать. Ну так что, дочка? Куда садиться-то? Сюда? – показывает на машину Давида. – Только имей в виду, я проголодался. Знаешь, омаров бы попробовать. Всю жизнь мечтал. Чего стоите-то?

Глава 43

Не успеваю Дину обнять, чтобы успокоить. С другого конца стоянки несется Аделина. В ярком свете фонарей кажется разъяренной фурией. С чего вдруг?

– Дина! – орет, как площадная тетка. – Остановись, дрянь!

Ну вот это не пойдет. Какого черта так обращается?

Зверею мгновенно. В гневных вспышках улучаю момент и чуть крепче сжав жену (пусть пока не по документам, это ненадолго), шепчу на пониженных тонах.

– Посиди в машине, Динуль.

Вздрагивает. И я, сука, замираю.

В глазах родной женщины такой беспомощный испуг сквозит, что хочу в тот же миг спрятать ее на своей груди, запихнуть под кожу, только бы не расстраивалась и не слышала, и не видела придурков, что от нее что-то хотят.

– Нет, – вцепляется в лацканы пиджака, – я не хочу.

– Уверена?

Кивает. Что еще от нее было ждать? Только в этот раз я помогу ей выпить чашу до дна. Одна она не останется ни на секунду.

– Аделина, – та осекается, напоровшись на мой взгляд. Встала, как вкопанная. – Не смей обзывать мою женщину. Тебе ясно? И что ты здесь делаешь? Тебя кто-то приглашал?

Доронина отмирает. Ее натуральным образом трясет, будто она в лихорадке тропической. Растрепанная, сжимает кулаки и трясет ими, так и не решившись приблизиться. Отвечаю, если бы меня рядом с женой не было, набросилась бы. Прижимаю сильнее Дину к боку.

– Ах и ты здесь, – шипит, как ведьма, аж щелкает зубами. – Подлый гад! Перетянул-таки на свою сторону компаньона моего мужа. Что, Барский? Больше мы тебе не нужны? Думаешь не знаю, что крутишь за спиной отца?

– Остановись. Теперь кампания полностью принадлежит мне. Отец ничего не решает. Ваша доля у вас на счетах. Разбежались.

– Сволочь! – бросается на меня. Скрюченные длинные ногти пропахивает на щеке борозду. – Убью! – бьется, как ненормальная. Применять силу не хочу, просто держу дуру на расстоянии. – Все равно! Все равно отдашь назад отцу… Я добьюсь!

Зажимаю крепче, пока Аделина не выбивается из сил. Бешенство ее понимаю, но разделить переживания, увольте. Меня не касается, что теперь будет с Дорониными. Если ее муж не идиот, то все же вернет прошлую команду, только что-то мне говорит об обратном.

– Уходи, Аделин.

– А ты, дрянь! – кричит Дине. – Добилась своего? Я тебя по судам затаскаю. Будешь алименты на содержание пожизненно платить!

– Что?! – пораженно выпаливает Дина и стремится выйти из-под моего плеча. – Что ты сказала?

– Подождите! – возмущенный голос найденыша разносится во внезапно наступившей паузе. – Какие алименты? Я ее отец. Натуральный отец! А вы? Какие суды? Я к ней жить приехал. Так что еще посмотрим, кто кого содержать будет. Судя по вашим цацкам не сильно нуждаетесь. Так что…

– Заткнись! – Дина глушит криком папашу. Ее колошматит от возмущения. Мне так жаль, что она стала заложницей идиотской ситуации, что хочется оттащить Аделину и вышвырнуть в темноту, а найденыша просто выбросить за пределы города. Алчные скоты. – Сволочи! Значит так, – втягивает воздух и вышагивает вперед. Я не мешаю, пусть оторвется как следует. – Ты, – тычет на Аделину, – понимаешь, что сломала мне жизнь? Я думала, ты моя мать. Моя мать! И что? Хоть раз задумалась, как мне было, когда сказала, что это не так? Хоть раз? Есть у тебя сердце? Ты вроде растила меня. М? Нет у тебя ничего. Камень внутри!