Текст книги "Сирия - перекресток путей народов"

Автор книги: Ханс Майбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Опираясь на центральные области Египта и Сирии, он в качестве супруга Клеопатры правил еще несколько лет, но, потерпев поражение в нескольких битвах с войсками Октавиана, покончил жизнь самоубийством вместе с Клеопатрой. Его противник, приняв имя Август, что означает «высокий», «великий», стал неограниченным властителем Римской империи, а Египет и Сирия остались римскими провинциями. Попытки продвинуться дальше за пределы этих областей и покорить Двуречье потерпели неудачу, натолкнувшись на сопротивление парфян.

Тот, кто сегодня видит каменистые поля Сирии, вряд ли может себе представить, что когда-то здесь была житница Рима. Многочисленные сообщения тех времен свидетельствуют о том, что еще за 2000 лет до н. э. эти области были очень плодородны. К коренному изменению климатических условий привела прежде всего беспощадная вырубка густых кедровых лесов, покрывавших тогда горы. Она же уничтожила кропотливый труд поколений.

Трудно правильно классифицировать степень культурного развития Сирии рубежа новой эры. Рим пытался придать стране свой характер. Но сохранившиеся следы встреч греческой и восточной культур, которые мы именуем эллинизмом, прочно вошли в облик этих районов Востока и продолжали оказывать влияние и при римском господстве. Если кому-либо так уж необходим ярлык, чтобы определить эту эпоху в культурно-историческом плане, то в этом случае можно рекомендовать термин «эллинистическо-римская культура».

Римские властители на Востоке, их наместники и местные зависимые правители старались подражать Риму в расточительности. Еще и сейчас можно обнаружить многочисленные великолепные постройки тех времен, не уступающие в строительном искусстве зданиям на полуостровах греков и италийцев. Численность памятников так велика, что на каждом шагу даже в самых отдаленных уголках страны наталкиваешься на чудесные сокровища, забота о которых потребовала бы целой армии археологов.

На автомобиле к Селевкидам

Для автомобилиста из Европы езда на Востоке является школой высокого мастерства. Тот, кто в течение нескольких лет обошелся без аварии, может сказать о себе, что умеет водить машину. Теперь для него вряд ли существуют непредвиденные ситуации. Самое главное для водителя, получившего права в ГДР и желающего ездить на Востоке, состоит в том, чтобы как можно скорее забыть правила уличного движения. Единственное правило, которое следует усвоить, – это то, что нет никаких правил, на которые можно было бы положиться. Водитель в любой момент должен быть готов ко всему, и прежде всего к самому непредвиденному, невероятному, невообразимому. И между тем, к великой для себя неожиданности, он заметит: а транспорт-таки движется! Все регулируется взаимопониманием и предупредительностью.

Разумеется, на Востоке тоже имеются дорожные знаки, но никто не обращает на них внимания. Например, сигналить – самое большое удовольствие дамасских автомобилистов, и поскольку гудок, включенный даже на полную мощность, их уже больше не удовлетворяет, они вмонтировали специальные сигнальные устройства, выбрасывающие одновременно целую серию коротких, пронзительно-требовательных звуков. В то же время в Дамаске и во всех столицах сирийских губернаторств существует запрет на сигнализацию. Таблички на всех подъездных дорогах и внутри городов напоминают об этом запрете.

Следует отдать справедливость: пренебрежение к дорожным знакам, едва ли доступное пониманию жителя Европы, имеет свои положительные стороны. Водитель вынужден концентрировать все свое внимание на движении, а не на дорожных знаках; он не станет останавливаться, размышляя о том, как следовать предписанию, а будет разумно реагировать на конкретную ситуацию, возникшую в потоке машин.

Дома я довольно часто досадовал по поводу фетишизации правил и предписаний, а на Востоке я проклинал коварную манеру езды. У нас, вне всякого сомнения, легче водить машину. Шофер, едущий у нас по главной улице, не смотрит ни направо, ни налево, ни туда, откуда выходят улицы. Желтый квадрат перед перекрестком придает ему чувство удивительного превосходства над бедными чертенятами, выползающими из боковых улиц, и, что еще хуже, у него появляется сознание ложной неуязвимости.

Тот, кто в конце рабочего дня попытается выехать из боковой улицы на главную – об этом я мог бы много чего порассказать, – должен ждать до посинения, если поблизости нет полицейского. На Востоке даже на самой оживленной центральной улице редко случается так, что нужно пропускать более двух машин. Как только водитель замечает, что из боковой улицы выезжает машина, он дает ей возможность проехать, останавливает свою и, следовательно, всю колонну, движущуюся по главной улице. Наш «регулируемый» метод езды вызывает множество споров о правах и грубости, в то время как регулирование, основанное на принципе взаимной согласованности, требует, может быть, большего напряжения, по воспитывает взаимную предупредительность. «Езди и давай ездить другим» – вот, по-видимому, девиз водителей Востока.

Взаимная согласованность действий осуществляется с помощью левой руки. Обычно благодаря теплому климату левое переднее стекло машины открыто; если локоть водителя лежит на раме, все нормально; рука слабо повисла – осторожно, ехать медленно, дорога не просматривается; ладонь прижата книзу – нужно резко затормозить; легкое движение кистью говорит о том, что можно делать обгон; вытянутая рука предупреждает о повороте. Этих немногих движений достаточно для согласованности действий. Если в машине включен стоп-сигнал или даже мигалка, можно с уверенностью сказать, что водитель – европеец, который лишь недавно приехал в страну.

Вооруженный таким опытом, я отправляюсь в Хомс, откуда намереваюсь посетить некоторые наиболее известные греко-римские поселения в Центральной Сирии. Со мной едет Ахмед Хош, мой симпатичный гид по историческим местам Сирии. Уже на Парламентской улице я должен пропустить несколько запряженных лошаками повозок, двигавшихся мне навстречу по улице с односторонним движением. Если пренебрежение правилами уличного движения водителями моторных средств передвижения основано, так сказать, на неофициальной договоренности, то для гужевого транспорта не существует вообще никаких правил. Пока я развлекаюсь этими тонкими сравнениями, мне под колеса катятся огромные тыквы. К счастью, у машины хорошие тормоза, и тыквы остались невредимыми. Бородатый мужчина спокойно, не торопясь, собирает их на дороге и кладет в повозку. Мне приходится долго ждать. Мальчишка, для которого «сопля» – совсем не бранное слово, а соответствует его истинному значению, используя благоприятную обстановку, забирается на мой багажник. Он покровительственно машет мне, чтобы я ехал, и лишь через несколько сот метров спрыгивает. Меня объезжают велосипедисты – так беспорядочно, словно рыбы в ручье. Пожилые мужчины тянут большие, сильно нагруженные двухколесные ручные тележки; они висят на оглоблях так, что, боюсь, в любой момент могут быть подняты в воздух опрокинувшимся назад грузом.

Наконец-то выехал на окраину города. Дорога тянется еще несколько километров через Гуту и потом держится параллельно горной цепи Антиливана. Крестьяне в коричневых длинных, до земли, рубахообразных одеждах (галабийях) пашут на поле у дороги, лавируя между оливковыми деревьями и виноградными лозами.

За Гутой ландшафт приобретает серо-коричневый тон. Яркая зелень исчезла; на восток простирается Сирийская пустыня, которая заканчивается примерно через 600 километров в Двуречье. Дорога круто поднимается; по бокам ее отвесно падают глубокие ущелья. Но русло реки сухое. В арабском языке есть два обозначения для реки: существует строгое различие между «нахр» – рекой, постоянно несущей воды, и «вади», то есть руслом, по которому вода течет лишь очень короткое время в году – несколько дней или даже часов. Обкатанные обломки пород в вади свидетельствуют о том, какой громадной силой обладает вода в дни таяния снегов. Русло реки многократно перекрыто высокими бетонными надолбами, напоминающими противотанковые заграждения, – они предназначены для задержания падающих камней.

Подъем становится еще круче. Время от времени мы проезжаем мимо разбитых автомобилей – следов катастрофы. Перед нами ползет груженный доверху грузовик. Он выпускает такое облако газа, что кажется, будто наступила ночь. Я делаю попытку обогнать его. И как раз в этот момент водитель по непонятной мне причине и без всякого предупреждения резко сворачивает влево. Изо всех сил нажимая на тормоз, сквозь чад с трудом различаю, что другой грузовик медленно карабкается по откосу – очевидно, тот водитель, желая обогнать его, не совсем точно рассчитал силу двигателя своей машины: маневр не удался. Теперь и второй увеличил скорость. Соперничая, оба приближаются к вершине горы, занимая всю ширину дороги. Если появится встречная машина, столкновение неизбежно. Но все идет хорошо, и когда наконец начался спуск, левому грузовику обгон все же удался; я благополучно миную обе машины и облегченно вздыхаю.

Чувствую потребность кое-что дополнить к моим замечаниям относительно положительных сторон езды на Востоке. Это касается прежде всего движения городского транспорта; оно таит в себе почти немыслимое для нас безрассудство с чертами фатализма, что особенно губительно для езды на междугородных трассах. Здесь сильно ощущается слепая вера в то, что Аллах уж как-нибудь все уладит и не имеет смысла вмешиваться в его дела.

Мы проезжаем мимо стада верблюдов – наверное, голов в двадцать – картина, ставшая редкостью! Стадо пасется. Это значит, что животные то тут, то там своими упругими языками выдергивают из земли между камнями высохший стебелек или колючий чертополох. Верблюд исключительно непритязательное животное. Он был одомашнен уже за 2000 лет до н. э. семитскими племенами, населявшими эту местность. Приспособление верблюда под транспортное средство революционизировало сообщение значительно сильнее, чем контейнеры в наше время. Верблюд обладает способностью выпивать огромное количество воды про запас и потом долгое время обходится без нее, поэтому его можно использовать для перевозок на дальние расстояния в безводных районах, то есть он оказался особенно пригодным для преодоления пустынь. Без верблюда была бы невозможной торговля с Кавказом, с городами Персидского залива и Двуречья, а также транспортировка товаров по «дороге благовоний».

И все же после четырехтысячелетней монополии верблюда как средства передвижения автомобиль примерно 50 лет назад подорвал ее, и с тех пор это животное постепенно утрачивает свое значение. Верблюд сегодня по сравнению с грузовиком убыточен, поэтому стадо верблюдов – теперь уже редкое зрелище.

Мы пересекли окружной город Небек, расположенный на высоте почти 500 метров. Два осла с любопытством уставились на нас. Ослица-мать перешла на левую сторону, а ослик все еще стоял на месте и, когда я почти поравнялся с ним, прыгнул к матери, заставив меня резко затормозить. Слегка испуганно рассмотрев меня через ветровое стекло и утратив всякий интерес ко мне, ослик побежал дальше.

Дорога, прямая, как стрела, бежит по однообразному, слегка наклоненному к северу плоскогорью. Наконец после 170 километров пути мы подъезжаем к Хомсу, римской Эмессе, отправному пункту нашей экскурсии. Заезжаем к родственникам Ахмеда, хотим там переночевать. Я никогда не видел раньше этих людей, и мы приехали, не предупредив заранее, но приняли они нас с таким радушием, которое свойственно лишь народам сельской социальной структуры и жителям малонаселенных мест. Чрезвычайно трудно сократить церемонию приветствия. Сначала Ахмед подробнейшим образом рассказывает о здоровье своих родителей и сестер, племянников и племянниц – а у него их множество, – потом выпиваем по чашке хорошего арабского кофе и, только поклявшись вечером вернуться, через час покидаем гостеприимный дом.

Проехав по магистрали Дамаск – Халеб 20 километров, приближаемся к очень важной в истории древней Сирии реке Оронт (по-арабски аль-Аси). Мы пересекаем ее у Растана, античной Аретузы (Арафусы), через плотину, возведенную с помощью Народной Республики Болгарии несколько лет назад. Еще менее чем через час мы в Хаме, живописном городке, хорошо сохранившем свой средневековый восточный колорит. История города уходит корнями в V тысячелетие до н. э. На рубеже II тысячелетия до н. э. Хама была столицей крупного Арамейского царства, пока ее полностью не разрушили ассирийцы. Только Селевкиды, неутомимые градостроители, заново отстроили ее, назвав Епифанией. Если Хама и сегодня еще является излюбленным притягательным центром для всех, кто приезжает в Сирию, то причиной этому прежде всего огромные водоподъемные колеса (нории), конструкция которых восходит к античной строительной технике.

Ахмед предлагает остановиться. Прислушиваемся. В воздухе повис негромкий своеобразный гудящий звук. Мы проезжаем еще несколько сот метров и останавливаемся у Оронта. Перед нами вращаются несколько водяных колес, каждое с многоэтажный дом. Высота самого большого водяного колеса, стоящего на окраине города, – 20 метров; правда, оно построено «всего» 600 лет назад арабами.

Ахмед объясняет рациональность конструкции. Близко расположенные на внешнем обводе водяного колеса друг подле друга лопасти связаны между собой досками таким образом, что образуют небольшие резервуары, которые наполняются водой, как только они появляются из реки. Когда благодаря вращению колеса резервуар оказывается наверху, вода из него выливается в начинающийся на этом месте акведук, а оттуда драгоценная влага поступает на большие расстояния. Вращение деревянных осей колеса в шарнире каменной стены вызывает монотонный звук, разносящийся по всей округе.

Симпатичный город настойчиво приглашает остаться, но нужно ехать, и мы сворачиваем с главной магистрали, ведущей в Алеппо, на запад. Дорога пересекает плодородную равнину с землей красно-коричневого цвета. Через несколько десятков километров снова натыкаемся на Оронт, но теперь оп течет в широкой долине, внизу, далеко под нами. Арабы называют эту долину Эль-Габ, что означает «болото», «трясина». Редкое название для местности в стране, где все наводит мысль о пустыне и засухе. И тем не менее название соответствует действительности. Здесь, в долине, протянувшейся на 60 километров, сельское хозяйство должно роптать вопросы иные, чем те, которые оно решает в остальных районах страны, где недостаток воды препятствует развитию сельскохозяйственного производства и все силы концентрируются на том, чтобы с помощью системы каналов сделать пустыню плодородной. Избыток воды, особенно весной, когда Оронт, наполненный талыми водами, сбегающими с гор Нусайрия, являющимися продолжением Ливана на севере, превращает долину в болотистую низменность, и поэтому сирийское государство ассигнует большие суммы на осушение болот. Там, где это уже удалось сделать, долина стала плодородной пашней.

После нескольких крутых поворотов дорога идет теперь по краю долины. К сожалению, весеннее половодье разрушило эту дорогу. Во многих местах она изрыта широкими поперечными канавамн – приходится часто притормаживать. Ахмед обращает мое внимание на большое количество сглаженных холмов в долине. на Ближнем Востоке такой холм повсюду называют «телль». Это бывшие поселения, некогда цветущие города, жители которых погибли во время землетрясения и эпидемий или были изгнаны иноземцами, так что история в буквальном смысле слова поросла травой. Стоя на одном месте, можно увидеть с десяток теллей, и каждый из них – потенциальное место для раскопок!

– Может быть, – говорит Ахмед, – под покровом лежащего перед нами телля спят развалины столицы древнего Митанни, государства хурритов, которое все еще не обнаружено, и мы заняли бы почетное место в истории археологии, если бы начали здесь копать. Но, может быть, богатые находки скрывает этот телль или вон тот, километрах в двух отсюда.

Мы отказываемся от вечной славы и едем дальше. Дорога становится все хуже. Вдруг она вообще кончается. Участок пути в несколько сот метров систематически разрушался и размывался силой воды. В то время как я размышляю, удастся ли мне вывести низко сидящую машину по обходной дороге снова на твердую почву, около нас останавливается «длинноногое» такси. Водитель, по-видимому, хорошо знает ситуацию на дороге и сообщает, что много раз ездил обходным путем. Паша машина застряла довольно глубоко, но ничего страшного. Мне только нужно следовать за ним. Попросив своих многочисленных пассажиров выйти из машины, он по грязи прокладывает мне путь. Когда такси проехало вперед 50 метров, я двинулся следом.

Я отношусь к тем автомобилистам, которые ощущают физическую боль, если во время езды с их машиной плохо обращаются. Звук, появляющийся при неправильном включении передачи, причиняет мне такую же боль, какую причиняет бормашина зубу с живым нервом. Я чувствую, как камни царапают дно автомобиля, и приподнимаюсь, как всадник перед барьером, будто таким образом я могу разгрузить машину. Скрежещет все больше – очевидно, камни задевают коробку передач, я чувствую это по переключению. Но назад возврата нет. Я испытываю страшные муки. Четверть часа кажутся вечностью, но вот наконец твердая поверхность дороги.

Водитель такси спешит мне навстречу, смеется. «Ал-хамду-ли-лла», – говорит он, что, вероятно, означает «слава богу». Я утвердительно киваю головой. Тем временем подошли его пассажиры. Ахмед садится в машину. Я запускаю мотор и хочу включить скорость, но безуспешно. Ничего не получается ни при первой, ни при второй скорости, ни при заднем ходе. Включить можно только третью передачу. Что делать? Но водитель такси тут как тут. Он садится на мое место, пробует сам, но с тем же успехом. Открывает капот, осматривает коробку передач, двигает ее туда-сюда – безрезультатно. Ну, теперь ничем не помешать его готовности помочь. Мои протесты он отвергает движением руки и советует попробовать обходной путь. Он ручается, что машина пойдет. Я должен потерпеть всего несколько минут. Водитель достает инструмент и ложится под машину. Проходит четверть часа, полчаса; солнце давно уже в зените и палит нещадно. Я снова и снова пытаюсь доказать, что в крайнем случае могу ехать и на третьей передаче, – не помогает.

У меня есть время понаблюдать за пассажирами. Для них поездка затянулась уже на час, и они не имеют ни малейшего отношения к коробке передач моей машины, по никто не ропщет. Вежливо интересуются, спрашивают, откуда я и куда. Мужчины дают дельные советы водителю. И действительно, через два с половиной часа работы все уладилось. Передачи легко включаются.

Я не сомневаюсь, что водитель ждет хорошего бакшиша. Ахмед не советует мне это делать, но должен же я хотя бы возместить ему потерю времени! Хочу вложить ему в руку десять сирийских фунтов, и лицо его становится ледяным. Если бы я пришел к нему в мастерскую, переводит Ахмед, это другое дело. Здесь же шоферы подчиняются законам гостеприимства и взаимопомощи, вот почему он не может принять денег. Несколько смущенно пожимаю водителю руку. Я получил хороший урок арабского гостеприимства.

Можем ехать дальше. Скоро издали нас приветствует акрополь античного города Апамеи, он расположен в ста метрах над долиной, как бы венчая ее.

«Калаат Мудик», – написано на небольшом дорожном указателе. Арабское слово «калаат» означает «крепость». Дорога, поднимаясь, пролегла мимо высоких средневековых крепостных степ. Проезжаем небольшой косогор, где крестьяне разложили для просушки круглые лепешки из навоза, похожие на большие деревенские хлебы. За косогором, перед въездом в деревню, эти уже высохшие лепешки сложены в небольшие круглые башенки. Так у нас крестьяне складывают колотые дрова за сараем. Высохший навоз служит также топливом. Конечно, сирийские крестьяне знают, что их полям необходимо удобрение, но чем же они должны топить в местности, где нет лесов?

На территории античного акрополя сегодня находится деревня Калаат Мудик. Проходя по ее улицам, мы на каждом шагу наталкиваемся на следы греков и римлян. Сам город Апамея с его великолепными улицами и дворцами возвышается километрах в двух севернее деревни. Своим значением Апамея обязана также Селевку I. Город назван именем персидской принцессы, на которой был женат Селевк. Александр Македонский – он находился в зените своего могущества, – завоевав огромное царство, осуществил тогда идею, которая ярко характеризует его цели и образ мыслей: для слияния двух империй Запада и Востока – Греции и Персии – он потребовал, чтобы его военачальники женились на персидских принцессах и знатных женщинах двора. Он устроил в Сузах массовую свадьбу, на которой будущий Селевк I тоже получил жену, а именно принцессу Апаму.

В период господства Селевкидов поселение превратилось в цветущий город. После Антиохии на Оронте и Селевкии на Тигре он стал не только по тем временам самым большим городом в государстве, но и в современном понятии крупным городом. Еще в римскую эпоху, когда его значение заметно упало, согласно официальной переписи населения, там было зарегистрировано 117 тысяч только полноправных граждан.

Город окружала крепостная стена с семью воротами. Шестнадцать параллельных улиц пересекали такое же количество поперечных, и город делился, таким образом, на правильной формы кварталы. Главная улица – Кардо Максимус – имела длину 1800 метров. Ее ширина – 37 метров, из них 20 метров занимала проезжая часть. Такая ширина была необходимой, если учесть, что интенсивность движения транспорта тогда была весьма значительной. По обеим сторонам улицы во всю длину тянулись коринфские колонны, на которых стояли когда-то бюсты высокопоставленных особ. Само собой разумеется, в городе были бани, театр (длина боковой стороны здания составляла 145 метров) – самое грандиозное строение той эпохи, предназначенное для зрелищ. Согласно сообщениям греческого историка и географа Страбона, жившего на рубеже нового тысячелетия, в городе имелся большой конный завод с 30 тысячами кобылиц и 300 жеребцами.

Я уже побывал на многих античных городищах, но к Апамее у меня особое чувство. С ней я познакомился еще до начала раскопок, а потом, во время многочисленных посещений, видел, как опытные и усердные сотрудники из управления по охране древностей Сирии воскрешали город.

Когда я в первый раз приехал в Апамею в 1966 году, она еще безмятежно спала под прахом столетии. Можно было различить лишь очертания города, контуры пересекающихся под прямым углом улиц слабо вырисовывались в некоторых местах на поверхности земли, скудно поросшей сорняком. Трудно было представить, что под этим «покрывалом» прячется большой античный город. То тут, то там, маня археологов, из земли торчали остов колонны или часть каменной стены. Бельгийские ученые уже замерили территорию, но средств начать раскопки у них не было. И тогда в 1967 году сирийское управление по охране памятников древности сделало первые шаги, точнее, впервые выкопало траншеи, обнаружив опрокинутые землетрясением (в XII веке) колонны главной улицы. В последующие годы с помощью автокрана были подняты и тщательно составлены цилиндрические части колонн. Ловкие руки откопали цепную мозаику, украшавшую жилища знатных граждан более 2000 лет назад.

Сегодня я приехал, чтобы проститься с Апамеей, местом, которое относится к наиболее интересным на Ближнем Востоке археологическим раскопкам. Мой взгляд блуждает над длинными улицами с изящными колоннами, еще соединенными во многих местах навесами. Отсюда управлялась богатая, плодородная страна, которая впоследствии из-за алчности завоевателей была отброшена на уровень нищеты и которая сегодня, освободившись от иностранных эксплуататоров, пробивает себе дорогу к лучшей жизни.

Баальбек

Баальбек можно назвать жемчужиной эллинистическо-римской культуры. Его храмовые сооружения относятся к наиболее выдающимся и самым значительным постройкам римлян на Востоке; они считаются самыми монументальными из тех, что римляне создали на территории между Рейном и Кавказом.

Мы оставили Хомс часа полтора назад, чтобы осмотреть Баальбек и вечером послушать один из концертов в рамках баальбекского фестиваля, дававшихся в помещении храма. Дорога бежит мимо Оронта и затем вдоль берега самого большого внутреннего озера Сирии, озера Хомс, длина которого восемь километров, а ширина – четыре. Оно искусственное, его глубина – всего три метра. Не очень высокая плотина из тесаных камней протяженностью два километра перекрывает реку, берущую начало на Ливанском плоскогорье, и позволяет местным рыбакам вылавливать более 100 тонн рыбы в год. Озеро прежде всего дает возможность оросить 20 тысяч гектаров земли между Хомсом и Хамой.

Отъехав немного от сирийско-ливанской границы, мы увидели великолепные колонны Баальбека. Само название города дает понять, что это поселение, основанное финикийцами и посвященное богу Баалу. Возможно, название означает «владыка из Бекаа», поскольку город расположен в той плодородной долине Бекаа, раскинувшейся между Ливаном и Антиливаном, с которой мы уже познакомились по пути из Дамаска в Бейрут. Здесь, среди прелестного ландшафта, вблизи обеих горных цепей, всю весну покрытых снегом, приверженцы Баала и его подруг Ашерат, Астарты и Анат построили первые храмы и основали большой город.

Впадина Бекаа расположена на высоте около 1200 метров над уровнем моря, образуя водораздел на плоскогорье. В одной его части берет свое начало из многочисленных источников Оронт и течет на север, по направлению к Турции; в другой стороне начинается важнейшая река Бекаа и всей Ливанской Республики, Литани, и, орошая поля Бекаа, устремляется на юго-запад через южные отроги Ливанских гор в долину севернее Сура, не достигая Средиземного моря.

Сейчас, в августе, горы свободны от снега. И хотя уже начался жаркий период, здесь хорошо. Именно климатические условия способствовали популярности Баальбека. Во всяком случае, все гости – желанные и нежеланные – чувствуют себя тут превосходно.

Когда Александр Македонский во время своего похода на Египет проходил через Баальбек, он приказал некоторым своим военачальникам поселиться там. Пришельцы тотчас же стали покушаться на местные храмы: они заявили, что Баал есть не кто иной, как Гелиос (бог Солнца у древних греков), и переименовали город в Гелиополь. Так оставалось почти три столетия, пока римляне не уничтожили государство Селевкидов. Помпей во время своего грабительского похода также не миновал Баальбек и позаботился о том, чтобы с ним в город торжественно вошли римские боги. Баал стал Юпитером, а подруги Баала – Венерами. Цезарь, выйдя победителем из борьбы с Помпеем, тоже двинулся на Восток, о богатстве которого воины Помпея рассказывали поразительные истории. Ему так поправился Баальбек, что он переименовал город, назвав его именем своей любимой дочери Юлии. Уже при императоре Августе (27 год до н. э. – 14 год н. э), который, очевидно, хотел показать жителям Востока, гордившимся своим богатством и блистательными постройками, что Рим способен не только завоевывать и разрушать, началось возведение новых сооружений. Особенно отличились в этом деле Нерон, а позднее императоры Септимин Север, Каракалла и Филипп Аравийский, правившие во II и III столетиях. И только когда император Константин в начале IV века ускорил распространение христианства, а сам обосновался в Византии, расцвету Баальбека наступил конец. Константин запретил культ Венеры и его оргиастические формы, восходящие к почитанию богини Астарты. При императоре Юлиане в Баальбеке еще раз на короткое время были введены «языческие культы», по император Феодосий (конец IV века) ответил на это приказом разрушить прекрасные здания. Из камней разрушенных строений при нем были построены собор и церковь. Императору Юстиниану удалось даже перенести восемь великолепных колонн из розового гранита в новую столицу, Константинополь, чтобы использовать их при возведении знаменитой св. Софии, – доказательство того, что создать такие колонны заново считалось делом значительно более трудным, чем доставлять их через горы и моря. Невосполнимые ценности погибли.

Развалины Баальбека, древнейшего культурного центра

По ступеням пропилеев хотелось бы подняться с чувством благоговения. Но благоговение достается нам с трудом. Со всех сторон нас окружили подростки, которые хотят быть нашими гидами. На ломаном французском и английском языках они настойчиво предлагают свои услуги. Я уже достаточно хорошо знаю таких гидов. Их лингвистических познаний, равно как и знаний по истории искусств, хватает лишь на то, чтобы перед дверью сказать: «This is a door» («Здесь дверь»), а перед колонной: «Old column» («Древняя колонна»). По избавиться от них невозможно, и тогда решаемся взять гидом старика, стоявшего несколько в стороне и с улыбкой наблюдавшего за толкотней подростков. И не ошиблись. Услуги старика несколько дороже, чем мальчика, но зато тот знает дело, не один десяток лет живет здесь и был очевидцем и помощником на всех стадиях раскопок и так гордится храмовым сооружением, будто сам его создал.

– My name is Nasser, like the former Egyptian president, but I am not related to him (Меня зовут Насер, как и бывшего президента Египта, но я не имею к нему никакого отношения), – представляется он.

Ширина монументальной входной лестницы, узнаем мы, 43 метра; во времена нашествия крестоносцев ее убрали, чтобы превратить храм в крепость, но в XX веке восстановили. Она ведет на площадку храма, расположенную на 8 метров выше. Лестница заканчивается 12 колоннами, которые одновременно поддерживали фасад крытой колоннады. Сейчас опытные руки трудятся над ее реставрацией. Вся территория храма сотни лет была погребена под землей, и только в тридцатые годы археологи откопали ее; уже тогда наш гид участвовал в раскопках.

Мы проходим пропилеи через большие центральные ворота, раньше предназначенные только для жрецов, и оказываемся во дворе. Перед взором предстает захватывающее зрелище: шесть устремленных ввысь громадных колонн, расположенных в глубине сооружения.

– Смотрите не только на колонны Юпитера, – предупреждает гид, – хоть колонны эти и венец всего строения, но они лишь часть его. Вы должны постичь гармонию целого!

Позади шестиугольного переднего двора – великолепный двор с алтарем длиной 135 и шириной I 13 метров. 84 колонны из розового гранита отделяли входы в помещения’ со двора, так что молящиеся, защищенные от дождя и солнца, могли удобно проходить к обоим алтарям, установленным в центре двора, где возвышалась статуя бога Гелиоса-Юпитера и где проводились торжественные церемонии.