Текст книги "Час мертвых глаз (ЛП)"

Автор книги: Харри Тюрк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Но Альф уже не протрезвел больше. Не протрезвел и тогда, когда бармен каким-то волшебным образом достал откуда-то бутылку шипучего вина и смешал для Альфа напиток, состоявший из шампанского, пива и фруктового сока.

– Жаль, – произнес бармен с сожалением, когда оба офицера становились все громче, вместо того, чтобы протрезветь, – эта микстура помогала даже людям, у которых уже была белая горячка. Он, наверное, вообще ни к чему не привык.

Но Гизела сама больше не могла точно понять, что говорил бармен. Они пили дальше. Попеременно за Гизелу, за войска связи, за роту Альфа, за метод осуществления массового уничтожения, и за победу.

– Это…, – лепетал Альф неуверенно, –… наша жизнь, или, может быть, и нет! Единственный шанс победить, победить совсем неожиданно…… еще в этом году… Он не чувствовал, что пролил так много алкоголя на брюки, что они уже промокли насквозь. Он обнял Гизелу и щупал рукой под ее плечом. Связист наблюдал за этим с сонными глазами.

– Гизела, – мямлил Альф, – еще одна… неделя! Тогда я не буду… больше… у тебя…

Бармен закурил. Сегодня тут было лишь слабое движение. Бар, в которых не происходит ничего, кроме того, что два мужчины и одна женщина систематически напиваются, был скучным.

– Посмотрите на этого мужчину…, – начал Рибек торжественно, – посмотрите на него, как он сидит здесь и держит вас за руку! Он пришел из ада! И он снова пойдет туда. Для вас! Вы не должны никогда забывать ему об этом! Своим телом он защищает вас. Ради вас он добьется победы! Это святое понимание жизни немецкого солдата… Он рыгнул и бесцеремонно попросил прощения.

С победой это будет трудно, думал бармен. Они вроде бы бомбили Оснабрюк. И Швайнфурт и Дармштадт. Пожалуй, там мало что после этого останется. Проклятое время, когда же оно закончится, иначе они, возможно, придут даже сюда. – Еще раз того же? – поинтересовался он.

– А разве мы когда-то пили что-то другое, кроме того же самого? – пробормотал Альф довольно громко.

– Нет, слушаюсь!

– Ха…, – Альф удивленно поднял брови. – Был солдатом?

– Очень много! – ухмыльнулся бармен.

Альф покачал головой. Человек отвечает «очень много»! И таким он был солдатом. Радуйтесь, что мы быстро с этим справились! Из вас мы бы… сделали солдата, настоящего. Не так как с этим вашим «очень много»! Вы австриец, да? Из Остмарка? Обычное дело, австрийское разгильдяйство! Мы бы уже с этим справились…

– Я убежден в этом, господин лейтенант! – бармен снова ухмыльнулся. Он поставил им бокалы и записал в два раза больше. Сегодня я еще немного приблизился к костюму, подумал он. Потом он сказал вежливо: – Так точно, господин лейтенант. Убежден в этом, господин лейтенант.

… Все уже больше не солдаты, – печально констатировал связист, – …никакие уже не солдаты. Жалкие штатские… никакого представления…

– Мальчуган…, прошептала Гизела Альфу на ухо, – это так… это уже помаленьку становится слишком…

Альф крикнул с поднятым бокалом: – Вы должны были бы увидеть моих ребят! Парни! Мои ребята, если бы они здесь были…

Конечно, думал бармен, если бы они все так много пили, то я собрал бы денег на костюм за один день.

Внезапно Альф покачал головой. – Где… полковник? Где он, когда здесь учения? Все время женщины… Гизела, я полагаю…

– Да, – быстро сказала девушка, и это прозвучало в некоторой степени трезво, – мы лучше бы еще немного отдохнули. Завтра мы хотим подняться вверх в горы. Она отодвинула бокал назад, и отрицательно махнула рукой, когда бармен снова хотел наполнить его.

Это некорректно с ее стороны, думал он, быстро записывая на листок еще по бокалу всем. Это некорректно, потому что сегодня он так или иначе больше уже ничего не получит, а если она его оставила здесь, получилось бы еще по несколько бокалов. Она не сделала так в прошлую зиму, когда была здесь с одним из Ваффен-СС. Но он также и выдержал больше, чем этот смешной дядя-парашютист. При этом они должны, вроде бы, много пить, как я слышал…

Он получил от них кучу денег, но они не заметили, что он их обманул. Он был чертовски доволен, когда оба офицера, покачиваясь, ушли. Это стоило того. Он быстро позволил себе одну рюмочку коньяка.

Он был плохим солдатом, и когда он был новобранцем они так мучили его, что он порой был готов повеситься в сортире. Фипс вам ничего не должен, думал он, Фипс заставит вас за это заплатить! они содрали шкуру с него, что он собрался иногда близко вешаться на отхожем месте. В такие мгновения он забывал обо всем горе своей солдатской жизни и о деревянной ноге. В такие мгновения Фипс, бармен, гордился тем, как смело он мстил, и в такие мгновения у него было возвышенное чувство, что он с его покалеченным телом, является господином над всеми офицерами сухопутных войск, военно-воздушных сил и военно-морского флота.

Альф очнулся в своей комнате, где он в очень неудобном положении лежал на кровати рядом с Гизелой. Он сразу почувствовал, что его живот испытывал спазмы, и его в некоторой степени протрезвило. Он, спотыкаясь, побрел к туалету, и когда по прошествии довольно долгого времени немного облегченно он снова вернулся в комнату, он внезапно заметил Гизелу. Она лежала поперек кровати, так же как он оставил ее. Платье съехало и обнажило плечо. Альф опустился рядом с нею и неуверенно полез рукой в вырез ее платья. Девушка извергла недовольный звук. Она мало что носила под платьем, но у Альфа были неуверенные пальцы. Она сердито повернулась на бок.

– Что, любимая? – спросил он наивно.

– Жаль мое платье…, – пробормотала она, не открывая глаза.

Он снова приблизился к ней, но она вяло ударила его в бок. – Этого не будет, мальчуган. Ты пьян. Ты только испортишь мое платье. Эта история того не стоит…

– Любимая…, – просил Альф.

Она поднялась, качаясь, и с удивительной сноровкой сняла платье через голову. Он поднял его и положил на стол. Когда он повернулся и снова хотел к ней, она уже лежала в его кровати и натянула на себя сшитое из отдельных лоскутов одеяло. – Ложись туда…, – мягко сказала она, – и выспись. Ты слишком много выпил…

– Но, все же… это…

Она подвинулась и уступила ему место. Наконец он неуклюже опустился рядом с нею и растянулся. Он забыл раздеться, и только когда он немного приподнял сшитое из отдельных лоскутов одеяло, заметил, что девушка действительно заснула. Он касался ее пару раз, но она недовольно двигала плечами и говорила недружелюбно: – Не будь ребенком! Это не должно быть именно сегодня. У нас еще есть несколько дней.

Это обижало его, так как он чувствовал себя сильным и трезвым. У него еще после туалета оставался горький вкус во рту и он не решался поцеловать ее. Он вытянулся возле нее и чувствовал ее тело, и единственное, что она позволила ему, это положить его руку на ее грудь. Через некоторое время он убрал ее и скрестил обе руки под головой.

– Ты не знаешь нашу жизнь, – сказал он, – ты не знаешь, через что нам приходится пройти…

– Нет, – сказала она сонно, – и если бы даже и я знала это, все равно этой ночью ничего больше не произошло бы, мой дорогой. Но расскажи еще немного о том, через что вам приходится проходить. Под это так прекрасно засыпается…

Он был оскорблен и думал, не выставить ли ее ему за дверь. Но у него не хватило сил сделать что-то такое. Он только наморщил лоб и сказал: – Никто не знает, что мы выполняем. И никто об этом не узнает. И ты тоже. День за днем и ночь за ночью рисковать своей жизнью…

Она уютно потянулась. Ее белокурые волосы разметались по подушке. Он не смотрел на нее. Он уставился в потолок. Он чувствовал себя оскорбленным и высмеянным, отвергнутым. Он совсем иначе представлял себе эту ночь.

– Расскажи немного, как вы там рискуете своей жизнью…, – пролепетала она, – это так приятно, перед тем как уснуть…

Он не отреагировал на это, но все же продолжил говорить. Он увидел свою роту так отчетливо перед собой, как будто бы он стоял среди солдат, теперь, в этот момент, когда он лежал в кровати рядом с белокурой девушкой.

Он видел напоминающее хищную птицу лицо Цадо, вопросительные глаза Биндига и язвительный взгляд Тимма. Он вспомнил, что они отправились на задание как раз в тот день, когда он начал свой отпуск. И он начал рассказывать о них. Он рассказывал пьяной женщине все то, чего не видел сам, о чем ему только докладывали. Ночи, неподвижно проведенные в какой-то роще, молниеносное, беззвучное убийство часового и сухой лай пистолетных выстрелов. Страх оказаться обнаруженным, и отчаяние, если был обнаружен. Он изображал взрыв подрывного заряда и предсмертный крик русского, кровь, приставшую к форме солдат, и их бледные, усталые лица, когда они возвращались. Он изображал всё настолько жестко и жестоко, что он сам начал верить, что пережил это лично. Он хотел поразить женщину всей этой жестокостью, он хотел внушить ей уважение к себе, и ему доставляло почти садистское удовольствие описывать ей, каким способом можно убивать людей. Он никогда не видел мертвого русского, но он очень точно описывал его.

Однажды Цадо изобразил ему, как они убирали часового. Теперь он описывал также и все это и чувствовал, как кровь при этом прилила к его голове, как он становился все трезвее, все более яростным в своей беспомощности. Он хотел поразить ее и внушить ей страх и уважение. Здесь лежал не просто какой-то лейтенант вроде того другого, связиста. Здесь лежал Альф, который вел подразделение в бой, был привычен убивать, холодно и жестоко, для которого человек стоил немногим более, чем потерянный патрон, женщина столько же как бесполезный вытяжной шнур ручной гранаты.

– Пощади Бог того, кто попадет нам в лапы…, – говорил он. Его голос начал дрожать от возбуждения. – Иногда я хотел бы сказать это всем людям. Наступит время, когда мы потребуем от каждого отчета о том, что делал он сам, в то время как мы рисковали нашей жизнью… Тогда то, кто сегодня еще не знает этого, заметит, кто мы… и…

В комнате было тепло. Пот выступил у него на лбу. Он двигался инстинктивно. Он хотел нанести ей какую-то обиду, которая напоминала бы ей о нем и об этой истраченной попусту ночи, и он подыскивал слова, в то время, как она спокойно дышала возле него, с открытым ртом, с губами, еще красными от помады, и с густыми осветленными волосами, делавшими ее старше, чем она была на самом деле. Он потянулся и начал снова, стараясь сконцентрировать все мысли на том, что он говорил. И пока он в он потягивался, еще до того, как он знал, что он хотел рассказать, он услышал, как она тихо и недовольно бормочет: – Боже мой, ты бы, по крайней мере, снял ботинки. На мне мои самые лучшие чулки, а ты даже не сможешь прислать мне пару новых с этого паршивого востока, если ты вдруг их порвешь…

Томас Биндинг: все мечты умирали

Когда они остановили шестой автомобиль и отвели его с дороги к дровяному складу, Биндиг настолько замерз на своем посту, что начал стучать зубами. Прошло уже довольно много времени, и до сих пор не случилось еще никакого инцидента. Казалось, будто на некоторое время наступило спокойствие. Биндиг медленно поднялся. Он неуверенно стоял на ногах и довольно долго делал разные движения, чтобы кровь быстрее текла по венам.

Паничек недовольно лежал, вжавшись в снег, и дыханием грел себе руки.

Биндиг отошел немного в сторону, чтобы размять ноги. Он с удовольствием спустился бы к дороге, и по лесному пути дошел бы до дровяного склада, но он не решался покинуть свой важный пост. Потому что Тимм приказал ему, чтобы он ни на мгновенье не оставлял без внимания развилку дорог. Так что он сделал только пару шагов назад в лес и постучал ногой о ногу в холодных сапогах. Он впервые надел сапоги; обычно, если они прыгали в немецкой форме, они всегда носили эластичные шнурованные ботинки. Он, как и другие тоже, особенно тщательно забинтовал лодыжки, но бандажи были немного тесными, и он охотно ослабил бы их. Он думал, решиться ли ему снять сапоги и перемотать бандажи заново, но потом воздержался, потому что это длилось бы слишком долго, а на дороге сигнал тревоги мог бы поступить в любую минуту.

Сквозь заснеженные деревья падал бледный, слабый лунный свет. У этой ночи ничего не было от расплывчатого серебра других ночей. У нее не было колдовства. Перед луной проплывала тонкая гряда облаков. Биндиг подумал, что в ближайшие ночи выпадет много снега. Приближалось Рождество.

Он сам не знал, зачем он внезапно отцепил свою белую маскировочную накидку, висевшую у него в скатанном виде на ремне, и накинул ее на себя. Он набросил ее на плечи, и натянул капюшон на голову.

Паничек сопел и плюнул далеко в снег, когда Биндиг снова подошел к нему. – Ты нарядился как ночное привидение, – сказал он вполголоса. Потом он вытащил сигарету из кармана шинели и зажег ее. – Когда это все для меня закончится, я почувствую себя куда лучше, – сказал он при этом.

Он честно так и думал. Он впервые боялся. Ему было нехорошо, пожалуй, от соседства с мертвецами, которые лежали там, по ту сторону дороги, в лесу. Надо надеяться, они, по крайней мере, немного закидали их снегом, подумал он; если что-то сорвется, и они найдут мертвецов, тогда тут такое начнется! Хотя тут все равно такое начнется, если что-то пойдет не так. Мы здесь сидим как мыши в мышеловке. И не они поставили мышеловку, а мы сами. Они поймают нас в любом случае. Им для этого не понадобится много усилий. Он быстро взглянул на часы, но время, которое показывали стрелки, его не удовлетворило. Было еще слишком долго до часа, когда самолет должен был забрать их. Ему казалось, как будто каждая минута таила в себе смерть, и ничего больше не имело смысла, ни тихо спрятаться в темноте под деревьями, ни греть пальцы, ни внимательно прислушиваться к каждому шуму. Он поспешно затянулся сигаретой, не обращая внимания, что она при этом ярко вспыхнула. Он затушил ее наполовину недокуренной и принялся на ощупь искать шоколад, лежавший у него в кармане. Он съел кусок, а когда спрятал шоколад, то потянулся за галетами, которые россыпью лежали в его кармане. Паничек, сильный как медведь, был настолько неспокоен, что Биндиг, наконец, спросил его: – Да что это с тобой такое? Спустись вниз и подвигайся немного, мне кажется, ты замерз!

Паничек почувствовал облегчение, когда встал и сделал несколько шагов. Он шел вдоль тонкой жилы кабеля, так как Тимм поручил ему контролировать время от времени связь. Это было бесполезно, так как на пути между постом Паничека и перекрестком, где лежал обер-ефрейтор с телефоном, ничего не происходило.

Биндиг механически схватил телефон и подтянул его к себе. Он посмотрел вниз на дорогу, но не мог обнаружить маленького русского. Он прятался с другого края, пока от перекрестка не поступила инструкция, которую Паничек принял и крикнул ему.

Сидя у телефона, закутавшись в белую накидку, Биндиг вслушивался в ночь. От дровяного склада еще порой до некоторого времени доносились шумы моторов, но теперь тихо стало и там. На участке, который они заминировали раньше, они оставляли машины и помимо земли минировали теперь и сами автомобили. Операция «Кладбище», думал Биндиг, это название считалось для автомобилей, которые они собрали там. Но оно распространялось и на водителей, лежавших в стороне где-то в лесу.

Паничек лежал рядом с обер-ефрейтором на перекрестке и зажег себе сигарету, когда издалека послышался шум автомобиля. Он подумал, бежать ли ему теперь назад, но, похоже, было уже слишком поздно, и потому он только быстро покрутил рукоятку, пока на другом конце провода не ответил Биндиг. Он сказал ему, что подъезжает машина, и Биндиг ответил: – В порядке, с этим я уже справлюсь. Оставайся там, пока это не закончится.

Затем машина уже была видна. Он подъезжала довольно быстро к перекрестку, где стояли оба постовых. Джип, несмотря на холодную ночь, ехал без верха, в нем сидело четверо закутанных в шинели человек. Русский на перекрестке поднял сигнальный флажок, и джип уменьшил скорость. Он остановился точно между одним постовым с флажком и другим, с поднятым воротником шинели, стоявшим у обочины с пистолетом-пулеметом на груди. В то самое мгновение, когда русский с сигнальным флажком подходил к машине, он узнал генеральские звезды на погонах на форме одного из мужчин. Он автоматически встал навытяжку и поднял руку к меховой шапке.

Это был тот мужчина, с которым Цадо последним говорил о ноже, и теперь он должен был сказать то, что приказал ему Тимм для таких случаев, а именно, что по дороге движутся несколько тягачей с испорченными танками и джип должен ехать осторожно, так как тягачи едут без света. Тогда генерал кивнул бы, водитель дал бы равнодушно газ, и тогда джип двинулся бы дальше, не обратив внимания на этих двух постовых.

Он не сделал этого, но он говорил, все еще держа руку у шапки, то же самое, что он говорил водителям тех шести машин, которые теперь уже стояли на дровяном складе. При этом он смотрел на генерала, и его глаза жмурились очень тонко. Убить этого генерала, это было бы что-то неповторимое. Это была попытка исполнить месть. Водитель медленно снова дал газ, и пока джип проезжал мимо, постовой подал обер-ефрейтору оговоренный знак. Биндиг снял трубку и спустя две секунды подал знак русскому у развилки лесной дороги. Тот вышел на дорогу и поднял сигнальный флажок.

Водитель повернул машину к правой стороне дороги, и когда постовой с флажком подошел, генерал недовольно спросил: – Кто это распорядился со всеми этими объездами?

– Распоряжение штаба армии, товарищ генерал! – ответил маленький русский. Генерал покачал головой и произнес: – Странно.

Потом он обратился к офицеру, который сидел рядом с ним, и сказал сердито: – Это какие-то дурацкие распоряжения. По такой дороге спокойно два Т-34 проедут.

– Я тоже так думаю, – ответил другой офицер, посмотрев на дорогу.

– Впрочем, эти лесные дороги здесь часто бывают болотистыми. Так что я не уверен, что мы…

– Вы проконтролировали дорогу? – спросил генерал человека с сигнальным флажком.

Тот догадался, что здесь начиналось что-то, что пошло бы не гладко. Он объяснял, что дорога в порядке, но генерал нетерпеливо стучал пальцами в толстых шерстяных рукавицах, по железной спинке переднего сиденья. Он подумал о колонне танков, которая подъезжала в нескольких минутах за ним, и вспомнил, что марш колонны был оговорен со штабом армии. И никто ничего не говорил об объездах.

Совершенно неожиданно генерал сердито приказал водителю: – Назад. Назад к передвижной радиостанции. Посмотрим, кто здесь должен уступать дорогу.

Водитель развернул джип с элегантным виражом. Снег закружился под колесами, и тогда машина покатилась тем же путем назад, к перекрестку. Она ехала быстро, и оба русских на перекрестке посчитали эту быстроту знаком того, что их предприятие раскрыто. Паничек из своего убежища рядом с обер-ефрейтором не мог узнать, кто из обоих первым выстрелил в джип. Но он слышал очередь из одного пистолета-пулемета и вскоре после этого из пистолета-пулемета второго. Он видел, как джип на дороге начал ехать зигзагами, как из него было видно дульное пламя, и как он остановился, наконец. В то же самое мгновение один из обоих русских на перекрестке медленно падал к земле. Тут Паничек быстро схватил телефонную трубку и прокричал по проводу Биндигу несколько слов. Он небрежно бросил трубку, так как обер-ефрейтор возле него вскинул пулемет и выскочил на дорогу. Паничек схватил оба пулеметных диска, которые лежали возле телефона, и выскочил за ним. Из джипа, который наискось стоял на дороге, четыре пистолета-пулемета стреляли с прямо-таки невероятной точностью. Еще прежде чем Паничек добежал до обер-ефрейтора, который лежал за пулеметом, он почувствовал удар в грудь. Он сделал нерасторопный прыжок вперед и добрался до обер-ефрейтора, но когда он упал рядом с пулеметом, у него из рук упали диски, и позади, где дорога терялась в темноте, появился первый танк.

Биндиг услышал выстрелы. Нельзя было отличить, кто именно стрелял, так как у них всех там на перекрестке было русское оружие. Постовой с флажком исчез с улицы. Биндиг окликнул его пару раз, но никто не отозвался. Тогда он услышал танки. Сначала можно было слышать только глухой гул дизельных двигателей, но потом зазвенели гусеницы, а вслед за этим затрещал моторов сырой нефти, но тогда первый выстрел танковой пушки. Выстрел был нацелен на ближнюю дистанцию, так как разрыв снаряда слился с выстрелом. Затем последовал второй, третий.

Внезапно какая-то фигура прошмыгнула с лесной дороги. Она оставалась несколько секунд на главной дороге и затем понеслась к Биндигу. Это был Тимм. Он, не медля, упал рядом с Биндигом и дико принялся крутить ручку телефона. Он тряс трубкой и дул в нее, но на том конце никто не отвечал. Тут он тихо выругался и взглянул в сторону дороги:

– Где Иван, который стоял там внизу? – накинулся он на Биндига.

– Исчез, – сказал Биндиг, – он не к вам побежал?

– Свинья! – выругался Тимм. – Он сбежал. И один из других двоих тоже. Тебе надо было их прикончить…

Он прислушивался к перестрелке на дороге, но это больше не было перестрелкой, потому что пулемет, из которого стрелял обер-ефрейтор, замолчал. Были только лишь отдельные выстрелы танковых пушек и между ними злой лай пистолетов-пулеметов. Моторы, кажется, были приглушены. Танки не знали, что их еще ожидало, потому они остановились.

– Нам нужно убираться отсюда! – сказал Тимм. Это прозвучало необычно сдавленно, Биндиг впервые слышал, чтобы Тимм так говорил, но он не мог понять, не было ли это потому, что он должен был шептать.

– Куда? – спросил он. Перед ним лежал пистолет-пулемет. Рядом с ним несколько снаряженных магазинов. Тимм заметил его взгляд.

– Этим ты их не задержишь. Там, как минимум, полдюжины танков.

– Ну, – подтолкнул его Тимм, – мы сматываемся, пока они не добрались сюда. Каждый по одиночке попытается добраться до озера, где приземлится машина. Он поднялся и взглянул на дорогу. Меховую шапку он опустил низко на лоб. Стволом пистолета-пулемета он раздвинул ветки. Потом он еще раз повернулся и приказал Биндигу: – Теперь мы взорвем пару колымаг и убежим. Ты подождешь, не возвратится ли еще кто-то из тех впереди. Ты все ему расскажешь. Если увидишь первый танк, убегай. Тогда никто больше не придет

Биндиг хотел что-то ответить. Он даже уже открыл рот. Но Тимм уже пробрался через ветки и выскочил на дорогу. Биндиг увидел, как он внимательно слушал в сторону перекрестка, где шум умолк на секунды. Затем Тимм перескочил через дорогу и так же бесшумно, как он пришел, прошмыгнул на лесную дорогу.

– Больше никто не придет, – сказал Биндиг самому себе. – Придут только танки.

Он снова пригнулся и присел на корточки возле пистолета-пулемета. С перекрестка донесся одиночный выстрел. Биндиг увидел, как небо за лесом на долю секунды изменило свой цвет. Показалось, будто яркий свет вспыхнул под вершинами деревьев. Затем снова был лязг гусениц и гул двигателей. Биндига тут же охватила дрожь. Он смотрел через ветки туда, где дорога выпутывалась из-за засыпанных снегом елей. Он механически взял пистолет-пулемет и привел его в готовность. Танки снова катились, это можно было слышать. Биндигу казалось, что он видит их перед собой, покачивающихся и с низко опущенными пушками, с закрытыми люками, с вихрем снега, поднятого гусеницами. Он как бы видел сквозь бронированные листы и вглядывался в лица солдат за рычагами управления. Он видел, как наводчик наблюдает через свои оптические приборы, в черном шлеме с мягкими утолщениями на голове. Он видел под этими шапками все эти многие лица, которые он видел восковыми и оцепеневшими от смерти. Они, кажется, были живы. И он видел также лицо женщины из грузовика, светлая кожа с тонкой кровавой нитью, и слышал хрустящий звук, когда Тимм разрывал ей рубашку на груди. Он оглянулся, как будто бы они теперь стояли уже все вокруг него, нацелив на него пистолеты-пулеметы. Тут зазвонил телефон. Только один раз, тихо. Он поспешно перевернулся, схватил трубку и тихо крикнул: – Алло, Паничек… Что…

На том конце провода послышался глубокий, гортанный голос. Он был очень хриплым и взволнованным, и она звал кого-то. Снова и снова то же. Один раз и еще раз, три раза, четыре раза. Это не был голос Паничека, и не голос обер-ефрейтора тоже. Биндиг выронил трубку. Она исчезла в рыхлом снегу, и звонок последовал снова. Несколько шагов вдоль провода… подумал Биндиг торопливо. Но тут отвесный желто-красный сноп огней вырвался там над дровяным складом, и взрывная волна с треском как порыв ветра пронеслась по ветвям, сбрасывая снег. Свет пламени остался, и к пламени добавились беспорядочные взрывы боеприпасов, которые были в грузовиках. Ящик трассирующих снарядов взорвался, и волшебный фейерверк из запутанных зеленых линий на секунду взметнулся над верхушками деревьев. Ветер донес сюда запах горящего горючего, обугленной резины и краски.

Этот взрыв будто разбудил Биндига. Он должен уйти отсюда прочь. Отсюда и за другими. Он схватил пистолет-пулемет и подобрал повыше белую накидку. Он выскочил на дорогу и поскользнулся, но удержался на ногах и принялся бежать. Но в то же самое мгновение первый танк медленно выдвинулся из леса. Это был окрашенный в белый цвет Т-34.

Биндиг почувствовал удар в голове, прямо над лбом, где начинались волосы, и потом он услышал дробь пулеметной очереди; когда он скользил, качаясь, по дороге, он видел как через молочное покрывало, как танк остановился и опустил пушку. Он был оглушен ударом, и кровь лилась ему в глаза. Он потерял шапку, вероятно, выстрел сорвал ее. Это были только крохотные доли секунд, когда он думал: смерть ли это? Наступит ли она теперь и именно так? Из этой пушки? Или это уже прошло, после удара в лоб?

Пулемет выплюнул новую очередь. Он видел, как дрожит дульный огонь, но пули проносились над ним и попадали в снег. Теперь выстрелит пушка, думал он, теперь желтый огонь вспыхнет там в дуле, и тогда это закончится. Он пошевелил веками. Кровь капала в снег. Тут он заметил, что может передвигаться. Он вскочил с неслыханным усилием и встал на ноги. Земля качалась, но Биндиг стоял, и тогда он сделал скачок вперед и побежал на лесную дорогу. Он отошел лишь на несколько шагов, когда из дула пушки вспыхнул огонь, и снаряд пролетел над местом, где он только что лежал, упал дальше за ним в снег и взорвался. Взрывная волна бросила Биндига на ствол дерева, но он удержался, удивляясь тому, что он все еще был жив, что он мог ходить, мог думать. Он пробежал немного вдоль дороги. Здесь танк больше не мог его видеть. Каждый шаг вызывал у него сверлящую боль в голове. Ему хватило сил вытереть кровь с глаз белой тканью маскировочной накидки, пока он продолжал бежать. И тогда он услышал, как мотор танка взвыл, и гусеницы снова начинали дребезжать.

Это было много гусениц, Биндиг их слышал. Он знал, что они выползут теперь все, один за другим, там между деревьями. Через пять секунд или чуть больше они могли быть на развилке лесной дороги. Биндиг внезапно заметил светлое место на левой стороне дороги между елями. Дальше впереди трещал огонь, там, где стояли горящие машины. Биндиг разогнался и одним скачком прыгнул между елей слева от дороги. Он, шатаясь, пошел дальше, углубляясь в сплетение спутанных ветвей. После нескольких дюжин шагов он упал лицом вниз и остался лежать. Он тяжело дышал, и к сверлящей боли в голове добавилась кровь, которая обжигала глаза. Он снова и снова вытирал ее, но ничего не помогало. Тут он вспомнил о перевязочном пакете. Он ощупью полез рукой туда, где он должен был быть, и разорвал его окоченевшими пальцами. Он не мог точно нащупать рану, но он чувствовал липкую кровь и разрыв в коже длиной в сантиметр. С большим усилием ему удалось привести марлю в правильное положение и связать концы повязки на затылке. Боль, глухое сверление, не ослабевала. Биндиг вытащил из брюк жестяную трубочку с болеутоляющими таблетками. Он вытряхнул, не считая, несколько маленьких белых пилюль на кровавую ладонь и поднес их ко рту. Когда он почувствовал слабую горечь таблеток, он быстро втолкнул в рот вслед за ними горсть снега.

Тут первый танк затормозил перед началом лесной дороги и повернулся на одной гусенице. Из его пушки вырвалась длинная молния, и снаряд разорвался где-то далеко позади, поблизости от пожара на дровяном складе. Потом он рванул вперед и, размалывая глубокий снег на краю дороги, поехал туда, где лежали останки автомобилей. Он промчался мимо укрытия Биндига, и другие следовали за ним, один за другим, с гремящими двигателями, разбрасывая своими гусеницами снег и перекопанную землю за собой. Биндиг полз дальше. Сначала это давалось ему тяжело. Но затем он собрал все силы и двинулся между деревьями вперед.

Повязка на лбу впитывала кровь. Биндиг теперь мог лучше видеть, но тем сильнее мучила его боль в голове. Как будто кто-то ударил его по черепу тяжелым предметом. Он снова и снова ощупывал голову возле повязки, чтобы определить, не было ли там еще одной раны, но ничего не находил. За ним гремели танки. Они еще не шли по его следу, но они все же уже гнали его. Лязг их гусениц заставлял его собрать последние силы и, спотыкаясь, идти вперед. Он бежал, не обращая внимания, что ветки стегали его лицо, и он цеплялся за ветки маскировочной накидкой. Тогда позади на дровяном складе прозвучал первый выстрел. Послышался короткий, сильный треск, и Биндиг внимательно, продолжая бежать, прислушивался к следующим выстрелам. Но пушки танков молчали. Вместо этого слышались поспешные, суровые команды. Крики, внушавшие Биндигу страх. Он не чувствовал как ветви раздирали ему лицо, как снег проникал сверху в сапоги, всякий раз когда он падал и снова, ползая, вскакивал. Он слышал голоса и свист свистка, и он знал, что это значит. Он знал, что сейчас солдаты спрыгивали с танков, где они сидели, сжавшись в клубок, с оружием между коленями. Теперь они выстраивались в цепь и входили в лес. На расстоянии голосовой связи один от другого, с пистолетами-пулеметами, направленными стволом вперед. Ему казалось, что они подходили к нему, хотя в действительности они шли в другом направлении. Они шли по пути отхода других, рассредоточившись, и с бдительными глазами, в уверенности, что настигнут убегавших. Они не знали точно ситуацию, но поняли, что произошло.

Биндиг спотыкался на дороге, а потом снова пробирался через заросшую еловую чащу. Это давалось ему тяжело, но он знал, что здесь он был бы в наилучшей безопасности. В этой чаще его было очень сложно разыскать.

Шумы за ним стихли. Моторы танков еще работали. Но они работали, стоя на месте, и пушки молчали. Только пистолеты-пулеметы лаяли. Биндиг вытер лоб рукавом. Повязка пропиталась кровью, и кровь снова лилась ему в глаза. Он достал на ходу второй перевязочный пакет, а потом он присел на корточки в снег и намотал его поверх первого. У него не было болей, когда он касался марли на ране, и помрачение сознания ослабело немного. Таблетки действовали быстро. Он крепко завязал узлом бинт и поднялся. В этот момент он услышал далеко позади себя пулеметную стрельбу. Это были быстрые очереди. Она зло трещали в ночи, и Биндиг знал, что рассредоточенные для облавы красноармейцы настигли других. Это был конец. Он сплюнул горький привкус таблеток и побежал дальше. У него не было цели, не было и времени, чтобы сориентироваться. Он лишь бежал дальше в лес, прочь от шума выстрелов и глухого бормотания приглушенных танковых двигателей. Он прижимал одну руку к повязке, а другой вытащил пистолет из сумки. Он потерял пистолет-пулемет на дороге, не заметив этого. У него был только пистолет и две ручные гранаты.