Текст книги "Клео. Как одна кошка спасла целую семью"

Автор книги: Хелен Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Мы замерли – Роб, Рата и я. Шипение Клео, пугающее, какое-то первобытное, будило мысли о питоне, гипнотизирующем кролика. Такое шипение было и впрямь достойно самой Клеопатры: царское шипение, убедительное, не допускавшее пререканий.

Рата обмякла в своем ошейнике и присела на задние лапы. Пораженная свирепостью котенка, старая собака опустила голову и внимательно изучала пол. Она выглядела огорченной и обескураженной.

Только тут меня осенило. Все время я неверно истолковывала поведение Раты. Она бросилась к двери, за которой стояла Лена, не злобно, а радостно. Она не собиралась нападать. Рычала и лаяла она от радостного возбуждения, приглашая поиграть. Рату огорчило мое непонимание, а вовсе не строптивый котенок размером с ее переднюю лапу.

– Все в порядке, – сказала я Робу. – Неси сюда Клео.

Роб опасливо приблизился, все еще прижимая Клео к себе. Рата осмотрела котенка с таким дружелюбным и даже ласковым выражением морды, словно позаимствовала его у матери Терезы. Все же я не отпускала ошейник.

– Видишь? Рате котенок нравится. Она просто не знает, как с ним подружиться. Поставь Клео на пол, посмотрим, что она об этом думает. Я буду держать Рату.

Роб попятился подальше от нас, потом осторожно поставил Клео на пол. Котенок опустился на все четыре лапки и, помаргивая, смотрел на монументального домочадца. Рата склонила голову, навострила уши и тихо поскуливала, пока Клео твердым шагом направлялась к ней. Добравшись наконец до передних лап собаки, Клео остановилась и посмотрела вверх, на громадную собачью морду. Потом покрутилась на месте, свернулась, как гусеница, и уютно устроилась у Раты между гигантских лап.

Ретриверша даже вздрогнула от радости: ее признали! Она была отличной няней по призванию – а я уже успела забыть, как ярко проявлялся ее материнский инстинкт, когда наши ребята были младенцами. А вспомнив, как Рата защищала и оберегала малышей, поняла, что могу совершенно спокойно доверить ей и котенка.

Не только человеческие сердца были истерзаны, когда случилась трагедия. Как бы ни были устроены собачьи мозги, Рата, без сомнения, знала, что произошло с Сэмом. В каком-то смысле ее горе было тяжелее нашего. Не имея возможности облегчить его плачем и выразить словами, она в тихой тоске лежала целыми днями на полу. Ничего другого ей не оставалось. Изредка мы гладили ее, говорили ласковые слова, но и это было только временным утешением. Однако котенок, как мне показалось, зажег в старушке Рате какую-то искорку. Может, ее сердце уже было готово открыться еще один раз, последний.

Я отпустила ошейник, и собачий язык тут же развернулся, подобно церемониальному флагу. Юная гостья позволила любовно облизать себя от хвоста до кончика носа, а потом в обратном направлении.

– А где Клео сегодня будет спать? – спросил Роб.

– Мы ей устроим постель рядом со стиральной машиной. А чтобы ей было тепло, положим бутылку с горячей водой.

– Нет, так нельзя! Она же будет скучать по братьям и сестрам. Ей будут сниться плохие сны. Пусть лучше она спит со мной.

С 21 января Роб ни разу не произнес слова «скучать» и «брат» в одной фразе. Тем не менее часы с Суперменом он не снимал, они словно приклеились к его руке. В дневные часы Роб производил впечатление вполне благополучного мальчика, ведущего безмятежную жизнь. Совсем другое дело ночь. Его постоянно преследовали кошмарные видения, снились чудовища на автомобилях. Он по-прежнему спал в углу нашей спальни на матрасе, спал нервно, то и дело просыпаясь.

– У нас в спальне не хватит места для нас троих, да еще икотенка, – сказала я. – К тому же в первые несколько ночей, пока Клео не привыкнет, она, возможно, будет шуметь.

– Ну и пусть, – заявил Роб. – Она может спать со мной в моей старой спальне.

Комната, где спали Сэм и Роб, до сих пор пустовала. Одежду и игрушки Сэма мы собрали и запихнули их в стоящий около школы контейнер благотворительной организации. День тогда стоял просто нереально мерзкий, и я представлялась себе персонажем с картины Иеронима Босха. После этого мы, вполне логично, решили сделать в комнате ремонт, изменив ее до неузнаваемости. Стив выкрасил стены солнечно-желтой краской. Я сшила занавески из ткани с гномиками, повесила на стену большой плакат с Микки-Маусом. Стив притащил разборную кровать, сколотил ее и покрасил в красный цвет. Я купила новое покрывало. Но как мы ни старались, отношение Роба к комнате не изменилось ни на кошачий волосок. Я представляла, что он будет спать в углу нашей спальни вплоть до того, как ему стукнет двадцать один, а может, и после совершеннолетия.

– Ты хочешь перебраться в свою комнату, Роб?

– Должен же кто-то присматривать за Клео ночью.

Так что в эту ночь мы устроили Роба в его старой/новой спальне. Он казался не менее растерянным, чем котенок. Запах свежей краски щекотал ноздри. Покрывало на постели сияло почти неоновым блеском. Новенькие простыни хрустели и манили прохладой.

Кое-каких любимых «сказок на ночь» нам приходилось сейчас избегать. «Зеленая яичница с беконом» [3]3
  «Зеленая яичница с беконом» (1960) – популярная американская детская книга Теодора Сойчас Гайзела (д-р Сойс).


[Закрыть]не годилась, из-за героя по имени Сэм-Это-Я. Я даже подумать не могла о «Самой копательной собаке», [4]4
  Детская книга Эла Перкинса.


[Закрыть]я боялась этой книги, ведь в ней описывался Сэм Браун, обожавший свою собаку. Устроившись так, что Клео лежала между нами, мы открыли «Раз рыбешка, два рыбешка», такую знакомую, со стишками, которые я знала практически наизусть.

Добравшись до последней страницы, я почувствовала, что тревога Роба растет и набирает силу, как волна на горизонте.

– Ты уверена, что здесь нет чудовищ? – спросил он, опасливо поглядывая под кровать.

– Совершенно уверена.

Не время сейчас объяснять малышу, где прячутся самые страшные чудовища. Они коварно находят укрытие в наших же головах и выжидают мгновений, когда мы бываем особенно уязвимыми, – перед сном, во время болезни или когда на душе тяжко.

– А можешь проверить?

– Я уже заглядывала под кровать. Несколько раз.

– Посмотри еще раз…

– Хорошо. – Я нагнулась и еще раз полюбовалась на клубы пыли, ловко скрывавшиеся там от пылесоса.

– А за занавесками?

Взяв Клео – что это я все время ношу ее на руках? – я отогнула угол занавески. В далеких городских огнях я впервые различила проблеск надежды. Или нет? Может, они просто жестоко издеваются, смеются над моей надеждой, что сегодняшняя ночь принесет хоть небольшое облегчение?

– Чудищ нет, – сказала я, плотно задергивая занавески. – Ну а теперь спокойной ночи, милый мой малыш. – Я потрепала его по волосам и поцеловала в лоб, вдохнула аромат его кожи.

Удивительное дело, каждый ребенок появляется на свет со своим неповторимым запахом, и каждая мать его отличает. Я подумала: интересно, понимает ли Роб, насколько сильно сейчас, в эти мгновения, моя жизнь зависит от него? Если бы не его мужество – пример для подражания – и не то, что он во мне нуждается, я бы, пожалуй, не справилась с искушением навсегда заглушить боль с помощью бренди и нескольких флаконов снотворного.

– А в шкафу ты проверяла?

– Там ничего нет, кроме футбольных мячей и курток.

– А можно мне теперь взять Клео?

Котенок. По праву это котенок Роба. Когда я опустила пушистый комок Робу на сгиб левой руки, мальчик вздохнул и поднес палец ко рту. У них с Клео много общего. Когда жена лишается мужа, ее называют вдовой. Дети, потерявшие родителей, зовутся сиротами. Насколько мне известно, нет специального слова для тех, кто потерял сестру или брата. Но если бы такое слово существовало, его можно было бы отнести и к мальчику, и к котенку.

С самого рождения их жизнь наполняли неуклюжие объятия, игры и потасовки, шум и тепло своих братьев. А теперь, оставшись без них, оба они чувствуют себя одинокими и потерянными. И все же, оба они полны жизни и храбры. Лучший выход для них сейчас – покрепче прижаться друг к другу и вдвоем нырнуть в ночь, твердо веря в то, что утро вечера мудренее.

Я выключила свет и в темноте мысленно прокрутила в голове события дня. Все было пронизано болью – острой и непреходящей болью жизни без Сэма. И все-таки, с невольным чувством вины я вдруг осознала: последние двадцать четыре часа не были сплошной мукой.

Конечно, предстоит еще уговорить Стива, но пока Клео, надо признать, показала себя очень воспитанным, достойным котенком.

6
Пробуждение

Любой котенок знает: радоваться куда важнее, чем жалеть себя.

– Ааааа! Помогите!

Я проснулась от того, что кто-то больнейшим образом пригвоздил мои волосы к подушке. Дикий зверь атаковал мой скальп, когтями вцепился в волосы и при этом жутковато чавкал. Не иначе, из телефильма о природе сбежал лев или тигр. Кто бы это ни был, меня явно перепутали с антилопой и готовятся сожрать. А судя по тяжелому рыбному запаху изо рта, он не брезгует и водными млекопитающими.

– Это всего-навсего Клео, – хихикал Роб.

Клео? Как же в считанные часы котенок мог превратиться в монстра, пожирающего женщин?

–  Снимиего скорее! – крикнула я.

– Клео не «он», а «она», – поправил Роб, выпутывая котенка из моих волос и осторожно опуская его на пол.

Едва коснувшись ковра задними лапами, Клео оттолкнулась и мигом снова вспрыгнула на кровать. И как этому мелкому существу удается подскакивать на высоту в несколько раз больше ее роста? Она была подобна олимпийскому чемпиону по прыжкам с шестом, только без шеста. Может, ей в задние лапы хирургическим путем имплантировали пружины? Со вздохом я снова поставила Клео на пол. Сверкая глазами, растопырив уши, громадные, как крылья, она снова взлетела, как мячик. Кажется, она решила, что с ней играют. Никакого уважения к тому факту, что она попала в семью, где скорбят, что едва ли мы когда-нибудь оправимся от удара, нанесенного судьбой.

– Нееееет! – заорала я, заслоняясь подушкой вместо щита.

Клео ликовала и была очень довольна собой. Глядя на нее, можно было решить, что она первой в мире изобрела игру под названием «атакуем шевелюру хозяина и запрыгиваем на кровать снова и снова». Если подумать, так оно, пожалуй, и было. Подушка не защищала: Клео просто зарывалась под нее. Я опятьсняла ее на пол. Она вспрыгнула на кровать. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Этот танец может продолжаться все утро, если я ничего не предприму.

Если бы дома был Стив, можно было бы прикрыться им как живым щитом. Но он еще не дал формального согласия на присутствие в доме котенка, тем более такого людоеда. Клео для него была только абстрактной идеей котенка. По телефону я дала очень подробно ее описание, в мельчайших деталях. «Ты влюбишься, когда ее увидишь!» – уверяла я. Но несмотря на все мои усилия, в его голосе не слышалось энтузиазма. Я старалась не думать о том, как он встретится с Клео, вернувшись домой. Наверняка отнесется к ней примерно так же радушно, как папа Римский к буддистам.

Задумавшись, я рассеянно сползла с кровати, натянула халат. Повернувшись, я почувствовала рывок снизу. Клео висела на тесемке моего пояса, как Тарзан на лиане.

– Нехорошая кошка! – Я отцепила ее от тесемки и поставила на пол.

Как только я попыталась завязать пояс, Клео вскочила мне на бедро, погрузила в него острые коготки и, яростно размахивая хвостом, зубами вцепилась в пояс. Во второй раз за утро я взвизгнула от боли.

Отдирать котенка от ноги оказалось больнее, чем самый низкосортный бразильский воск для эпиляции. Видно, с этой юной нахалкой нужно держаться построже. Я намотала пояс на талию, завязала узлом и выпрямилась, изо всех сил пытаясь сохранять достоинство. Клео устремилась вперед, проскользнула у меня между щиколоток, потом вдруг резко затормозила. Словно в замедленном фильме, я споткнулась о выгнутую горбом спину и взлетела в воздух – в последний момент мне каким-то чудом удалось ухватиться за петлю настенного панно, чтобы притормозить и не упасть прямо на котенка.

Вися на кисточке макраме, я замерла в позе, достойной продвинутого йога, бормоча извинения. Кошечка лежала на спине, подняв согнутую лапку, и с оскорбленным видом глядела на меня. Я страшно перепугалась, что ранила ее.

Стоило мне наклониться, чтобы поднять и осмотреть ее, меховой шарик ожил, вскочил на ноги и припустил от меня. Я с облегчением двинулась за Клео – а она вновь затормозила, и я опять налетела на нее! И опять!

Похоже, Клео решила, что я какой-то нелепый зверь: на голове нечто вроде птичьего гнезда, к тому же не очень твердо стою на двух ногах. Ее задачей было привести в порядок мой мех и заставить опуститься на четыре лапы, чтобы я могла прочувствовать, какая это роскошь – быть кошкой.

Но мне не нужен был безумный котенок. Животное не имеет права выплясывать здесь, в доме траура, с таким видом, как будто жизнь – сплошное развлечение. Был бы здесь Сэм, подумала я, уж он-то знал бы, как ее угомонить. Я почти видела, как он наклоняется над ней, протягивает руку, шепчет что-то мягкими, пухлыми губами…

Я поскорее укрылась в туалете, единственном месте, где можно было втихомолку пореветь, и заперла дверь. Не нужно Робу видеть, как взрослые плачут, он и так уж насмотрелся на это. Если бы в тот день события разворачивались по-другому. Если бы только Сэм не подобрал этого голубя, если бы Стив не был занят приготовлением безе для лимонного торта, если бы я не ушла навещать подругу, если бы та женщина не возвращалась на работу с обеда… Та женщина. Это она во всем виновата. Я задалась вопросом, есть ли у нее самой дети, представляет ли она, на что обрекла всех нас. В моем воображении она была настоящим монстром.

Из горла невольно вырвались громкие рыдания. Стараясь не шуметь, я наклонилась вперед, уперлась лбом в холодные голубые плитки и вся сжалась. Мышцы грудной клетки больно ныли. Я не устаю удивляться продуктивности человеческих слезных желез. Сколько ведер слез может наполнить одна пара глаз? Когда я уже думала, что выбрала свою норму до конца жизни, новая цистерна соленой жидкости изливалась мне на щеки. Плач стал необходимой жизненной функцией, вроде дыхания, чем-то, не требующим от меня сознательного усилия.

Я склонилась над унитазом, а часть моего сознания взмыла вверх под потолок. Оттуда оно с сочувствием взирало на рыдающую женщину, переполняемую болью и ненавистью. Та, другая я, сторонняя наблюдательница, не принимала всё так близко к сердцу. Она была жутковатой, отстраненной. Может, она была со мной с самого рождения, а я тратила часть жизни, подкармливая её своими эмоциями, подчиняясь и выполняя то, чего от меня ожидали.

Это и пугало меня. Что, если это провокация, если меня подталкивают уплыть в бесконечность, с улыбкой созерцая человеческую драму внизу, как смотрит служитель зоопарка на разыгравшихся зверей? Мысль о том, чтобы покинуть свое тело и избавиться от боли, казалась невероятно притягательной. Я дотянулась до ящика шкафа, извлекла на свет флакон снотворного. Таблетки светились сквозь коричневое стекло, каждая – обещание покоя. Там оставалось еще довольно много. Запах вовсе не противный. Если запить бренди, будет вполне сносно. Я отвинтила крышку.

В этот момент дверь чуть приотворилась. Вот черт, не заперла ее как следует. Занавеска душевой пошевелилась. Решив, что это Роб открыл входную дверь и устроил в доме сквозняк, я потянулась, чтобы захлопнуть дверь. Она продолжала открываться сама собой. Опустив взгляд, я заметила в щели черную лапку. Клео продиралась вперед, скребла плиточный пол, даже мяукнула, давая мне понять, что ее нужно взять на руки. Со вздохом я водворила пилюли в ящик и тихо прикрыла его. Решиться на такой исход было бы потворством собственной слабости. Появление Клео напомнило мне об ответственности, которую я несла. Не имела я права дезертировать, ведь мальчик и котенок должны жить дальше. Кто-то же должен вырастить их, помочь стать взрослыми. Держа Клео на руках, я хлюпала, уткнувшись носом в ее мех. Она играла роль носового платка без возражений. Замурлыкала, ткнулась носом мне в шею и уставилась на меня с такой любовью, что я невольно растрогалась. С тех пор как мальчики были совсем малышами, ни одно создание не являло мне любви в таких количествах и такой концентрации. Я взяла себя в руки, поставила кошечку на пол. Она тут же улизнула, а я отправилась на поиски Роба.

За ночь дом преобразился. Прихожая стала похожа на поле сражения. Ковер был усеян обрывками пластиковых пакетов из супермаркета. Тут же были раскиданы разрозненные носки. Синие с белым спортивные носки Роба притулились рядом с одним из носков Стива. А домашний носок в радужную полоску свернулся около флакона дезодоранта, валявшегося на боку. Из-за крышки, похожей на треуголку, флакон смахивал на мертвого полководца, который, видя, что сражение проиграно, пустил себе пулю в сердце и упал на бок.

Все коврики в гостиной смяты и сбиты. Абажур съехал набекрень, как залихватский головной убор. Столы и стулья сдвинуты с мест. Фотографии с подоконника свалились на пол. Мусорная корзинка лежит на боку, из нее вывалились яблочные огрызки и обертки от жвачки.

Приспущенные жалюзи в кухне сломаны, их невозможно ни поднять, не опустить. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что шнуры не то перерезаны скальпелем, не то перекушены.

В полной уверенности, что мы подверглись нападению грабителей, я бросилась в столовую. К моему удивлению, стереосистема и колонки по-прежнему спокойно поблескивали из дешевой лакированной стенки. Телевизор тоже не тронут, а вот кипа открыток с соболезнованиями, видно, всю ночь летала по воздуху, а теперь рассыпалась по всему полу.

Фикус невозмутимо возлежал на боку, раскинув резиновые листья-маятники по дивану и журнальному столику. Земля из бочки лавиной хлынула на ковер. На оползне украшение: три мелкие какашки в форме пуль.

Я никогда не была аккуратисткой, но это уж слишком. С наступлением темноты наш котенок сбросил личину. Это не простая киска, а какой-то кошачий оборотень.

Мне предстояло провести весь день в борьбе с раскиданными носками, поваленными фикусами, пластиковыми пакетами и прокушенными щиколотками.

–  Где Клео? – прорычала я, берясь за лоскутное одеяло, которое я любовно вязала и сшивала для Роба. На эту работу ушло несколько месяцев. Когда я приподняла сие олицетворение материнской любви, на пол медленно упали три полусъеденные кисточки.

Рата, дремлющая у дверей, лениво подняла одно ухо. Роб пожал плечами. В саду на папоротниковом дереве заливалась трелями птица. Из гавани доносился пароходный гудок. В доме царила полнейшая тишина. Если не считать странного побрякивания в кухне.

Я шагала по линолеуму, всерьез вознамерившись объявить войну существу, которое было меньше меня раз в десять. На своем обычном месте, над раковиной, со скучающим видом тикали часы. Капли из подтекающего крана барабанили о мойку без определенного ритма. Другими словами, тихо. Мохнатая правонарушительница, видимо, сбежала в кусты.

Без всякой логической причины я обернулась и посмотрела на плиту. Что и говорить, фотографа из журнала «Наш дом» я к себе не позвала бы. Стеклянную дверцу духовки украшали потеки жира, похожие на застывшие слезы. Надо бы отскрести, да все руки не доходят. Но я надеялась, что в этом году или в следующем все-таки наступит день, отмеченный в календаре: «Всемирный день чистки плит». Пара жаровен мрачно поглядывала на меня из духовки.

Я уж собралась было проверить шкаф для кастрюль, когда мы услышали звук, который ни с чем не спутаешь. Звон бьющихся тарелок. Роб опустил дверцу посудомоечной машины. Клео крушила собранные после ужина тарелки и была слишком увлечена, чтобы обращать внимание на нас. Мои приказания немедленно прекратить она проигнорировала. Когда же Роб попытался ее схватить, она шарахнулась и, скользнув у него между ног, припустилась наутек, так что мы не успели и пальцем коснуться ее мокрой шерстки.

Мне приходилось слышать, что котята игривы, а хлопот с ними не меньше, чем с грудными детьми. Не меньше? Я вас умоляю! Младенцы лежат себе в колыбельках. Они не вцепляются вам в волосы, не носятся как угорелые, не вынуждают вас терять равновесие, рискуя провести остаток дней в инвалидном кресле. Поведение котенка не укладывалось ни в какие нормальные рамки, человеческие, животные или растительные. Необузданный, неуправляемый разрушитель, к тому же фетишист, неравнодушный к носкам. Меньше суток потребовалось, чтобы из беспомощного, обаятельного аристократа он превратился в бешеного одичавшего зверя.

Мы гонялись за ней по дому, поскальзываясь на носках и обрывках пакетов, но Клео не было видно нигде. Мы остановились, прислушались. Нигде ни звука, не считая нашего тяжелого дыхания.

Я заглянула через щелочку в комнату Роба. Там на подушке свернулся калачиком милейший котеночек, сплошное очарование. Клео нежно мяукнула, потянулась и с невинным видом зевнула. Она вновь приняла вид прелестной киски, в которую мы безоглядно влюбились вчера.

Роб шагнул к ней. Глаза Клео расширились. Она свирепо глядела на него, прижав уши, а хвост задергался на подушке. Не успели мы и шагу сделать, как она подскочила на всех четырех и вылетела из комнаты, как застигнутый на месте преступления воришка. Роб бросился на пол, как игрок в регби, пытаясь прижать ее и схватить. Клео проскользнула у него между рук, взлетела на книжный шкаф, а оттуда перескочила на занавеску с гномиками и полезла вверх, цепляясь когтями.

Кошка продвигалась по стране гномов, не внимая моим мольбам пощадить обстановку. Но вот, подняв голову, она увидела потолок и осознала, что дальше карабкаться некуда. Смириться и отдаться в мои руки? Ну уж нет. В мгновение ока Клео прыгнула мне на плечо, толчок – и она приземлилась на пол.

Очутившись на ковре, она принялась скакать по комнате, с подоконника на книжную полку, оттуда на кровать. Не котенок, а динамо-машина. Энергии достаточно, чтобы обеспечить электричеством дискотеку. Даже просто смотреть на нее было утомительно.

Долго это продолжаться не может. Кошки – это не для меня. Дом больше нам не принадлежит. Клео захватила его, а нас превратила в заложников. Даром что такая маленькая, а заполнила собой каждый уголок в каждой комнате. Если она не ворует носки из корзины с грязным бельем и не мусолит переплеты ценных книг, значит, затаилась в хозяйственной сумке и готовится напугать меня, если я соберусь в магазин.

Надо признаться, правда, что беды, которые она творила, несколько отвлекали от тоски и боли. Каждый миг напряженного ожидания («Что еще она может выкинуть?») все-таки позволял вынырнуть из пучины скорби. Вот только я не была сейчас полноценным человеком. Совершенно выбитая из колеи, я чувствовала, что не в состоянии справиться с неуправляемым явлением природы по имени Клео.

Единственным, что нервировало меня даже сильнее ее общества, было ее внезапное, необъяснимое исчезновение. «Где Клео?» – бурчала я, водворяя на место фикус и убирая какашки. Слишком тихо в доме. Роб нашел ее поедающей картофельные очистки в помойном ведре под раковиной.

Я где-то читала, что кошки спят по семнадцать часов в сутки. Казалось бы, логично предположить, что котятам требуется еще больше времени для сна. Судя по разрушениям, причиненным нашему жилищу, Клео спала за прошедшие сутки не более трех часов. Видимо, какой-то другой котенок из идеально спокойного дома похитил у Клео время отдыха и употребил для себя. Теперь он беспардонно дрыхнет где-то на солнышке, радуется часам дополнительного сна, не причиняет никаких хлопот. А расслабленные, не знающие стрессов хозяева, любуются его пухлыми, округлыми боками и дивятся тому, какой у них пассивный кот.

Я больше не выдержу ни минуты под одной крышей с этим котенком. Я уговорила Роба выйти со мной на прогулку на часок-другой. Он согласился только при условии, чтобы мы зайдем в зоомагазин, где торгуют товарами для котят.

Маневрируя между обрывками пакетов, мы пробрались к двери. Я мягко повернула замок, стараясь не щелкнуть громко и не привлечь внимание к нашему уходу. Только я протолкнула Роба вперед себя, как ближайший к двери пакет вдруг ожил: раздулся, став раза в два больше, и издал леденящий вопль. Миниатюрная пантера, вырвавшись из его недр, вонзила зубы мне в лодыжку.

Я попыталась ее сбросить. Котята стоят намного ниже нас по эволюционной лестнице. Кошка не имеет права – не говоря уж о мозгах и достижениях технологии – нас задерживать. Однако, что и говорить, попытка оказалась весьма удачной.

Роб поднял с пола носок и потряс. Это заворожило Клео. Свирепость: 10. Устойчивость внимания: 0. Она прыгнула и заплясала вокруг носка. Когда Роб швырнул его в другой конец коридора, она вприпрыжку кинулась следом.

Мы просочились в дверь, когда хвост Клео скрылся в тени. Господи, ведь это всего лишь кошка! – раздался наставительный мамин голос у меня в голове. Но я не чувствовала себя такой виноватой с того самого дня, как оставила мальчиков в группе продленного дня, которую, похоже, вела прямая наследница Адольфа Гитлера.

По тропинке мы направились к зигзагу. Меня что-то толкнуло посмотреть на дом. Оглянувшись, я увидела Клео, выглядывающую из окна Роба. Окажись здесь у нас представитель фирмы «Открытки Холмаркс», он наверняка подписал бы с ней пожизненный контракт на умилительные фотографии. Она смотрелась бы сногсшибательно на рождественской открытке – сидящей в корзинке, цветочном горшке или выглядывающей из подарочного носка.

Вчера в ванной она спасла меня, помогла пережить ужасающий, гнетущий момент. Я должна быть ей благодарна за это. Она прекрасна, удивительна. И с ней невозможно ужиться.