Текст книги "Час мертвых глаз (ЛП)"

Автор книги: Харри Тюрк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Тимм удовлетворенно глядел на Биндига, который крался перед ним, ловко как кошка, с неслышными, эластичными движениями, оружие в руке. Тимм гордился им. Я воспитал этого мальчика, думал он. Ни по кому другому, как по нему, нельзя так отчетливо увидеть, что можно сделать из человека, если понимать это. Он пришел в роту и был таким застенчивым и нерешительным, что практически не мог выдавить из себя ни слова. Но сегодня он мужчина. Кровь сделала его таким. Он не может успокоиться, пока не сможет убивать. Эти мальчики, думал Тимм, они – наш материал. Они – те, что мы сделали из них, и из них действительно не получилось ничего плохого.

Грузовик не был таким большим как тот, которому они позволили проехать сначала. Это был закрытый «студебекер», и взрыв настолько разрушил его, что его больше нельзя было использовать. Капот и мотор были оторваны почти до самой кабины. Машину подняло в воздух, потом она снова упала на задние колеса. При этом грузовую платформу с натянутым над нею тентом расплющило, а колеса вращались горизонтально на сломанных осях. Вокруг машины в снегу лежали куски жести и дерева.

Биндиг огляделся на дороге. Все было спокойно. Он согнувшись приблизился к машине и полез по разорванному металлу, пока не смог заглянуть в раздавленную кабину. Стекла разбились, и на их острых обломках видны были темные пятна. Это была кровь водителя и его сопровождавшего. Биндиг бросил взгляд через разбитые стекла и спрыгнул вниз. – Все, – сказал он Тимму, – здесь больше нечего делать.

– Для тебя это плохо, – ответил Тимм. Биндиг повернулся и пошел к другой стороне машины. Он подтянулся на откидном борту платформы и через разорванный брезент взглянул вовнутрь. Машина была пуста кроме нескольких маленьких предметов, валявшихся внутри вразброс. Все, должно быть, вывалилось сзади, потому что задний борт был оторван, а грузовая платформа лежала криво с наклоном назад

Когда Биндиг услышал тихий, стонущий звук, который вдруг послышался за уничтоженным грузовиком, Тимм, стоявший внизу, уже прыгнул туда и стоял перед комком, который лежал в нескольких метрах за машиной в глубоком снегу сбоку от дороги. Он бросил на него быстрый взгляд и потом спокойно снова спрятал пистолет, который он до этого вытащил.

– Биндиг!

Биндиг одним прыжком очутился рядом с ним, ствол его оружия смотрел на земле, где в рыхлом снегу что-то двигалось.

– Он готов, – сказал Тимм, – он только еще ждет тебя. Это идиот, который играл на гармони…

Комок на земле был человеком. Солдат, которого взрыв мины выбросил из машины. На его голове еще была меховая шапка, и одно мгновение Биндиг удивленно спрашивал себя, почему она не улетела при падении. Но тут он увидел, что фигура, лежавшая скорчившись в снегу, держала у груди аккордеон. Он казался целым, только с одной стороны была порвана петля, которая была накинута на руку игравшего. Солдат на земле двигался со стоном. Он пытался повернуть голову, чтобы увидеть обоих мужчин, которые стояли перед ним, и это удалось ему после больших усилий. Биндиг опустил пистолет. Он хотел наклониться и уложить раненого более удобно, он не знал в этот момент, что еще нужно было делать. Но тут солдат посмотрел на него двумя большими, темными глазами, издал замученный крик и задвигался сильнее. Казалось, что он хотел снять аккордеон, но это не удалось ему, так как, очевидно, он получил несколько переломов, когда упал с машины.

Тимм подошел близко к нему и ударил ботинком в бок. – Эй, Иван, тихо!

Солдат двигал руку с неслыханным усилием и на ощупь искал что-то на бедре. Он немного отодвинул аккордеон, но тот снова соскользнул, мешая ему.

– Да он же пистолет ищет! – прошипел Тимм. Это прозвучало насмешливо, удивленно и возбужденно. Биндиг видел, что солдат добрался до кобуры, которая висела у него на бедре. Он только очень медленно мог двигать руку. Очевидно, был какой-то перелом в плече. Он больше не кричал, но бормотал тихие слова, хрипло и почти шепотом.

– Прикончи его, – потребовал Тимм от Биндига, – иначе он доберется до пистолета и устроит тут много шума вокруг.

Солдат упорно пытался открыть кобуру. Это, наконец, удалось ему с большим трудом. Он немного приподнялся и, должно быть, испытывал при этом сильные боли, так как лицо его было искажено. Это было очень молодое, бледное лицо. Его можно было назвать красивым. Биндиг стоял неподвижно и смотрел на него. – Ну, давай! – услышал он, как торопит Тимм. – Всади в него одну и нам пора убегать. Приставь ему пистолет к голове, это не так громко.

Солдат раскрыл кожаную кобуру и вытащил плоский пистолет с длинным стволом. Он едва мог удержать его в руке, он упал у него в снег, но он снова его поднял.

– Как он мучится, перед тем как умрет! – сказал Тимм. – Теперь дай ему одну, нам уже пора…

Биндиг пристально смотрел на раненого, который с напряжением всех сил пытался поднять пистолет. Он снова и снова выскальзывал из его руки и падал в снег. Тимм спокойным стоял рядом. Он мог бы отбросить оружие солдата одним ударом ноги, но не делал этого. Он с ухмылкой наблюдал за усилиями человека и держал при этом обе руки в карманах, не делая никакого усилия, которое могло бы воспрепятствовать выстрелу солдата. Он ждал Биндига и хотел предоставить Биндигу сделать то, что тут нужно было сделать. Ему доставляло удовольствие наблюдать за этим, и он знал, что Биндиг выстрелит. Но это длилось слишком долго, и внезапно он сурово сказал: – Я все жду с нетерпением, дашь ли ты ему скоро одну или будешь ждать, пока он не подстрелит твоего унтер-офицера! Тут Биндиг увидел, как солдат сгибал палец. Он прижал пистолет к груди рядом с гармонью. Так ему легче было бы выстрелить. Он немного приподнялся, задыхаясь и со стоном. Из его рта бежала кровь тонкой темной нитью. Палец, который сгибался у металла, в один миг стал целым миром для Биндига. Он не видел ничего другого, только упорное движение, которое должно было вызвать его смерть, а может быть, также и смерть Тимма. Тут он согнул свой собственный палец быстрым движением.

– У тебя уже есть крепкие нервы, – констатировал Тимм по-деловому, – теперь я верю тебе, что тебе не нужен сахар. Он склонился над мертвецом и взял узкий пистолет из его ослабшей руки. Биндиг стоял за ним. Из дула его оружия шел легкий дымок.

Над стволом он видел спину Тимма, который склонился над мертвецом. Он чувствовал себя преданным, изнасилованным, ему было противно от себя самого, от Тимма и от незнакомого мертвеца в снегу у его ног. Он чувствовал себя, как будто бы какой-то мучитель сидел перед ним в снегу, который как ядовитое насекомое постоянно жалил его. Беззащитного. Он слышал, как Тимм свистнул сквозь зубы. Тихо и шипя. Он не смог бы позже сказать, направлял ли он пистолет в тот момент на землю или на спину Тимма, когда он внезапно услышал слова унтер-офицера: – Дружище, да это же баба.

Это поразило его как удар, и он опустил руку с пистолетом. Как будто ему разбили все кости. Он, шатаясь, сделал шаг вперед.

И тогда он увидел длинные волосы.

Тимм скинул меховую шапку одним движением рукой. Он теребил кнопки стеганой куртки. Биндиг не ждал, пока Тимм расстегнет форму женщины. Он отвернулся, но он все же сохранил эту невероятную картину перед своими глазами, как унтер-офицер сидел над застреленной женщиной и расстегивал ей пуговицы на груди, жесткими, проворными пальцами. Он слышал, как материал рвется, в то время как он брел к краю дороги, и тогда он слышал, как Тимм восхищенно щелкал языком. Он спрятал пистолет. Он был слаб, разбит. Как будто бы усталость всех ночей его жизни сразу появилась в его артериях. Как будто в нем больше не было жизни и энергии. Глаза, в которые он смотрел, прежде чем выстрелил, кажется, принадлежали не женщине, которая лежала за ним в снегу, а Анне. Он прислонился к дереву у обочины и тяжело дышал. В каждую минуту на дороге могла появиться другая машина. Тогда было бы слишком поздно, и они больше не смогли бы уйти отсюда.

– Ну, пошли уже! – тихо окликнул он.

Ему ответило бурчание. Тогда появились шаги Тимма и его хриплый голос, который с похвалой произнес: – Мой дорогой друг, она бы мне больше понравилась живой. Хорошо развитая…

Они ныряли между деревьями. Когда они на первый шаг отдалились от дороги, тело убитой женщины упало за ними ничком. Гармонь издала тихий, жалостливый звук. Биндигу показалось, как будто женщина кричала вдогонку им свое проклятие.

Он ничего не говорил. Он безмолвно тянул связку веток за собой, пока они не добрались до места прибытия самолета на озере. Они встретили там остальных солдат их группы. От обеих других групп не было и следа. Они уселись на корточки под заснеженными кустами и ждали. Тимм поставил магниевые факелы. После полночи прибыли еще двое солдат из группы, которая напала на пост централизации. Они стояли на подстраховке, наблюдая не идет ли кто, и остались потому невредимы.

– Была ужасная стрельба…, – рассказал один из них. – Но это было бы чистое самоубийство, если бы мы тоже прибежали туда. Никто больше не вернулся… Они ждали, и с каждой минутой чувство неуверенности становилось все сильнее.

Это как всегда. Нервы были напряжены до предела. Тимм сидел молча под кустом и курил сигарету в ладони. Из группы, которая должна была захватить пленного, не вернулся никто, пока шум мотора не возник в воздухе. Тимм приказал зажечь посадочные огни. Он не сказал ни слова, когда они влезали в машину. Это был вместительный, одномоторный старый «Юнкерс», на котором они часто летали. Пилот стартовал еще до того, как они полностью закрыли дверь.

– Ты мне не нравишься, – прошептал Цадо Биндигу, – что случилось? Поссорился с Тиммом?

– Нет.

– Что вы натворили с минами?

– Грузовик! – ответил Биндиг устало.

– Убитые?

– Гармонь, – произнес Биндиг тихо. Он пристально смотрел на пол пассажирского отсека.

– Гармонь? – Цадо приблизился очень плотно к нему и толкнул его локтем в бок. – Что с тобой, парень? Что с этой гармонью? Ты пьяный, что ли?

– Гармонь…, – сказал Биндиг медленно и очень тихо, – у нас одна убитая гармонь. Было темно, но мне кажется, у нее были черные глаза…

– Ты сумасшедший! – сказал Цадо, покачивая головой. Он снял каску и вытер пот на затылке. – Ты, наверное, на бегу ударился головой о дерево. И, похоже, это был дуб… великогерманский дуб…

– Дай мне шнапса, – попросил Биндиг.

Они прибыли в Хазельгартен после восхода солнца. Грузовик с кучкой усталых мужчин, руки которых дрожали, и лица которых были бледными и заспанными были.

Паничек споткнулся и упал далеко в снег, когда спрыгнул с машины. Он оставался лежать несколько секунд и потом поднялся с трудом. Снег таял на его лбу и на его шее, и вода бежала у него за воротник. Он как пьяный поплелся на квартиру, ни разу не оглянувшись.

– Он тоже готов, – сказал Цадо Тимму.

Но Тимм не поддержал беседу. Он только сказал: – Поторопитесь и выспитесь. Потом он пошел навстречу Альфу, который спускался по деревенской улице.

Биндиг бросил пистолет-пулемет на соломенный тюфяк. Он снял каску, бросил и ее и стянул с себя жесткий комбинезон. Он бросил все и оставил у себя только пистолет. Тогда он хотел покинуть квартиру.

– Ты уходишь? – спросил Цадо, который лежал на соломенном тюфяке, скрестив руки под головой.

– Да.

– Возьми для нее, – сказал Цадо, и, вытащив из нагрудных карманов своего комбинезона несколько шоколадок, протянул их Биндигу.

– Спасибо, у меня тоже еще есть.

Цадо приподнялся немного и зарычал сердито: – Возьми их, черт бы тебя побрал! Я знаю, что женщины любят шоколад!

Биндиг неохотно засунул себе в карманы шоколад. Он только хотел уйти прочь отсюда. У него не было никаких других мыслей. Он слышал, как Цадо произнес: – Я сообщу тебе, когда ты здесь будешь нужен… Затем он захлопнул за собой дверь и пошел вниз по улице.

Он хотел войти во двор Анны через ворота, но ворота были заперты. Он вспомнил, что за домом, там, где находился огород, был проволочный забор, который легко можно было перелезть.

Я сделаю ей сюрприз, думал он. Она не поверит, что я уже вернулся. Я не буду ее пугать, я просто хочу увидеть ее лицо, когда я так неожиданно окажусь перед нею.

Был холодный, солнечный день. Снег был еще свежим и сильно сверкал, и глаза болели, если долго смотрели на блестящую, белую поверхность. На фронте не было никакого движения. Артиллерия молчала, и выстрелы винтовок, которыми обменивались, тут уже были не слышны. Это была полная надежды тишина утра, в которой еще ничего не движется, хотя солнце стоит уже высоко.

Тут Биндиг услышал шум входной двери. На его лице появилась улыбка, когда он спрятался у стены дома и смотрел на двор. Шаги были как раз там. Он видел, как Анна шла по двору. Она дошла до ворот и там повернулась. В руке у нее был мешок картофеля. В то самое мгновение, когда он понял, что она собирается выйти со двора, он услышал ее голос. Она звала не громко, но так, что Биндиг мог понять ее слова без труда: – Если у тебя есть желание, ты мог бы немного убрать снег от дома. Но смотри, чтобы огонь в кухне не погас.

Биндиг улыбнулся ее манере говорить с глухонемым, который все равно не мог бы ее понять. Он хотел подняться и побежать за ней наперерез через засыпанный снегом двор, но голос, который внезапно ответил на слова Анны, заставил его остановиться на месте. Это был приятный низкий голос, принадлежавший мужчине, которого он не видел, и голос ответил: – Уходи только, я все сделаю! И возвращайся поскорей!

Он никогда не слышал этот голос. Он была чужим, и слова звучали особенно жестко. Он видел, как Анна хлопотала у ворот двора. Наверное, засов заклинило, так как из дома через двор тут же поспешил Якоб, глухонемой слабоумный. Он шел прямо, не с той слабой, медлительной манерой, которая была привычна Биндигу. Он энергично оттащил засов назад и открыл ворота. В то время как Анна проходила мимо него, он сказал громко и дружелюбно: – До свидания. Тогда он закрыл ворота и, хрустя по снегу, вернулся назад во двор, пока не исчез из поля зрения Биндига.

Снова стало тихо. Биндиг медленно опустил голову. Он чувствовал себя не в состоянии, чтобы пойти в дом и выяснить, что за тайна была между Анной и батраком. В его голове только колотилась мысль, что Анна что-то от него скрывала. Этот мужчина, который назывался Якобом, не был ни глухонемым, ни слабоумным. Он был как все другие мужчины. Как он сам.

Прошла одна минута и еще одна. Биндиг медлил. Он чувствовал, что возбуждение прошлой ночи еще не утихло, и к этому добавлялось еще его замешательство из-за того, что он только что видел. Он лежал у стены дома, пока внезапно не чувствовал холод через свою форму. И этот холод как бы сразу снова придал ему прежнюю силу и концентрацию. Он поднялся и пошел на двор. Теперь у него был тот самый упругий шаг как ночью, когда Тимм наблюдал за ним, пока он подкрадывался к дороге. На углу дома он остановился еще раз. С ловким движением он вытянул из кармана пистолет, перезарядил его, снял с предохранителя и снова опустил в карман брюк. Биндиг обходом вошел во двор. Он был пуст. Несколькими быстрыми шагами Биндиг пересек его и вошел в дом. Он услышал на верхнем этаже шум и крикнул вверх: – Привет! Якоб!

Никакого ответа не было. Биндиг не ждал дольше. Он поднялся по лестнице. Дверь в каморку батрака была открыта. Биндиг мог слышать, как мужчина хлопочет в камере. Он не медля распахнул дверь и остановился в дверном проеме. – Привет мой дорогой, – сказал он не очень громко.

Мужчина посмотрел ему в лицо. Он был тем, которого знал Биндиг, слабым человеком с несколько опущенной нижней челюстью и добродушной ухмылкой в светлых глазах.

Но в этих глазах все же было что-то, чего остерегался Биндиг. Он небрежно опустил руку в карман брюк, а потом сказал: – Ты проследил, чтобы огонь не погас, Якоб?

Мужчина с ухмылкой двинул головой. В каморке стояла кровать. Было видно, что ею пользовались. Еще там стояли шкаф, старомодный, немного косой предмет меблировки, маленький стол, стул и ночной столик.

– Еще ты должен немного убрать снег, – сказал Биндиг. Он видел, как мужчина снова только беспомощно ухмыляется, и тогда внезапно в нем поднялась ярость. Он прикрикнул на него хрипло: – Не строй мне тут из себя идиота! Я знаю, что ты можешь говорить и что ты не сумасшедший!

Он видел, как батрак медленно опускал руки и как на его лице появлялось серьезное, замкнутое выражение. Это больше не был слабоумный Якоб. Это больше не был ухмыляющийся глухонемой. Это был мужчина, которого нужно было принимать всерьез.

– Что с тобой? – спросил Биндиг. – Почему ты притворяешься сумасшедшим? Кто ты такой? Ее муж? Ее брат? Дезертир? Или что-то другое?

Он ждал, но мужчина не отвечал. Он не сводил с него глаз, но тот не открывал рот.

– Говори, что происходит! – нетерпеливо настаивал Биндиг. – Говори, что все это должно значить. Большего я не хочу знать. Но я не уйду отсюда, пока не узнаю это

* * *

Он лишь на долю секунды слишком поздно заметил, как батрак засунул руку под подушку. Он не ожидал, что там спрятано оружие. Он вообще не считался с тем, что глухонемой Якоб мог грозить ему каким-то оружием. Но перед лицом этой опасности он внезапно снова стал Томасом Биндигом, которого воспитал Тимм. Батрак стал для него соломенной куклой, на которую он должен был прыгнуть, как он делал это уже сотни раз, из всех положений и с любой стороны. Он не вытаскивал пистолет из кармана, когда прыгал. Он ударил батрака в грудь и всадил ему согнутое колено в живот. Ему казалось, будто при этом он слышал голос Тимма, наблюдавшего за его действиями. Тимм кричал: – Колено выше! Стопу дальше назад, это стоит половины силы! Левую руку горизонтально!

Он не держал левую руку горизонтально, потому что он не хотел убить батрака ударом в шею. Он держал ее должен вертикально, так что ладонь ударила о шею плашмя. Это был легкий, упругий удар, который ему пришлось разучить тысячу раз, до тех пор пока пот не полился у него из всех пор тела, пока он при прыжке не увидел черные круги перед глазами, и не содрал ребро ладони на крови от ударов по деревянной шее куклы. Они постарались воспитать его, и именно Тимм воспитал его. Критически обращающий внимание на каждое движение Клаус Тимм, который сидел на краю мата, не подавая вида, доволен ли он достижениями рядового Биндига или нет.

Рукой, которая плоскостью ладони попала батраку в шею, вел Тимм. Это был удар, который даже этого унтер-офицера заставил бы одобрительно щелкнуть языком. Батрак издал булькающий звук. Голова его откинулась назад и ударилась об оконный переплет. Стекло разлетелось вдребезги. Пистолет, который лежал под подушкой, был у него уже в руке, но он еще не успел надежно ухватить его, и Биндиг с такой силой ударил его по локтевому суставу, что пальцы батрака ослабели, и оружие выпало из его руки. Он согнулся от боли, причиненной ему коленом Биндига, и пытался глотнуть воздух. Биндиг поймал пистолет.Он держал его в левой руке, правой вытащил свое собственное оружие, а потом отступил к двери. При этом он сказал: – В этом ты сам виноват. Ну, в чем дело? Что ты здесь делаешь?

В этот момент он бросил первый взгляд на пистолет, который держал в левой руке, и увидел русские буквы на стволе и штампованную советскую звезду с серпом и молотом. Если бы батраку в тот момент хватило бы силы броситься на него, он мог бы захватить его врасплох без труда. У него был бы перед собой смущенный, запутавшийся, неподготовленный противник, так как Биндиг озадаченно уставился на знаки над «й», плоский ствол пистолета, и прошло много времени, пока он не опустил его и не обрел вновь свою способность к реакции. Впрочем, батрак все равно не мог бы воспользоваться этими секундами. Он, согнувшись, прислонился к окну и закрыл глаза.

– Что это? – хрипло спросил Биндиг. – Русский? Как ты сюда попал?

Он не получил ответа, и это еще больше разожгло его ярость. Он закричал так громко, что даже сам испугался собственного голоса: – Открой свою пасть, или я тебя пристрелю так, что тебя даже твоя Анна больше не узнает!

Тогда мужчина произнес первое слово. Он открыл глаза. В них видна была боль, но они смотрели на Биндига холодно и без страха. Это были те самые глаза, как и у женщины в уничтоженном грузовике той ночью. Они только были светлыми. Но в них было столько же ненависти, как и в тех.

– Это не моя Анна, – сказал мужчина, – она не имеет ко мне никакого отношения.

– Никакого, если не считать того, что ты пристроился у нее, – сказал Биндиг. Ему было тяжело это говорить, и потому он поднял свой голос и закричал: – Кто ты? Сбежавший остарбайтер? Русский? Кто?

Мужчина поднялся немного. Биндиг слегка пошевелил пистолетом.

– Ну, давай, – настаивал он, – я не буду больше ждать. Тебе не стоит думать, как ты сможешь застать меня врасплох. Кто прошел школу ближнего боя Клауса Тимма, то умеет защищаться. Что с тобой? У теюя чертовски жесткое произношение. Ты русский, правильно? Через некоторое время человек у окна сказал: – Я горжусь этим.

– Мне это все равно! – быстро отреагировал Биндиг. – Но что ты здесь делаешь? Ты сбежал? Откуда?

Мужчина слегка двинул головой. При этом он произнес: – Все, что вы сейчас сказали, не соответствует действительности. Я не должен держать ответ перед вами, но я расскажу вам, так как это касается Анны. Или потому что это коснется ее. Я участвовал в наступлении на эту деревню. Меня ранили здесь на этом хуторе. Анна перевязала меня и затащила в дом. Когда я пришел в себя, наши войска отступили, а ваша рота вошла в деревню. Это все.

Он говорил это на безупречном, немного жестком немецком языке. Они несколько секунд молча смотрели друг на друга. Тогда русский спросил: – Вы любите Анну?

– Это вас не касается.

– Не касается, – – согласился русский, но я чувствую себя обязанным объяснить вам, что меня с Анной не связывает ничего, кроме того обстоятельства, что она приняла меня у себя и заботилась обо мне, и что она позже посчитала правильным прятать меня.

– Вы офицер? – спросил быстро Биндиг. Он должен был спросить что-нибудь, русский сбил его с толку. – Это вас не касается, – был ответ. – Меня не касается, – сказал Биндиг, – но есть люди, которым вам придется сказать, кто вы.

Русский попытался улыбнуться. Это не удалось ему, так как он с трудом держался прямо. Боль мучила его. – Я вас вполне понимаю, – спокойно сказал он. – Я предвидел это еще тогда, когда вы впервые вошли в этот дом. Застрелите меня, или приведите к вашему командиру. Результат будет одинаковым. Поступайте так, как от вас требуют ваши уставы!

Довольно долго оба молчали. Биндиг чувствовал, что этот мужчина больше не был опасностью. Но там была другая мысль, которая исходила из его слов и неожиданно поставила Биндига перед решением, принять которое он не мог. Он прислонился к филенке двери и боязливо старался скрыть свою неуверенность. Он сразу понял, что оказался на распутье, и был неспособен решиться. Он смотрел на русского, и это был полный ненависти взгляд. Его голос звучал ломко, когда он по прошествии долгого времени тихо сказал: – Сядьте на кровать. Я ничего вам не сделаю.

Русский улыбался, когда произнес: – Я не причиню вам хлопот, если вы приведете меня к вашему командиру.

Тут Биндиг опустил пистолет и сказал таким тоном, который сразу убрал пренебрежительную улыбку с лица русского: – Вы достаточно умны, чтобы знать, что я не сделаю этого.

– Я не понимаю…, – сказал русский.

– Нет, нет, вы все очень хорошо понимаете, – настаивал Биндиг. – Вы разумный человек. И вы знаете, что я не могу привести вас к моему командиру, так как этот командир знает вас как глухонемого идиота Якоба, который живет у Анны. Что произошло бы с русской женщиной, которая прячет немецкого офицера в тылу Красной армии?

– Я не знаю о таких случаях, – тихо сказал русский, – но я понимаю. Ваш командир поставит к стенке нас обоих, Анну и меня, если вы сообщите ему о вашем открытии. Я полностью понимаю.

Биндиг чувствовал насмешку в словах. Но у него не было энергии. Он ждал, чтобы что-нибудь происзошло. Но ничего не произошло. Русский рассматривал его спокойно и при этом не делал никаких движений.

В голове Биндига начало греметь. Это не было болью. Это была гудящая пустота, которая опустошала его изнутри. Ему пришлось приложить усилия, чтобы не выронить пистолет. Русский расплывался перед его глазами, вся комната начала вращаться по кругу. Биндиг держался за косяк двери и дышал коротко и быстро. Он хотел что-то сказать, но не мог произнести ничего связного. Только несколько слов. – Если вы… солдат… и Анна… это… так…

Тогда внизу в доме послышался стук в дверь и голос, который заставил его собраться с силами еще раз. Голос принадлежал Анне. Она кричала: – Эй, ты, я нашла немного картошки! Иди сюда, помоги мне донести ее!

Биндиг, шатаясь, вышел из комнаты.

Когда он стоял на лестнице, женщина издала тихий крик. Она поняла, что произошло, только когда он протянул ей оба пистолета. Но он больше был не в состоянии что-то сказать. Она подхватила его, пока русский медленно на ощупь спускался по лестнице, прижав руку к животу. Женщина посмотрела на него с широко раскрытыми глазами и с дрожью спросила: – Он.. что.. ты… Боже мой!,

Русский помог ей донести Биндига до кровати. Он помог ей раздеть его и вытереть холодный пот с его кожи. Движения тяжело давались ему, но он помогал до тех пор, пока Биндиг лежал под периной, и Анна откуда-то принесла влажное полотенце, положила его Биндигу на лоб.

– Боже мой, – бормотала она при этом, – Иисус, Боже мой… Но русский только тихо произнес: – Это пройдет. Это жар… он перенесет это…