Текст книги "Исчезновение слона"
Автор книги: Харуки Мураками
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
– Тебе всегда нравились слоны? То есть не только этот слон? – спросила она.
– Наверное. Думаю, да, – ответил я. – Что-то в этих животных трогает меня. Мне кажется, что всегда так было. Хотя не знаю, почему именно.
– Значит, в тот день ты тоже поднялся на холм и наблюдал за слоном, – сказала она. – Какого, ты сказал, мая?
– Семнадцатого, – повторил я, – семнадцатого мая, после семи вечера. В это время день уже довольно длинный, небо было еще красным от заката. Но в слоновнике уже включили свет.
– Ты не заметил ничего особенного в слоне или смотрителе?
– Можно сказать, что не было ничего особенного, а можно сказать, что и было. Я не могу ничего сказать с уверенностью. Я ведь видел их не прямо перед собой. Вряд ли такому свидетелю, как я, можно доверять.
– Что там было?
Я сделал глоток виски, лед подтаял и стал тонким. Дождь за окном так и не унимался. Не усиливался и не ослабевал. Казалось, он стал неподвижной частью пейзажа, который никогда больше не изменится.
– Ничего там не было, – сказал я. – Слон и смотритель делали все то же, что и всегда, – уборка, кормежка, обычные дружеские вроде как игры. Все то же, что и обычно. Однако мне бросилось в глаза изменение баланса.
– Баланса?
– Баланса их размеров. Соотношения величины тел слона и смотрителя. Мне показалось, что это соотношение немного изменилось. Как будто разница между размерами слона и смотрителя уменьшилась.
Несколько секунд она смотрела в свой бокал с дайкири. Лед растаял, и вода просачивалась сквозь коктейль, словно океанское течение.
– Выходит, что слон уменьшился?
– Или смотритель увеличился, а может, и то и другое произошло одновременно.
– Ты не сообщил об этом полиции?
– Конечно нет, – ответил я. – Полиция бы мне не поверила, а скажи я, что в такой час наблюдал с холма за слоном, меня записали бы в список подозреваемых.
– Но ты уверен, что баланс был не таким, как обычно.
– Вероятно, – сказал я. – Не могу сказать ничего более того. Нет доказательств; я уже несколько раз повторял, что просто заглядывал внутрь через вентиляционное отверстие. Но поскольку я при таких же условиях видел слона и смотрителя больше десятка раз, сложно предположить, что именно в тот раз я просто ошибся. Именно так: сначала я решил, что меня подводит зрение, несколько раз закрывал глаза, тряс головой и смотрел вновь, но ошибки быть не могло – казалось, что слон уменьшается. Мне даже пришло в голову, что город, вероятно, приобрел нового карликового слона. Однако об этом ничего не сообщали, я бы не пропустил новостей о слоне, а значит, не оставалось ничего иного, как поверить, что старый слон, который жил здесь, по какой-то причине стал резко уменьшаться. Внимательно присмотревшись, я обнаружил, что повадки этого маленького слона один в один повторяют повадки старого слона. Когда его мыли, он радостно топал правой ногой по земле и своим тонким хоботом поглаживал смотрителя по спине. Странная картина. Я внимательно наблюдал за ней через вентиляционное отверстие, и мне казалось, что внутри слоновника течет время совершенно иного рода, от него веяло прохладой. Как будто слон и смотритель были рады отдаться этому новому порядку, который начал менять их, а может, частично уже изменил. Думаю, я не наблюдал за слоновником и тридцати минут. Свет в слоновнике погас гораздо раньше обычного, в семь тридцать, и с этого момента все поглотила темнота. Я остался стоять на месте, ожидая, что свет опять включится, однако он больше не включался. Так в последний раз я видел слона.
– То есть ты считаешь, что слон сжался, уменьшился, смог пролезть через прутья забора и сбежал, а может, и вообще исчез? – спросила она.
– Не знаю, – ответил я. – Я просто пытаюсь как можно точнее вспомнить то, что видел собственными глазами. И почти ничего не думаю о том, что могло случиться дальше. Я увидел слишком сильный образ и, честно сказать, вряд ли способен на то, чтобы анализировать последствия.
На этом мой рассказ о слоне был завершен. Как я и предполагал с самого начала, разговор о слоне оказался особенным, слишком замкнутым на самом себе для беседы молодого мужчины и женщины, которые только что познакомились. Когда я закончил говорить, между нами на некоторое время повисло молчание. На какую тему можно говорить после разговора об исчезновении слона, ни я, ни она не могли придумать. Она водила пальцем по краю бокала, я раз двадцать пять прочитал надпись на подставке под стакан. Не надо было мне все-таки заводить разговор о слоне. Не та это тема, о которой можно откровенно поговорить с любым встречным.
– Когда я была маленькой, у нас из дома пропала кошка, – сказала она после длительного молчания. – Хотя исчезновение кошки и исчезновение слона – разные истории.
– Разные. Несопоставимые по размеру, – сказал я.
Тридцать минут спустя мы расстались у входа в гостиницу. Она вспомнила, что забыла в баре зонтик, я поднялся за ним на лифте. Зонтик кирпичного цвета с большой ручкой.
– Большое спасибо, – сказала она.
– Спокойной ночи, – сказал я.
Больше мы с ней не виделись. Лишь один раз поговорили по телефону о рекламной статье. Я даже думал пригласить ее поужинать, но так и не пригласил. Пока мы с ней разговаривали по телефону, стало казаться, что мне все равно, идти с ней куда-то или не идти.
После этой истории с исчезновением слона меня часто охватывает такое чувство. Хочется что-то сделать, а потом не можешь понять, будет ли разница между результатом того, что ты это сделаешь, и результатом того, что ты этого не сделаешь. Иногда я даже чувствую, что все вокруг теряет свой первоначальный баланс. Хотя, возможно, это мне только кажется. Возможно, после истории со слоном внутри меня нарушился какой-то баланс, поэтому внешние вещи и предметы отражаются в моих глазах причудливым образом. Наверное, дело во мне.
Я по-прежнему продаю холодильники, грили, кофеварочные машины в прагматичном мире, опираясь на прагматичные остаточные образы воспоминаний, которые я сохранил. Чем прагматичнее я стараюсь стать, тем быстрее улетают товары, которые я продаю (продажи последней кампании превзошли все самые оптимистичные прогнозы), и тем успешнее я продаю себя самого многим людям. Наверное, люди и правда ищут гармонию в этой самой кухонной комнате, называемой миром. Гармония дизайна, гармония цвета, гармония функций.
В газетах уже почти не появляется статей о слоне. Кажется, все забыли, что в нашем городе когда-то был слон. Трава, заполнившая его вольер, пожухла, а в воздухе висит предчувствие зимы.
Слон и смотритель исчезли и больше не вернутся.
Дела семейные
В нашем мире, вероятно, это встречается нередко: я с самого начала невзлюбил жениха своей младшей сестры. С течением времени мои сомнения перекинулись и на сестру, решившую выйти замуж за такого человека. Честно сказать, я разочаровался.
Хотя, возможно, всему виной ограниченность моих взглядов.
По крайней мере, кажется, именно так считает моя сестра. Открыто мы никогда не затрагивали этой темы, однако то, что мне не очень понравился ее жених, сестра знала и не скрывала своего раздражения.
– У тебя слишком ограниченный взгляд на вещи, – сказала она.
Тогда мы с ней разговаривали о спагетти. Подразумевалось, что у меня слишком ограниченные взгляды в отношении спагетти.
Хотя, конечно же, проблема заключалась не только в спагетти. За вкусом спагетти скрывалась фигура ее жениха, и на самом деле она говорила именно о нем. В политике это называют опосредованной войной.
Все началось одним воскресным деньком, когда сестра предложила поесть спагетти. А мне как раз захотелось спагетти, поэтому я сразу согласился. Мы отправились в небольшую симпатичную забегаловку, недавно открывшуюся рядом со станцией. Я заказал спагетти с баклажанами и чесноком, сестра – спагетти с базиликом. Ожидая заказа, я пил пиво. До этого момента не было никаких проблем. Май, воскресенье, да и отличная к тому же погода.
Проблемы начались в тот момент, когда спагетти, которые нам подали, оказались без преувеличения кошмарными на вкус. Поверхность была неприятно мучнистой, а внутри они так и не сварились. От масла, на котором готовили соус, и собака бы отвернулась. Я кое-как осилил половину и отставил в сторону, попросив официанта унести тарелку.
Сестра бросила на меня несколько взглядов, но ничего не сказала и медленно доела всю порцию без остатка. Все это время я смотрел в окошко и пил второе пиво.
– И зачем было так демонстративно отставлять еду, – спросила сестра, когда унесли ее тарелку.
– Гадость, – просто ответил я.
– Не такая гадость, чтобы оставить половину. Можно было немножко и потерпеть.
– Я ем, когда хочу, а когда не хочу, не ем. И вообще, это мой желудок, а не твой, моя дорогая.
– Хватит говорить мне «моя дорогая». Когда ты говоришь «моя дорогая», мне кажется, будто я домохозяйка средних лет.
– Это мой желудок, а не твой, – исправился я.
С тех пор как ей исполнилось двадцать, она требует, чтобы я не нежничал с ней. Хотя я не понимаю, какая ей разница.
– Они только что открылись, наверное, повара еще просто не освоились. Ничего бы с тобой не случилось, если бы ты проявил больше терпимости, – сказала сестра за чашкой кофе, который выглядел как гадкий жидкий кофе.
– Может, и так, однако, на мой взгляд, отставить гадкую еду – это тоже мнение, имеющее право на жизнь, – сказал я.
– И с каких это пор ты у нас такой крутой? – спросила сестра.
– Пытаешься на мне сорваться? – спросил я. – Месячные?
– Отстань. Что ты за чушь порешь? Почему я должна это от тебя выслушивать?
– Да ладно, не кипятись. Я же точно знаю, когда у тебя были первые месячные. Довольно поздно, поэтому ты с матерью к доктору ходила.
– Не заткнешься, влеплю тебе сумкой! – прикрикнула на меня она.
Поняв, что она не на шутку рассердилась, я замолчал.
– У тебя на все вокруг слишком ограниченный взгляд, – сказала она. – Ты видишь и критикуешь только недостатки, даже и не пытаешься увидеть что-нибудь хорошее. Если что-то не соответствует твоим критериям, ты к этому и не притронешься. Когда это постоянно видишь рядом, так на нервы действует.
– Но это ведь моя жизнь, а не твоя, – сказал я.
– А еще ты делаешь больно другим и причиняешь хлопоты. Вот и тогда, когда ты дрочил все время.
– Дрочил? – переспросил я с удивлением. – Это еще что за новости?
– В старших классах ты часто дрочил, потом простыни грязные были. Я это прекрасно знаю. А ты знаешь, как потом отстирать сложно? Хочешь дрочить, так хотя бы простыни не пачкай. Вот я и говорю, сплошные хлопоты от тебя.
– Приму к сведению, – сказал я. – А что касается твоих слов… Я повторюсь, у меня своя жизнь, что-то я люблю, а что-то – нет. С этим ничего не поделаешь.
– Но ты делаешь больно окружающим, – сказала сестра. – Почему ты не пытаешься идти навстречу людям? Почему не пытаешься увидеть положительную сторону? Почему хоть немножко не пытаешься потерпеть? Почему ты не взрослеешь?
Этим замечанием она меня немного задела.
– Я взрослею. Я терплю и вижу положительные стороны. Просто дело в том, что я вижу не то же самое, что ты.
– Сколько пафоса. Вот поэтому в свои двадцать семь так и не завел приличной девушки.
– У меня есть подруга.
– Ты же просто спишь с ней, – сказала сестра. – Ведь так? Неужели тебе так нравится ежегодно менять партнерш, с которыми ты спишь? Разве есть во всем этом смысл без понимания, любви, сочувствия? Это же ничем не отличается от мастурбации.
– Раз в год я не меняю, – сказал я без сил.
– Да какая разница, – сказала сестра. – Неужели так сложно настроиться на серьезный лад, жить серьезной жизнью? Неужели ты не хочешь повзрослеть?
На этом наш разговор закончился. Что бы я потом ни говорил, она почти ничего не отвечала.
Я толком не мог понять, почему она заняла такую позицию в отношении меня. Еще год назад казалось, что ей нравится моя разгильдяйская жизнь, и, если мои чувства меня не подводят, она даже в определенном смысле восхищалась мной. Критика началась с того момента, как она начала встречаться со своим женихом.
Это нечестно, думал я. Мы общались с ней двадцать три года. Мы были дружны, могли откровенно поговорить о многих вещах и почти не ссорились. Она знала, что я дрочу, я знал о ее первых месячных. Она знала, когда я впервые купил презерватив (мне было семнадцать), а я знал, когда она впервые купила кружевные трусики (ей было девятнадцать).
Я ходил на свидания с ее подружками (разумеется, не спал с ними), она встречалась с моими друзьями (уверен, что не спала с ними). Так мы росли. И наши дружеские отношения изменились за год. Чем больше я об этом думал, тем больше сердился.
Мы расстались возле универмага напротив станции, сестра сказала, что хочет посмотреть обувь, а я вернулся домой. Позвонил своей подруге. Ее не оказалось дома. Ничего удивительного. Что может выйти из затеи позвонить вдруг в два часа дня в воскресенье и позвать девушку на свидание. Я положил трубку, полистал страницы записной книжки и набрал телефон другой девчонки. Студентка, с которой мы познакомились на какой-то дискотеке. Она была дома.
– Может, выпьем? – предложил я.
– Еще же только два часа, – сказала она недовольно.
– Время не проблема. Пока будем пить, наступит вечер, – сказал я. – Я знаю отличный бар, откуда можно смотреть на закат. Если не окажемся там часа в три, потом хороших мест не найдем.
– Вот пристал, – сказала она.
Но тем не менее пошла со мной. Наверное, у нее был добрый характер. На моей машине мы поехали вдоль побережья чуть дальше Йокогамы, где и был, как я обещал, бар с видом на море. Там я выпил четыре стакана бурбона «I. W. Нагрег» со льдом, а она выпила два бокала бананового дайкири. БАНАНОВОГО ДАЙКИРИ! Там мы и наблюдали закат.
– А ты сможешь за руль сесть, столько выпив? – спросила она с беспокойством.
– Не волнуйся, – ответил я. – У меня рефлексы заторможенные.
– Заторможенные рефлексы?
– Нужно стакана четыре выпить, и тогда становятся как у остальных. Поэтому тебе не о чем беспокоиться. Порядок.
– Ну и ну… – сказала она.
Затем мы вернулись в Йокогаму, поужинали, поцеловались в машине. Я предложил пойти в гостиницу, она отказалась.
– У меня сейчас тампон.
– Можно вытащить.
– Без шуток. Всего второй день.
Ну и ну, подумал я. Что за день такой. Знай я об этом, надо было подружку с самого начала звать. Думал, в кои-то веки спокойно проведу день с сестрой, потому на это воскресенье не строил никаких планов. А теперь вот как все обернулось!
– Извини. Не вру, – сказала девчонка.
– Да ладно. Не бери в голову. Ты ни при чем. Я сам виноват.
– Ты виноват в том, что у меня месячные? – спросила девчонка с таким лицом, будто не совсем понимала меня.
– Да нет. Навязался тебе в компанию.
Что тут непонятного. С чего это я должен быть виноват в том, что у неизвестно какой девчонки месячные начались?
Я довез ее до дома в Сэтагая. По дороге сцепление машины стало издавать еле слышный скрежет. Со вздохом я подумал, что скоро придется везти машину в сервис. Классический образец дня, когда не заладится что-нибудь одно, и начинается цепная реакция, и все уже идет наперекосяк.
– Можно, я тебя приглашу еще? – спросил я.
– На свидание? Или в гостиницу?
– И туда, и туда, – беспечно ответил я. – В комплекте. Как зубная щетка и паста.
– Может быть. Я подумаю, – сказала она.
– Обязательно. Когда думаешь, голова медленнее стареет, – сказал я.
– А к тебе нельзя? В гости?
– Нельзя. Я с младшей сестрой живу. У нас правило. Я не привожу женщин. Она не приводит мужчин.
– Правда, что ли, с сестрой?
– Правда. В следующий раз принесу копию свидетельства о регистрации.
Она рассмеялась.
Я проводил глазами девчонку, пока она не скрылась за воротами дома, завел двигатель и, прислушиваясь к скрежету сцепления, вернулся домой.
В квартире было совсем темно. Я открыл дверь, зажег свет, крикнул сестру. Однако дома ее не оказалось. Куда она подевалась, ведь уже десять вечера, подумал я. Некоторое время я искал газету, однако нигде не смог найти. Вот такое воскресенье.
Из холодильника я достал пиво, вместе со стаканом и пивом пошел в гостиную, щелкнул переключателем стереосистемы, поставил на проигрыватель новую пластинку Херби Хэнкока. Попивая пиво, ждал, когда из колонок послышится музыка. Однако сколько я ни ждал, звука не было. Только тогда я вспомнил, что еще дня три назад проигрыватель сломался. Питание подключается, а звука нет.
По той же причине невозможно было смотреть и телевизор. Телеприемник для был подключен так, что звук шел только через стереосистему.
Мне ничего не оставалось делать, как пить пиво, наблюдая за беззвучным экраном. По телевизору показывали старый фильм про войну. Битвы в Африке, в которых участвуют танковые войска Роммеля. Танки беззвучно стреляли, пулеметы сыпали градом беззвучных пуль, люди молча погибали. Ну и ну – наверное, уже раз шестнадцатый за этот день я вздохнул.
Мы стали жить вместе с сестрой весной, пять лет назад. Мне тогда было двадцать два, а сестре восемнадцать. Я только что окончил университет и устроился на работу, она окончила школу и поступила в университет. Наши родители отпустили ее в Токио с тем условием, что она будет жить вместе со мной. Сестре было все равно. Я тоже был не против. Родители сняли для нас большую квартиру с двумя комнатами. Я решил, что буду платить половину арендной платы.
Как я и говорил раньше, мы были дружны с сестрой, я не испытывал никаких неудобств от совместной жизни. Я работал в рекламном отделе компании по производству бытовой техники, поэтому на работу уходил довольно поздно и возвращался тоже поздно. Сестра уходила рано в университет и почти всегда возвращалась в начале вечера. Поэтому в основном, когда я просыпался, ее уже не было дома, а когда возвращался домой, она уже спала. Кроме того, почти все выходные я проводил, встречаясь с девчонками. Выходило, что и поговорить нам удавалось не чаще раза или двух в неделю. Однако, наверное, оно и было к лучшему. Благодаря этому у нас не было времени для ссор и мы не лезли в личные дела друг друга.
Я думаю, что у нее тоже в жизни немало всего происходило, однако никогда об этом не спрашивал. Мне совершенно не интересно, с кем спит девчонка, которой уже стукнуло восемнадцать.
Всего один раз мне пришлось просидеть рядом с ней, держа ее за руку, с часа до трех ночи. Я вернулся с работы, а она сидела на кухне и плакала. Я предположил, что раз она плачет за кухонным столом, то, наверное, хочет, чтобы я что-то сделал. Если бы она хотела побыть одна, то плакала бы у себя в комнате на постели. Может, я ограниченный и эгоистичный тип, но это даже я понимал.
Потому я сел рядом и крепко сжал ее руку. Я не держал сестру за руку с того времени, как мы в начальной школе ходили ловить стрекоз. Рука сестры, хотя, наверное, это и неудивительно, стала гораздо крепче и больше, чем помнилось мне с прошлого раза.
В результате, не проронив ни слова, она проплакала два часа. Я изумлялся тому, сколько жидкости накопилось у нее внутри. Вот если бы я решил поплакать, после пары минут тело бы ссохлось.
К четвертому часу ночи я устал и решил, что пора это прекращать. В такой ситуации я должен что-то сказать как старший брат. У меня это не очень получается, но что уж тут поделаешь.
– Я совершенно не хочу вмешиваться в твою жизнь, – сказал я. – Это твоя жизнь, живи так, как тебе нравится.
Сестра кивнула.
– Но я должен тебе сказать одну вещь. Перестань носить в сумочке одни презервативы. А то тебя примут за проститутку.
Услышав это, она схватила со стола записную книжку и изо всех сил швырнула в меня.
– Зачем ты лазаешь по чужим сумкам! – закричала она.
Когда она сердится, всегда что-то швыряет. Поэто– му, чтобы не провоцировать ее больше, я не стал говорить, что ни разу в ее сумку не заглядывал.
Однако, как бы там ни было, плакать она перестала, а я смог наконец отправиться спать.
Окончив университет, сестра нашла работу в туристической фирме, но жить мы продолжали точно так же. Она работала четко с девяти до пяти, а моя жизнь становилась все более расхлябанной. Ежедневно я приходил на службу к двенадцати, читал газету, обедал, часов с двух начинал заниматься собственно работой, на вечер планировал встречи с рекламными агентствами, после чего выпивал и поздно ночью возвращался домой.
В первый летний отпуск после поступления на работу в турфирму сестра вместе с двумя подружками поехала на Западное побережье США (естественно, получив купон на скидку), в той же группе был один программист, на год старше ее, с которым она и сошлась. После возвращения в Японию она стала частенько ходить с ним на свидания. Нередко о таком слышишь, хотя лично у меня бы не получилось. Я вообще групповой туризм ненавижу, а от одной только мысли, чтобы с кем-нибудь познакомиться, тоска берет.
Однако с тех пор, как сестра стала встречаться с этим программистом, она заметно повеселела. Стала заниматься домашним хозяйством и следить за своей одеждой. Раньше она могла куда угодно отправиться в рубашке, голубых джинсах и кроссовках. Благодаря тому, что она стала следить за одеждой, ящик для обуви наполнился ее туфлями, а дома завелось множество проволочных вешалок из химчистки. Она стала часто стирать, часто гладить (раньше в ванной валялась куча грязного белья, напоминая амазонский термитник), часто готовить еду, часто убирать. Мне когда-то тоже приходилось такое видеть, это очень опасный симптом. Когда у девчонки выявляется этот симптом, мужчина должен либо бежать наутек, либо жениться.
Затем сестра показала мне фотографии этого программиста. Сестра впервые показывала мне фотографию мужчины. А это тоже опасный симптом.
Фотографий было две, одна снята в Сан-Франциско, в районе Фишерманз-Уорф. На ней она и программист улыбались на фоне полосатого марлина.
– Прекрасная рыбина, – сказал я.
– Кончай свои шутки, – сказала сестра. – У меня все серьезно.
– И что я должен сказать?
– Можешь ничего не говорить. Вот, это он.
Я еще раз взял фотографию в руки и посмотрел на парня. Если и бывают лица, которые вызывают у меня неприязнь с первого взгляда, так вот такие, как у него. Вдобавок этот программист безумно напоминал мне одного парня из секции в старших классах, которого я просто на дух не переносил. У того парня были приятные черты лица, но голова совершенно пустая, к тому же он был изрядный прилипала. Он обладал невероятной памятью, как у слона, и всякую ерунду помнил до последних деталей. Мощная память восполняла отсутствие интеллекта.
– И сколько раз у вас это было? – спросил я.
– Дурак, – сказала сестра, покраснев. – Не суди всех вокруг по себе. Не все такие, как ты.
Вторая фотография была снята уже после возвращения в Японию. На ней программист был один. В кожаном комбинезоне он облокачивался на большой мотоцикл. Шлем лежал на сиденье. А выражение лица – один в один с тем, что было в Сан-Франциско. Вероятно, у него не было других выражений.
– Он любит мотоциклы, – пояснила сестра.
– Это и видно, – сказал я. – Тот, кто не любит мотоциклы, вряд ли напялит на себя кожаный комбинезон.
Лично я – пусть это опять спишут на ограниченность моих взглядов – вообще-то не сторонник мотоциклетной мании. Вид у этих ребят напускной, много позерства. Однако об этом я решил ничего не говорить.
Я молча вернул фотографии сестре.
– Ну… – сказал я.
– Что значит «ну»? – спросила сестра.
– Ну и что дальше?
– Не знаю. Вероятно, поженимся.
– Что, он сделал предложение?
– Ну да, – ответила она, – но пока я не дала согласия.
– Хм, – сказал я.
– Сказать по правде, я еще поработать хочу. Хочу еще свободно пожить в свое удовольствие. Хотя я и не такая радикальная, как ты.
– Должен сказать, что это трезвое заключение, – признал я.
– Но человек он хороший, я думаю, что за него можно замуж выйти, – сказала сестра. – Сейчас я думаю.
Я еще раз взял фотографии со стола и посмотрел на них. Ну и ну.
Это было перед Рождеством.
Как-то сразу после Нового года нам позвонила мама, часов в девять утра. Я как раз чистил зубы и слушал «Born in the USA» Брюса Спрингстина.
Мама спросила, знаю ли я парня, с которым встречается сестра.
Я ответил, что не знаю.
Оказывается, от сестры пришло письмо, что она приедет к родителям через пару недель на выходные с этим парнем.
– Может, пожениться решили, – сказал я.
– Поэтому я и спрашиваю, что это за человек, – ответила мама. – Хотелось бы узнать о нем побольше перед встречей.
– Ну я-то с ним не виделся. Знаю, что программист, на год ее старше. Работает вроде в IBM, а может, в NEC или TNT, какое-то название из трех букв. По фотографии ничего особенного. Не в моем вкусе. Хотя я за него замуж не собираюсь.
– Какой он университет закончил? У него есть дом?
– Откуда мне это знать, – проворчал я.
– Ты с ним встретишься и все расспросишь, – сказала мама.
– Не хочу. И дел у меня много. Ты сама все расспросишь через две недели.
Но в результате мне пришлось встретиться с этим программистом. Сестра сказала, что в следующее воскресенье я должен пойти вместе с ней к нему домой для официального знакомства. Мне ничего не оставалось, как надеть белую рубашку и галстук, подобрать самый скромный пиджак и отправиться к нему домой в Мэгуро.[3]3
Район в Токио.
[Закрыть] В самом центре старого жилого района стоял просто шикарный дом. Перед гаражом была припаркована «хонда» с двигателем на 500 кубиков, которую я когда-то видел на фотографии.
– Просто роскошный полосатый марлин, – сказал я.
– Я тебя очень прошу, давай без твоих дурацких шуточек. Хотя бы сегодня, – сказала сестра.
– Ладно, – ответил я.
Его родители были положительными – пусть даже их положительность и казалась чрезмерной, – просто замечательными людьми. Отец занимал важный пост в нефтяной компании. Мой отец был владельцем сети справочных в Сидзуоке, в этом смысле брак нельзя было назвать неравным. Мать принесла нам черный чай на роскошном подносе.
Я поприветствовал их, как и положено, и протянул визитку. Он тоже протянул мне свою. Мои родители должны были бы присутствовать сегодня, сказал я, однако в связи с их неотложными делами я взял на себя обязанность заместить их. В следующий раз они почтут за честь нанести официальный визит в ваш дом, добавил я.
Отец ответил, что столько слышал о моей сестре от своего сына и убедился сегодня, что она очень красива, и это делает его сыну большую честь. Я подумал, что они, вероятно, уже много что выяснили о ней. Хотя вряд ли знают, что до шестнадцати лет у нее не было месячных и она страдает хроническими запорами.
После того как гладко прошла официальная часть, отец налил мне бренди. Тот оказался весьма недурен. Попивая бренди, мы говорили о работе. Носком домашних тапочек сестра пинала мою ногу, чтобы я не пил слишком много.
Все это время сын-программист с напряженным видом молча сидел рядом с отцом. С первого взгляда можно было понять, что он, по крайней мере в этом доме, целиком подчиняется воле отца. Черт-те что, подумал я. На нем был надет свитер с очень странным орнаментом, никогда в жизни такого не видел, а под ним рубашка, не подходившая к свитеру по цвету. Почему, черт возьми, она не могла найти парня немножко помоднее?
Разговор постепенно сошел на нет, уже было четыре часа, когда мы стали собираться. Программист проводил нас до станции.
– Может быть, где-нибудь чаю выпьем? – спросил он нас с сестрой.
Мне совершенно не хотелось пить чай и сидеть за одним столиком с мужчиной в свитере с таким странным орнаментом, однако отказаться было неудобно, поэтому я согласился пойти с ними в ближайшее кафе.
Он и сестра заказали кофе, я попросил пиво, но его не оказалось. Ничего не оставалось, как тоже выпить кофе.
– Большое вам спасибо. Вы нам очень помогли сегодня, – поблагодарил он меня.
– Не за что, это же естественно, – спокойно ответил я.
У меня уже не осталось сил для шуток.
– Ваша сестра часто рассказывает о своем старшем братике, – сказал он.
Старшем братике?
Я почесал кофейной ложечкой ухо и вернул ложку на тарелку. Сестра опять пнула мою ногу, однако программист, казалось, не нашел ничего смешного в моем движении. Возможно, он понимает только шутки, записанные двоичным кодом.
– Мне просто завидно, какие у вас хорошие отношения, – сказал он.
– Да, мы всегда пинаем друг друга по ногам от радости, – сказал я.
Судя по выражению лица, программист был озадачен.
– Он пытается шутить, – сказала сестра утомленно.
– Шутка, – подтвердил я. – У нас распределение домашних дел. Она стирает, я шучу.
Программист – а вернее сказать, Ватанабэ Нобору, – услышав это, успокоился и улыбнулся.
– Здорово, когда веселая семья. Я тоже бы хотел иметь такую семью. Здорово, когда весело.
– Слышала? – сказал я сестре. – Здорово, когда весело. А ты слишком нервная.
– Мне нравятся только умные шутки, – сказала сестра.
– Если получится, мы хотим пожениться осенью, – сказал Ватанабэ Нобору.
– Да, для свадеб осень – самый удачный сезон, – ответил я. – Опять же, лисиц и медведей можно позвать.
На этот раз улыбнулся программист, а сестра не улыбнулась. Казалось, что она всерьез начинает злиться. Поэтому, сославшись на дела, я покинул их.
Вернувшись домой, я позвонил маме и в общих чертах обрисовал ситуацию.
– Не такой уж и плохой мужик, – сказал я, почесывая за ухом.
– Что значит «не такой уж плохой»? – спросила мама.
– Правильный. По крайней мере, правильнее меня.
– Где ты, а где правильность, – сказала мама.
– Рад слышать. Спасибо, – ответил я, глядя в потолок.
– И какой университет?
– Университет?
– Какой он закончил университет?
– Спроси у него самого, – сказал я и повесил трубку.
А затем вытащил из холодильника пиво и устало выпил.
На следующий день после нашей ссоры из-за спагетти я проснулся в половине девятого утра. Погода была прекрасной, безоблачной, как и вчера. Как будто продолжение вчерашнего дня, подумал я. Моя жизнь, временно приостановившаяся на ночь, опять потекла своим чередом.
Я бросил влажную от пота пижаму и трусы в корзину с грязным бельем, принял душ и побрился. Бреясь, я думал о девчонке, с которой у меня вчера все сорвалось на полпути. Нуда и ладно, решил я. Просто форс-мажор, лично я сделал все возможное. Еще полно шансов. Наверняка в следующее воскресенье все получится.
На кухне я поджарил два тоста и подогрел кофе. Затем хотел было послушать радио, но вспомнил, что стереосистема сломана, поэтому сгрыз тосты, почитывая колонку с книжным обзором в газете. Ни одной книги, о которой писали в обзоре, мне не захотелось прочитать. Сплошная ерунда, вроде романа «о фантазиях и реальных хитросплетениях сексуальной жизни старого еврея», или «исторический обзор лечения шизофрении», или «полная история об отравлении диоксидом серы на рудниках Асио». Гораздо веселее переспать с тренершей женской команды по софтболу, чем такие книжки читать. Интересно, газета что, специально отбирает такие книги, чтобы вызвать в читателях неприязнь?