Текст книги "Мое роковое влечение (СИ)"

Автор книги: Хелен Кир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

25

– Расскажешь?

Тихо спрашиваю.

Мы лежим на неудобном диване лицом друг к другу. Он так смотрит на меня. Может быть мне это кажется, но его глаза излучают лучистый дьявольский свет. Там много намешано: любовь, голод, тоска, восхищение и осторожность. Макс изучает.

– Ты так смотришь на меня, – смущаясь выдыхаю.

Тайпанов тянет уголок рта в сторону, но глаза остаются такими же странными. Еле касаясь щеки, мягко ведет по раздраженной коже, задерживается у верхней губы и внезапно дергается.

– Долго, – глухой шепот срывается. – Долго не видел. Не могу насмотреться.

Мои ресницы падают. Бурно переживаю простые, но искренние слова. В них весь Макс. Много говорить не нужно.

– Почему мы здесь? Почему ты не смог приехать? – невольно главное опасение высказываю.

Молчит. В одну секунду наваливается сверху и крепко обнимает. Впивается в шею кипяточными губами, тащит языком, захватывает мочку уха и тянет. Раскрываюсь навстречу. Обхватываю его крепкий зад ногами и трусь. Это сильнее меня. Я не могу. Я скучаю. Даже рядом с ним по нему же скучаю. Умираю от тоски и телесного голода. Он мой фетиш. Он моя зависимость.

В отчаянье кусаю губы. До крови. Слизываю. Размазываю кровь по ртам. Умираю-воскресаю. Снова погибаю.

Испуганной птицей колотится сердце. Я чувствую что-то неизбежное. Я явно ощущаю, что это наш последний раз. Руками и ногами кольцую Макса. Сильнее приникаю. В душе пожар разгорается. Гоню плохие мысли. Блокирую как могу.

– Ника, – отрывается от моего распухшего рта. – Разденься. Совсем разденься.

Извиваясь, стаскиваю жалкие остатки одежды. Как только кожу лижет прохлада, снова греюсь его телом. Хотя мне бы холод не помешал. Я расплавилась от прикосновений Макса. Поплыла и растаяла. Пусть мир треснет пополам – на за что не оторвусь.

– Не могу ласкать, – вымученно стонет. – Сильнее всего быть в тебе хочу. Внутри. Трахать бесперебойно. Долго, – напряженный член врывается в меня. – Много! – зажимает стон. – Сильно! – толчок подбрасывает выше. – Еба-а-ать… Какая же ты влажная… – всасывает ноющую грудь. Я схожу с ума. Он лижет сосок и смотрит исподлобья. Его взгляд. Он кого угодно сведет с ума. Дикий. Лютый. Дьявольский. – Затрахаю. Я тебя затрахаю.

Влажные пошлые шлепки на всю комнату резонансным звуком распадаются на интимные ноты. Это наша мелодия. Шлепок-стон. Выдох-толчок. Хлопающая серия с сорванным дыханием. Скрип дурацкого дивана. О стену боковина – тук-тук-тук. Стонем. Целуемся. Рассыпаемся в ласках. Голодных и жадных.

Мой. Мой.

– Я не могу без тебя, – задыхаюсь, но говорю. – Не могу. Я тебя люблю. Умираю без тебя, – в горле сухо. С сиплым свистом тарабаню. – Люби меня, Макс. Люби меня…

– Ты, – замедляет движение. – Ты… Моя любимая. Без тебя нет жизни. Без тебя я никто. Нет ничего. Знай. Помни.

С озверелой яростью вколачивает, вбивает эти слова глубоко внутрь. Я принимаю. Выжигает пламенем на всех внутренних органах это яркое признание. Запоминаю. Знаю, что буду носить в себе это вечно.

Макс забрасывает мои ноги себе на плечи, приподнимает и с бешеной скоростью двигается внутри меня. Мощно. Как же это мощно. Я не выдержу. Закручивает приторный спазм до боли, так пульсирует все, что еще немного и разлечусь, рассыплюсь на молекулы.

– Давай, Ника, – поддает еще жарче. – Кончай.

Послушное его темному зову тело взлетает. Дрожь необузданной волной раскатывается рябью. Воздух качается. Эти кислородные массы становятся осязаемы. Подрываемся фейерверками. Член Макса твердеет еще сильнее. Дернувшись, так извергается что под нами мокро становится.

Макс заваливается на меня. С готовностью обхватываю. Пытаемся восстановить дыхание, но бесполезно. Все еще во власти бешеной тряски купаемся.

– Пить хочешь? – нависает сверху.

Любуюсь мужественным варваром. Красивый. Мой. Горячий. Лучший.

– Да, – сказать только шепотом получается.

Макс лениво улыбается. Нежно чмокнув в нос, поднимается. Не могу оторвать взгляд от поджарых ягодиц. Словно дьявол его создал такого. Хоть рисуй, хоть лепи. Идеальные пропорции. Весь прочерченный, подкачанный где нужно. Адонис просто.

– Держи, – протягивает отвинченную бутылку.

Осушаю почти половину. Все делаю, глядя только на Макса. Он вытирает упавшую каплю с подбородка и сам начинает пить. Закутываюсь в простынь. Как бы ни было нам хорошо, пришла пора говорить.

– Макс, – тихо окликаю.

Он все понимает. Натягивает штаны и садится рядом.

– Покурю?

– Как хочешь, мне все равно.

– Ну давай, – затягивается глубоко. – Спрашивай.

Внезапно сковывает. Будто стесняюсь задать вопрос, хотя, немного подумав понимаю другое. Я боюсь услышать ответ. Дурацкое предчувствие не оставляет. Оно жжет и палит кожу, гуляет в покрове отвратительными червяками.

Считаю кощунством разговаривать раздетой с Тайпановым о Кире, поэтому соскакиваю и надеваю штаны и футболку, привезенные с собой. Макс молча курит и наблюдает за мной. Его прищуренные глаза блестят сквозь завесу дыма от сигарет.

– Не суетись, Ник, – мягко тормозит. – Иди сюда. Ну ты что? – в глаза заглядывает и улыбается. Я знаю какая его настоящая улыбка. Сейчас это не более чем настороженность. – Ник, не дергайся. На что смогу отвечу.

– Ладно. Ладно… Давай я сразу скажу. Неприятно, но уж как есть. Мне нужно понимать, Макс, – прошу его, интонационно акцентировав извинения за грядущее. Не хочу его обижать, но он должен меня понять. – Кир. Он мне кое-что рассказал.

– И что же? – жесткая гримаса трогает лицо. – Пожаловался на меня? Сколько он раз к тебе приходил? А? О чем вы разговариваете, кроме меня? Скажи, Ника?

Внезапная перемена сбивает с толку. Обвинение слышится, хоть уши прикрывай. Оно ядом сочится из Тайпанова. Но и боль там тоже есть. Он ее не скрывает.

– Разговаривали. Не жаловался.

Я теряюсь от атаки. Он меняется слишком быстро. Ноздри трепещут. Макс стискивает фильтр до белых пальцев. Смотрит жестко и зло. За максимально короткое время я вижу перед собой другого человека.

И я такого не знаю.

Тайпанов подобрался всем телом. Он как дикий зверь перед прыжком. Тело напружинилось, каждый мускул, каждую мышцу видно. Кожа блестит и играет. Кисти рук напряжены, вены перекрещиваются на предплечьях в синие реки. Но не это поражает.

Глаза.

Чужие, колючие.

Отталкиваюсь от дивана и, обняв себя руками, подхожу к окну. Слепо таращусь, я словно неживая сделалась. Мне холодно. Мне страшно.

Скрип и бросок мощного тела. Он обхватывает, тесно прихватывает. Утыкается горячими губами в шею. Грудь ходуном расходится. Макс тяжелым дыханием шевелит мои волосы на макушке.

– Прости, – вибрирует голосом. – Прости меня, детка. Я… – мощный выброс адреналина и все колотится вокруг. – Я ревную тебя. Не знал никогда что это, но ты наизнанку вывернула. Всю душу вытрепала мне. Не могу думать, что он… Около тебя… – глухо прокашливается и вновь обвивает крепче. – Я просто сдыхаю от тоски. А там он… Блядь… Я не могу! – рявкает с силой.

Проворачиваюсь с трудом в тисках. Обхватываю лицо, пытаюсь прочесть сказанное. Тайпанова трясет. Он дрожит мощным телом. Крупные плечи мурашками обсыпало. Он волнуется, но и меня волнует не меньше наше будущее, которое рождается здесь и сейчас.

И есть ли оно у нас вообще?

26

– Ты правда это сделал? – жду ответ, после того как вывалила неприглядные сомнения после рассказа о том, что поведал Кир.

Я замираю. Мне кажется, что все вранье. Что Кир ошибся, что это был кто-то другой. Но поведение Макса прибивает и уничтожает робкую надежду. Он смотрит в сторону. Не на меня.

За все время, пока, осторожно подбирая слова, выливала информацию, не проронил ни слова. Только иногда кивал и неприязненно улыбался. Меня настораживает такое поведение. Неуютно. Я словно чужой становлюсь.

Замерев, жду, что он ответит. В звенящей тишине лопаются струны надежды. Понимаю, что совсем не знаю Тайпанова. То, какой он сейчас мне неведомо. К сожалению, это так. Мы… Со скрежетом признаюсь сама себе, что наша связь основана исключительно на сексе. Но ведь есть же чувство. Есть! Или это просто химия?

Я измучена. Мне просто хочется заорать во всю силу. Устала.

С тех пор, как Макс вошел в мою жизнь, как вернулся Кир, жизнь напополам треснула. Много думала об этом. С Киром связывать судьбу не хочу. Так случилось, что семь лет проложили огромную трещину. Воронцов и сам это понимает. Разбитую чашку, как говорят, обратно не склеить.

А Тайпанов…

Да. Люблю. Да! Умираю без него! Да.

Но если сказанное бывшим окажется правдой, то не смогу быть с ним. Как бы не плакала истерзанная душа кровью, как бы не рассыпалась на части, не смогу.

– Частично, – осипший голос прибивает меня опасением.

– Как это? – пищу, потому как начинаю дрожать от грядущего.

– Готова выслушать? – тянет новую сигарету из пачки. – Садись удобнее, – кривовато усмехается. – Будет интересно.

– Макс! – предупреждающе тяну. – Мне важно знать. Пожалуйста, давай спокойно.

– Я спокоен, Ника, – не смотря на внешний покой, сверкающие глаза говорят об обратном. – Наша история началась давно. Слушай внимательно, Ник, – глубоко затягивается и смотрит прямо перед собой. Его спина напряжена, сгорблена, но кажется очень мощной. Макс сейчас похож на уставшего воина, присевшего отдохнуть после тяжелой битвы. – Мое детство было безрадостным. Не помню ни отца, ни мать. Точнее ни разу о таких не слышал. После детдома решил, что на войне мне самое место. Речь, как ты понимаешь не о рядовой армии идет. Там не платят столько, чтобы быстро встать на ноги. А мне хотелось. На выпуске во взрослую жизнь воспитатель подсказал куда можно обратиться, у них поток налажен был, но сейчас не об этом.

Макс замолкает. Он смотрит в одну точку. Как будто уносится мыслями в далекое прошлое. Я же не могу пошевелиться. Внутренним чутьем понимаю, что минуты откровения для моего зверя редкие. У меня уникальный шанс заглянуть в его душу.

– Прежде чем попасть в зону, мы готовились. Долго. Упорно. Достаточно отвалилось парней на первоначальном этапе, но я умел выживать, – усмехается так мрачно, что жутко становится. – Точнее очень хотел. Нас дрессировали с маниакальным упорством. Тебе это неинтересно, но поверь, могу выдержать многое. Обычному человеку такое не доступно. Это не хвастовство, Ник. Я доверяю тебе. И, возможно, сейчас совершаю самую большую ошибку, но мне плевать.

– Я никому ничего не скажу, – горячо тарабаню. – Макс, все услышанное будет храниться здесь, – прикладываю руку к груди, за которой отчаянно бьется сердце. – Обещаю.

Мне хочется сорваться с места. Залезть к нему на колени. Обнять и гладить, но не позволяю себе.

Он говорит. Мешать нельзя.

Но мне плохо от того, что пришлось пережить. Жалость Макс не примет, я так понимаю. Ему нужна моя любовь. А сейчас мне жаль. Не сегодняшнего крепкого и бронебойного мужика, а того мальчика, которому много пришлось испытать. Сжав руки в кулаки, сижу на месте.

– Знаю, что не скажешь, – впервые поворачивается. Взгляд темный и мрачный. – Знаю, – спокойно повторяет. И я понимаю, что, если меня будут на куски резать, сегодняшний разговор умрёт между нами. – Там я познакомился с Киром. Он поссорился со своим отцом. Он у него в органах служил. Не сошлись на почве отношения к жизненным позициям и Кир, лишившись материального обеспечения, решил заработать денег в структуре.

Я замираю. Кир мне говорил, что его отец умер. Господи, что мне еще предстоит сегодня узнать. Готова ли я открыть ящик пандоры до хруста крышки?

– Занятно, да? – холодно улыбается. Я затяжно киваю. – И вот однажды, я показал ему на тебя. Мы тогда в кофейне сидели. Ты туда часто приходила, помнишь? Сказал ему, что будешь моей, как с делами разгребем. А когда вернулся с задания, то Кир уже увел тебя. На мой вопрос ответил, что кто раньше встал, того и тапки. Это дословно. Ну а дальше самое интересное началось. Мы встретились. Помнишь, как вел себя, да? Прости, но это все, что мне оставалось на тот момент.

– Мне была не понятна твоя реакция, – осторожно замечаю. – Думала, что ты обычный псих.

– Теперь то, что интересует тебя больше всего, – поворачивается всем корпусом и смотрит прямо и открыто.

Я сворачиваюсь в ментальный кокон. Боюсь информации, что жаждала больше всего. Не готова воспринять. Если услышу то, чего опасаюсь больше всего в жизни, что дальше?

– Кир провалил задание. Он облажался. Погибло много наших. Здесь такое не прощают. Подробностей не жди. Я был тем, кого направили совершить справедливость. Остальное ты знаешь.

– Ему можно было помочь?

Мне важно знать. Мне нужно понимать.

Неужели из-за ошибки можно так поступать? Гибель людей не оправдать, осознаю данный факт, но все же. Неужели Кира нельзя было вытащить? Они же были друзьями.

– Можно.

Его ответ рубит топором по спине со всей мощи. Не понимаю. Не хочу понимать. Значит Макс специально все сделал? Почему не помог? Выходит, Кир прав?

– Почему? – дыхание перехватывает. – Ты же мог!

Еле выговариваю слова. Дело не в том, что откатываюсь назад в мнении и принимаю сторону бывшего. Дело в Максе. На что он способен тогда? А если ему что-то в наших отношениях не понравится потом, то, что будет?

– Не захотел.

Макс ложится на спину и забрасывает руки за шею. Он спокоен. Слишком спокоен. Я же трепещу и размякаю. Он независимо смотрит на меня. Его глаза ничего не выражают, они пустые.

– Почему?

– Ты не являлась причиной, – камнем падают холодные слова. – Если это имеешь ввиду.

Роняю голову на грудь.

Макс подбрасывает тело и пружиняще поднимается. Сильный, ловкий и опасный зверь. Бесшумно идет к окну и дергает створки. Ледяной воздух заползает в комнату, лижет мои пятки, колет тело. Ощущаю фоном прохладу. Что мне ветер, если душа осколками рассыпается.

– Врешь.

Вырывается прежде, чем могу связать мозг с языком. Перемена настроения настолько явственна, что трогать можно. Он обманывает меня, чувствую это. Становится так горько, будто яду выпила. Кир не обманул. Макс способен на многое. Ему даже сейчас не мешает после нашей разлуки вести себя так, будто мы чужие.

– Ника, – он смотрит в темноту. На меня не оборачивается. В стекло наблюдаю, как статуей замирает и не моргает. Рот упрямо сжат, руки на груди сложены. Он словно мраморное изваяние. – Большего не услышишь. Ты должна мне верить. Я сказал больше, чем нужно.

– Я ничего не поняла из этого, – поджимаю губы. Мне так обидно, что готова, как склочница, выяснять отношения дальше. – Почему мы здесь? Я приехала, Макс. Разве этого мало? Почему ты такой? Неужели не понимаешь, как важно знать правду? Ты хотя бы представляешь сколько приходится переживать? Что мне делать? Скажи! – ударяю кулаком по одеялу. – И как жить дальше с тем, что ты специально подставил Кира? Так ведь? Ты не опровергаешь, а значит?

– Не специально! – рявкает он. – Есть то, что знать нельзя! Просто прими на веру.

– Не могу, – выкатываются слезы. – Я не могу.

Горестный всхлип сотрясает меня и сгибает пополам. Мне плохо, мне больно. Это конец. Нам с Максом конец. На этом все и закончится. Оплакиваю нашу любовь. Зарываюсь в одеяло и прячусь. Не успеваю разойтись бурными рыданиями. Сверху обхватывает и сажает на колени. Его дрожь передается так быстро, что теряюсь.

Макс усаживает на себя верхом и вытирает мои слезы. Я же через пелену пытаюсь увидеть его эмоции. Взволнован. Будто не было разговора. Он так смотрит, что сворачивается сердечко в клубок и сильнее содрогается в импульсивных ударах.

– Ника, посмотри на меня, – гладит и гладит по лицу. – Мы здесь по ряду причин. Завтра утром тебя увезут. Доставят по дома. Я не смогу поехать. Мне тут нужно разгрести кое-что. Не знаю сколько времени понадобится. Знай это. Помни одно – я к тебе хоть с того света вернусь. Слышишь? Даже если потребуется положить всех, я вернусь к тебе. Жди меня, Ник. Ты все, что есть у меня. Поняла? – встряхивает легонько. Его слова так горячи и проникновенны. Я словно под гипнозом. Качаю головой в ответ. – Меня ненадолго отпустили к тебе. На одну ночь. Завтра нужно быть на месте, – ряд неясных слов пугает и дезориентирует. – Но я справлюсь. К Киру больше не вернешься.

Он еще долго говорит. Как ребенка успокаивает. Качает и обнимает. Он снова прежний, он снова мой. Мне так легко и приятно в его руках, что понимаю – вот тут мое место. Я борюсь с собой. Разум и эмоции сошлись в безумной схватке.

Но не дает мне покоя лишь одна навязчивая мысль, колотящаяся в голове – это наша последняя встреча. Тайпанову грозит смертельная опасность. Чувствую.

27

– Готов? Поехали.

Сычев выруливает, резко трогая с места. Насрать. Пусть хоть разобьемся. Ничего больше не колышет в принципе. Ника уехала. Лось добросит до дома в целости, можно не сомневаться. Весь лимит возможностей я использовал. Привезти, провести рядом с ней время и увезти. Теперь все.

По хер. Все бы отдал, что есть. На разбор внутренних органом пошел бы, но не отказался. Маленькая моя…

– К Колобку сразу поедем. Он рвет и мечет.

Киваю, смотрю перед собой и не вижу ровным счетом ничего. Хоть к сатане. Хотя они мало чем отличаются, если честно. После того, как меня загребли жизнь играет мрачными красками. Теперь либо сдохну, либо выживу. Первое кажется наиболее очевидным.

Ни о чем не жалею, делал то, что должен был. И если вновь доведись, совершил бы то же самое недрогнувшей рукой. Всплыло, сука…

Дела давно минувших дней. Вот же блядство!

– Грозит?

Возможно, кому-то покажется странным, что я запросто разговариваю со следаком, но у нас так принято. В разборы внутренних дел не посвящается ген-прокуратура. Наше ведомство не заточено на прямое контактирование. Если, конечно, верхом дерьмо не всплывает. Вроде общие задачи объединяют, но, по сути, мы разные. Хотя при особо важных заданиях сливаемся, но потом расход обеспечен. Такие правила.

– Есть немного. Тревожно… Почему ты мне сразу не сказал? Ты что, решил, что в праве сам вершить суд? Хуево, Макс. Теперь сложно будет отмотать. Ты не имел права на это, понимаешь или нет?

– Там были наши парни. И они погибли. По его вине!

– Понимаю. Понимаю! Но есть четкие инструкции. И ты, блядь, не бог!

– Похуй. Отвечу.

– Дурак.

Киваю. Злость снова накрывает черным капюшоном. Возвращаться в прошлое больше не хочу. Все уже случилось. Главное сегодня пойму, чем платить придется.

В молчании доезжаем до офиса Колобка. Пока иду, стараюсь ни о чем не думать. Как будет теперь. Хотя врать смысла самому себе нет. Это раньше ринулся бы искупать, а теперь за спиной Ника. Толкаю дверь.

На меня в упор смотрит Колобок. Вид такой, что черта напугать сможет. Сверкает глазами почище дьявола.

– Садись, – отрывисто бросает и утыкается в бумаги.

Сыч испаряется. Ему тут делать больше нечего. Тишину нарушает только раздраженное черкание по бумаге. Жду.

– Ты нарушил правило.

Ответить нечего. Да, все так и есть. Но во благо же. Как не понимать такое? Оправдываться не буду. Не мое это. Тем более, что доказательств особо нет, я так понял. Точнее есть, но не такого масштаба, за что меня убрать можно.

– Твое, – бросает через стол мой жетон.

Все. Это все.

Жетон приземляется с тем расчетом, чтобы хорошо рассмотреть. Колобку в меткости не откажешь. Метать ножи только он учит, никому не доверяет. Не всех дрессирует, конечно, только элиту и мне, сука, повезло в нее попасть.

Смятый, пропаленный и давно мной утерянный жетон врезается в мозг, сигналит о том, что мне конец. Просрать свой оберег – это залет номер два. Таким образом падаю все ниже и ниже.

– Мое.

– Почему я узнаю об этом только сейчас? Отвечай!

– Я действовал по обстоятельствам.

– Ты самовольно и без предупреждения покинул свою зону ответственности, – плюется Колобок словами, как пулями. – Ты не передал сведения о Воронцове, что могло бы изменить ход событий. Где они? Бумаги где? Запись? Что у тебя осталось?

– Ничего, – спокойно вру. – Много времени прошло.

Колобок замолкает. Он медленно постукивает пальцами по полированной поверхности. Поправив очки, склоняется вперед.

– Гюрза, – растягивает гласные. – Ты знаешь почему я с тобой лично вожусь? Ведь обычного бойца давно бы к стенке поставил и по законам времени. Ты пока еще один из лучших воинов, входящих в особое отделение. Я тебя лично воспитывал, лично учил всему, что сам знаю. Так какого выгребываешься? Забудь сейчас, что в кабинете сидим. Давай, я слушаю.

Выхода нет. Поворошим гнилье. Настал момент.

– Кир нарушил приказ. Подставил парней. Он начал операцию раньше времени. Этим воспользовались бородатые. Воронцов переоценил свои возможности, за что пострадали люди. Рота! Вся рота полегла из-за понтореза Кирилла.

– Подожди, – с нажимом тормозит меня Колобок. – Ничего нового. Воронцов был под следствием. Он отсидел свое и вышел с понижением. Простым рядовым пришел в другую структуру. Проще чем наша, но все же. А в целом, Макс, он правильно сделал. Там выхода не было.

– Был, блядь, там выход!

– Не ори!

– Прости, бать. Извини.

Он отворачивается. Вырвалось. Жалею. Когда-то мы его и так называли, но теперь при сегодняшнем размере конторы, старые клички как минимум неуместны.

– Помнишь пятьсот АК заменили на складе? Шаман, сука, гореть ему в аду, – даже сейчас при имени предателя сворачивает кровь. – Перед этой операцией как раз. Наших парней снабдили ими. Так вот Кир знал о замене. Я дорылся. Никаких бумаг не было. Все записано здесь, – стучу по свое голове. – А когда началась перестрелка, у наших просто стволы заклинило, а Воронцова обломками завалило. Нашли потом, когда с пацанами подтянулись. У него АК исправный был, кстати. Так что моя ошибка в том, что не сдал его тебе лично, прыгнул через голову. Иначе расстрел был бы. Вот и все.

Колобок смотрит без эмоций. Взгляд его пуст и мрачен. Тот случай с автоматами имел место быть. Разобрался быстро, наказана была вся цепочка продажных тварей. Структура тогда только набирала обороты. Теперь же все выстроено идеально, все работает, как хорошо смазанная цепь. Просто только что я напомнил бате, что он не всей информацией владел, а Колобок такого не прощает.

– Кир написал о твоем причастии к делу. С Доказательствами. С фотографиями, где именно ты разговариваешь с Шаманом, а не он. Как раз перед операцией. В том, где ты обвиняешь его, Ворон показывает на тебя. Кир хочет вернуться в структуру.

Вот же сука!

Деньги понадобились. Он все просчитал. Меня убирают, а он возвращается весь в белом. Молодец! Впервые в жизни жалею, что не сдал его тогда с потрохами, но теперь поздно.

– Отрицаю. Его слова против моих. С Шаманом тогда все разговаривали. Не было подозрений, что он тварь. Вопрос в том, почему фотографировали именно меня, но я понимаю, что ответа не будет. Как по мне, все очевидно.

– Помолчи сейчас, – нажимает Колобок. – Слушай. Тебе нужно выполнить следующее. Сделаешь, все вопросы сниму. Оставим что было. Каждый уже получил свое, но простить залёты не смогу. Искупай. С бабой своей разберешься позже. Внимай, Макс.

Пока он неспеша рассказывает о поставленной задаче, понимаю, что живым не выбраться. Это задание для смертника. Ошибок мне никто не простит.