Текст книги "Исчезновение слона"

Автор книги: Харуки Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Харуки Мураками
Исчезновение слона

Повторное нападение на булочную

Я и сейчас не уверен, правильно ли поступил, рассказав жене о нападении на булочную. Хотя в таких вопросах, наверное, критерий «правильно – неправильно» бесполезен. Ведь в нашем мире неправильный выбор порой приводит к правильному результату, а выбор правильный – к результату неудовлетворительному. Можете назвать мою мысль абсурдной, пусть так, но, чтобы этого избежать, мы должны сделать так, чтобы нам не пришлось совершать вообще никакого выбора, как я, собственно говоря, и поступил. Что было, то уже случилось, чего не было, того и не было.

Когда смотришь на вещи с этой точки зрения, может статься, что и расскажешь, ни с того ни с сего, своей жене о нападении на булочную. Ну рассказал и рассказал, да и история, которую повлек за собой этот рассказ, уже случилась. А если она на чей-то взгляд и покажется странной, то я считаю, что причины нужно искать во всей ситуации, сложившейся вокруг нее. Однако, что бы я там ни считал, это ничего не меняет. Ведь это не более чем просто моя точка зрения.

Мой рассказ о нападении на булочную был вызван незначительным происшествием. Я вовсе не вынашивал мысль когда-нибудь рассказать об этом жене, да и случайным рассказом из серии «к слову сказать» это не назовешь. Пока слова «нападение на булочную» не сорвались с моих губ в присутствии жены, я и сам не вспоминал, что когда-то давно ограбил булочную.

Воспоминания о нападении на булочную были вызваны невероятным голодом. Было уже почти два часа ночи. В шесть вечера мы с женой съели легкий ужин, в полдесятого уже юркнули в постель и заснули, а в такой поздний час почему-то одновременно проснулись. А проснувшись, почти сразу ощутили, что на нас напал голод, словно ураган из «Волшебника страны Оз». Такой подавляющий, невероятный голод.

Однако в холодильнике не оказалось ничего, что можно было бы по праву именовать едой. Французская салатная заправка, шесть банок пива, две засохшие луковички, масло и дезодорирующие пластинки, вот и все. Мы поженились всего две недели назад и пока еще не выработали четких общих взглядов насчет питания. Нам и без того предстояло выяснить уйму вещей.

В то время я работал в адвокатской конторе, жена – секретарем в дизайнерской школе. Мне было двадцать восемь или двадцать девять (почему-то всегда забываю, в каком возрасте я женился), а ей меньше на два года и восемь месяцев. Наша жизнь была полна забот и суеты, словно мы были рудокопами в огромной пещере, и поэтому нам как-то и в голову не приходило запастись продуктами заранее.

Мы вылезли из кровати и переместились на кухню. Не оставалось ничего иного, как просто сесть за стол друг напротив друга. Ведь мы были так голодны, и о том, чтобы заснуть, не было и речи, а просто лежать в кровати было невыносимо, поэтому мы встали, но голод не позволял нам ничем заняться. Сложно представить, почему вдруг возникло такое острое чувство голода.

Мы с женой поочередно открывали дверцу холодильника, возлагая на него последнюю надежду, однако, сколько бы раз мы его ни проверяли, содержимое не менялось. Пиво, лук, масло, салатная заправка, дезодорирующие пластинки. Конечно, можно было бы поджарить лук на масле, но эти две ссохшиеся луковички вряд ли смогли бы наполнить голодные желудки. Ведь лук едят вместе с чем-то, да и не тот это продукт, чтобы утолить голод.

– А как насчет пластинок от запаха, поджаренных а-ля франсез? – предложил я в шутку, но, как и следовало предположить, ответом мне было ледяное молчание.

– Давай прокатимся на машине, поищем круглосуточную закусочную, – сказал я. – Поедем по автостраде, наверняка там что-нибудь найдется.

Однако жена отказалась от моего предложения. Ей не нравилась сама идея выходить из дому, чтобы поесть.

– Что-то есть неправильное в том, чтобы выходить из дому в поисках еды после двенадцати ночи, – сказала она.

В таких вещах она исключительно старомодна.

– Да, наверное, – выдавил я из себя со вздохом.

Может, в начале супружеской жизни такое случается со всеми, но подобные заявления со стороны жены казались мне настоящим откровением. Вот и сейчас, услышав ее слова, я проникся чувством, что мы испытываем какой-то особый голод, который не утолишь так просто в каком-нибудь круглосуточном ресторане на автостраде.

А что такое особый голод?

Я могу описать его как некий образ.

Раз. Я плыву по спокойному морю на маленькой лодке. Два. Смотрю вниз и вижу на морском дне верхушку вулкана. Три. Расстояние от поверхности поды до вершины вулкана кажется незначительным, однако сложно сказать, так ли это. Четыре. Вода слишком прозрачная, и ощущение расстояния может оказаться обманчивым.

Вот примерно такой образ задержался в моей голове на две-три секунды в паузе между словами жены о том, что она не хочет ехать в круглосуточную закусочную, и моим согласием «наверное». Конечно, я не Зигмунд Фрейд и не могу точно проанализировать, какой смысл нес в себе этот образ, но интуитивно сумел понять, что этот образ – из разряда откровений. Именно поэтому я, хотя голод был таким из ряда вон сильным, полумашинально согласился с ее решением (а может, декларацией) не выходить из дома ради того, чтобы поесть.

Нам ничего не оставалось, как открыть банки с пивом. Потому что пить пиво гораздо лучше, чем есть лук. Жена не особенно жалует пиво, поэтому я выпил четыре банки из шести, а она оставшиеся две. Пока я пил пиво, она, словно белка в ноябре, рыскала по кухонным полкам и на дне одного пакета нашла четыре песочных печенья. Остаток от основы для торта-мороженого, они отсырели и стали совсем мягкими, однако мы поделили их поровну и тщательно пережевали.

Однако, к сожалению, ни пиво, ни песочное печенье не оставили и следа в наших желудках, охваченных голодом – бескрайним, как Синайский полуостров, когда смотришь на него сверху. Они просто пронеслись мимо, как часть невыразительного пейзажа за окном.

Мы читали надписи на алюминиевых пивных банках, то и дело посматривая на часы, бросали взгляды на дверцы холодильника, скользили глазами по страницам вчерашней вечерней газеты, краешком открытки собирали крошки печенья со стола. Время было темным и тяжелым, словно свинцовое грузило в рыбьем брюхе.

– Впервые так есть хочется, – сказала жена. – Интересно, связано ли это как-нибудь с нашей женитьбой?

Я ответил, что не знаю. Может, связано, а может, нет.

Пока жена вновь обшаривала кухню в поисках какого-нибудь съедобного кусочка, я свесился с лодки и посмотрел вниз, на вершину подводного вулкана. Прозрачность воды вокруг лодки вызывала во мне острое ощущение незащищенности. Казалось, что глубоко в желудке разверзлась огромная пещера. Ни входа, ни выхода, просто пещера. Это странное ощущение отсутствия внутри собственного тела, реальное ощущение того, что «отсутствие» существует, чем-то напоминало паралич от страха, когда забираешься на самую макушку высокого шпиля. Для меня стало открытием, что голод и боязнь высоты в чем-то схожи.

Вот в этот самый момент я и подумал, что прежде мне приходилось испытывать похожее чувство. ТОГДА я тоже был голоден, как и сейчас. Это же…

– Нападение на булочную, – выпалил я, не раздумывая.

– Какое нападение на булочную? – без промедления спросила жена.

Так я начал вспоминать о нападении на булочную.

– Когда-то очень давно я ограбил булочную, – объяснил я жене. – Это была небольшая и ничем не примечательная булочная. Да и хлеб ни вкусным, ни невкусным не назовешь. Обычная городская булочная, каких полно в городе. Она находилась посреди торгового квартала, хозяин сам пек хлеб и сам его продавал. Такая маленькая булочная. Когда заканчивался весь хлеб, испеченный с утра, она закрывалась.

– И зачем тебе понадобилось грабить такую булочную?

– Грабить большую булочную не было смысла. Хлеб нужен был нам, чтобы утолить голод, мы вовсе не охотились за деньгами. Мы были налетчиками, а не ворами.

– Мы? – переспросила жена. – Кто это «мы»?

– Был у меня дружок в то время, – ответил я. – Лет десять уже прошло. Мы были тогда совсем нищими, денег не было, даже чтобы зубной порошок купить. Не говоря уже о еде, которой все время недоставало. Поэтому, чтобы заполучить еду, мы с ним всякие скверные штуки вытворяли. В том числе и на булочную напали.

– Что-то я не понимаю, – сказала жена и пристально посмотрела на меня. Ее глаза будто искали бледнеющую на утреннем небе звезду. – Зачем было это делать? Почему вы не работали? Ведь хотя бы на хлеб-то можно было заработать? Как ни крути, это проще, чем грабить булочную.

– Не хотелось работать, – сказал я. – Мы тогда это точно для себя решили.

– А разве сейчас ты не работаешь? – спросила жена.

Я кивнул и сделал глоток пива. А затем потер глаза внутренней стороной запястья. От очередной банки пива стало клонить в сон. Сон, пытаясь перебороть голод, стал просачиваться в мое сознание, словно жидкая грязь.

– Меняется время, меняется атмосфера, меняется мировоззрение, – сказал я. – Слушай, давай-ка спать. Завтра обоим рано вставать.

– Не хочу я спать. Расскажи про ограбление булочной, – сказала жена.

– Неинтересная история, – сказал я. – По крайней мере, не такая интересная, как ты ожидаешь. Без приключений.

– Но все удачно сложилось?

Я сдался и потянул за кольцо очередной банки. У жены ведь такой характер, начнет спрашивать – не успокоится, пока все до конца не выяснит.

– Можно сказать, что удачно, а можно сказать, и нет, – ответил я. – В конечном итоге мы получили столько хлеба, сколько хотели, но никого так и не ограбили. Прежде чем мы попытались отобрать хлеб, хозяин булочной сам его нам дал.

– Просто так?

– Нет, не просто так. В этом-то вся загвоздка, – сказал я, покачав головой. – Булочник был без ума от классической музыки, и как раз в тот самый момент он слушал в своей булочной увертюры Вагнера. И вот он предложил нам сделку: если спокойно дослушаем до конца эту пластинку, то сможем унести столько хлеба, сколько захотим. Мы переговорили с приятелем и пришли к такому выводу: с нас не убудет, если нужно просто послушать музыку. В буквальном смысле это не является работой, и вреда от этого никому не случится. Поэтому мы убрали тесак и нож в дорожную сумку, уселись на стул и вместе с булочником стали слушать увертюры к операм «Тангейзер» и «Летучий голландец».

– А потом получили хлеб?

– Да. Затолкали в сумку почти весь хлеб, который был в булочной, и унесли с собой, а потом дня четыре или пять только им и питались, – сказал я и еще отпил пива.

Словно беззвучные волны от землетрясения на морском дне, сон настойчиво покачивал мою лодку.

– Конечно, на тот момент мы достигли своей цели, заполучив хлеб, – продолжал я. – Как ни крути, этот случай преступлением не назовешь. Своего рода обмен. Мы послушали Вагнера и взамен получили хлеб. С юридической точки зрения – что-то вроде торговой сделки.

– Но ведь слушать Вагнера – это не труд, – сказала жена.

– Вот именно, – подтвердил я. – Если бы булочник потребовал от нас помыть посуду или протереть окна, то мы бы наотрез отказались и просто отобрали бы у него хлеб. Однако булочник ничего такого не просил, он просто предложил нам послушать пластинку Вагнера. Что я, что мой дружок – мы оба пришли в замешательство. Кто же мог представить себе, что речь зайдет о Вагнере. Но это стало для нас вроде проклятия. Сейчас я думаю, что мы должны были отказаться от его предложения и, как и планировали сначала, пригрозить ему ножами и просто отобрать хлеб. Тогда бы никаких проблем не возникло.

– А возникли какие-то проблемы?

Я опять потер глаза внутренней стороной запястья.

– Ну да, – ответил я, – однако это не какая-нибудь конкретная проблема, различимая глазом. Тот случай стал рубежом, за которым все начало медленно меняться. А изменившись единожды, уже больше не стало прежним. В результате я вернулся в университет, успешно его закончил, работая в адвокатской конторе, стал готовиться к экзамену по праву. Познакомился с тобой, женился. Ситуация, в которой я мог бы повторно напасть на булочную, осталась позади.

– И вся история?

– Да, вся, – сказал я и допил пиво.

Теперь все шесть банок стояли пустые. В пепельнице валялись шесть колец от банок, словно оброненная русалкой чешуя.

Однако на самом деле неправдой было бы сказать, что ничего не изменилось. Произошло несколько конкретных вещей, видимых невооруженным глазом. Просто не хотелось рассказывать об этом жене.

– А что теперь делает твой дружок? – спросила жена.

– Не знаю, – ответил я. – Почти сразу после того случая наши пути разошлись. И с тех пор мы больше не встречались. Я не знаю, что он теперь делает.

Некоторое время жена молчала. Думаю, она уловила в моей интонации какую-то недоговоренность. Однако не сказала об этом ни слова.

– Но непосредственная причина того, что ваша дружба закончилась, была в том самом нападении на булочную?

– Наверное. Шок от этой истории оказался намного сильнее, чем может показаться со стороны. Мы несколько дней после того только и говорили, что о связи хлеба и Вагнера. Обсуждали, правильный ли выбор сделали. Однако к общему мнению так и не пришли. Если здраво рассуждать, наш выбор был верным. Мы никому не навредили, каждая сторона оказалась, в общем-то, удовлетворена. Ради чего так поступил булочник, я и сейчас не могу понять. В любом случае, он преуспел в деле пропаганды Вагнера, а мы смогли наесться хлеба от пуза. И при всем этом мы чувствовали, что совершили какую-то серьезную ошибку. Ошибка, смысла которой мы так и не поняли, отбросила тень на нашу жизнь. Поэтому я и использовал слово «проклятие». Без сомнения, это нечто вроде проклятия.

– И это проклятие уже исчезло? Эта тень над вами?

Из шести колец от пивных банок, лежавших в пепельнице, я сделал большое алюминиевое кольцо вроде браслета.

– Не знаю. В мире, наверное, полным-полно всяких проклятий. И когда происходит какая-нибудь дрянь, сложно сказать, связано ли это с проклятием или нет.

– Ты не прав, – сказала жена, пристально посмотрев мне в глаза. – Все встанет на свои места, если подумать хорошенько. Пока ты собственными руками не избавишься от этого проклятия, оно будет мучить тебя до самой смерти, как больной зуб. И не только тебя, но и меня тоже.

– Тебя?

– Так теперь я с тобой в одной связке, – сказала она. – Вот и наш голод сейчас от этого. До замужества я ни разу не чувствовала такого голода. Тебе не кажется, что это просто из ряда вон? Наверняка твое проклятие теперь нависло и надо мной.

Я кивнул, разобрал браслет из баночных колец и кинул их обратно в пепельницу. Так ли было все, как она говорила, или нет, я не знал. Однако после ее слов мне стало казаться, что она, возможно, права.

Голод, на некоторое время отступивший за пределы сознания, вернулся. И теперь был сильнее прежнего, отчего стала болеть голова, где-то очень глубоко. Спазмы со дна желудка, словно по соединительному проводу, отдавались вибрацией в голове. Будто внутри моего тела появились разнообразные сложные функции.

Я посмотрел на подводный вулкан. Вода стала такой прозрачной, что казалось – если не присматриваться внимательно, можно не заметить и самой воды. Такое чувство, будто лодка без какой-либо опоры плывет по воздуху. А камни на дне моря видны так ясно, только руку протяни – и достанешь.

– Еще и полмесяца не прошло, как я с тобой живу, однако все это время нутром чувствую присутствие какого-то проклятия, – сказала она.

А затем, пристально всматриваясь в мое лицо, она поставила локти на стол, сцепив пальцы в замок.

– То, что это проклятие, я не понимала до разговора с тобой, а теперь все встало на свои места. Тебя точно прокляли.

– Как тебе кажется, на что похоже это проклятие? – спросил я.

– Такое чувство, будто с потолка свисают пыльные занавески, которые уже несколько лет не стирались.

– Виной этому не проклятие, а я сам, – сказал я в шутку.

Однако она и не думала смеяться.

– Нет. Я прекрасно понимаю, что не ты.

– А если это проклятие, как ты и говоришь, – сказал я, – то что мне тогда делать?

– Еще раз напасть на булочную. И немедленно, – сказала она как отрезала. – Другого способа избавиться от этого проклятия нет.

– Немедленно? – переспросил я.

– Да, немедленно. Пока не прошел этот голод. Надо сделать то, что ты не сделал тогда.

– Разве булочные работают так поздно?

– Поищем, – сказала жена. – Токио большой город, наверняка где-нибудь должна быть и круглосуточная булочная.

Мы сели в подержанную «тойоту-короллу» и в половине третьего ночи отправились скитаться по ночному Токио в поисках булочной. Я сел за руль, с пассажирского сиденья жена стальным взглядом хищной птицы обшаривала обе стороны дороги. На заднем сиденье, словно тощая окостенелая рыба, лежало автоматическое ружье «ремингтон», в кармане ветровки жены с бряцанием перекатывались запасные патроны. В бардачке лежали две черные лыжные маски. Я и представить себе не мог, откуда у жены ружье. И лыжные маски. Ведь ни я, ни она ни разу в жизни на лыжах не катались. Однако раз она ничего не сказалаоб этом, я тоже не стал спрашивать. Лишь почувствовал, что супружеская жизнь – странная штука.

Однако, несмотря на наше почти идеальное снаряжение, мы не могли найти ни одной булочной, открытой ночью. Мы ехали по пустым улицам от Ёёги[1]1
  Здесь и далее названия районов Токио.


[Закрыть] к Синдзюку, затем по Ёцуя, Акасака, Аояма, Хироо, Роппонги, Дайканъяма в сторону Сибуя. Какие только люди и заведения не попадались нам в ночном Токио, не было лишь булочных. Зачем печь хлеб среди ночи?

По дороге нам дважды встретились патрульные машины полиции. Одна притаилась у обочины, другая довольно медленно обогнала нас сзади. Оба раза у меня под мышками выступил пот, однако жена, поглощенная поисками булочной, и не думала обращать на них внимание. При каждом ее движении, словно гречневая шелуха в подушке, перекатывались патроны в кармане.

– Хватит, – сказал я. – Так поздно булочные не работают. Такие вещи надо проверять заранее, а не…

– Стой! – крикнула жена.

Я быстро ударил по тормозам.

– Возьмем здесь, – сказала она спокойно.

Облокотившись о руль, я огляделся по сторонам, однако не увидел ничего похожего на булочную. Вокруг царила тишина, на всех магазинах вдоль улицы были спущены черные жалюзи. Лишь вывеска парикмахерской в темноте светилась холодным светом, как кривой стеклянный глаз. Метрах в двухстах впереди виднелась яркая вывеска «Макдональдса».

– Здесь нет булочной, – сказал я.

Однако жена, не сказав ни слова, открыла бардачок, вытащила изоленту и вышла из машины. Открыв водительскую дверь, я тоже вышел. Сев на корточки рядом с передним бампером, она отрезала приличный кусок изоленты и заклеила знак – так, чтобы номера было не разобрать. Затем обошла машину сзади и замаскировала задний номер тоже.

– Возьмем вон тот «Макдональдс», – сказала жена с таким спокойным выражением лица, будто сообщала, что у нас будет на ужин.

– «Макдональдс» не булочная, – заметил я.

– Ну вроде булочной, – сказала жена и вернулась в машину. – В некоторых ситуациях необходим компромисс. Остановишься перед «Макдональдсом».

Я сдался, продвинулся еще на двести метров и въехал на парковку «Макдональдса». На парковке стоял лишь блестящий синий «ниссан-блюберд». Жена протянула мне ружье, завернутое в одеяло.

– Да не стрелял я никогда из такой штуки и стрелять не хочу, – запротестовал я.

– А стрелять и не надо. Просто держи в руках. Никто сопротивляться не будет, – сказала жена. – Слушаешь меня? Сделаем по моему плану. Быстро входим внутрь. Продавец скажет: «Добро пожаловать в "Макдональдс"», и это будет знаком надеть лыжные маски. Понял?

– Понял, но…

– Ты направишь на продавца ружье, а затем соберешь всех работников и посетителей в одном месте. Это надо сделать быстро. В остальном положись на меня.

– Но…

– Как ты думаешь, сколько нам нужно гамбургеров? – спросила она. – Штук тридцать хватит?

– Наверное, – сказал я.

А затем вздохнул, взял ружье, слегка приоткрыл одеяло. Ружье оказалось тяжелым, как мешок с песком, и черным, как ночная тьма.

– Неужели нам и правда нужно это делать? – спросил я.

Частично этот вопрос был адресован ей, частично – мне самому.

– Конечно, – сказала она.

– Добро пожаловать в «Макдональдс», – сказала девушка за стойкой в фирменной «макдональдсовской» шапочке и слегка улыбнулась фирменной «макдональдсовской» улыбкой.

Я был уверен, что девушки не работают в «Макдональдсе» по ночам, поэтому замешкался на мгновение, увидев ее, однако сразу же опомнился и быстро натянул на лицо лыжную маску.

Девушка за стойкой ошарашенно смотрела на наши маски.

О том, что делать в таких ситуациях, не было написано ни слова в «Правилах обслуживания посетителей». Она была готова выдать продолжение фразы «добро пожаловать в "Макдональдс"», однако казалось, рот ее плотно сомкнулся и словам не выбраться наружу. И только фирменная улыбка кое-как зацепилась за уголки губ, изогнувшиеся, как молодой месяц на рассвете.

Так быстро, как мог, я вытащил ружье из одеяла, направил его в зал, однако там оказалась лишь парочка студентов, да и те крепко спали, положив головы на пластиковый стол. Две головы и два стаканчика из-под клубничного коктейля на столе напоминали авангардную инсталляцию. Студенты спали как убитые, поэтому я решил, что они не помешают нашему делу, и не стал будить. Затем я направил ружье на стойку.

В «Макдоналдьсе» оказалось трое сотрудников. Девушка за стойкой, менеджер лет тридцати, болезненного вида, с головой в форме яйца, и лишенная какого бы то ни было выражения бледная тень парня на кухне – наверное, тоже студент. Эта троица встала перед кассой и напряженно всматривалась в дуло моего ружья – ни дать ни взять туристы смотрят в колодец инков. Никто и не думал кричать или бросаться на меня с кулаками. Ружье было таким тяжелым, что я, не спуская пальца со спускового крючка, оперся им о кассу.

– Мы отдадим вам деньги, – хрипло пробормотал менеджер. – Правда, в одиннадцать снимали кассу, поэтому там немного, но мы все отдадим. Все равно эти расходы покроет страховка.

– Опустите жалюзи на входной двери и выключите вывеску, – приказала жена.

– Подождите, – возразил менеджер. – Я не могу этого сделать. Мне придется отвечать, если я своевольно закрою заведение.

Жена еще раз спокойно повторила свой приказ.

– Лучше сделать так, как вам говорят, – посоветовал я.

По его виду можно было понять, как сильно он растерялся.

Переводя взгляд с дула ружья над кассой на лицо моей жены и обратно, менеджер в конце концов решился, выключил подсветку вывески и, щелкнув переключателем на распределительном щитке, опустил жалюзи на входной двери. Все это время я внимательно следил за тем, чтобы он под шумок не нажал на какую-нибудь кнопку сигнализации для вызова полиции, но, видимо, в ресторанах сети «Макдональдс» не устанавливают такого оборудования. Кому придет в голову грабить ресторан быстрого питания?

Когда жалюзи закрылись с таким грохотом, будто битой лупили по ведру, парочка за столом продолжала крепко спать. Давно мне не приходилось видеть такого крепкого сна.

– Тридцать «бигмаков» навынос, – сказала жена.

– Мы дадим вам достаточно денег, не могли бы вы поесть в каком-нибудь другом месте? – сказал менеджер. – Мне потом сложно будет баланс подвести. Вы знаете…

– Лучше сделать так, как вам говорят, – повторил я.

Друг за другом они пошли на кухню и стали готовить тридцать «бигмаков». Студент жарил котлеты, менеджер укладывал их между булочек, девушка заворачивала гамбургеры в белую бумагу. За все это время никто из них не проронил ни слова. Я прислонился к большому холодильнику, направив дуло ружья на противень. На противне шипели котлеты, выложенные рядком, словно орнамент из коричневых капель. Будто рой невидимых мелких насекомых, сладкий запах жареного мяса стал проникать сквозь поры, смешиваться с кровью и циркулировать по телу. И в конце концов он весь сосредоточился в пещере голода, как раз в самом центре моего тела, где плотно прилип к розовым стенкам желудка.

Мне хотелось прямо сейчас взять один или два гамбургера, которые были уже упакованы и стопкой сложены в стороне, и начать есть, однако я не был уверен, что подобные действия входят в наши планы, поэтому решил спокойно дождаться, пока все тридцать гамбургеров будут готовы. На кухне стало жарко, под лыжной маской я начал обильно потеть.

Занятая приготовлением гамбургеров троица время от времени бросала взгляды на дуло ружья. Периодически я почесывал уши мизинцем левой руки. От волнения у меня начинают чесаться уши. Я пытался почесать ухо сквозь лыжную маску, ружье качалось вверх-вниз – вероятно, именно это не давало троице покоя. Я не снимал ружье с предохранителя, поэтому не было никакой угрозы выстрела, однако они этого не знали, а я не собирался об этом распространяться.

Пока они готовили гамбургеры, а я следил за ними, направив ружье на противень, жена поглядывала в зал и пересчитывала готовые «бигмаки». Она аккуратно складывала упакованные гамбургеры в бумажные пакеты с ручками. В один пакет влезало пятнадцать «бигмаков».

– Зачем вы это делаете? – спросила меня девушка. – Взяли бы деньги и убежали, а потом купили и съели, что пожелаете. Какая польза с того, чтобы съесть тридцать «бигмаков»?

Я ничего не ответил и лишь покачал головой.

– Извините за беспокойство, но булочные оказались закрыты, – объяснила жена девушке. – Если бы хоть одна булочная оказалась открыта, мы бы обязательно ограбили именно ее.

Не могу сказать, что подобное объяснение звучало убедительно, однако больше вопросов они не задавали, продолжая молча жарить котлеты, укладывать их между булочек и заворачивать в бумагу.

Когда два пакета с ручками были наполнены, жена заказала девушке два больших стакана колы и заплатила за них.

– Мы не собираемся красть ничего, кроме хлеба, – объяснила она девушке.

Девушка сделала какое-то непонятное движение головой. И покачала, и кивнула. Вероятно, она хотела сделать и то и другое одновременно. Мне казалось, что я понимаю ее чувства.

Затем из кармана жена достала тонкую упаковочную веревку – чего только у нее нет – и умело, словно пришивала пуговицы, привязала всю троицу к столбу. Похоже, они понимали, что говорить что-либо бесполезно, поэтому молча позволили себя связать. На вопросы жены «не больно?» и «кто-нибудь хочет в туалет?» они не ответили ни слова. Я завернул ружье, жена взяла набитые «бигмаками» пакеты, и через щель под жалюзи мы вылезли наружу. Парочка продолжала крепко спать, словно глубоководные рыбы. Интересно, что должно произойти, чтобы нарушить их сон?

Проехав минут тридцать на машине, мы остановились на стоянке у какого-то дома и вдоволь наелись гамбургеров, запивая колой. Я забросил в свою желудочную пещеру шесть штук, а жена четыре. На заднем сиденье машины оставалось еще двадцать «бигмаков». Вместе с рассветом исчез и наш голод, а казалось, он будет мучить нас вечно. От первых солнечных лучей грязная стена здания окрасилась в фиолетовый цвет, а огромная рекламная башня с надписью «SONY BETA HI-FI» заискрилась до боли в глазах. Вместе с визгом колес грузовиков дальнего следования, время от времени проезжавших мимо, до нас доносился шебет птиц. На канале FEN крутили музыку кантри. Мы выкурили одну сигарету на двоих. Докурив, жена положила мне голову на плечо.

– Неужели в этом правда была необходимость? – спросил я ее еще раз.

– Конечно, – ответила она, а затем сделала глубокий вздох и заснула.

Она была такой теплой и легкой – словно кошка.

Оставшись бодрствовать в одиночестве, я свесился с лодки и посмотрел на морское дно, но подводный вулкан уже исчез. На поверхности воды отражалось неподвижное небо, а легкие волны, словно развевающаяся на ветру шелковая пижама, нежно ударяли о борта лодки.

Я улегся на дно лодки, закрыл глаза и стал ждать, пока прилив отнесет меня туда, где я должен быть.